|
СТРАНА УБИТЫХ ПТИЦ
Мессия придет, только когда уже
будет не нужен; он придет
на следующий день после
своего пришествия».
Франц Кафка, «Притчи»
Глава первая
ЗОВ ИЗ НИОТКУДА
В прозекторской было холодно.
Кафель, цинковые стоки, металлические шкафы, мраморные столы - все это излучало холод. Синеватый, немигающий свет «дневных» ламп тоже был холодным.
Он зябко передернул плечами, сильно выдохнул, скосив глаза на легкое облачко пара от дыхания. Ловко забросил от порога тяжелую связку ключей в проржавевший бикс с отломанной крышкой. Грохот упавших ключей гулко отозвался в белом кафельном квадрате.
Припадая на ногу, прошел к хозяйственному шкафу, достал с полки чайник с вчерашней заваркой, долго пил, оглядывая вокруг привычные предметы.
Трупов было три. Старуха, ее спустили из онкологического отделения час назад, если судить по документам на подоконнике, спустили, да так и оставили на носилках с подвязанной бинтом челюстью, связанными руками и ногами. Молодой мужик, умерший от инфаркта прошлой ночью.
И эта... рыжая. Длинные, холеные ногти, крашенные в перламутровый лак, резко блестели в неоновом свете ламп.
Он видел ее вчера утром, когда брел больничным двором к своему «домику из кафеля», брел, матерясь сквозь зубы, возненавидев весь свет. Рыжая сидела на скамейке, кокетливо закинув ногу на ногу, так что застиранный больничный халат почти не прикрывал бедер. Холеные руки с перламутровыми ногтями лежали крестом на коленях. Лица он не разглядел, мешали вольно падающие волосы.
В то утро он едва добрел до больничных ворот, долго отдыхал, стоя на левой здоровой ноге, прислонившись спиной к будке вахтера. После тоскливого трехдневного дождя неожиданно распогодилось. Но резкая смена от дождя к вёдро тут же дала себя знать - разболелась нога.
С мертвыми ему было спокойно. Они не провожали любопытными взглядами, не надоедали сочувственными вздохами, не задавали вопросов. Мать умерла три года назад, а, по сути, это был единственный человек, с которым он мог говорить без той ослепляющей ярости и раздражения, что все чаще и чаще охватывали его. Примитивная работа в «домике из кафеля» давала возможность отстранения от раздражающей действительности.
Руки рыжей... Они бросились ему в глаза сразу.
Вызывающе открытые бедра он разглядел потом, когда миновал скамейку с сидящей рыжей.
Глава вторая
СУЕТА
Тощая и рыжая Екатерина Бурова как раз запихивала в рот очередную карамельку, когда Шнейдер и Матвеев быстро прошли в приемную.
Шнейдер робко покосился на нее, а Матвеев презрительно хмыкнул. У Матвеева были причины подозревать секретаршу Первого в махинациях по использованию и распределению выделяемого Обкому дефицита.
Слишком много нитей сходилось в костлявые руки этой молодой, наглой и тощей бабенки. Наверное, она была по-своему хороша - большой яркий рот, удлиненный разрез карих глаз, прямой нос... «Французистый тип» деловой женщины, склонной к излишку макияжа и тонким изысканным духам.
Знал Матвеев и то, что Первый испытывает слабость к подобного типа женщинам, знал и о существовании маленькой дачки за городом, куда вела слабо наезженная лесная дорога... И что раз-два в неделю странным образом маршруты машины Первого и секратаршиной малолитражки пересекаются именно в точке местонахождения этой дачки, одноэтажного домика, огороженного невысоким забором.
Секретарша равнодушно оглядела вошедших людей, кивнула и повела глазами в сторону двери. Красивая коробка карамели лежала открытой перед ней на столе.
- Опаздываете, Матвеев. - Голосу нее был низкий, грудной, с характерной для курильщиков хрипотцой. - На десять минут!
Матвеев нахально улыбнулся, подошел к столу, вынул из коробки карамельку и, не обращая внимания на высоко взлетевшие брови секретарши, кинул конфету в рот, с хрустом сжевал.
- Балуешь себя, Катюша, балуешь.
- Так один раз живем, Левушка! - Бурова жеманно двинула плечиками.- Вы вот все шпиончиков ловите, гласность-демократию на корню душите, а я радости жизни коллекционирую! Цветочки люблю. А от вас разве дождешься? Все с госбезопасностью носитесь. Вы, случаем, мой домашний телефон на прослушивание не поставили?
Последняя фраза была произнесена скороговоркой, с самым невинным выражением лица. Но Матвеев побагровел, с ненавистью посмотрел на секретаршу, повернулся на каблуках. Стоящий у дверей с растерянным и озадаченным видом Шнейдер вздрогнул, достал носовой платок, стал вытирать разом вспотевший лоб.
Самыми примечательными в главвраче городской больницы Исааке Шнейдере были нос и нижняя, отвислая и красная губа. Этой губой и зашлепал он, как видно, приготовившись, что-то сказать Матвееву, но тот остановил его жестом.
