СЛУЖБА ПРОФИЛАКТИКИ

 

Пролог

 

Большие кабинеты расхолаживают. Как гостей, так и хозяев. Войдешь в него, ощутишь пространство, которое надо преодолеть от двери до стола, и тело погружается в привычное состояние расслабленности - у тебя еще прорва времени: пока дойдешь, пока прикинешь с какой фразы начать (даже если давно имеется "заготовка"), что сделать в ответ на то или иное слово, взгляд, движение... Сколько возможностей! Какая неимоверная трата усилий!.. И с другой стороны, картина не лучше. Пока к тебе приближаются, ты наделен полной свободой, а, свобода, особенно когда сидишь в таком большом кабинете, развращает... Поневоле возомнишь себя... Кем? Это - чисто индивидуально, согласно специфике конкретной личности. И начинаешь творить черте что, варварски уничтожая выделенное для приема время. Если брать за образец семь смертных грехов, то наличие большого кабинета сравнительно легко доведет дело до "восьмерки". Потому я и сижу в маленьком, узком пенале, где посетителю особо не разминутся.

Все строго и по форме. Приземистый коричневый стол, удерживающий монитор компьютера, плюс возлежащие на нем довольно длинный "брусок" клавиатуры, и белая наглая "мышка", постоянно заползающая под оставленные вечером бумаги. На стене портрет незнакомого мне господина (никогда не приходило в голову заняться идентификацией данной личности); портрет подлинный, судя по оценке, написанный в начале девятнадцатого века - вполне возможно (хочется в это верить), это кто-то из сиятельных родственников моего предшественника: простые люди в те скромные времена художникам на фоне государственных знамен не позировали. Справа и слева от стола два громоздких, наполовину встроенных в стены, шкафа. Содержание одного мне известно от первой до последней полки, во второй лучше не заглядывать, что я, кстати, и делаю. И последнее украшение помещения - три почти аскетических стула. На одном сидит ваш покорный слуга, два других предназначены для посетителей. Правда, посетителей бывает у меня немного, они приходят в строго оговоренное время и предпочитают стоять: возможно, внешний вид стульев вызывает у них скрытые брезгливые ощущения...

Конечно, надо заменить мебель. Между нами, давно пора. А вот на это нужны пусть и небольшие, но средства, что повлечет за собой массу согласований, проверок, комиссий, экспертных оценок и прочее, прочее, прочее, от чего меня заранее бросает то в жар, то в холод. Пусть будет, как будет - от этого никто не умрет. Конечно, кроме тех, кто должен. Но не стоит о грустном. Тем более, через две-три минуты в моем скромном пенале появится посетитель. А вот и он... Нет, ошибка. На сей раз - она.

Стройная женщина в черном, обтягивающем тело, комбинезоне (на голове - мотоциклетный шлем) без стука - кто здесь говорит о культуре?! - врывается в мою келью, и приветствует ее хозяина едва заметным кивком. Хозяин отвечает тем же: тембр голоса - лишняя и ненужная информация.

Курьер вынимает из квадратного кармана на поясе розовую пластинку и кладет на стол. В центре пластинки широкое красное пятно. И мне ничего не остается, как приложить к нему свой указательный палец. Пару секунд хитрому аппарату потребуется для проверки дактилоскопии и ДНК, после чего он стремительно белеет. Проверка завершена. На стуле за столом сидит именно тот человек, которому положено здесь находиться. Не знаю, что сделала моя таинственная гостья, если бы пластинка почернела, но ясно одно - я бы уже здесь не сидел: профессионалы не церемонятся.

Женщина в черном (звучит, черт подери!) прячет пластинку и вынимает из планшета пять или шесть - на первый взгляд не определишь - тонкие красные папки. И опускает их на стол - никаких личных контактов. Интересно, в каком она звании? Должно быть, не ниже майора в соответствии с уровнем допуска. И, вероятно, божественно красива. Впрочем, я никогда не увижу ее лицо, как и она моего. Ибо человек сидящий на стуле совсем не похож на того, кто выйдет отсюда вечером, включив систему тотальной сигнализации. Таковы условия жанра.

Папки на моем столе, курьер кивает и выходит, оставляя после себя легкий запах французских духов. Вопиющее нарушение инструкций, но я не стану придираться: всем свойственны маленькие слабости, и если они не мешают общему делу, то их можно не замечать. К чему создавать себе дополнительные сложности?..

Вернемся лучше к доставленному "черной леди" (отличное вывел прозвище - у меня отменная фантазия!): ведь ради этих простых на вид папок, я здесь и нахожусь. Раскроем и познакомимся с содержимым... Передо мной пять "кандидатур". Пять фотографий, снабженных самыми общими данными. Пять судеб, вмещенных в несколько страничек текста, выпущенных на лазерном принтере. И только мне решать - каков будет их дальнейший жизненный путь, и будет ли он вообще... Мне, главному контролеру Службы Профилактики.

Пять лет назад, после серии терактов на железнодорожных вокзалах и автобусных стоянках, в результате которых погибло более двухсот человек и пало правительство, члены специального кабинета при Его Величестве постановили создать особое секретное подразделение, чья деятельность должна быть направлена на всестороннее пресечение любых террористических актов повышенной опасности, способных поколебать устои государства и общества. Для успешного функционирования вышеозначенной структуры были собраны лучшие силы контрразведки, армии и полиции, с бюджетом, на порядок превышающем аналогичные в других странах мира.

Разумеется, подобную службу следовало наделить самыми серьезными полномочиями в необходимых для этого сферах. А крылатое выражение "никогда больше" превратилось в девиз работы Службы Профилактики. Почувствовать потенциальную опасность, обнаружить ее, вычислить, и свести к нулю на ранних подступах к задуманному - нехитрые правила нашего полевого кодекса. Все усилия направлены на устранение проблемы, на опережение возможных событий. У Алехандро Родригеса Малко, в "Странниках", есть такие строки: "Враг только проснулся, а ты уже одел доспехи. Он приготовился к трапезе, а ты стоишь в стременах, высматривая ближний путь. В его голову проникают мысли Зла и Коварства, а твоя рука уже нащупала рукоятку меча. И когда он распахнет дверь, готовый служить Дьяволу, ты проткнешь его грудь холодным острием... Да будет так, во имя и во славу!.." Лучше не скажешь!

Я включаю монитор, и погружаюсь в виртуальное пространство. Именно в нем можно найти ответы на самые сложные вопросы и страшные тайны. Если ты существуешь, обладаешь именем и адресом, у тебя больше нет возможности скрыть что-либо от пытливого гения Паутины, способного пробраться в самый затаенный уголок твой личной жизни. Тем более, если на вооружении у него два магических слова, снимающих все препятствия: "неограниченный допуск"! Посему - за работу! Пятерка ждет свою судьбу, свой окончательный вердикт...

Магдалина Луиза Сайрес, двадцати семи лет, жгучая брюнетка, лейтенант ВМС... Хм, оказывается, у нас есть военно-морские силы?! Никогда бы не подумал... Но если барышня служит на корабле, то наверняка он стоит в порту. Если корабль находится в порту, то спектр действия его орудий наверняка распространяется на ближайший городской квартал, а именно этими орудиями Магдалина Луиза и командует... Вероятность опасности понятна, но что они еще в тебе нашли интересного, лейтенант Сайрес?.. Пройдемся по личному делу... Нет, ничего особенного. У меня самого в те же годы картина выписывалась куда хуже... Тут не придерется и самый дотошный аналитик. Нет, девочка, они тебя подцепили за что-то другое. И мне предстоит это выяснить...

