НЕВЫДУМННЫЕ РАССКАЗЫ

 


Сегодня, 2 ноября, исполнилось бы 76 лет народному поэту Узбекистана Александру Файнбергу.
Он оставил нам в наследие множество прекрасных стихов, которыми зачитываются уже новые поколения поклонников поэзии. И не спадает интерес к этой яркой личности: каким он был в жизни?
В полной мере были свойственны Александру Аркадьевичу великодушие, благородство, сострадание. Но, живой, полнокровный человек, бывал он и излишне доверчивым, порой неоправданно снисходительным к людским слабостям, импульсивным, нередко – непредсказуемым. Любил веселые розыгрыши, но и мог поддаться мрачным предчувствиям...
Сегодня хочу добавить к рассказам о нем несколько новых штрихов.

Серый камешек

В тот год Инна с Сашей поехали в августе в Москву. Планировали на месяц. Но – человек предполагает... Пошли на кладбище, Сашу там сильно продуло. Высокая температура, кашель, насморк. Живут в Подмосковье, надо обращаться в районную поликлинику. Местный эскулап взял хорошие деньги, выписал кучу рецептов от гриппа. Обнадежил: через несколько дней все пройдет. А Сашке все хуже и хуже. Вызвали «скорую» – и грянуло: крупозное воспаление легких.
Что делать? Мы же, «понаехавшие», без постоянной прописки, без медицинской страховки, там бесправны, только при наличии солидного количества дензнаков, желательно в твердой валюте, разговор может состояться.
Денежки стремительно таяли, а болезнь только прогрессировала. Но надо знать Иннин характер – она как та мышка, которая взбила в молоке комочек масла и сумела выбраться из кувшина. Инна обежала все окрестные аптеки, магазины, к соседям, бабушкам на скамеечках обращалась – рассказывала о своей ситуации, расспрашивала, кто в здешних краях считается лучшим врачом. И нашла – молодого и совестливого. А главное – действительно доктора милостью Божьей. Лечил п-своему. Времени не жалел – часами сидел с Сашей, наблюдал за его состоянием. А когда получше познакомились, когда почитал его стихи, только книжку с дарственной надписью попросил на память.
Наконец прибегает к нам Иннина сестра Светлана с радостным известием: через два дня возвращаются, врач разрешил. Тут же взялись за генеральную уборку – опыт ухода за таким больным имелся: главное теперь свежий воздух, влажная уборка два раза в день. Вот и обметали, мыли, скребли, пылесосили...
Моей дочери Лене досталось убирать Сашин кабинет – особая миссия, ведь там ничего нельзя поменять местами, тем более выбросить. «Смотри! – предупредила я дочку, – ни клочка бумаги, ни ниточки, ни веточки...У Сани же все имеет свой смысл и значение, ему одному ведомые. Подняла, протерла – положи на то же место». «Да уж знаю я, знаю. Все будет в порядке», – заверила Лена...
Квартиру буквально вылизали. Последний штрих – Света ставит на пол вазу с любимыми Сашиными осенними цветами, укладывает в плетеную корзину горку фруктов.
И вот – приехали. Саня бледный, сильно похудевший. Проходит по комнатам с увлажнившимися глазами – наконец-то в своем доме, который всегда любил. И все ему нравится: «Ну, ребята, честное слово... Ну, вы молодцы какие!..».
Уходим к себе – пусть отдыхает.
Через несколько минут – стук в дверь. Саня. Улыбается виновато, спрашивает Лену: «Послушай, у меня там, у портрета мамы, серый камешек лежал. Невзрачный такой. Ты его за окно случайно не выкинула?». Лена всплеснула руками: «Санечка, дорогой, да я ничего, ни одной мелочи не выкинула. Там, у портрета твоей мамы, только листик лежал, красивый такой, но совсем высохший. Посмотри – он на прежнем месте, рядом с томиком твоих стихов. А камешка никакого там не было».
Уходит явно огорченный, на пороге оборачивается, говорит: «Листик этот кленовый, из маминого двора. Хорошо, что не выбросила». Ленка не знает, что и делать теперь, собирается идти искать злосчастный камешек по всем углам. И тут опять стук в дверь – Саня сияет: «Да нашел я его. В ящике стола лежал, это я его подальше спрятал, когда уезжал. Ну, слава Богу!».
Рассматриваем злосчастный камешек – обыкновенный голыш величиной в половину спичечного коробка, мутно-серый... Высказываем это вслух.
«Ох, не знаете вы, – на этот камешек очень важное желание загадано, пока он со мной, все сбудется». Зажимает свою драгоценность в ладони, радостно приглашает: «Чай пить пошли. Инка оладьи жарит...».
Кто-то бы, наверное, разворчался – да достал ты уже всех со своими причудами. Но только не мы с дочкой: знаем за ним такую особенность – верит в приметы, да не во всякие, а им самим вычисленные и проверенные. Нельзя, например, чтобы острие ножа или вилки было направлено в сторону севера – к скандалу это. Нельзя очки и часы класть линзами вниз. «Да и без тебя давно известно – стекло постепенно покрывается царапинами, мутнеет, только и всего», – замечаю я. «Что ты понимаешь, – отвечает. – Я точно знаю: это приближает смерть». «Да ну тебя совсем!» – кричу. Но – за очками и часами с тех пор слежу особенно тщательно. Еще вот вспоминаю: как-то раз уже собрался уходить – и вдруг передумал. Что случилось? Оказывается, бабочка влетела в комнату и села на стенку. «Это мне сообщение. Я теперь точно знаю, чем сегодня надо заняться»...
Что это было – чудачества? Или действительно только ему одному понятные знаки? Ведь сам рассказывал: бывали у него состояния, когда чувствовал себя какой-то чуткой камышинкой, принимающей неведомо откуда идущие сигналы.
Вот и про этот камешек невзрачный ничего не узнали. Слава Богу, что нашелся. Уж больно был Сане чем-то дорог.