Глава третья
ТОТ, КОГО НЕ ЗВАЛИ
Вой. Он возник неожиданно. Надрывный, тягучий, выворачивающий нутро вой вторгся в сознание Иу подобно удару плетки или дубинки Красивого, так что он вскочил со своего ложа, встал на колени, заслонив лицо растопыренными пальцами рук, ожидая удара.
Так же неожиданно, как возник, вой оборвался, словно обломился на пронзительно высокой, хриплой ноте.
Иу открыл глаза. Темно. Металлический лист, которым он задвигал вход в логово, был на месте. Он ощупал подстилку из бурых водорослей, ощущая тяжкие удары сердца. Они прямо сотрясали все его тело, эти удары, даже пот выступил на спине, холодный липкий пот страха.
Он немного пришел в себя, нашарил трубку и мешок, долго копался в мешке, отыскивая коробку с табаком. Нашел, открыл коробку, взял горсть, стал набивать табаком трубку, искоса посматривая на бледные щели между краями листа и входом в логово.
- Хайду,- сказал он после двух крепких затяжек, окутавшись целым облаком дыма, так что защипало глаза.- Я тебя съем. Я не умер, хайду! Я возьму большой нож и проткну твое вонючее тело, а потом съем.
Снаружи раздалось тихое, злобное рычание.
Иу оскалился, встав на четвереньки, быстро прополз к входу, прислонил ухо к металлическому листу, слушал.
Они слышали и чувствовали друг друга через тонкую перегородку - тощий, похожий на обросший шерстью скелет с лысым черепом и глубоко проваленными глазами Иу, и приземистая, с мощной лобастой головой, бесхвостая, облезлая хайду.
Иу пошарил по полу, нашел сухой тонкий прутик, просунул его в щель наружу. Тут же жутко щелкнули хищные челюсти, перекусывая прутик, раздалось низкое, утробное рычание.
- Хайду!- засмеялся Иу.- Я не умер, я возьму сейчас палку, оберну ее конец ватой, намочу в бензе и подожгу. И суну в твою пасть.
Собака зарычала громче. Она прямо хрипела от злобы и голода, в горле животного клокотало и сипело, как сипит в оранжевой клоаке, когда гигантские мусоровозы сбрасывают в нее свое тухлое содержимое.
Глава четвертая
ПРЕЗИДЕНТ
Никто не знает, что испытывает самоубийца, спуская курок, ощущая на краткий миг, как свинец распарывает кость виска, вторгается в мозг или пробивает его задохнувшееся от ужаса сердце. Какая бездна обиды, горечи и сожаления взрывается в его сознании. Бездна, подобная вспышке сверхновой звезды, озаряющей всю его печальную жизнь за какие-то доли секунды.
Все знают, что смерть приходит неизбежно. Но никто не ждет ее прихода, оттягивая миг встречи вне зависимости от объективных обстоятельств.
Процесс оттягивания люди назвали надеждой.
Смерть.
Останавливается сердце, измученное дыхательной аритмией, обезумевший мозг панически вылавливает крохи кислорода из загустевающей крови, холодеют конечности и липкий пот покрывает безвольное тело. Подобно атомному взрыву, мозг и каждая клетка тела умирающего протестуют гигантским скачком биоэнергетики. Хаос на атомарном уровне порождает чудовищный выплеск индивидуального биополя.
Куда уходят эти миллионы мощных сигналов? Где тот приемник, что суммирует их, складывает в ячейки таинственного информационного центра? Тайна, и никогда человеку не удастся даже приоткрыть край завесы этой великой тайны.
Вселенная непостижима.
Просто она есть. Вселенная вечна, и эту вечность непостижимого не в силах постичь слабый разум человеческий. Ибо он сам вечность. Сознание и бытие. Никто, ничего и ни в чем не определяет. Безмерность малого в непостижимости большого - таково соотношение вселенной, бытия, сознания, материи, времени.
Когда Джу Найдис, вызванная в четыре часа утра к нему впервые, а было это ровно десять лет назад, вошла, сопровождаемая Исполнителем, начальником Охраны и перепуганным лечащим врачом, он умирал. Мышца его шестидесятилетнего сердца почти не работала, она медленно, с всхлипыванием и содроганием сокращалась, выталкивая старческую кровь в артерии и вены чуть не со скрипом.
Президент лежал на своей жесткой, спартанской кровати белый, как бумага, с за-катившимися зрачками, с лицом, по которому со лба катились крупные капли смертного пота. Громадный череп блестел, отражая яркий свет лампы на тумбочке. Тонкие, шафранового цвета, с холеными длинными ногтями руки лежали поверх одеяла, пальцы методично перебирали шелковую ткань пододеяльника. Руки искали, как ищут руки всех умирающих от долгой, мучительной болезни.
Джу положила на лоб Президента смуглую руку с длинными пальцами, с утолщениями на суставах, прикрыла глаза. Начальник Охраны остановился у двери, хмурой недоверчиво глядя в гибкую, обтянутую тонким свитером спину этой ведьмы, так ее называли.