Конечно, проще простого - указать в деле "причину" прямым текстом или шифром, что мне больше по вкусу, но наши горе-конспираторы, особая секретность, в которую погружена деятельность Служба Профилактики, диктуют свои правила... А если, не приведи Господь, на курьера в пути будет совершено нападение, и красные папки попадут во враждебные руки?! При нынешнем варианте на нашу структуру выйти нереально: подойдет масса возможностей, начиная со страховой компании и заканчивая каким-либо благотворительным фондом... К тому же, лишняя "раскопка" Главному Контролеру не помешает - аналитиков тоже стоит "контролировать", мало ли что они могут наворотить в своих убойных фантазиях?!

Зайдем в медицинские показатели... Пороемся в общей массе... А-га! Есть! Посещение частной неврологической клиники... Предварительный диагноз, исходя из имеющихся симптомов... Барышня решила схитрить, скрыв от командования данный фрагмент "собственной истории", в надежде на то, что все само собой пройдет... Жаль... Будь Магдалина откровеннее, уволили бы ее со службы, и этим актом все и ограничилось, а теперь, увы, в дело вступает Служба Профилактики - механизм, который остановить практически невозможно...

Интересно, как ее нейтрализуют? Для сердечного приступа слишком молода и здорова, добираться до работы предпочитает на общественном транспорте, живет в доме без лифта, в довольно престижном районе, куда никогда не забредет обезумевший наркоман, наслаждается домашней кухней, а не ресторанной стряпней... Да, ребятам придется поломать голову... Неужто, сорвется с палубы и утонет?!.. Слишком банально... Впрочем, меня это уже не касается: данные вопросы в нашей Службе целиком и полностью на отделе устранения, а там трудятся настоящие профессионалы, за них можно не беспокоиться.

Конечно, мне можно было "копнуть вглубь", послав конкретный запрос по возможному диагнозу, но в таком случае через две недели курьер с недовольным видом сбросит на мой стол груду "вымученных" на принтере страниц: полновесный отчет, к которому приложат руки психологи, психиатры, аналитики и разработчики версий, выводя возможное развитие поведенческой предопределенности рассматриваемой личности - там будет столько негативных альтернатив, что даже отъявленный оптимист не посмеет взять на себя ответственность. А это у нас самое трудное - ставить свою подпись под итоговым документом, когда на одной чаше весов всего лишь чья-то жизнь, а на другой - десятки или сотни... Без сантиментов, господа! Жестокое время - двадцать первый век!

Пойдем дальше! Абдель Али Махмуд... А тут и смотреть нечего - имя само за себя говорит. Виновен, виновен, виновен! С эмигрантами проще - они всегда бродят по узкому канату между двумя реалиями: свалиться вниз ничего не стоит.

Следующие две кандидатуры также не вызывают у меня какого-либо возражения. Пришлось пройтись по их банковским счетам, узнать, о чем они болтали на чате "Популярная свобода" (кстати, между собой, идиоты!), разыскать мнения школьных и институтских товарищей... Как говорила в молодости моя благоверная: "мальчики не без проблем". В моем случае, когда невесть как они попали в прицел "радара" Службы профилактики, эти проблемы выглядят фатальными. Сожалею друзья, но у меня нет выхода... Простимся налегке, и я постараюсь как можно быстрее стереть ваши милые физиономии из свой памяти.

А вот и последняя красная папочка... Хуан Альфредо Марита... Симпатичный паренек... Двадцать четыре года, аспирант... Историк... Специализируется на изучении Древнего Рима... Ну и что?.. К чему они здесь прицепились, бюрократы?..

Финансовое состояние относительно стабильно, никаких подозрительных "значков" из прошлого не вылезло, да и какое у него, в двадцать четыре года, прошлое?!.. Скромный интеллигентный мальчик, сирота с четырехлетнего возраста, рос и воспитывался у двоюродной тетки, почившей три года назад... Все в порядке. Может, что-то не то в личном плане?.. А-га! Подружка!.. Сесилия Маркос Авильяга, девятнадцать лет, студентка химического факультета... Достаточно смазливая мордашка из вполне благополучной семьи... Они что, предусмотрительные придурки с неограниченными фантазиями, решили очистить страну от химиков, включая и тех, кто с ними как-то и чем-то связан?!.. Нет, тут я им спуску не дам! Не на того напали, господа чинуши! Мы еще поборемся!..

Была бы у вас под линзой одна девочка с зовущим именем Сесилия, скорее всего, пропустил бы ее в пекло без каких-либо возражений, исходя из нехитрой формулы: "изучение химии - интерес к практическим опытам - создание взрывчатых веществ - поставка сырья для возможного теракта". Тем более, если мудрецы из "радара" еще что-нибудь "накопают" на эту красотку. Но в данном случае совсем иная картина, заполненная абсурдными, на первый взгляд, выкладками... Девчонка идет "вторым номером", и явно не вытягивает на "комплект".

Я понимаю сложную игру воображения какого-то заумного аналитика, конструирующего многоходовые варианты, однако есть предел и его власти. Согласно параграфу восемь, пункт девять секретного положения о деятельности Службы Профилактики, Главный контролер имеет право лично проверить ту или иную, подданную на рассмотрение, кандидатуру, дабы убедиться в правильности сделанного выбора. И я этим правом намерен воспользоваться. Для этого мне придется с вами встретиться, Хуан Альфредо Марита. Будем считать, что пока вам чертовски везет, мой мальчик...

День первый. Осмотр местности

Гениальный ученый Хорхе Таратус был влюблен в посредственную актрису Марию Милагрос Росу-Авальери. Я просматривал старые ленты с ее участием - ничего особенного. Точеная фигурка, слоеное личико, да умение вскидывать ножки до макушки партнера - нехитрое искусство! В остальном - пустота и мрак. Доигравшись до пятидесяти, бывшая примадонна (для Таратуса!) выходила на сцену только в качестве безмозглых тетушек и старух-экономок, что подчеркивало страдания ее тонкой натуры, и о чем она и сообщала всякому встречному-поперечному, жалуясь на контрасты судьбы и личную неприкаянность...

Таратус, сопереживая своей богине, решился на невиданный эксперимент. Будучи второй, если не первой фигурой в причудливом мире генетических изысканий, он сотворил для возлюбленной специальный аппарат, позволяющий посредством хитроумных манипуляций... Нет, дальше не буду. Ибо ни черта не разбираюсь в конкретике, а посему наплету всякую ересь - это первое, и не имею права нарушать статус секретности - второе. Словом, хитрое изобретение профессора заключалось в возможности на относительно короткое время - 3-4 часа - возвращать человеку молодость и силы, видоизменяя его внешность и, некоторым образом, внутреннюю составную. Уж очень гению хотелось снова видеть свое божество молодым и веселым, отплясывающим на сцене неувядающий канкан...

