Одно из интереснейших явлений на исторической карте узбекской литературы – появление и утверждение традиции художественной фантастики. Говоря о фантастике, мы имеем в виду не только научную фантастику, но и приключенческую, и ненаучную, фольклорно-мифологическую в том числе.

Тождество отдельных художественных элементов и образов мифологической, легендарной и сказочной фантастики играло важную роль в формировании литератур народов Ближнего и среднего Востока, что наиболее четко прослеживается в сказках «Тысяча и одной ночи» (Арабский Восток), «Калила и Димна» (Индия), «Кабус-наме» (Иран), «Керр-оглы» (тюркские народы).

Как известно, место фантастических элементов в произведении определяется мировоззрением автора, жанром, характером и способами реализации авторского замысла.

Стремление раскрыть главную идею через сатирические образы способствовало появлению сатирической фантастики, стремление обосновать, развить какую-либо гипотезу – рождению научно-фантастических произведений, стремление решить идею в приключенческом плане – созданию образцов приключенческой фантастики.

Помимо этого, в некоторых фантастических произведениях на первый план выдвигались религиозно-фантастические представления, противоречившие научному мировоззрению, к ним относятся и некоторқе образцы устного народного творчества.

Нельзя не отметить особую роль мифа в возникновении и развитии художественной фантастики. Пока «умственного господства» человека над природой не было достигнуто, мифы были своего рода целостной системой представлений о действительности. Хотя, на той стадии ни о какой прямой соотнесенности мифа с искусством говорить не приходится, именно это сторона мифа как фантастической системы образов получила «реальное» выражение в элементах первобытного искусства – ритуальных действиях, магии, ремеслах и т.д. Это относится и к ранней стадии развития народов Востока.

В «Авесте» - одном из древнейших памятников народов Средней Азии и Ирана, явления природы и общественной жизни также объясняются с помощью мифологических сюжетов и образов.

В древних культурах мифы о фантастических персонажах и событиях не только служили эквивалентом представлений человека о мире. Миф охватывал все сферы идеологии. И позднее, когда из мифологии постепенно выделились такие формы общественного сознания, как политика, искусство, литература, религия, элементы мифологии до определенного времени сохраняли в них место и силу. А далее они продолжали оставаться в устном народном творчестве как один из аллегорических приемов отражения событий в эпосе и сказках, перейдя затем в систему условной символики, условных персонажей письменной литературы. Понятно что, не каждый мифологический мотив содержал фантастический элемент. Для того чтобы, мифологический мотив обрел фантастический дух, реалистические элементы должны были вступить в связь со сверхъестественными явлениями, чудесами, образуя как бы художественный единый организм.

Как утверждается в «Авесте», весь материальный мир состоит из непрерывной борьбы двух сил – света и тьмы. Боги и дивы, соответственно поделенные на добрых и злых, в известной степени отражают не абстрактные понятия, а вполне земные, связанные, хотя и фантастически с реальным существованием человека, его трудовой и духовной деятельностью.

Каждая историческая эпоха рождала свою галерею фантастических сюжетов и образов. По характеру эти образы, обладающие определенной структурой формы и содержания, без сомнения были связаны с характером представлений о жизни, о таинствах природы и отражали «механизм» этих представлений. «В жанрах …на протяжении веков их жизни накопляются формы видения и осмысления определенных сторон мира».1

Собственно именно эти формы видения и способы их отражения и позволяют осмысливать миф и сказку как определенные жанры.

С этим связаны и изменение системы фантастических образов в каждую историческую эпоху, и одновременно некоторая неизменность их основ. Система фантастических образов, т.е. мифология, сказка и т. д., обладает рядом индивидуальных художественных особенностей, но между ними существуют определенное сходство и преемственность. Отсюда – сходные элементы между фантастическими образами узбекских сказок, созданных сравнительно недавно, и фантастическими образами древних мифов и легенд – продукта самых отдаленных эпох.

Как бы ни развивалось мышление, как бы ни улучшались условия жизни и быта людей, они продолжали делить силы природы и социальные факторы на два полюса – положительный и отрицательный. В качестве продукта подобной естественной дифференциации в народном творчестве жили и действовали на протяжении многих веков положительные и отрицательные силы – животные, растения, люди, обладающие фантастической силой и способностями; дивы, драконы, колдуны и колдуньи – все они возникли как олицетворение «добрых» или «злых» явлений жизни.