Глава пятая
ОПАСНАЯ СУЕТА
Осень 2119 года.
Три области Федерации закрыли низкие, пропитанные кислотой и сажей тучи. Удушающий запах сероводорода разносился на тысячи километров -горело Черное море. Прошлогоднее землетрясение разрушило почти до основания два города - Белый Кив и Харь. Из разрушенных городов волна за волной шли миллионные полчища крыс, пожирающих все на своем пути.
Над Центром висел такой смог, что даже мощные телескопы спутников связи не могли сфотографировать башни территории Дворца, ориентированные на 7 планет и 12 знаков Зодиака.
В Центре была зарегистрирована еще одна неформальная организация имени Малюты Скуратова. Ее боевики носили полосатые матросские майки и кожаные пояса.
Загородное шоссе провалилось на две трети своей длины. Вместо шоссе зияла глубокая, клубящаяся дымом, гарью и взметнувшейся сажей щель.
У красивого особняка Административного района Центра остановилась длинная, с бронированными продымленными стеклами машина. Из нее вылез Исполнитель
Это был невысокого роста плешивый человек, около восьмидесяти лет, еще подвижный, с острым взглядом голубых, немного выцветших от времени глаз. Встал около машины, разглядывая архитектуру особняка, одобрительно кивая.
Телохранитель, затянутая в кожу и синтетическую ткань гора мышц, вылез следом, вертел на пальце ключи от машины, настороженно оглядывался по сторонам.
Исполнитель направился вдоль чугунной решетки ограды к воротам, телохрани-тель двинулся следом. Исполнитель подошел к воротам, поднял руку, чтобы нажать кнопку вызова...
Гигантским прыжком телохранитель оказался рядом с ним. В следующую секунду Исполнитель был брошен на асфальт и придавлен коленом телохранителя, который одновременно стрелял куда-то вдоль решетки ограды, стрелял «по-македонски», из двух пистолетов. Один был вырван из-за пояса, другой - из кармана кожаной куртки.
Исполнитель лежал, уткнув плешивую голову в скрещенные руки, лицом вниз, спокойно слушал, как грохочут выстрелы крупнокалиберных пистолетов. Шальная пуля с визгом ударила прямо у его лица, отскочила от какого-то камешка, срикошетила вбок.
Глава шестая
СВЕТ ГЛАЗ ЕЕ
Ее все время куда-то везли. Она была как после тяжелого, мучительного и дол-гого сна. Ноги и руки сводило судорогой. Она никак не могла вдохнуть глубоко, а так хотелось. Вдох обрывал глубокий, надрывный кашель, не раз она чувствовала, как рот наполняет что-то соленое, наверное, кровь.
В один его миг она успевала передумать и пережить многое, но не успевала фиксировать и осмысливать пережитое. Просто калейдоскоп противоречивых чувств, видений, картин и событий мелькал перед ее воспаленными глазами.
Сопровождающий ее врач, молчаливый и испуганный мужчина неопределенного возраста, то и дело копался в своем объемистом саквояже, пытаясь облегчить ее состояние. Но она каждый раз мягко отказывалась от лекарств.
Ее преследовал запах из собственного рта. Он был ей чужд, пугающе сладковат — это был запах тления, она его угадывала. ее запах, шедший изнутри.
Пересаживаясь в очередную машину, чтобы опять, в бессчетное число раз, куда-то ехать, она оказалась близко, лицом к лицу, с сопровождающим врачом. Как видно, она выдохнула в его сторону, ее запах донесся до него. Боже, как он отшатнулся, как вытянулось его лицо! Она только усмехнулась.
Она чувствовала — в ней что-то происходит. Словно отмирает нечто внутри, в теле, на клеточном уровне. Отмирает и выбрасывается наружу, и заменяется чем-то иным, более прочным и жизнеспособным... Боже, она не могла себе представить! — это прежняя жизнь, мерзкая и уродливая, выходила из нее с отмирающими клетками.
Она обновлялась.
Все быстрее и быстрее. Недаром лаборанты, приносившие врачам каждые три часа анализы ее крови, косились на нее с суеверным ужасом.
Это была не кровь, а черт знает что! Концентрированная кислота, в которой гибло все болезнетворное. Она не знала об опыте лохматого лаборанта, он поместил в каплю ее крови кусочек ткани онкологического больного - и не поверил глазам. Раковые клетки, мощные, торжествующе розовые, растворились в считанные мгновения!
На четвертые сутки запах из ее рта резко изменился. Она обратила внимание, что все, кто подходил к ней близко, вдруг начинали шевелить ноздрями, поворачивали за ней головы, подобно флюгерам.
«Фиалка», — буркнул врач, помогая ей выйти из машины. И она первый раз заметила, какое у него доброе, усталое и несчастное одновременно лицо. Ей захотелось что-то сделать для него, она протянула руку и погладила его по щеке. Врач странно дернулся, скривил рот и... заплакал.
