ТЕВТОНЫ И ТЕВТОНЦЫ:

ЯВНАЯ И ТАЙНАЯ ИСТОРИЯ ТЕВТОНСКОГО ОРДЕНА

Памяти друга -

писателя, археолога, историка

Владимира Бацалёва

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Часть I

История германцев до XII века

Глава 1

Что нам известно про тевтонов и кто они?

Глава 2

Краткое повторение древней истории

Глава 3

Тацит о германцах

Глава 4

Новое лицо Римской империи (III- начало VI вв.)

Глава 5

Великая иллюзия (середина VI в.)

Глава 6

От тюрок и арабов до Карла Великого

Глава 7

От империи Карла до Священной Римской империи

Глава 8

Несколько слов о германских языках

Часть II

Исторический Тевтонский орден

Глава 1

Крестовые походы и образование Тевтонского ордена

Глава 2

Первые шаги Тевтонского ордена

Глава 3

История завоевания Пруссии Тевтонским орденом

Глава 4

Князь Александр и его битвы с крестоносцами

Глава 5

Князь Александр и его битвы с крестоносцами (2)

Глава 6

Прусские заботы Тевтонского ордена

Глава 7

XIV век глазами Эриха Машке

Глава 8

Начало XV века в истории Ордена и государства

Глава 9

XV-XVI вв.: трагедия продолжается и завершается

Глава 10

Тевтонский орден сегодня. Вместо Заключения

Приложение

Устав Тевтонского ордена

------------------------------------------------------

Введение

Вероятно, не найти в России человека, который не знает хотя бы начальных строк известной патриотической песни:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой.

Однако довольно мало людей, знающих другие слова этой песни, написанной еще в годы Первой мировой войны, - большевицкие авторы, как это было часто, просто перекроили уже существующее: "…С германской силой темною, с тевтонскою ордой" (остальные слова "Священной войны" остались практически без изменений). Пока мне не открылся этот важнейший факт (кажется, первым осветил его Андрей Мальгин году в 1989-м), я удивлялся: одна из самых мощных песен Великой Отечественной прозвучала по радио едва ли не в первые часы войны - 28 июня 1941 года, - да как же они, А. Александров и В. Лебедев-Кумач, успели ее и написать, и записать? Оказывается, как видите, все было проще - стихи были написаны учителем словесности Рыбинской гимназии Александром Адольфовичем де Боде еще в 1916-м. Некоторые комментаторы считают его русским немцем, но он русский француз из Чернигова…

Об авторстве до сей поры идут суды и пересуды, Мальгину, насколько мне известно, весьма достается за раскрытие правды - вплоть до обвинений в клевете… Так или не так, но, согласитесь, детективная эта история достаточно красива. Как бы ни было, кто бы ни был прав, песней эти стихи, вероятнее всего, до 1941 года не были (я встречал публикации, где именно они именуются "солдатской песней 1914 года", однако это публикации, уже учитывающие сообщение А. Мальгина), но речь сейчас не об этом, а о самих словах про "силу темную, тевтонскую орду". Много веков эта сила не давала России, да и всей Прибалтике, покоя.

Всем известно и, надеюсь, понятно, что история Европы значительно зависела и до сих пор зависит от характера отношений двух сил - русской и тевтонской. Первая - построила и удержала на века величайшую из мировых империй: Российскую. Вторая, не менее мощная, почти тысячу лет (а на деле и еще дольше - просто прежде у тевтонского духа еще не до конца сформировалось самосознание) огнем и мечом строила и строила свою, тевтонскую империю, которая по многим причинам рушилась. Тевтонский дух начинал строить опять, часто с нуля…

На вопрос, отчего рушились немецкие империи, прекрасно ответил своими произведениями Иван Солоневич, и я не собираюсь вдаваться в этот глубочайшую и обширнейшую проблему. Не менее интересным феноменом, связанным с тевтонскою силой, является сам рыцарско-монашеский Тевтонский орден, чья запутанная и таинственная история избрана темой данной книги. Правда, запутанность и таинственность истории Ордена возникли в позднейшее время и особенно, пожалуй, в веке двадцатом, в том числе благодаря великому Эйзенштейну с его фильмом "Александр Невский". Две войны с Германией, которые вела Европа и из которых вышла победительницей оба раза благодаря России, способствовали искажению не только истории Тевтонского ордена - и как ордена, и как государства, - но еще и русской, российской истории, которая временами кажется перевернутой с ног на голову. Вернувшись к приведенным стихам, заметим, что в начале ХХ века лицо "тевтонской силы" представлялось европейцу (или хотя бы русскому) вполне ясным, а "затуманилось" лишь к нашему времени. Все понятно: нацисты не преминули раздуть не только весьма сомнительное для себя арийство, но и безусловно неоспоримое тевтонство. Отказ от фашистской идеологии и всеобщее осуждение таковой, конечно же, бросили тень и на славную историю Тевтонского ордена, который, несмотря на многие неприемлемые для нас вещи, успешно существовал и сыграл в европейской истории далеко не последнюю роль. В том числе и в истории России - как прямую, так и косвенную.