К таким «переходящим» элементам фантастики в мифологии и фольклоре восточных народов относятся и анимистические, тотемистические мотивы и персонажи.

Так, в узбекской народной сказке «Айик полвон» («Медведь богатырь») младшая дочь падишаха, отправившаяся на поиски счастья и заблудившаяся в лесу, становится супругой медведя и рожает от него дитя – получеловека, полумедведя.

Рустам герой популярной сказки «Богатырь солнечной земли», убегает с дедом в горы от преследований бая и попадает к медведям. Медведица воспитывает мальчика и даже защищает их с дедом от бая и жестокого правителя.

В сказке «Шерзод и Гульшод» лев воспитывает сына падишаха, брошенного в лесу; в сказке «Дарий и Искандер» героя выкармливают своим молоком коза и т.д.

Здесь бесспорно проявляются тотемистические представления людей, следы мифологических представлений о животных – «основателях», «прародителях» того или иного племени.

Не все сказочные образы животных тотемного происхождения, иногда фантастика отталкивается от реальности, будучи связана с периодом одомашнивания животных, что значительно облегчало труд человека и улучшало условия его существования. В частности, во многих сказках конь изображался в качестве умного и преданного животного, обладающего волшебными способностями.

Не совсем ясен генезис еще одного из положительных фантастических образов узбекского фольклора – волшебных птиц, однако он, вероятно, также восходит к мифу.

Один из таких наиболее распространенных фантастических образов, всегда платящих добром за добро, - птица Семург. Олицетворением мудрости и добра предстаёт в узбекских народных сказках, кроме попугая и птицы Семург, фантастическая птица Хумо, сочувствующая и помогающая беднякам.

Наряду с фантастическими животными в сказках присутствуют и фантастические образы людей – пиров, святого Хызра, пери. Образы пиров, связанные с древними религиозными представлениями, восходят к ареопагу богов, созданных еще в эпоху господства мифологических форм отражения действительности. Многие ремесла имели своих фантастических покровителей, например, Эр хубби – бог водоносов, святой Дауд – бог кузнецов и т.д.

Образ пери вообще типичен для фантастических характерологии легенд, сказок, дастанов: в нем сливаются черты мифологического доброго божества и реальных женщин из народа с их умом, трудолюбием, верностью в любви и стойкостью в испытаниях.

Круг отрицательных фантастических персонажей повествовательных жанров фольклора не так многочислен: в основном эти дивы, драконы и старуха Ялмагыз. Но все они отражают зло гипертрофировано; их ужасающий облик и мощь предельно гиперболизированы.

Создавая в своем представлении, вызывая в воображении сверхъестественные силы, якобы существующие в природе, народ персонифицирует их в образах духов, дивов, ведьм и.т.д. и в то же время создает образ легендарного героя, побеждающего, подчиняющего себе эти силы. Причем, если герои раннего героического эпоса узбекского народа – Алпамыш, Керр-оглы, Аваз и другие – побеждают своих врагов с помощью богатырской силы и храбрости, то герои сказок более позднего периода уже не обладают фантастической силой, а добиваются цели силой своего разума, находчивости, смекалкой. Здесь перед нами разворачивается, по сути, эволюция мифологической фантастики.

Большое место занимают изображаемые в сказках фантастические элементы, полностью соответствующие художественной структуре фантастических образов. Они вступают в своеобразное художественно-гармоническое сочетание и создают свойственную сказкам волшебно-фантастическую среду. Без фантастических предметов сказка не может превратиться в завершенную художественную структуру.

Одним из важных элементов узбекских народных сказок являются также фантастические пейзажи, удивительные города, дворцы и сады. Таковы: прекрасный сад пери Гуликахках из сказки «Хуршид и Лайлогул», где соседствуют все четыре времени года; сад из сказки «Мохистара», в котором деревья увешаны не плодами, а драгоценными камнями.