Глава седьмая
ПАРАД ЗНАКОВ ЗОДИАКА
Иу курил трубку, сортировал табак. Трубка с изгрызенным концом и прогоревшей крышкой на чашке торчала у него изо рта. Иу не имел привычки сжимать чубук зубами, как делали некоторые глупые хаи, он складывал язык трубочкой, засовывал конец трубки далеко в горло, вытянув губы, плотно охватывал ими чубук. Вдыхал дым вместе с воздухом — так было пьяняще.
Обеими руками он лазил в коробку с табаком, в темноте на ощупь выбирал длинные волокна, складывал их в мешочек из полиэтилена. Мелкий табак ссыпал в другую коробку:
Свалка давала все. Свалка - это жизнь. Даже хайду, водившиеся на ней, сильно отличались от тех, что бродили по Сумрачным равнинам.
Народ хау не суеверный народ. Не то, что эти кривоногие цыги, что живут на Сумрачных равнинах. Цыги - глупцы, похожую на человечка деревяшку поставят на чурбан и молятся ей, и кланяются, и поют свои бессмысленные, тягучие песни.
Или армы! И откуда они только приходят? Говорят, их видели даже у Большой Стены Холода. Что за народ, вечно они что-то меняют, выпрашивают, предлагают и клян-чат. Могут и своровать, если разинешь рот и заглядишься в их темно-коричневые, блестящие глаза...
У армов народ хау менял на хорошие железки порошок «нарку». По щепотке всего и доставалось каждому. Щепотку делили на пять-шесть «тусов». Хай, принявший «тус», уже не хай. Он бессмысленно смеется, поет и пляшет, всех любит и скулит на Луну.
Еще есть странный народ башк. Храбрый и сильный народ, но их мало, и за всю жизнь Иу видел башков дважды. Говорят, Красивые пришли в страну Башк и всех положили на пожухлую траву с помощью штуковин, делающих Покой. Остались считан-ные башки, но они сжали зубы и носили своих женщин на руках.
Они дышали на них и умоляли рожать маленьких башков. И женщины башк рожали до тех пор, пока могли, умирали счастливые, зная, что каждый ребенок будет под пристальным и заботливым вниманием рода.
Занималось утро. Сквозь щель между стеной и крышкой канализационного люка пробивался неяркий лучик света.
Было время сна, но Иу не хотел спать. Вчерашняя картина все еще стояла перед его глазами. Летающие машины Красивых, которые лопались, как... Как плоды дикого дынра, если бросить их в воду Черной речки. Бум! Хррр! - и только клочья мякоти плывут по теченью.
Тот, кого не звали, он встал вот так - лицом к летящим машинам, он закрыл глаза и... Бум! А из машин посыпались Красивые. Мертвее не бывает. И все их штуковины теперь у народа хау. Штуковины, Делающие покой. Кое-кто из хау знает, как с ними обращаться. Это просто, надо только привыкнуть.
Глава восьмая
КЛОАКА
Исполнитель, просмотрев диск видеозаписи встречи Президента и Фермера, долго сидел задумавшись. Трубка давно погасла, он машинально складывал губы бантиком, вдыхая несуществующий дым. В гостиной особняка было тепло и сухо. Встал, поправил откатившееся полено в камине, вернулся в свое кресло, напротив экрана видеосистемы, включил. Нужное ему место нашел быстро.
«Исполнителя я уберу».
Исполнитель покивал плешивой головой, одобрительно улыбнулся. Двадцать лет он ждал этих слов. Он посмотрел на дверь. Ну что ж, насилие порождает насилие. Он служил Президенту верой и правдой всю жизнь. Больше жизни! Он хотел служить, и после смерти, своей смерти. Даже придумал, что выбить на могильной своей плите, слова из обращения Президента к народам Федерации.
«Тем лучше... Я всегда был не только исполнителем, - подумал Исполнитель, - я был катализатором, Я вливал в его идеи, замыслы и проекты свежую действенную струю. Что он без меня? А я? Ничто. Мы дополняем друг друга».
Скрипнула дверь. Ну, наконец-то! Исполнитель повернул голову, осмотрел вошедшего человека. Не изменился, подлец! Такой же опрятный, одет с иголочки, даже застегнут на все пуговицы, надо же!
- Садись.
Человек сел, аккуратно подобрав брюки, на отставленный от стола стул. Испод-лобья быстро огляделся. «Конспиратор!» - одобрил быстрый наметанный взгляд Исполнитель. Еще бы, столько лет на нелегальном положении...
- Как живешь, малыш?
Человек пожал плечами. В «Движении» он имел кличку «Щеголь».
Их было у Исполнителя трое - этот, Цент и Прима. Самым ценным был Щеголь.
Во-первых, он стоял у истоков «Движения», когда сам план создания подобной организации только-только зарождался в голове Исполнителя. Во-вторых, Щеголь был создан для нелегальной деятельности, обладал звериным чутьем и интуицией на грани гениальности. Он не раз спасал организацию от разгрома, чуял агентов КПК за кило-метры.