Мария Милагрос (искренняя благодарность этой милой женщине!) не дотянула до испытания аппарата, опрометчиво отпраздновав юбилей одного из коллег, закончившийся тяжелейшим гипертоническим кризом, с которым и ушла в лучший из миров, а безутешный Таратус, уже на грани помешательства, решил избавиться от собственного детища, исходя из идиотского принципа: "если не Марии, значит никому!". Но профессору помешали, и "гримерочная" (именно так называется сия заново модернизированная система) находится в полном распоряжении Службы Профилактики. На ее запуск требуется специальное разрешение, но я им изначально располагаю - для предстоящей проверки мне необходимо существенно изменить возраст и внешность, а когда все это можно произвести за один прием ("два флакона в одном"!), без париков, грима и накладных морщин, то о чем еще можно мечтать?..

У меня есть восхитительная, до мельчайших деталей проработанная "легенда", масса сфабрикованных артефактов и несколько бойких статистов на подхвате. Осталось только привести себя в соответствие с выбранной ролью. Лечь на кушетку, раздеться до трусов (мускулатура к пятидесяти - так себе...), выдать пару дежурных комплиментов очкастой лаборантке, пока она прикрепляет к моему телу датчики и провода, уставиться туповатым гоголем на общее табло с голубенькими цифрами и терпеливо дожидаться, пока начнет действовать анестезия... Проснусь я уже совсем другим человеком. В его облике я смогу стабильно оставаться только в течение шестидесяти трех часов, а потом начнется тотальная размывка. Но мне хватит, может и останется. В любом случае, долго задерживаться в этой "шкурке" я не собираюсь. Скоро вы сами поймете почему...

Хуан Альфредо Марита неторопливо поднимался по лестнице (мальчик не любит лифты!), когда вдруг, внезапно, заметил сидящее на одной из ступенек мерзкое, дряхлое существо, от которого воняло самой последней помойкой в этом городе. Старик, чье отвратительное лицо (старость всегда отвратительна, дети мои!), было исчерчено вкось и поперек сотнями морщин, одетый в некое коричневое тряпье, скорее всего, выдернутое из чрева зазевавшегося мусоросборника, беспомощно тряс нижней губой, пытаясь засунуть себе в рот корку плесневого хлеба. Но так как его высохшие, усеянные жалкими пигментными пятнами, руки дрожали с иной амплитудой колебаний, сия несложная операция не находила должного продолжения - кусок то и дело попадал в широкий небритый подбородок на котором белело мутное пятно розовой краски.

"Странно, - подумал аспирант, невольно отступив в сторону, - куда смотрит Хосе, привратник?! Почему я плачу такую цену за аренду квартиры, если любой нищий может оказаться в подъезде и рассаживаться тут, как у себя дома?! Хорошо еще он встретился мне... А если бы на старика наткнулась Сесилия?!"

Он помедлил и, переступив через две ступеньки сразу, попытался обойти справа воняющую помеху. Нищий на мгновение прекратил свое занятие и, близоруко прищурившись, уставился ему в спину. - Хуан Альфредо? Это ты?!..

Аспирант обернулся и с недоумением взглянул на старика.

Тот, словно получив чей-то строгий приказ, начал торопливо рыться в своих многочисленных карманах, вытаскивая на свет божий какие-то бумажки, этикетки, автобусные билеты, еще черте что, пока не обнаружил замусоленную коричневую книжицу с давно стертым государственным гербом...

- Мальчик, Хуанито, посмотри!.. Я - твой дед, Родриго Сантос Эчивария!..

И тут же, вслед за паспортом, на свет божий появилась целая череда каких-то хрупких пожелтевших справок, свидетельств и предписаний, заверенных полустертыми печатями и изысканными росписями, с трудом различимыми из-за порядком поблекших чернил. Что поделаешь - в те времена еще не слышали о шариковых ручках... Если перед вами возникнет летающая тарелка, сверкающая двумя рядами голубеньких иллюминаторов, и испускающая во все стороны разноцветные лучи, вы воспримете ее в качестве миража, невесть как обрушившегося на ваше многострадальное воображение. Но если из нее вылезет бойкая команда зеленых уродцев и закружит вокруг вас хоровод, норовя ущипнуть и потискать, приходиться смириться с реальностью. Справки в нашем случае играли роль назойливых инопланетян: бюрократия - страшная сила!..

Хуан Альфредо ошеломленно отшатывается к стене - нате вам: какой неожиданный сюрприз, а я продолжаю атаку - главное здесь закрепить успех, утвердиться на захваченной позиции, и вести оттуда скоротечный прицельный огонь.

- Ты даже не представляешь, Хуанито, сколько мне пришлось пережить, прежде чем я добрался до тебя!.. Они держали меня взаперти, не давая и носа высунуть на свет божий...

Первый рывок по вертикали: есть "мы" и есть "они", изначально претендующие на роль злодеев. Маленькое локальное противостояние, позволяющее навести первый веревочный мост. "Мы" - вместе и свои, "они" - чужие и против нас. Начнем с этого установочную лекцию политграмоты.

- Но ведь вы... Вы - давно умерли!..

Мальчик обескуражен и беспомощно перебирает защитные варианты. Но на афериста я не похож (как среди них найдешь такого доходягу?!), документы и справки фактически подлинные (у нас по сей части работают настоящие мастера!), и парню надо только подкинуть нашу с ним историю для полного и окончательного правдоподобия. Но - без спешки и осмотрительно. "Не все сразу!" - как любила повторять одна моя старая знакомая.

- Они хотели, чтобы я умер... - Старик шепелявит, с трудом подбирая слова. - Для тебя... для всех... Они держали меня в закрытом пансионе - лечебнице умалишенных... Но мне удалось выжить...

Стоп! Я не переборщил? От подобного откровения Хуанито может вызвать санитаров... Но нет! Я немного знаю этого мальчика - он не будет "стучать" на деда, не та порода! А потому, не давая повода для дальнейших размышлений (всякие сопоставления ни к чему хорошему не приведут!), усугубляем ситуацию, доводя до критической отметки. Проверка на вшивость, Хуан Альфредо, акт первый!

Родриго Сантос пошатываясь, прижимает правую руку (какая там рука - узкая, высохшая клешня, да еще и ежесекундно дергающаяся) к груди и тяжко стонет...

- Сердце прихватило, малыш... В левом кармане у меня упаковка с таблетками... Ты бы не смог?..

Немного брезгливо - а как же без этого - Хуан Альфредо вторгается в глубокий карман плаща и, среди всевозможного мусора (ну что поделаешь с выжившими из ума больными стариками?!), выхватывает белый тонкий прямоугольник, вынимает из него дрожащими пальцами зеленый кругляш (вот и у тебя лапки задрыгались, Хуанито!), и сует старику.

Тот заглатывает таблетку и на последнем издыхании молит:

- Воды!..

Парень вынимает ключ, открывает дверь квартиры и заводит умирающего (пусть так - хотя я и не люблю сентиментальных сценок) деда в прихожую. Оставляет его в кресле (черное, кожаное - у мальчика хороший вкус!) и бросается на кухню...

Есть! Мы проникли в крепость, и фиг теперь меня отсюда выкуришь. Где ты там Хуанито, так ведь и на самом деле можно копыта откинуть...

Хуан Альфредо возвращается со стаканом воды (скорее даже не стакан, а фужер!) и старик отхлебывает немного... Так чуть-чуть - на большее просто нет сил.

А теперь - дополнительный штрих, столь необходимый для закрепления достигнутого. Один из свертков вываливается на пол, и к ногам мальчика отлетает старая пожелтевшая фотография... Он машинально нагибается, поднимает ее и вглядывается в очерченные временем контуры...

- Мама... Отец...

