МЫ ПРОДОЛЖАЕМ ЕГО ЖДАТЬ…

Классик узбекской литературы Айбек и поныне остается одним из самых почитаемых и любимых писателей нашего народа. Мы предлагаем вашему вниманию интервью с сыном писателя, доцентом, кандидатом исторических наук Аманом Мусаевичем Ташмухамедовым, к сожалению, недавно ушедшим из жизни. До конца своих дней он преподавал на историческом факультете Национального университет. Его рассказ дополняет образ любимого писателя новыми интересными чертами.
                           
                                                   Беседовала Рано Ибрагимова.

— Говорят, детские воспоминания — самые яркие и теплые. Аман Мусаевич, а каковы ваши самые первые воспоминания, связанные с отцом?

— Помню себя и папу с пяти лет, правда, очень смутно. Мы семьей поехали в Чимган, жили в юрте. Рядом протекала небольшая речушка, и папа мне смастерил маленький чархпалак. Еще помню, как меня катал на коне Хамид Алимджан.

— Айбек довольно рано прославился, был чрезвычайно занят общественной работой. Хватало ли у него времени на детей? Как часто вы общались с отцом и о чем говорили?

— Так получилось, что мы сблизились с папой в тяжелый для него период, когда он был исключен из Союза писателей и был безработным. Жили мы тогда на территории фармацевтического института.

Я родился в голодный 1929 год и в 30-40-е годы по большей части жил у бабушки, потому что мама была вынуждена работать. Когда же папа остался без работы, мы, дети, стали оставаться с ним. Помню, он делал нам бумажные змеи, много разговаривал с нами. Уже потом, когда отца восстановили на работе, мы сами не решались лишний раз беспокоить его. За все годы учебы мы ни разу не просили его помочь в чем-либо, например, в написании сочинений.
 
Но могу сказать, что он сыграл большую роль в нашем воспитании.

Например, именно папа привил мне любовь к книге. Помню, в 1947 году отец поехал в Москву на пленум Союза писателей. Затем он вызвал меня к себе, чтобы я посмотрел Москву. Я полетел туда один, встретила меня жена Александра Дейча. Вечером папа заехал за мной, и мы с ним пошли гулять, обошли весь Кремль.

Папа очень любил книги и никогда не жалел денег на их приобретение. В Союзе писателей продавалось очень много книг, и я каждый день покупал их стопками. Вечером отец их просматривал и оценивал, советовал, какие книги лучше. Особенно рекомендовал классику. Он говорил: «…надо побольше читать классическую литературу, тогда ты почувствуешь в себе необходимость в этих книгах». Только много лет спустя я понял папины слова, почувствовал вкус к классике, почувствовал, что значит читать книгу - размышляя.

В тот раз очень много книг мне помог купить Вилис Лацис, председатель Союза писателей Латвии. Это был высокий, степенный, сдержанно улыбающийся человек. В 1987 году в Риге я уже со своим сыном Хусаном посетил дом-музей Лациса и увидел те книги, что мы приобретали вместе с ним в Москве в 1947 году.

В другой раз я сопровождал папу на сессию Верховного Совета. Но и тогда вместе с отцом мы обошли все букинистические магазины, притом пешком, несмотря на то, что он уже был не очень здоров…

Так продолжалось до конца его жизни. Помню, я отправлялся на учебу в Москву. На вокзале меня провожали папа с мамой. Через месяц отец приехал в общежитие навестить меня, познакомился с моими друзьями. Ему понравилось новое здание МГУ на Ленинских горах. А еще ему понравилось, что готовлюсь к экзаменам по философии — не по хрестоматиям, а по первоисточникам. Он одобрил такое отношение к занятиям и сказал, что я правильно делаю, науку следует изучать не поверхностно, а глубоко.

Приезжая на каникулы домой, я всегда привозил с собой книги. И опять папа просматривал их, а заинтересовавшие его просил отложить, чтобы потом прочитать. Позже, когда я перечитал все книги, которые имелись дома, отец повёл меня в библиотеку Союза писателей и Академии наук (она тогда находилась по улице Абдуллы Тукая). Книги записывали на имя папы. Когда я затребовал книгу В.Бартольда, папа очень обрадовался тому, что я интересуюсь серьезной литературой; он по-прежнему просматривал книги, которые я приносил из библиотеки, что-нибудь из них выбирая и себе.

При покупке книги я часто задумывался, понравится ли она папе. И очень переживал, когда он говорил: «…а это чепуха, ты зря купил ее»…

— А какие-же книги интересовали Айбека, были ли у него любимые, которые он перечитывал?

— Его очень интересовали книги по древней истории, философии. А вот новейшая история его не привлекала. Папа хорошо знал прошлое Узбекистана. Помню, когда я в детстве болел, то он вместо сказок утешал меня отдельными эпизодами из древней истории. Хорошо помню, например, его рассказ о борьбе Джалаледдина с Чингисханом.

Мы часто читали вместе. Если я приносил какую-то книгу, то обязательно показывал ее папе, но иногда он и сам говорил мне: «Прочитай это!» Таким образом, мы прочли труды академика В.Бартольда, книги о Мирзо Улугбеке, Алишере Навои; до сих пор в них на полях сохранились пометки, сделанные отцом. Он говорил: «Обязательно подчеркни вот эти места».

Были у него и любимые книги, которые он перечитывал, поэтому они всегда были у него под рукой. Среди них - Физули, проза Тургенева, стихи Блока. Папа с мамой газели Физули знали наизусть. Стоило маме начать читать, как папа подхватывал, и наоборот.