Глава девятая
«СПЕЦНАЗ»
«Денни О'Доннел... Все-таки чудной этот американец! - весело думал Матвеев, глядя, как тот уплетает сосиски. - Выгнал в шею переводчика, лопочет что-то на своем, руками машет и ржет, не переставая! Интересно, каким образом он собирается отыскать того парня? По этой старой, пропахшей потом и дезинфекцией рубашке? Бред какой-то! Надо было еще из морга, где он работал, пару трупов притащить, они точно молчать не будут».
Длинный, нескладный, в длинном свитере и потертых брюках, белобрысый О'Доннел напоминал Матвееву кузнечика. Так и ждешь, что сложится пополам, оттол-кнется безразмерными ногами и взлетит. А улыбка - класс! Все зубы наружу. Сразу видно, простецкий и добрый парень. И не скажешь, что одно из самых влиятельных лиц в Америке.
Денни что-то начал быстро говорить Матвееву, помогая рукой, мотал ею у носа и отфыркивался. Чего ему надо, недоуменно глянул Матвеев на стоящего у стены мордоворота - охранника. Тот хмуро пожал плечами, каркнул пропитым горлом:
- Нелюди, падла. И объяснить толком не может. Мериканец!
- Заткнись! Позови этого, толстого.
Мордоворот неохотно подошел к двери, открыл, просунул в коридор голову. Так же медленно вернулся на место у стены, встал - ноги на ширине плеч, руки за спину. Матвеева он выводил из себя. Уже три раза просил покинуть комнату, но мордоворот только нагло скалился.
По пряжке на его ремне Матвеев определил Отряд Внешней Охраны. Что, у Над-зора приличных агентов не стало, костоломов тупых на «догляд» суют?
Влетел переводчик, с ходу что-то спросил у американца. Денни захохотал и опять помахал рукой возле носа. Переводчик покраснел, как рак, быстро глянул на мордоворота, потом смущенно на Матвеева.
- Что он сказал? - спросил Матвеев глухо, начиная догадываться.
- Мистер Денни говорит, - переводчик замялся, потом быстро выговорил, -он просит горчицу, а то охранник позволяет себе непристойности. Мистер Денни ест, а он портит воздух. Горчица хорошо отбивает запах, вот что!
Матвеев намертво сжал зубы. Чувствовал, как щеки заливает краска стыда. Не глядя на Денни, прошел несколько шагов к двери, встал в метре от охранника, выцедил сквозь зубы:
Глава десятая
БРАТ МОЙ
- Скотина! - сказал командующий отрядами космических патрулей генерал Фил Экельс, по кличке «Гепард». - Ты будешь болтаться у меня там, пока не слезет кожа с твоего вонючего, пьяного тела! Три срока вне очереди!
Джон Армстронг перевел дух, услышав характерный щелчок отключения связи
Десять минут он выслушивал вариации на тему «Джон Армстронг - диверсант и убийца внешней политики США». Его обещали сгноить на одномоторном биплане, гоняющем по пастбищам штата личное стадо хозяйственного Гепарда.
Потом грозили загнать на Аляску, где «алкоголик Джонни будет обслуживать вертушки береговой банды-экологов», потом его пообещал «вздрючить» лично сам Гепард, пусть только он высунет нос из «питейного салуна космоспутника»!
Джон покосился на панель управления лазерной пушкой - проклятый «глазок-индикатор» горел веселым, зеленым огоньком. Ну и холера с ним, подумал Джон, самолет - тюрьма, это же придумать надо! У них все не так. Пятнадцать автономных Зон-Городов, отгороженных от окружающего мира электрозаграждениями и всякого рода хитроумными препятствиями.
Три четверти страны - грандиозная Свалка. Около пятисот Хозяйств, разбросанных там и тут. Сады под фирплассовыми колпаками, гигантские системы парников, искусственные озера с комбинатами по переработке рыбы в консервы... Цилиндры заводов, производящих искусственную белковую массу. Говорят, что на их животноводческих комплексах есть что посмотреть.
А вдоль границ мощные ракетные комплексы, ощетинившиеся острыми ядерны-ми боеголовками во все стороны.
Никто воевать и не собирается - это младенцу ясно, но по приобретенной за столетия инерции продолжают «укрепляться» и модернизироваться. Чтоб их чума взяла!
Только-только закончили демонтаж трех классов ядерных ракет. Джон хорошо помнит это прекрасное время, ему было десять лет, как все радовались, даже предполагалось открыть все границы!
И на тебе! ЮАР и Китай с интервалом в сутки выводят на орбиты сразу по семь «спутников-убийц»! Четырнадцать электронных чудовищ завертелось вокруг Земли, напичканных «по ноздри» термоядерными боеголовками и аппаратурой наведения.
И опять мир сбесился.
Через минуту начиналась территория Федерации. Джон Армстронг дожал мягкую тубу с томатным соком, с сожалением повертел ее и пустил плавать по каюте. Вообще-то это было нарушением, туба должна была кануть в приемник системы «Чистота». Но так хотелось, чтобы что-то плавало перед носом, отвлекало глаз, создавало видимость движения в этой надоевшей невесомости.