Мечты сбываются

В числе поклонников моей дочери Лены был в свое время некий Женечка – непростительно молодой и столь же непростительно невежественный в вопросах литературы человек. Прожив всю свою короткую на тот момент жизнь в Ташкенте, он не то что не читал стихов Файнберга – даже фамилии такой не слышал. И вот однажды летом, придя в гости к Лене, расположился на ее уютном, заставленном цветочными горшками балконе и увидал на журнальном столике книжку стихов. Стал листать. И комментировать прочитанное. Надо признать, что хотя и не отягощал этот молодой человек свою голову литературой, было у него природное чутье на прекрасное слово, неожиданную яркую рифму.
«Ничего себе! – обратился он к Лене. – Да это же очень хорошие стихи! – Замолчал ненадолго, а потом стал говорить еще горячее: – Нет, ты послушай, послушай только! Просто до глубины души пробирает...»
Лена заглянула через его плечо: Женечка читал Сашину «Изабеллу».
«...Александр Файнберг. Это московский поэт? Ой, а тут тебе дарственная надпись!.. Ты его знаешь, что ли? Он что – в Ташкенте живет?!»
«Да не далее, чем вот за этой дверью», – показала Лена на дверь общей с Файнбергами сушилки.
«Вот бы я мечтал с ним познакомиться», – растроганно произнес Женя.
«Ну, даст Бог, – познакомитесь, мечты имеют свойство иногда сбываться», – обнадежила Лена своего юного друга...
И опять в жаркий летний день он пришел к ней в гости. И тотчас же поспешил на ее зеленый балкон. И выскочил с вытаращенными глазами:
«Лена! Что это – у тебя на балконе спит какой-то почти голый мужчина!..»
Взору дочери открылось чудесное и вполне ожидаемое зрелище: на маленьком диванчике, под сенью раскидистой монстеры, подложив сложенные ладони под щеку и согнув ноги в коленях, сладко спал Саша. И из одежды наличествовали на нем лишь старые полинявшие плавки. Ох, прав, прав оказался Женя: почти голый мужчина...
Не знал юный поклонник дочери, что у нас с соседями-Файнбергами было не принято запирать двери в сушилку – заходи когда хочешь, если есть какая нужда. Саша этой возможностью пользовался особенно охотно: по утрам все расходились на работу, на учебу, и он, если хотелось посидеть в одиночестве, шел на наш балкон. Курил. Думал. Что-то набрасывал...
Лена поспешила к Инне: «Слушай, ну кто меня замуж возьмет после таких Сашиных заходов!».
«Да ты знаешь – он не в духе был, ворчал, ко всему цеплялся, – стала оправдываться Инна. – А потом пошел к вам. Ну, я и обрадовалась: хоть квартиру спокойно уберу. И забыла, что он на твоем балконе...».
Вместе принялись тормошить спящего поэта. Сашка поднялся – с помятой щекой, всклокоченными волосами... Огляделся. Увидел Женю. Протянул ему руку, представился: «Файнберг. Сосед».
Юный дочкин поклонник стоял ошеломленный, буквально превратившись в соляной столб.
«Ну видишь, Женечка, – я была права! – лицемерно защебетала Лена. – Вот и познакомились. Я же говорила – мечты сбываются»...