- Да, Хуанито. В коляске - ты, годовалый несмышленыш. А сзади, уже и тогда не шибко молодой, твой дед... (Даже судебные эксперты из первого отдела государственной прокуратуры не смогут выявить тут фотомонтажа - классно сделано!) Случайный снимок, последняя память о моих дорогих... Именно он помогал мне держаться все это время... Болезненная тоска о постигшем нас горе убивала сознание (пока только о горе, продолжаем поступательное движение вперед)...

Старые фотографии странным образом воздействуют на человеческую психику. Ты можешь говорить часами, приводя точные факты и козыряя блистательной логикой, усердствовать по доказательной части, вывалив на стол сотни верительных грамот, проводить анализ на ДНК и классическую компьютерную экспертизу, а результат будет намного хуже ожидаемого... Но стоит небрежным жестом протянуть нелепый снимок, пролежавший полвека на дне старого комода, как стены рушатся, замки открываются, и сердца начинают встревоженно биться... Какая-то дикая прихоть абстрактного мышления...

Подержим паузу - мальчик должен смириться с реальностью.

Хуан Альфредо стоял, продолжая сжимать в руках старый фотоснимок. Пожалуй, достаточно. Старый человек только что пришел с улицы и невесть сколько там проторчал. Он голодный, его надо кормить. Люди нуждаются в пище, Хуанито! Жрать давай, жрать... небось твой холодильник набит до отказа?! Слышишь, как громко бурчит мой желудок, требуя подношений?! Хватит о мертвых - пора подумать о живых!

- Вы не хотели бы прилечь?..

Нашел что спрашивать!? Нет, никакого толка от этих молодых и ученых. Тебе бы, парень, поработать пару недель в богадельне для престарелых - ты бы знал как надо обращаться со стариками, и что им требуется в первую очередь. Прилечь?! Ноги протянуть, что ли?

- Я три дня добирался до тебя... От меня скрывали твой адрес, и я не мог обращаться в справочные...

Хуанито ни черта не понял. Для них, нынешних, чтобы узнать все о человеке, достаточно ударить несколько раз пальцем по клавиатуре и щелкнуть мышкой, но перед тобой человек старой формации, не имеющий понятия об электронике и технологическом прогрессе... А вот жажда голода его терзает... Но когда это до тебя дойдет - не могу же я кидать прямые намеки: мы - интеллигентные люди!

- Вы, наверное, голодны?

Браво, мальчик! Общий ужин укрепляет семейные узы. Правда, придется пролить что-нибудь на скатерть - с такой трясучкой без подобного не обойдешься - но совместный прием пищи, пусть даже и приготовленной наспех, заставляет людей испытывать друг к другу совсем иные чувства. Скорее всего, традиция закрепилась еще в первобытные времена, когда охотникам племени удавалось завалить мамонта, и все его члены, начиная с детишек и беззубых старух, рассаживались вокруг, наслаждаясь трапезой. Мы - едины и потому мы непобедимы! Или почти непобедимы, делая скидку на конкретную историческую эпоху...

Всем известно, что старики болтливы. Ну, не отнимешь - возрастной признак. И потому, вкусив положенное (задал я однако работу своим трем с половиной зубам!), Санто Родригеса потянуло на воспоминания.

- Мне было восемнадцать, когда начался мятеж... Страна находилась в каком-то безумном состоянии. Надежда, свобода и храбрость смешивались с кровью, потом и предательством... Время подлинной проверки на вшивость. В ход шли не прожитые года, достигнутые вершины, партийная принадлежность или количество реалов на банковском счету, - только личное мужество, самоотверженность, стремление выполнить свой долг, и неукротимая тяга к романтике простреливаемых со всех сторон будней. Спустя восемь месяцев после начала мятежа, твой дед уже возглавлял специальное подразделение первой бригады, действовавшее в тылу врага... Война, знаешь ли, мерзкое дело, сынок. И не потому, что на ней могут убить тебя, а потому что приходиться убивать тебе...

- Может, не стоит об этом, - попросил Хуан Альфредо, - у нас в стране уже давным-давно царит политика национального примирения, и не принято припоминать темы, способные внести конфронтацию в общество...

"Я и забыл, что твои исследования истории заканчиваются блистательным восхождением на трон Юлия Цезаря и ничего другого, связанного с прошлым, тебе знать не хочется. Но придется!"

- О чем ты говоришь?! - возмутился Родригес Сантос. - Политика национального примирения?!! Как можно примирить палача и жертву?! Что между ними может быть общего: деревянный помост, тугая веревка и время казни?!! Сколько бы лет не прошло, а былое никуда не уходит. Все остается. Здесь, внутри. В том месте, где посредственные врачи прослушивают биение нашего сердца. Не разумея, что сердце нельзя выслушать - сердце надо понять!

Мы совершали дерзкие вылазки вглубь территории мятежников, поддержанных интервентами. Устанавливали мины на дорогах, добывали разведанные, корректировали работу артиллерии. И, конечно, несли потери. К нам приходили новые люди. Одним из них был бывший жандарм, Карлос Алмейда. Молодой паренек, мой сверстник. Не знаю, как он оказался в жандармах - мы не очень жаловали эту публику, - но поначалу Карлос Алмейда проявил себя смелым и надежным солдатом.

Однажды я взял его на задание по разведке вражеского аэродрома. Наши осведомители донесли, что там появились самолеты новой модификации: страна, разрываемая гражданской войной, служила отличным полигоном для испытания самого современного оружия, и мятежникам "подбрасывали" отдельные экземпляры из разных точек Европы.

Мы шли ночью, в густом тумане, когда трудно различить что происходит в нескольких метрах от тебя. Карлос вместе с напарником прикрывал нашу группу - у них был ручной пулемет и несколько дисков патронов. Как это иногда случается, внезапно туман рассеялся и на небе засверкала луна. Мы все увидели и, что самое страшное, увидели нас. Группа оказалась в зоне действия охраны аэродрома. Превосходящий по силам противник, при поддержке бронетранспортера, бросился в атаку. Я дал приказ отступать.

Но огневого прикрытия, на которое мы так рассчитывали, не было. Группа была рассеяна огнем, и до своих добралось только два человека. В том числе и твой дед. Несмотря на легкое ранение - вот, смотри сюда, видишь до сих пор на руке след от шрама, - на следующую ночь я вернулся на место боя, чтобы лично выяснить подробности. И обнаружил напарника Карлоса, убитого выстрелом в голову. Очевидно, в самом начале перестрелки, он был сражен шальной пулей, после чего Карлос Алмейда просто драпанул со своей позиции...

Через три дня мне удалось отыскать труса в одном из госпиталей столицы. Он отлеживался там с надуманной контузией. Я вывел мерзавца из палаты, сдал жандармам и выступил перед военным трибуналом, объявив его в трусости. Трибунал согласился с моими доводами и приговорил Карлоса Алмейду к тюремному заключению. Только потом, спустя много лет, я понял, какую ошибку совершил в тесном помещении гарнизонного суда, напрочь пропахшем сигаретным дымом - нельзя обвинять уроженца южных провинций в трусости. Это смертельное оскорбление - и для самого предателя, и для всего его рода...