Глава одиннадцатая
МЕРТВЫЕ СРАМУ НЕ ИМУТ
В бетонный бункер вошел Президент, Все, кого он хотел видеть, были здесь. Все, кроме Марии Долиной. Поисковый отряд пять раз прочесывал глухую местность, откуда доносился тонкий «голос» радиомаяка капсулы. Она была обнаружена сразу, но в ней никого не оказалось. Воскрешенная из мертвых, а вместе с ней агент Стас Чакин бесследно исчезли.
Президент надеялся. Этот американец славный малый! С первого сеанса устано-вил местонахождение новоявленного пророка. Чтоб его! Вертолет с группой «спецназа» послан к Клоаке.
Президент сел на отдельный, в стороне ото всех, стул, по бокам тут же встали двое из охраны. Он закинул ногу на ногу, поочередно оглядел стоявших у стены.
«Шнейдер, ну, этот не играет в деле никакой роли! Трусливый, замученный жизнью, задерганный женами человечек. Щелкни по носу, и он всю жизнь будет вздрагивать на поднятую руку».
Главврач больницы, поймав взгляд Президента, заискивающе заулыбался, для чего-то стал кивать головой, веко правого глаза задергалось, он словно подмигивал первому лицу государства.
- Шнейдер, - спросил Президент. - Этим людям, что находятся тут, вместе с вами, им можно доверять?
Шнейдер испуганно дернулся, словно впервые увидел, что он здесь не один. Откашлялся, прикрыв рот ладонью.
- Абсолютно!
«Вот этот, с глазами спокойными и мудрыми... Козлов, патологоанатом, он должен был проводить вскрытие Долиной. А это медсестра, Симонова, жена Первого секретаря объединенных партий Области. Красивая женщина. Пережила глубокий нервный шок. Интересно, а что будет, если она узнает о расстреле мужа? Это ее добьет. Пока ей об этом знать не нужно. Рядом лечащий врач Долиной...»
Президент думал. Молча поглядывал на стоявших у стены людей, покачивая ногой.
Сложно проложенная линия жизни его близилась к финалу. Тем более ему хоте-лось оборвать ее достойно. Раньше он не видел реальных претендентов на свой трон, теперь ему пророчат, что срок его правления подошел к роковому концу.
Глава двенадцатая
БИЛЕТ В ВЕЧНОСТЬ
Оно не могло чувствовать себя одиноким, потому что в себе составляло Все.
Оно существовало вне всего, но все сущее существовало в нем.
НЕЧТО было суммарной совокупностью планетарных сознаний, рассеянных во Вселенной, и оно было триедино: Время, Пространство, Материя.
Оно контролировало гармонию хаоса и порядка. Из неживой материи оно строило композиции живого. Из бесконечных биоимпульсов живого в беспредельности своего существования складывало ячейки «ЭГО» — Вечного «Я» в Вечном Ничто.
Оно существовало в бесконечности форм живого и неживого внутри сложных ячеистых структур галактик.
НЕЧТО — мировой разум, непостижимых размеров мозг, ощущающий копошение миллиардов живых существ на всех пригодных для жизни планетах, подобно тому, как человек ощущает малейший дискомфорт в организме. Звезды или даже галактики — лишь «нейроны» такого мозга. По мере изучения Вселенной, она все больше начинает походить не на гигантскую машину, а на гигантскую мысль.
Третья планета одной из отдаленных звезд 5-й ячейки галактики все больше бес-покоила НЕЧТО. Планета была больна, и Оно ощущало, как к истоку Сущего, все чаще и чаще, доходят импульсы боли.
Это было нарушением единой гармонии. НЕЧТО не умело удивляться, оно ис-следовало и устраняло исток и причину нарушения гармонии своего Сущего. Поэтому оно протянуло одно из щупалец Сознания к больной планете, чтобы, установив причину болезни, устранить недуг.
Миллиарды живых существ, копошащихся на ее поверхности, создали вокруг планеты ореол из хаотичного биополя. И на четыре пятых — это было отрицательное, чуждое биополе. Импульсы каждого из существ были необычайно мощны и целостны.
Хрустальные пирамиды гармонии в сознании НЕЧТО рушились под их совместными ударами. Оно отдернуло щупальца, перестроило фон сознания. Стараясь не касаться ореола биополя, окружающего планету, выдернуло один из индивидуальных биоимпульсов, разложило его на составные.
Может быть, впервые за существование Времени и Пространства Оно испытало потрясение —импульс состоял из корчившейся от боли и нравственных судорог, биоэнергетической «плоти».
Глава тринадцатая
ХРАМ
Армия штурмовала Дворец.
Первый танк, вылетевший на Старую Площадь, разнесло вдребезги выстрелом из тяжелого гранатомета. Сорванная мощным взрывом башня с силой ударилась в угол здания «Государственного Музея», выбила в красных кирпичах большую ямину. Мощ-ный двигатель, дергаясь и хрипя, протащил чудовище по инерции еще метров семь, из-под его лопнувшего брюха, как внутренности умирающего хищника, выползла разорванная гусеница. Обдирая брусчатку Площади, свернулась кольцом.