Итак, возникновение фантастики как системы образов определенной художественной структуры в известной мере связана с мифами и сказками. Таким образом, всякое представление в системе первобытного синкретического мышления состояло из фантастических образов, так как природа и общество еще не могли получить научного осмысления. Вместе с развитием синкретического мышления возникла система мифологической фантастики. В процессе дальнейшей эволюции человеческого сознания мифологические образы, теряя содержание, носившее форму закономерностей (тоже заменившее их) входит в героический эпос и волшебную сказку, где фантастика уже носит в значительной степени условный, художественный характер.

 

Дальнейшее развитие общественно-экономических отношений ведет сказку и эпос к социальной жизненной событийности. Но и в этот период фантастическое изображение продолжается в плане преувеличенного показа героев и обстоятельств и определяет стилевое направление народных сказок и дастанов, развиваясь эстетически, как жанрообразующий элемент. Тем самым, фантастика мифа и особенно дастана и сказки становились важным национальным источником фантастической литературы.

Под влиянием фантастических элементов узбекского народного творчества возникло фантастическое изображение и в классической письменной литературе. Воображение художника вступало в творческую взаимосвязь с аналогичными явлениями в народном творчестве, создавая новые оригинальные вариации фантастической образности и сюжетики.

 

Задолго до зарождения и становления фантастики как самостоятельного вида художественной литературы её элементы занимали большое место в эпических произведениях восточной классической поэзии. Так, в поэмах Низами, Фирдоуси, Хосрова Дехлави и других авторов широко использовались такие фантастические образы, как «сновидение», «видения в волшебном зеркале», изображение будущей возлюбленной, увиденное героем в зеркале, водоеме и.т.п. Эти образы служили либо завязкой действия, как в дастанах и сказках, либо внутренними фабульными мотивами. Эта традиция очень полно представлена в творчестве родоначальника узбекской литературы, великого Алишера Навои, она составляет часть его поэтики и в плане фантастики развивает достижения предшественников.

В поэмах Алишера Навои «Фархад и Ширин», «Семь странников», «Стена Искандера» фантастические моменты занимают особое место. Как мы увидим далее, начальные главы этих поэм во многом построены на фантастике, свойственной волшебным сказкам и древним легендам. Однако впервые у Навои мы встречаем оригинальное переплетение необычайного с вполне жизненными реалиями, включая даже современные поэту достижения науки. Такие моменты в поэмах Навои не случайны; во первых, они довольно многочисленны, во-вторых, представляют собой целенаправленное в известной мере использование фантастики уже не только как отражение каких-то верований, невероятных представлений, а как художественный приём и выражение определенных авторских идей.

В поэме «Фархад и Ширин» фантастические мотивы ближе к народным сказкам и легендам героического и волшебного плана, однако уже здесь мы находим существенно иной подход к необычайному как в идейном, так и в художественном аспектах. Прежде всего, фантастические образы-аксессуары - зеркало Искандера, кирка Фархада являются уже не творением сверхъестественных сил, а делом человеческого разума, знаний и мастерства: их функции направлены на раскрытие тайн мироздания, усиление возможностей человеческого труда, на создание общественных благ, что роднит их во многом с современной фантастикой.

Особенно усиливаются научные основы в фантастических элементах поэмы «Вал Искандера» Навои. Поэма буквально насыщена множеством эпизодов научно-технического характера (хотя, конечно, уровень их научности определяется эпохой). Это и исследование морских глубин с помощью специального аппарата, описание подводных чудовищ, развернутая картина грандиозного плавучего города, зеркало Искандера, прообраз современного телевизора, о котором Е.Э. Бертельс сказал: «Здесь опять таки Навои предсказал техническое сооружение, о котором в его век можно только мечтать и которое осуществилось лишь в наши дни».2

Кроме того, в плане художественном, мы отмечаем у Навои характерные для фантастического жанра эффект «достоверности невероятного», мастерство последовательного развертывания фантастического сюжета, введение количественных и числовых параметров научной (в частности, астрономической) терминологии своего времени и т.д.