— А что еще его интересовало?

— Он очень любил ходить в художественные салоны. Помню, как-то я хотел показать ему одну картину, однако он, увидев бронзовую статуэтку верблюда на зеленой гранитной подставке, даже не спрашивая цену, попросил завернуть именно ее. Еще он купил тогда очень изысканную белую фарфоровую лошадку. Жаль, она разбилась во время землетрясения, а вот фигурка верблюда сохранилась, ее можно увидеть в доме-музее отца.

— Что-то еще было близко сердцу Айбека?

— Природа. Как-то мы с ним возвращались от бабушки, шли по Радиальной улице. Был красивый прозрачно-осенний, чистый день. По обе стороны улицы выстроились высокие тополя, вдалеке просматривались горы. И тогда папа сказал, что эту прекрасную картину могут отобразить только художник и только поэт…

А когда начиналась весна, - папа выезжал в горы, забирая и нас с собой. Мы ожидали этого, всегда держа наготове маленький самовар, складные стулья, стол, котелок.

Папа любил бывать на природе. Оставив город, он буквально преображался. Чувствовалось, - отдыхает…

Однажды он захотел, чтобы Урал Тансыкбаев поехал с нами и нарисовал степь, тюльпаны. Но когда мы приехали на место, художник сказал, что лучше он будет общаться нами, а все красивое нарисует потом. Он даже не стал раскрывать мольберт.

Позже мы специально поехали на ВДНХ, где Урал Тансыкбаев оформлял павильон Узбекистана. Отец пришел в восторг от его панно. Еще помню, - как-то я сказал папе, что в художественном салоне выставлены работы того же Урала Тансыкбаева. Отец тут же собрался и поехал. И там купил сразу четыре картины. Но когда художник пришел к нам, папа показал ему эти картины. Тансыкбаев смутился и сказал: «Эти картины недостойны висеть у Вас. Я напишу другую». И через месяц прислал картину «Сирень». А на шестидесятилетний юбилей папы преподнес ему в подарок горный пейзаж, который также теперь висит в музее.

— Когда вы вместе с отцом куда-нибудь ходили, не мешала ли вам его слава?

— С ним было очень интересно ходить на базар в Старый город. Он сам выбирал подарки внукам… Мы шли по базару, он присматривался к людям и говорил: «Этот, наверное, из Чуста, а тот - из Коканда…» и т.д. На базаре он почти никогда не спрашивал, сколько стоит товар, зато спрашивал — откуда? Но так, конечно, было до определенной поры. В последние годы его жизни отца сразу узнавали, обступали его, и - он перестал ходить на базар…

— Природа, горы, книги, люди… А как он относился к спорту?

— Любил футбол. Помню, в Москве специально пошел на матч с Сарымсаковым. Мы почти не пропускали ни одного телерепортажа, и он так увлекался, что мог в полный голос закричать: «Бей, бей же!»

Ещё - любил ходить пешком. В 1945 году мы с папой прошли пешком от Рабочего городка через Себзор, Хастемом до базара, и он купил мне велосипед.

— Если можно, несколько слов о его последних годах…

— В некоторых воспоминаниях, говоря о его болезни, авторы слишком сгущают краски, например, что он якобы не мог говорить. Он достаточно внятно говорил, с ним можно было общаться. Правда, в эти годы он сам не писал, а диктовал тексты или маме, или кому-либо из детей. Всегда с нетерпением ждал возвращения мамы с работы, чтобы продиктовать созревшие в ее отсутствие мысли. Запинался он только тогда, когда сильно волновался. Многие куски из его книги «Детство» под диктовку были записаны мною… Ему доставляло огромное удовольствие вспоминать о детстве. Помню, как он хохотал, рассказывая про двух соседок — высокую и коротышку.

— Рассказ об Айбеке был бы, наверное, неполным без упоминания имени его друзей…

— Бывая в Москве, мы вместе ходили в гости к его друзьям. Знакомство с ними не прошло бесследно. Папа познакомил меня с А.Фадеевым, Н.Тихоновым, М.Луговским, М.Ауэзовым, В.Лацисом, С.Вургуном. Поразительно, что люди, жившие в других республиках, были его искренними друзьями, ценившими его талант. Их общие беседы могли продолжаться часами, - я часто засыпал в чужом гостиничном номере. Николай Тихонов и папа могли подолгу читать стихи друг другу, и их дружба длилась долгие годы. Александр Фадеев нередко забирал отца к себе на дачу. Помню, как в детстве я часто бегал на почту отправлять поздравительные телеграммы отцовским друзьям.

В год смерти папы в Ташкенте широко отмечался 500-летний юбилей Алишера Навои.

25 октября 1968 года Николай Тихонов прямо из аэропорта приехал на митинг, и первые его слова были вопросом о папе… На следующий день Николай Тихонов, Александр Дейч и еще некоторые папины друзья пришли к нам выразить соболезнование. Они сидели в отцовском кабинете грустные, задумчивые, и Тихонов сказал: «А кто мы такие?»…
Меня поразили его слова.

Почему я вспомнил об этом? Наверное потому, что не так давно услышал: барельеф на доме в Петербурге, где жил Тихонов, разбили…

Когда мы жили на территории ТашМИ, наш дом находился рядом с железной дорогой. Мы выходили туда, ждали поезда и говорили: «Папа едет!»

Мне и сейчас кажется, что папа едет, что он скоро приедет. Мы продолжаем его ждать…