Старика уже должна была сморить усталость. За один день - столько переживаний! Ты ведь старая развалина, Родригес, которому давно пора в кроватку: чтобы натужно задремать, оглашая комнату мерным хрипом (бронхи заложены, голубчик!). Но я еще позволю тебе рюмочку красного вина (умница внучек, догадался, что хочется деду!), прислонюсь к спинке дивана, и, открыв рот, замурлычу во весь осипший голос:

- В те давние годы, когда за свободу,

На фронте с врагами дрались!

Стрелки-волонтеры на поезде скором,

Друзьям на подмогу мчались!

Поезд лети по долине, мимо деревьев высоких,

Мимо полей и гор, и городов далеких!..

Песенка вообще-то была мексиканская, начала двадцатого века, к нашей гражданской войне никакого отношения не имела, но что он знает, этот мальчишка?! А под музыкальный аккомпанемент отправиться на покой совсем недурно. Главное на сегодня сделано. Имя произнесено.

День второй. Подготовка к решающему сражению

Хуан Альфредо ушел на работу раньше, чем я проснулся. Значит, сыграли в душе у парня какие-то сантименты. Лично я бы не рискнул оставить малознакомого человека в собственной квартире, даже если он твой дед. Но у меня другое отношение к жизни - весьма далекое от романтических порывов. Хотя, если я не ошибаюсь...

Нет, включив компьютер и отсчитав последние операции на нем (боже, какая примитивная модель!), я понял, что ночью, когда старина Родригес безмятежно дрыхнул в порнографических снах, его бдительный внучок вынул о своем деде всю возможную информацию из Всемирной паутины. Все-таки не зря я туда ее засунул!.. Браво, мальчик! Сто баллов за бдительность. Зато теперь у тебя не будет никаких сомнений. Внешность может обмануть, эсклюзивная информация из первоисточников - никогда!

Несколько лет назад я был приглашен в королевский дворец на один из великосветских приемов. Не помню, по какой надобности, должно быть в наказание за что-то. И, конечно, сразу наткнулся на министра внутренних дел, который, следует признать, узнал меня по голосу. И спустя десять минут (в отместку за небольшое недоразумение, произошедшее с ним по линии нашей Конторы) подвел ко мне принца.

- Вот, ваше высочество! - улыбнулся он. - Позвольте представить вам лучшего контрразведчика страны!

- Вы, и на с-с-самом деле, контр-р-разведчик? - заикаясь, спросил принц.

- Увы, ваше высочество, - наклонил голову я и, дабы облегчить жизнь сиятельной особы, предложил. - Можете называть меня "шпионом".

- Как интер-р-ресно! - воскликнул принц и отошел в сторону. Чтобы через минуту подвести ко мне разряженную девицу с красными чувственными губками.

- Анна-Мар-р-рия! - радостно зашептал девице принц, но так громко, что его шепот слышали все присутствующие в зале. - Я посвящаю в-вас-с-с в гос-с-судар-р-рственную тайну! Этот се-р-рьезный гос-с-сподин - наш главный шпион!

- Да?! - усомнилась девица. - С такой яркой внешностью?! Его узнает даже подслеповатый... А шпионы должны быть неприметными в любой толпе!

Мне бы следовало сказать молодежи, что, сняв накладные бороду, усы и парик, поменяв контактные линзы и освободив от вкладышей носовые пазухи, я стану самым неприметным из неприметных, но не хотелось портить ощущение высоких особо от собственной проницательности.

- И как же вы ловите в-р-рагов: пр-р-ри помощи опер-р-ративной р-р-разр-р-работки или ис-с-спользуя с-с-сведения от тайных аг-г-гентов? - продолжил допытываться принц, показывая некоторую осведомленность в нашей специфике.

- Главное - быстро, ваше высочество! - ответил я. - Все остальное - дело техники.

Входная дверь открылась. Что-то не так, мой милый старичок. Сейчас никто не должен вламываться в нашу берлогу. Госпожа Аманада, домработница со сложной судьбой, убирает в квартире у Альфредо в пятницу, а визит иных посетителей мной не запланирован. Но не паниковать прежде времени - все по ходу событий, исключительно по ходу...

Какой славный цветочек заглянул в комнату. Ба! Да это Сесилия, подружка моего внука. Неужто она уже услышала о нечаянном деде и решила проявить личное любопытство? Молодым девушкам свойственны подобные слабости - ничего страшного.

- Вы - Санто Родригес? - спросила она для верности: а вдруг ненормальный старикан за время отсутствия хозяина набьет квартиру дюжиной сопливых эпилептиков?

- Он самый, детка! - ответил я несколько фривольно для собственного возраста. Умной девочке следует понять, что тут ей не место, и удалиться восвояси.

- А я - Сесилия! - радостно отозвалась молодка. - Мы с Хуаном Альфредо давние друзья. Хотите кофе?

- Почему нет?!

Кто же отказывается, если предлагают? К тому же, сваренное столь прекрасными и нежными ручками. Дерзай, девочка - оттянемся по полной программе.

Сесилия удаляется на кухню и я, выждав необходимо время, бодро шаркаю вслед за ней: там прекрасный мраморный плиточный пол, великолепно подходящий для моего замысла.

Девушка ставит на столик блюдце с чашкой, из которой доносится чудный аромат (браво, Хуанито, у тебя есть вкус - во всех отношениях!) и мне ничего не остается, как поднести его к своим потрескавшимся губам.

Но вот беда - мои дрожащие пальчики, эти тонкие сухие озорники, совершают немыслимый кульбит и чашка с блюдцем, - вероятно из очень дорогого сервиза - грохают на мраморный пол, рассыпаясь на сотни мелких кусочков!.. Ах, какая незадача, девочка! У стариков вечно трясутся руки - тебе с этим не приходилось сталкиваться?

Сесилия ползает с тряпкой и совком, собирая осколки и вытирая кофейную жижу... Уж очень хочется шлепнуть ее по очаровательной заднице, но нельзя - сие явный перебор, развенчивающий светлый образ Санто Родригеса. Нормальная студентка-химичка, после такой сцены должна была мирно попрощаться и покинуть несчастного старика, но у Сесилии прямо-таки врожденный дар милосердия. Мне вручается пластмассовый стаканчик с тем же кофе. Приходиться пить, попутно соображая, каков будет следующий ход по удалению с нашей арены нежелательного элемента.

А вот и он. У старого человека, после такого печального инцидента, разумеется, возникают некоторые побочные реакции. Это уже совсем близко к химии. Скажем, из заднего прохода выделяется определенное количество летучих газов с довольно скверным запахом... Что взять со старика?!

Сесилия краснеет, наскоро прощается и ускользает в прихожую. Ура! Победа за нами - поле боя очищено от противника!

До прихода Хуана Альфредо мне ничего не остается как бродить по пустым комнатам и размышлять о неприхотливой судьбе. Моя семья, - а у меня жена и две дочери - и не подозревает о том, где и кем я работаю. Для них ваш покорный слуга - скромный банковский клерк, замученный неожиданными командировками и ненормированным рабочим днем. Маленький аудитор, направляемый безжалостным перстом начальника отдела на различные проверки и ревизии. Они надо мной, недотепой и бедолагой, уверен, частенько посмеиваются, но без особой издевки - все-таки, отец-основатель, приносящий в дом какие-то деньги.

Я много думаю о будущем. О своем собственном. Знаю, что никогда не стану обузой своим дочкам. Когда я достигну преклонного возраста, то откажусь от уютной каморки в доме для престарелых, но и не стану утомлять милых девочек дряхлым видом и трясущимися руками. Дрожащие пальцы - первый признак деградации личности...