В сквозном образе волшебного зеркала у Навои нашли отражение интуитивные представления людей того времени о возможности предвидения закрепленное в фольклоре. Своеобразный сплав фольклорного источника с научными данными предстает перед нами и в эпизоде встречи Фархада с Сократом. Здесь фантастическим элементом является сосуд с эликсиром жизни, подаренный Сократом отцу Фархада. Конечно, этот образ восходит к «живой воде» народных сказок, но тот факт, что он связан с именем ученого, философа, дает уже иную окраску лежащей в основе его фантастики.

Что же касается поэмы «Стена Искандера» Навои, она буквально насыщена множеством эпизодов фантастического характера. Один из важнейших в этом плане фрагментов – стремление Искандера изучить подводный мир. Во время путешествия, которое совершает Искандер под руководством Сократа, он велит измерять протяжность рек, вести соответствующие записи. Чтобы исследовать морские глубины, Искандер строит стеклянный ящик, своеобразный прообраз современного подводного аппарата в котором находится под водой сто дней. Этот эпизод также, несомненно, предваряет реальную, научную и даже практическую подоснову будущего батискафа.

Хотя в период восточного Ренессанса наука достигает определенных успехов, тайны морских глубин во многом еще оставались сферой фантастики. В условиях развития экономики, культуры, торговых сообщений возникла потребность в завоевании морских просторов, постижении тайн морей и океанов. Кроме того, мы знаем, какое значение для хозяйства Востока имела вода, умение управлять водными ресурсами. Навои таким образом, несомненно исходил из жизненных потребностей человека.

Постановка этих вопросов средствами фантастики является как всегда, начальным шагом в их решении, стимулирующим человеческую деятельность, которая к тому времени уже накопила определенную практику.

Обоснование фантастических мотивов реалистическим путём или их связь с реальным человеческим характером в произведениях Навои одна из своеобразных особенностей поэтики писателя, можно сказать, его вклад в развитие фантастики как эстетической категории. Это подтверждает и эпизод из его «Стены Искандера». Завоевав Магриб, Искандер возвращается в Рум через страну Кирван. Здесь он видит тяжелое положение жителей, подвергавшихся систематическому разорительному нашествию яджудж-маджуджей. Исторической наукой не зафиксированы племена с таким названием; они, конечно – плод народных легенд, вымысла. Подобные образы встречаются и в мифологии. В то же время легенда имеет здесь вполне конкретные, хотя и несколько разноречивые исторические корни.

В народных легендах яджудж-маджуджи ассоциируются с обобщенным образом завоевателей и являются символом жестокости и насилия. Как видим, Навои воспользовался конкретным образом мифологической фантастики, при этом творчески его разработал, сделав в своей поэме попытку создания мифо-поэтической фантастики.

Сходную идейно-художественную функцию выполняют образы гигантских муравьев и охраняемых ими дикарей. И здесь Навои воспользовался известными ему легендарными источниками и образами, осмысляя их и одевая в художественную плоть. Характерно, что муравьи и дикари не только нападают на людей и все разрушают, но и препятствуют достижению людьми сокровищ горных недр…

Еще один фантастический мотив, использовавшийся в поэме «Стена Искандера», связан с шахом Маллу. Не желая покориться Искандеру, он укрывается в своей цитадели за железными воротами. Путем колдовства Маллу «ворует» воздух, превращая землю в палящую пустыню и губя не только воинов Искандера, но и мирное население. Искандер и его ученые советники по предложению тех же ученых готовят шары, начиненные взрывчатым веществом. Эти шары с подожженным фитилем бросают в крепость. И твердыня злого шаха Маллу рушится. Если рассматривать этот эпизод в целом, то как ненаучная фантастика здесь может характеризоваться лишь мотив колдовства.

Таким образом, в творчестве Навои, наряду с традиционными образами народных волшебных сказок, есть ряд существенных мотивов, близких к современной социальной и научной фантастике.

Наличие фантастических элементов в поэмах Навои свидетельствует в то же время о качественно новых особенностях мировой фантастики. Эти особенности, лежащие в русле развития всей мировой литературы, в совокупности с ней послужили фундаментом для возникновения жанра фантастики вообще, возникновения и развития узбекской научной фантастики в частности, выполняя роль одного из непосредственных национальных источников этого жанра.