Какое бывает счастье

Было это в 1970 году. Младший брат Инны Гарик уезжал со студенческим отрядом в Кемеровскую область, где им предстояло поработать на строительстве железнодорожной ветки Мундыбаш – Таштагол. Отъезжающие и провожающие пришли на вокзал с большим запасом времени. Хохот, чарочка по кругу. Песни под гитару. В общем – едем мы, друзья!..
А как только поезд тронулся, Сашка вдруг вскочил на подножку, прокричал оставшимся: «Потом все пришлете!» – и рванул в вагон. Успели закинуть в окно уже движущегося состава немного денег, кто-то запустил туда же кепку и шарф. И под радостные вопли студентов укатил с ними наш поэт, горячо обожаемый ташкентской молодежью.
Все, конечно, быстро и толково образовалось – нашлись для него свитер и теплая куртка, сапоги, а потом и посылка из дома пришла. И началась у Саши еще одна яркая страница жизни, и сподобился он войти второй раз в романтическую реку студенческой вольницы...
Нет, работать-то приходилось на полном серьезе. Инструктора были толковые, ребята старались изо всех сил. Продвигались по трассе линии электропередачи – продвигался вместе с ними от поселка к поселку студенческий отряд. И еще много чего полезного успели они там сделать. В одном поселке школу отремонтировали, в другом – клуб с кинозалом, ну и с хорошей танцплощадкой, которую сами и обновили, при полном одобрении местной молодежи. В третьем поселке помогали поднимать животноводческий комплекс...
Да, работали и зарабатывали. А главное – по каким чистым и бурным речкам довелось сплавляться! Какие кедрачи могучие в лесах «обколачивали», – так в тех местах кедровые шишки собирают, – с какими людьми познакомились... Саня долго еще по приезде домой публиковал в ташкентских изданиях путевые заметки, очерки, рассказы о тех краях, о живущих там людях.
А вот этот рассказ первыми услышали мы с Инной.
Как-то вечером, когда все мои были в разъездах, постучалась к Файнбергам. Ни над кем из нас ничего срочного не висело, и решили, что самое время попить чайку. Инна бросила в чайник щепотку душистого чабреца, Саша открыл бутылку сухого вина, и пошла неторопливая беседа.
«Я вот все хочу написать об одной истории из той студенческой поездки», – начал он. И, все более увлеченно, взволнованно стал рассказывать.
Срок пребывания их студотряда в Кемеровской области подходил к концу. И в тот день решили еще разок посидеть вечером у костра. Парни собрали уже полно сухих веток, когда увидели спешащих к лесу девушек, что-то взволнованно кричащих на бегу. Случилась беда: пятилетний мальчонка из поселка упал с дерева и сломал правую руку.
Понеслись в поселок. Мальчишка был знакомый – Федюшка с соседней улицы. Бледный и испуганный, он сидел на лавочке с одной из студенток, держал на коленях уже распухшую руку и тихо плакал. И чуть ниже локтя торчал, пропоров кожу, страшный белый осколок кости. «Мать где? Мать зовите!» – закричал Саша. «Бегали уже к ней. Никакая она – пьет с самого утра. А сейчас спит, пытались растолкать – не смогли», – сквозь слезы едва выговорили рыдающие девушки.
«Тут у меня в глазах потемнело, – продолжал Саша. – Открытый перелом у мальчишки, а ближайшая больница в тридцати километрах. Через несколько часов начнет темнеть, машин в поселке нет...Что делать-то? Лошадь надо искать. Или лучше на руках тащить? Сколько же это времени займет?! Господи, помоги!..
И помог! На взгорье, где пролегала дорога, появился грузовичок. Кинулись навстречу. Кричали наперебой, совали водителю деньги. А тот отмахивался: «Да погодите вы! Я что – не человек? Мне, что ли, пацана не жалко?».
Ехал он в другой пункт. Но тут же осторожно поднял Федьку на руки, понес к машине. Желающих ехать с ними было хоть отбавляй. Но парень всем отказал: «Там ночевать негде. И кабина на обратный путь будет занята. Сдам пацана врачам, а завтра, как свои дела переделаю, заберу и вам доставлю».
Сели прямо на землю. Повисла тягостная тишина. И тут с воем прибежала мать. И язык не повернулся упрекать ее – столько было страха и безысходной тоски в вое этой совсем молодой матери-одиночки. Так и промаялись до утра все вместе.
Солнце было уже высоко, когда показался знакомый грузовичок. Водитель спустил Федьку на землю, тот улыбался и гордо демонстрировал всем свою руку в белоснежном панцире свеженького гипса. Как же они все завопили! Федюшку сцапала в объятия мать, обцеловывая его с головы до ног и щедро окропляя слезами. А парни кинулись качать водителя, что-то крича про его героизм и благородство. Тот со смехом отбивался: «Да пустите! Ну вас совсем! Тоже – нашли героя». И опять свое: «Я что, не человек, что ли...»
«И вот в тот миг, в этом заброшенном в сибирской глуши поселке, я пережил такое острое чувство счастья, которого не испытывал ни разу в своей жизни», – закончил Саша...
Мы с Инной сидели, завороженные его рассказом. Чай давно простыл, и за окнами светлело. Надо было хоть несколько часов отдохнуть перед рабочим днем. И уже проваливаясь в сон, я тоже ощутила эту сладость великого счастья, заключавшегося в том, что где-то на другом конце земли живет сейчас мужик, еще молодой, полный сил, с крепкой правой рукой, без которой рабочему человеку ну никак нельзя. И еще я порадовалась великому Сашиному таланту сопереживания, которым он и нас одарил в ту прекрасную долгую ночь.

http://nuz.uz