Однажды, оставшись дома один, я надену тонкие конситовые перчатки (бесследно расползаются через пять минут после употребления), поднесу револьвер к горлу, как раз под адамово яблочко, и выстрелю... Приехавшая на место происшествия оперативная группа первого уровня (как же, бывший ведущий сотрудник контрразведки в генеральском звании) будет долго ломать себе голову над обстоятельствами произошедшего: убийство или самоубийство? Почему выстрел именно в горло, а не в рот или в висок? Отчего на оружии нет отпечатков пальцев? Кто был заинтересован в смерти покойного? Масса вопросов, на которые так просто не ответишь.

Я буду лежать на коричневом паркете рядом с желтым ковром, а они - стая сыскных псов, - разгуливать рядом, то ли принюхиваясь, то ли прислушиваясь к моему уже остывшему телу. Среди них, наверняка, будет девочка-лаборантка в белом халатике, измеряющая комплексные параметры расположения трупа. Она, присев на корточки, станет усердно фотографировать объект, а назойливый ветерок с балкона невзначай приподнимет полы ее халатика, предъявив окружающим тонкие черные ажурные трусики... Господи, это будет дьявольски эротично!..

А вот и Хуан Альфредо. Нам пора перейти к делу, парень. Ради этого я здесь. Ради тебя, сынок.

- После поражения республики я оказался в соседней стране, - продолжил мерным, почти бесстрастным голосом, Санто Родригес. - Она давала приют политическим беженцам. Освоился, встретил твою бабушку и, спустя положенное время, на свет появился Фредерико, твой отец. А через три года его младшая сестра Глория. Ты о ней, конечно, ничего не знаешь... Вот ее фотография... Правда, красавица?..

Мы долго жили в этом государстве. Перетерпели большую чужую войну, череду хаоса и разрухи, выросли детей и поняли, что как бы долго чайки не летали над морем, а все равно когда-нибудь надо возвращаться к родному берегу. И тут наступила амнистия - началась эпоха Великого примирения...

Мы одни из первых вернулись в столицу. Твоей бабушке, она уже несколько лет тяжело и безнадежно болела, хотелось умереть в собственных стенах. Ее желание исполнилось... А Фредерико и Глория радостно входили в новую-странную, чужую-близкую для себя реальность... Они учились, работали, примеряя новые правила старых отношений. Твой дед, позабыв о бурных днях юности, трудился на заводе, составляя нехитрые контейнеры для перевозки тяжелых грузов. Так прошло несколько лет.

Фредерико женился на твой матери, а Глория вышла замуж за Луиса Марика, хорошего парня, мало смыслящего в политике, но честного и прямого человека. Потом твои родители, еще до твоего рождения, уехали в Аргентину - Фредерико подвернулся серьезный контракт на четыре года. Он был счастлив, тем более, что там, "в краю далеком", на свет появился ты - Хуан Альфредо...

Но и Глория радовалась жизни. Она писала занимательные стихи, готовила свою первую книжку. Кстати, это ее, может, ты слышал:

- Осень снимет якоря,

Но останутся, любимый,

Горький запах миндаля,

Сладкий запах апельсина.

В ускользающей дали,

В предвкушении рассвета,

Долго нам искать в пыли

Сердцу милые предметы.

А отыщем, пыль смахнем,

Полюбуемся немного,

И с собою заберем

В недалекую дорогу...

Изящно, но несколько вычурно на мой вкус. Но что поделаешь - в те времена так писали...

Однажды, возвращаясь домой с работы по улице Свободы, твой дед внезапно услышал сзади себя глухой голос - "Санто Родригес?" Обернувшись, я увидел маленькие колючие глазки над черным мундиром жандарма. Это был он - Карлос Алмейда. Предатель, прищурившись, смотрел на меня и грозил указательным пальцем, словно прицеливаясь. Я, не обращая на него внимания, пошел дальше. Что он мог мне сделать: на меня распространялась амнистия, а никаких иных грехов за твоим дедом не числилось.

Но тогда я не знал, что представляет из себя жандармерия... За черными мундирами скрывались черные души. Меня и Луиса Марика арестовали на следующий день, и отвезли в подвал центрального корпуса жандармерии. Там, заперев в одиночные камеры, нас несколько дней держали в полном неведении, пока однажды не явился Карлос Алмейда. "Напрасно ты вернулся, - усмехнувшись, заметил он. - Учти, я не хотел этого, я только выполняю свой долг..." На все мои требования предъявить обвинения и вызвать адвоката, охранники отвечали презрительными плевками в лицо.

Глория и Луис Марика жили в районе Санто-Дольхес. Бедные одноэтажные домики, тесно ютившиеся возле узеньких улочек. Моя девочка, до этого оббегавшая все приемные полиции и жандармерии, и не получившая никакого ответа на свои вопросы, поздно вечером молилась всем святым о нашей судьбе...

И вдруг раздался стук в дверь. Глория бросилась открывать, но там никого не было. А спустя секунду кто-то постучал в окно спальни. Девочка метнулась туда, но и за окном было пусто. И тут же снова послышался стук в дверь. В окно. В другое. В третье. Глория металась между ними, но вокруг царила зияющая пустота, а нервный и требующий стук продолжался... Спустя полчаса, на грани безумия, она распахнула дверь в очередной раз, и тут в ее дом ввалилось пятеро жандармов под предводительством Карлоса Алмейды. Они схватили мою девочку, бросили ее на обеденный стол, сорвали платье и принялись зверски насиловать, сменяя друг друга... Соседи несколько часов слышали стоны и крики Глории, но только испуганно зажимали уши, понимая, кто способен осмелиться на подобное...

Тебе не по себе, мальчик?! Мне тоже было плохо, когда я услышал это историю и полное описание всего происходившего... Мне его изложил Карлос Алмейда, заглянувший в камеру. Причем, куда в более "красочных" подробностях - я пожалел тебя, упустив многие частности и детали. Ты не можешь представить, как я страдал, прикованный наручниками к железной койке, как скрипел зубами, проклиная ненавистного жандарма, как исходил болью за свою девочку... Но все же я выдержал. А Луис Марика - нет. После рассказа Алмейды его нашли повесившимся...

Глория тоже не смогла жить дальше. Найдя в домашней аптечке упаковку со снотворными, она выпила все таблетки разом, не оставив себе никакого шанса. Скажу еще вот что - Глория была на шестом месяце, у тебя должна была быть сестренка. Чудная, милая сестренка, наверняка похожая на свою прекрасную мать. Вам было бы так хорошо вдвоем...

Санто Родригес заплакал. Жалко, беспомощно, как не плакал ни разу до этого. Что нельзя мужчине и мужу, можно старику. Какой со старика спрос? Но он плакал не один: рядом, сжимая его руку в своей, рыдал - неумело и по-детски - Хуан Альфредо. Рыдал беззвучно, безмолвно, а потому страшно. Нет ничего страшнее, когда плачут мужчины.

3. День третий. Генеральная битва

Эту ночь они не спали. Санто Родригес протер красные глаза и посмотрел на внука.

- Напрасно я расстроил тебя своим прошлым, - сказал он.

- Но это и мое прошлое, - ответил Хуан Альфредо. - Теперь и мне жить с ним.