Останки машины густо дымили. Площадь стало заволакивать едким, удушливым чадом.
Около тридцати танков сразу, с четырех сторон, выскочили на прямоугольник Площади, безостановочно двигаясь, затеяли невиданную карусель. Орудия грозных машин молчали. Ни одного выстрела не было произведено в сторону Саркофага Вечности и Церкви Безумного Скорбящего, вознесшей свои золотые купола над чадом, пылью и густыми облаками сизой бензиновой гари.
Расстреливаемые в упор десятками крупнокалиберных пулеметов, ворота территории Дворца через десять минут превратились в дымящиеся груды обломков. Сразу пять танков с ходу, вырвавшись из смертельной карусели, рванули в образовавшийся проход. Еще пять ринулись в объезд стены Дворца, туда, откуда доносился визгливый голос мощной сирены.
Стены территории Дворца огрызались автоматным огнем.
Образовав на Площади широкий полукруг, танки тяжело водили стволами пулеметов, короткими очередями гасили огневые точки противника. От проезда Ветеранов все подходили и подходили многочисленные группы армейских подразделений.
Он оказался в маленькой кривой улочке, упиравшейся в дальнюю, глухую стену территории Дворца. Двое угрюмых «спецназовцев» вытолкнули его из проема низкой дубовой двери в стене, несколько секунд смотрели, как он нерешительно оглядывается, не зная, куда идти. Потом дверь захлопнулась.
«Ну, что? Спасибо и на этом, - подумал Исполнитель, с благодарностью вспомнив непроницаемое лицо своего «дубля» Атиса Кагайниса. - А теперь куда?»
Исполнитель прислушался к звукам ожесточенной перестрелки. Интересно, сколько продержится отряд, охраняющий Дворец? Лабиринты и закоулки резиденции Иерархов мрачны и запутанны. Масса лестниц, смежных комнат, коридоров с бесчисленными дверями, подвалов и тайных помещений...
Но штурм ведут не дилетанты из подверженных эмоциям толп «народных мстителей», а спецподразделения Армии. Тренированные, обученные вести бой в закрытых помещениях, дисциплинированные и грамотные солдаты. Может быть, каждый из них и уступает в профессионализме любому из «спецназовцев», например, в ведении рукопашного боя, реакции, смекалке…
Глава четырнадцатая
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
«…Кто владеет Землей? И для чего нам Земля?
Чтобы скитаться по ней? Для того ли нам земля,
чтобы не знать на ней покоя? Всякий, кому нужна Земля,
обретет ее, останется на ней, успокоится на малом клочке
и пребудет в тесном уголке ее вовеки...»
РЭЙ БРЭДБЕРИ «О СКИТАНИЯХ ВЕЧНЫХ И О ЗЕМЛЕ».
Я прервал свое повествование не для того, чтобы заинтриговать тебя, Читатель. И слова Великого провидца не случайны, они вынесены в эпиграф потому, что именно в них нашел я разгадку и смысл великой человеческой суеты.
Звезды далеки и непостижимы, стоит ли обращать к ним взор, если даже березка, под которой суждено каждому из нас успокоиться, давно гниет корнями своими, отравленная, желтеющая, преданная нами, лживыми и беспечными в гордыне своей.
Простит ли нас Земля, даст ли «успокоиться на малом клочке и пребыть в тесном уголке вовеки»?
Глава пятнадцатая
БЕЗДНА
- Значит, Ланса Кубергиса он все-таки уничтожил? Жаль.
Президент США прихлопнул ладонью лист бумаги на своем столе, задумчиво оглядел собеседников. Лежавшее перед ним короткое сообщение о положении дел в Федерации, представленное ЦРУ, заставляло задуматься.
Старая Система рухнула. В стране Чрезвычайное положение, Армия контролирует ситуацию, повсеместно наводится порядок.
Ликвидированы Комитет Порядка и Контроля, Президентский Совет и Комитет Президентского Надзора. В Городах Федерации действуют Комитеты Национального Спасения (КНС), а в Центре - Координационный Центр КНС. Стремительный и кровавый переворот, новый виток Истории.
«Во что это выльется? - думал Фермер, разглядывая синий крест на лбу сидящего напротив Джона Армстронга. - По донесениям ЦРУ, Координационный Центр КНС возглавляют семь человек. Все семь из «железной когорты «несгибаемых». Каждый подвергался репрессиям. Команда неплохая, врач, эколог, ученый-физик, экономист, генерал Армии, писатель, композитор. И ни одного представителя Аппарата Объединенных партий. Портреты этого парня из провинциального городка выносят на митинги. Интересно, не его ли прочат в Президенты?»
На столе лежала увеличенная фотография новоявленного Пророка.
Фермер придвинул ее ближе, внимательно рассмотрел. Снимок был сделан с газеты, местами нечетко, но разглядеть можно.