Одной из особенностей нашей многонациональной литературы в недавнем времени, как известно, является то, что в своей творческой практике писатели идут, с одной стороны, по пути взаимного освоения богатого творческого опыта, с другой –успешно развивают национальные художественные традиции.

Узбекская фантастика возникла на основе этой плодотворной тенденции, свойственной литературному процессу ХХ века. Творческий опыт лучших представителей фантастики в русской и мировой литературе, элементы фантастики, присутствовавшие в образцах устного народного творчества и национальной классики, сыграли решающую роль в становлении научно-фантастического жанра в узбекской литературе.

Еще на заре прошлого века передовые представители узбекской литературы успешно использовали методы фантастики для борьбы против средневековой схоластики, религиозного догматизма, утверждая новую идеологию, нового человека. Для подобной преемственности существовали объективные закономерные основания, так как фантастический образ всегда выступал в народном сознании как средство познания явлений природы и общества, отражая этапы их социально-исторического и культурного развития. Те же функции фантастический образ выполняет и в национальной классической литературе, в частности в творчестве Алишера Навои. Однако в художественном наследии Навои общественные и природные явления объясняются уже с точки зрения и на уровне, характерном для эпохи Восточного Возрождения, исходя из передовых философских представлений и научно- технических идей того времени; именно в творчестве Навои фантастический образ поднимается до качественно нового эстетического уровня.
В фантастических произведениях 20-30 годов ХХ века узбекские авторы продолжают и развивают национальные традиции мифологической фантастики. С развитием технического прогресса, в эпоху преобладания научного мышления небывалый подъем переживает мировая научная фантастика – С. Лем, А.и Б. Стругацкие, Р. Бредбери, А. Азимов, И. Ефремов, О. Хаксли, Р. Шекли и др. - она не могла не охватить своим влиянием и узбекскую литературу.

Развитие национальной традиции научной фантастики в полной мере осуществилось в 60-70-х годах ХХ века. Как оказалось, ценность фантастического образа в узбекской литературе измеряется прежде всего заложенной в ней социально-философской, или научно-технической идеей. Узбекские фантасты именно в этом плане развивают мировую традицию и продолжают творческий опыт Навои в новых исторических условиях. Вместе с тем в создании фантастического образа они пользуются и традициями национального фольклора. В 80-е годы стала возрождаться гротесковая фольклорная образность и традиции фантастики 20-30-х годов в сатирико-приключенческих произведениях Х. Тухтабаева, М. Хонходжаева и др. Можно утверждать, что именно в этом направлении лежат большие возможности дальнейшего тематического и стилевого обогащения жанра.

Вообще следует подчеркнуть, что с самых первых шагов произведения узбекских фантастов представляют все основные направления жанра, при этом писатели-фантасты ищут и находят свои пути развития национальной фантастики. Если Махкам Махмудов, Тахир Малик и другие больше уделяют внимания образу человека будущего, нравственно-философской проблематике, то в произведении Х. Шайхова преобладает разработка естественно-научных идей и гипотез.

Однако при всей творческой индивидуальности и разнообразных тематических пристрастиях, наших фантастов объединяет то, что они имеют своих героев и тематику, связанных с национальным жизненным материалом. К каким бы страницам человеческой жизни ни обращали свой взор узбекские фантасты, в будущее или прошлое, они стремятся поднимать важные вопросы жизни народа и общества, рассматривать позитивные и отрицательные стороны научно-технического развития через призму будущего, настойчиво напоминают, что развития общества идет по правильному пути лишь при равновесии научно-технического развития и нравственной жизни общества. В художественном исследовании этих вопросов узбекская научная фантастика в целом успешно проявляет свои специфические, в том числе национальные особенности.

Обращаясь ко всё более серьёзным жизненным конфликтам, она широко пользуется понятиями пространства и времени, смело моделирует будущее, страстно отстаивая идеи мира, гуманизма, научного прогресса, идеалы содружества народов и завтрашнего дня.

Нынешний уровень узбекской фантастики дает нам право с надеждой смотреть на её будущее.

----------------------------------------------------------------------------------

1. Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С.332.
2. Е.Э.Бертельс. Избранные труды. Навои и Джами. М.,1965, с.169.