- Значит, нам по дороге, - вздохнул старик и запел:

- Мы медлить не стали, винтовки хватали,

Но струсил кое-кто, конечно,

Два толстых жандарма, скуля, как щенята,

Икая, сбежали поспешно.

Поезд лети по долине, мимо деревьев высоких,

Мимо полей и сел, и городов далеких...

А пули ложились все ближе и ближе,

Замолк командир убитый,

Тогда с пулеметом, примером для роты,

Я смело взошел на крышу...

Поезд лети по долине, мимо деревьев высоких,

Мимо полей и сел, и городов далеких...

Бой длился недолго, примчалась подмога,

Кто выжил - судьбе помолись!..

В те давние годы, когда за свободу

На фронте с врагами дрались...

Санто Родригес отдернул трясущиеся пальцы от бокала с вином и глухо прошептал:

- Наверное, следуя правилам благоразумия и мудрости, на сем мне и следовало остановиться, но я, - прости неугомонного старика, - продолжу. В тюремной камере подвала Корпуса жандармерии не проникают лучи солнечного света, там всегда полутемно. Нет, горят на стенах маленькие тусклые светильники, чтобы надзиратели могли разглядеть заключенных, но данный фон не меняет общий картины. День отличается от ночи только тем, что в девять и в четыре тебе приносят жалкую баланду с кружкой тухлой воды... Ты живешь странным подземным растением, растеряв в памяти дни, недели, месяцы и годы...

Но иногда у моей решетки появлялся Карлос Алмейда. Он приходил проведать меня, словно дикое животное, запертое в клетку и не представляющее больше опасности. Дабы убедиться, что железо еще не прогнило, а стены - прочны и надежны. Порой просто смотрел искоса, будто прицеливаясь, порой удостаивал пары фраз - мало что значащих для меня, и, возможно, знаковых для него... А однажды он явился со злорадной улыбкой на лице. "У меня для тебя две новости, Санто Родригес! - сказал жандарм. - Одна хорошая, другая плохая. Начнем, с хорошей, по традиции? Твой сын с невесткой и внуком наконец-то вернулись в страну из Аргентины... А теперь - плохая: они погибнут. Правда, я еще не знаю - как!" Карлос Алмейда рассмеялся и, подразнивая меня, протянул палец через решетку. Я бросился на него и, разумеется, попался в очередной раз, наткнувшись на стальной штырь. Видишь, этот шрам у меня на щеке?..

С тех пор каждая минута в поземной тюрьме стала для меня жуткой пыткой. Я прислушивался к звукам, шагам, запахам, пытаясь предугадать, что появится за всякой новой сменой постоянных декораций, когда гибельное известие настигнет меня, лишив последней надежды?.. Но Карлос Алмейда медлил. Очевидно, он понимал мое состояние и мысленно наслаждался им. Я снова начал считать дни и недели - на сей раз они тянулись неимоверно, безнадежно долго!..

Но всему наступает конец, даже пытке. Карлос Алмейда пришел в подвал через три месяца и десять дней. Надзиратель нес вслед за ним маленький розовый стульчик. Полковник, - он уже щеголял в этом чине, - уселся на стул и, бросив на меня смиренный взгляд, опустил глаза. "Твои младые погибли в автомобильной катастрофе, - заявил он. - Произошло это два месяца назад. Будешь смеяться, но я за них переживал..."

Последующее я помню с трудом. Точнее сказать, слабо и какими-то короткими отрывками. Мир навалился на меня, и я потерял сознание. В прямом и в переносном смысле. Откуда-то, из далекого или недавнего прошлого, всплывают белые стены закрытых клиник, небритые мужчины, прохаживающиеся передо мной в смирительных рубашках, задумчивые лица докторов и санитаров, длинные, высокие потолки, окрашенные в розовый цвет. В тот самый цвет, как у стульчика, на котором сидел Карлос Алмейда...

Не знаю, сколько прошло лет... Судя по всему - много, очень много. Посмотри на себя в зеркало, мой мальчик, и ты поймешь сколько. Постепенно, урывками, ко мне начинало возвращаться сознание. Медленно, крапинками, усеивая гулкое пространство опустошенной памяти. То одно, то другое, то третье. Занимательно было складывать отдельные клочки в мозаику... Работа на долгие годы.

- Мои родители погибли в автомобильной аварии на Малагасийском шоссе, - в тон старику прошептал Хуан Альфредо, - я остался у няни. А потом меня на воспитания взяла тетя Аманда.

- Аманда всегда была славной женщиной, так и не познавшей в своей жизни мужчину... Что делало ее добродетели еще более ценными, - вздохнул старик. - Моя покойная сестра воспитала тебя должным образом, родители могли бы гордиться тобой, Хуанито... Но я выбрался из своей богадельни отнюдь не для того, чтобы попросить у тебя помощи или попытаться сыграть на струнах старой гитары нашей трагической судьбы... Я уже несколько лет мирно тлел в крохотной комнатушке за счет благотворительного фонда для ветеранов гражданской войны, и почил бы там же, скорее всего во сне, не нарушая покоя окружающих... К чему мне, ничтожному старику, будоражить мысли и чувства единственного внука? Настырно лезть в его жизнь?.. Но случилось непредвиденное...

Раз в неделю я вылезаю из своей норы, сажусь в маршрутное такси и еду на Королевскую площадь: посидеть на лавочке, погреть спину под утренним солнцем и покормить хлебными крошками бесцеремонных голубей... Словом, показать жизни, что я еще существую... Так было и на сей раз. Я сидел на скамейке, "боеприпасы" в маленьком пакетике закончились, пернатые потеряли ко мне всякий интерес, и я лениво посматривал на проходящих мимо. И вдруг, внезапно, молниеносно, память выхватила из толпы знакомый профиль. Постаревший, почерневший, погрузневший, но вылитый, будто на монете первой пробы. Это был Карлос Алмейда!

Я не мог поверить своим глазам. Слабым, полуслепым, слезящимся каждое утро. Я бросился вслед за ним и, дождавшись, когда он застынет перед пешеходным переходом, пропуская автомобили, крикнул из-за киоска "Лототрона": "Карлос Алмейда!" И он обернулся!.. Поискал взглядом кричавшего и двинулся дальше. Сомнений не было.

Следующие две недели я старательно выслеживал его. Теперь я знаю о нем все. Карлос Алмейда, генерал Карлос Алмейда, до сих пор учит подрастающее поколение в Корпусе жандармерии, служа на добровольных началах наставником для начинающих офицеров... Ничего не изменилось, мой мальчик! Система осталась и продолжает действовать! Она готова уничтожить всякого, кто случайно окажется у нее на пути!.. Я также узнал, где он живет, и куда ходит ночевать. Я знаю про него все! Все про убийцу моих детей и твоих родителей! Все о Карлосе Алмейде! Мы ведь не оставим его в покое, мой мальчик?!

Хуан Альфредо сидел молча, склонив голову. Сидел долго. Дольше, чем следовало. Наконец, он посмотрел на своего деда.

- Ты считаешь, нам стоит обратиться в прокуратуру?

Санто Родригес рассмеялся в ответ - глухо и нервно.

- Ты еще ничего не понял, Хуанито? В руках этих людей реальная власть! Они неподсудны даже по нашим либеральным законам, которые, при ближайшем рассмотрении, не выглядят столь либеральными... Тут надо поступать совсем по иному. Так, как всегда поступали в нашем роду мужчины!