Высокий лоб, мягкие длинные волосы, прямой нос, глубоко запавшие глаза, усы, борода... Излом бровей над переносицей придает выражению лица какую-то печаль, даже мученичество. Ну что, вполне одухотворенное лицо. 33 года. Фельдшер, работал в морге.
Фермер вздохнул, Кембридж за этим парнем не числился. Но, в конце концов, так ли это важно. Он вспомнил, как сам баллотировался в конгресс, молодой белозубый, тридцатилетний хозяин небольшого ранчо. И какая шумиха поднялась в прессе, когда до-тошные репортеры разнюхали о его образовании, вернее, об отсутствии такового.
В одном из телешоу въедливый комментатор обратился к нему с вопросом, заранее предвкушая смятение кандидата «от аграриев». А правда ли, что у вас нет никакого образования?
И как ахнула многомиллионная Америка, когда он показал крупным планом мозолистые, в черных трещинах руки, а потом встал, подошел к креслу, где сидел, улыбаясь, «эрудит и пиявка» комментатор, приподнял его вместе с креслом и на высоко поднятых руках вынес из студии.
Глава шестнадцатая
УТОЛИ МОИ ПЕЧАЛИ
В глаза ударил ослепительный сноп света. Машина взвизгнула тормозами, про-сигналила и скрылась за поворотом. Бывший Секретарь объединенных партий Области Екатерина Бурова выглянула из-за мусорного бака, проводила машину затравленным взглядом.
Грязное, выпачканное мелом пальто, порванные чулки, разбитые и потрескавшиеся сапоги, выбивающиеся из-под вязаной шапочки волосы, и чумазое перепуганное лицо - это все, что осталось от холеной женщины.
Когда ревущая, размахивающая факелами, страшная толпа ринулась на штурм здания, она уже спускалась по пожарной лестнице, обдирая в кровь руки, плача и под-вывая. Домой идти было нельзя. Дома ее обязательно найдут, и тогда...
Она вспомнила окровавленное, разбитое о камни тело знакомого офицера Надзора, и животный ужас опять подкатил к горлу, едва не вырвался криком.
Тогда она кинулась к близкой подруге, постучала в окно первого этажа. Подруга разглядела ее лицо за мутными от моросящего дождя стеклами, отчаянно замахала руками и задернула занавеску.
Она скрывалась в старых сараях, на задворках каких-то складов, ночевала в тоннелях теплотрасс, спускаясь туда через уличные люки, причем поднимала и опускала за собой чугунные крышки люков с невиданной легкостью, как картонные.
Любой шум, треск, шорох, громкий голос, звук машинных тормозов и сигналов, приводил ее в состояние неописуемого ужаса. Топот ног идущих на митинги людей, шум толпы, и Екатерина Бурова в страхе забивалась в любую щель, обнаруживая странную способность своего тела вписываться в малейшую неровность, выступ, впадину.
Она пила, где придется, в основном из уличных колонок, крала еду с подоконников открытых окон нижних этажей, а в последний раз ела подгнившие объедки из мусорного бака.
МИР РУХНУЛ.
И она не находила себе места среди дымящихся развалин этого мира. В Области ее хорошо знали. Поэтому она боялась всех. Она была абсолютно уверена, что как только ее обнаружат, тут же расстреляют.
Весь день просидела в полуразвалившемся сарае на окраине Города, позади старых бараков, принадлежавших Химкомбинату. Мусорный бак она подтащила к входу в сарай, перегородив им проем двери.
Глава cемнадцатая
СНЯТИЕ С КРЕСТА
Они спали в избушке. Атис Кагайнис всю ночь просидел у костра.
Еще с вечера набрал он большую груду сухих веток, и теперь сжигал их по одной, молча и бездумно наблюдая, как пожирает их ненасытное пламя.
Дважды выходила Мария. Первый раз немного постояла у порога избушки и ушла назад. Второй раз робко подошла, кутаясь в куртку, зябко передергивая плечами... Тогда-то он и попросил ее рассказать, что чувствовала она, когда ее оживляли.
Она рассказала коротко, буднично, неинтересно. Но последняя фраза, сказанная после долгой паузы, под аккомпанемент и треск сгоравших веток, эта фраза потрясла его.
- Я теперь такая живая, я любить могу.
Засмеялась и ушла.
А он остался. Неожиданно и скоропостижно осознав, что не имеет права вмешиваться в их жизнь. И никуда он их за собой не потянет, ни до какой Кольцевой дороги. Кольцо его дорог замкнулось. Ничего не было впереди, а оглядываться назад было страшно.
«...живая... любить могу... » - всплывало в мозгу.
К рассвету он сжег последнюю ветку. Встал, пристально посмотрел на темную щель приоткрытой двери избушки. Жестко усмехнулся. Ему ничего не надо было им говорить.
Достаточно вспомнить, как они смотрят друг на друга. Как бережно и легко проводит она рукой по его щеке, какая летящая и светлая улыбка озаряет лицо ее... Как смотрит он на ее руки, прежде чем откусить от куска еды. И если они пусты, он передает ей этот кусок.
Он спускался к ручью. Не оглядываясь, не взяв еды, оружия... |