Санто Родригес с укором смотрел на внука.

Вообще-то, у меня на сей счет была припасена превосходная заготовка. Поздний вечер, тускло мерцают придорожные фонари, воздух насыщен запахами ушедшего дня... По узкой замощенной плитками улочке спускается одинокий путник, стуча по тротуару тяжелой увесистой тростью. И тут, сверху, вослед ему, возникают из пробуждающегося ночного тумана две фигуры в черном. Черные плащи, черные шляпы, черные туфли. Издали они очень схожи, несмотря на то, что одному из них чуть больше двадцати, а другой заканчивает свой век. Незнакомцы, с некой торжественностью выстраданного ритуала, догоняют путника и, не доходя до него десять-двенадцать шагов, останавливаются. Один из них громко, но отчетливо, вопрошает: "Карлос Алмейда?" Путник оборачивается и тут, двое в черном, почти синхронно, по револьверу в правой руке, начинают стрелять по его расползающейся в сумерках фигуре. Совсем немного выстрелов - четыре или пять - не более. Карлос Алмейда плавно сползает вниз, на холодную скатерть тротуара, а двое в черном одновременно поворачиваются и спокойно уходят вверх по улочке, откуда еще какое-то время доносится тихий перестук их каблуков...

Черт!.. Сначала я думал, что слямзил эту сцену из стандартного американского боевика, но, хорошенько прочистив память, понял: нет, ее придумал я сам. Однако, здорово бы все выглядело. Если снять под нужным ракурсом, пустить на звуковую дорожку ускользающую мелодию французского шансона и оставить несколько секунд для последующего осмысления... Какого режиссера потерял Голливуд!..

Опять отвлекся! Ну, и как у нас Хуан Альфредо? Мальчик молчит. Но что творится в его аккуратной головке? Нет ничего проще. Санто Родригес медленно подходит к внуку и крепко обнимает его. Нейротопограф высшего уровня включен. Сейчас он снимет показания по полной программе, по всем важнейшим для нас категориям: враждебность, ненависть, скрытая ярость, злопамятность, стремление к активным действиям, негативные всплески и реакции... Хотя, я все-таки профессионал, могу сказать заранее - показатели будут ниже среднего уровня общей безопасности. Несмотря на все услышанное и понятое, Хуан Альфредо не собирается мстить Карлосу Алмейда, а вместе с ним и системе общего правопорядка. Мальчик безвреден и безобиден. Я все же вытащил тебя, Хуанито! Игра стоила свеч...

- Знаешь, дед, ты очень много пережил, - пытается выстроить фразу похитрее мой "внук", лихорадочно продумывая собственные действия, - полагаю, тебе надо в первую очередь отдохнуть, прийти в себя, постараться абстрагироваться от мучащих душу переживаний... Я и Сесилия, мы будем рады, если ты... Мы всегда готовы...

- Ну-ну! - Санто Родригес бойко похлопывает Хуана Альфредо по плечу. - Не утруждай себя дополнительными проблемами. Тебе, кажется, пора на работу? Или на учебу? Я, признаюсь, уже забыл - ты работаешь или учишься?! А я посижу тут, посмотрю телевизор и немного подремлю. По утрам я люблю дремать в мягком кресле...

Интересно, кого ты собираешься привести с собой, Хуанито? Врача-психолога, санитаров или полицейских? Но меня уже тут не будет. Миссия выполнена.

Из коридора доносятся легкие шаги. Потом приятный запах духов. А вот и курьер. Так же стройна - фигуру оттеняет добротная черная кожа - в руке знакомый мотоциклетный шлем, и традиционный небрежный кивок: сеньорита знает себе цену. И, все-таки, майор. Для подполковника слишком молода, для капитана чересчур матера.

Следует ритуал с розовой пластинкой, в которую я вжимаю свой многострадальный палец. Да, именно, я. Сударыня, вы не ошиблись!

В продолжение нашего немого диалога, вынимаю из сейфа тонкие красные папки и опускаю их на стол. Вот они - ваши искомые "пациенты". Работа на следующий день и на некоторые другие.

Майор открывает свой планшет и протягивает руку в черной, облегающей пальцы, перчатке (черт, до чего хороша!) к папкам. Но тут, выдержав микро-паузу, я приостанавливаю ею экспансию:

- Подождите, пожалуйста!

Курьер замирает в форме каменной статуи, словно перед ней злой волшебник, напустивший на бедную девушку все свои грозные магические чары. Я не вижу ее глаз за большими черными очками, но очаровательный носик, милые губки и нежный подбородок в полном недоумении.

А вот и мой выход! Я небрежно, но с известным изяществом открываю нижний ящик своего стола, достаю оттуда белый пластмассовый футляр, из которого вынимаю маленький черный штамп. На скромной печати (единственный экземпляр!) выведено только одно слово. Но какое! "Отменяется!"

Медленно перебрав папки, - надо ведь и мне получить удовольствие! - достаю нужную, открываю первую страницу, и над именем "Хуан Альфредо Марита" ставлю узкую, но жирную отметину. Ты спасен, Хуанито!..

Курьер в растерянности. С таким поведением контролера она уже давно не сталкивалась. Сейчас эта молодая женщина напоминает пылкую возлюбленную, которую молодой, дерзкий и красивый юноша осаждал в течение нескольких долгих и утомительных месяцев, а добившись своего, оставил на тумбочке в ее спальне пару сотенных купюр... Личное смертельное оскорбление.

Я ее понимаю. У них свои сроки, требующие неукоснительно исполнения. Наверняка каждая кандидатура "прорабатывается" заранее. Просчитываются возможные варианты по нейтрализации и устранению, с учетом всех, имеющихся на данный момент, аспектов. Задействован целый штат высокооплачиваемых сотрудников... А здесь один жалкий, но слишком влиятельный контролер, при помощи слабого оттиска застарелой печати, сводит на нет все усилия. Разумеется, можно подать апелляцию (лишние бумажки наша бюрократия обожает!), но майор знает, что решение на таком уровне никогда не принимается голословно. А стало быть, и у меня припасены конкретные доказательства по данному вопросу. И их с лихвой хватит. По меньшей мере, на одно дело.

- Можно забирать? - наконец напряженно спрашивает она. Вот мы и заговорили. Самое время поинтересоваться номером телефона и планами на ближайший вечер. Но я примерный семьянин и добропорядочный отец, сумевший за несколько дней командировки разобраться с двумя сложными банковскими отчетами. А потому не стоит усугублять ситуацию. Теперь моя очередь молча кивать, посматривая на серый полоток.

Все-таки славно, что удалось отстоять мальчишку!..

Эпилог

Проснувшись, я люблю слушать государственное радио. Первый канал - последние новости. Самое новое и самое важное. Диктор говорил прерывисто и взволновано, путаясь в словах и неумело жонглируя цифрами.

Сегодня, в семь тридцать утра, крытый грузовик, доверху заполненный взрывчаткой (по ориентировочным прикидкам экспертов - более пятидесяти килограммов тротилового эквивалента), сломав шлагбаум, въехал во внутренний двор Центрального Корпуса жандармерии. Последовавший после этого взрыв полностью разрушил пятиэтажное здание. Говорят о десятках погибших и сотнях раненых... Согласно предварительным итогам расследования, за рулем грузовика находился аспирант Государственного университета Хуан Альфредо Марита...

И тут у меня впервые в жизни затряслись руки...