Весьма интересно сопоставить с тевтонской еще одну силу - татаро-монгольскую, для Руси наиболее "близкую", повлиявшую на судьбу России, конечно, больше, чем Тевтонский орден (хотя об этом еще можно гадать). В этой связи вспомним Пушкина, который, описывая в трагедии "Борис Годунов" ситуацию пред-Смуты, назвал Казань "темной" (причем, что интересно, слова эти произносит молодой Курбский, сын изменника князя Курбского, бежавшего в Литву). В связи с текстом "Священной войны" вряд ли можно назвать случайностью двойное совпадение: кроме слова "темная", там присутствует еще и "орда" - слово, связываемое, во-первых, с татарским игом, Золотой ордой. Независимо от того, Боде или Лебедев-Кумач поставил их друг за другом, совершенно ясно, что ассоциация эта - неспроста. Итак, и Пушкин, и автор "Священной войны" (через 100-115 лет) произносят "темная орда", когда говорят и о тевтонах, и о татарах.

Теперь вспомним, с каких пор тевтонцы стали "темными" - существовала ли такая характеристика Тевтонского ордена при Александре Невском? Или, может быть, псы-рыцари виделись русскому человеку "темными" с самого начала?

Может, и виделись. Но оценочного эпитета "темный", "темные" - мы не найдем ни в летописях, ни в Житии Александра Невского, первоисточником которых является Новгородская летопись (1-я, старшего извода). Да и вообще в письменных памятниках практически нет качественных характеристик ни событий, ни народов, ни отдельных стран. За исключением, может быть, тех источников, что относятся к монголо-татарскому нашествию: русскую землю и впрямь постигла тогда "погибель". Можно, таким образом, сделать вывод о том, что применять эпитет "темный" - в смысле черный, плохой, злой - стали гораздо позже. Или, например, он применялся только в языке, но не в литературе.

А может быть, под этим словом кроется иной смысл? Для чего Пушкин употребил его применительно к Казани? Казань ко времени Бориса Годунова уже давным-давно взята, да и сам Борис, по отзывам летописцев, татарин. Таким образом, говорить о Казани "темная", то есть черная, плохая, злая, непонятная - бессмысленно даже для времени царя Бориса, не говоря уж о годах правления императора Николая I, когда творил Пушкин. Так в каком смысле Казань у Пушкина "темная"?

Припомним, что не только буква "ё", но и сам звук "ё" в русском языке XVI века практически отсутствовали. И Пушкин, если вы внимательно вчитаетесь в текст трагедии, дает "ё" лишь один или два раза: "А я слюнёй помажу" (да и то это фактически "слиуниа", "сльуньа" - то, что лиется, - стало быть - "слиуниой"). В остальных случаях произносится чистый звук "е", как бы нам ни было это сейчас непривычно. Кстати сказать, думаю, что все до единой постановки "Бориса Годунова" на сцене терпели по большому счету неудачу еще и по той причине, что ни актерам, ни режиссеру не приходило в голову произносить тот текст, что писал Пушкин, а не тот, что мы теперь читаем и произносим с листа. Первый (и, возможно, единственный) раз говорил на "е" актер Евгений Воскресенский, играя роль патриарха в "Борисе Годунове", поставленном Юрием Авшаровым (Театр наций, год 2003), но была слаба сама постановка, и это "новшество" было просто не расслышано зрителем среди множества грубых ошибок, из которых первая - бездарная и страшно громкая, заглушающая речь декорация.

Но я отвлекся. Так вот если произнести "Казани тeмной", то к перечисленным смыслам очень легко добавится еще один - многолюдной, может быть, воинственной, а то и "дружной", в смысле - дисциплинированной, единой: имеется в виду воинская сила по имени "тьма" (в разное историческое время это и десять тысяч воинов, и тысяча), от которой происходит слово "темник", начальник тьмы, оно же воинское звание, которое потом долго оставалось в русской армии как "тысячник", "тысяцкий".

Итак, пушкинское "темный" - это еще и несметный, и воинственный.

Для "тевтонской орды" понятие "темная" могло быть применимо тоже как "несметная", если бы это понятие присутствовало в летописном упоминании, как "воинственная" и "агрессивная". Известно, что "псов-рыцарей" вместе с их войском было около 10-12 тысяч, в то время как русское войско оценивается числом в 15-17 тысяч. Следовательно, как бы ни были рыцари сильны по сравнению с русским воинством, то здесь, справедливости ради, усомнимся в том, чтобы слово "темная" по отношению к тевтонцам вообще фигурировало в какой-либо из летописей: русских было больше, да и воинственность, агрессивность противника - воинами же - вряд ли оценивалась эмоционально. Так и есть: единственное упоминание даже о количестве тевтонского войска на Ледовом побоище звучит в Новгородской летописи так: "Бысть же обоих множьство велми". То есть обоих войск было "весьма много". Да, 25-30 тысяч воинов на льду Чудского озера - это могло впечатлить! Летописец сдержан не только по причине победы русских, но и потому, что стычки Новгорода с соседями были настолько частыми, почти обыденными, что при рассказе об этих битвах уже не могло будить изрядных эмоций.

Кстати скажем, что битва на Чудском озере, хоть она и имела реальные политические последствия, поначалу рассматривалась в русских летописях именно как рядовая битва, стычка, как и предшествовавшая ей стычка на Неве со шведами в 1240 г. Только значительно позже исторический смысл Ледового побоища, да и битвы на Неве, были оценены и властью, и историками. Александр Невский ведь тоже звался до XV века вовсе не Невским, а - Храбрым! Получил он это прозвище и за Неву, и за Ледовое побоище.

Если бы не в XIII, а хотя бы в XV веке знали летописцы, что, оказывается, пришлось великому князю Александру, сыну Ярослава, противостоять не просто шведскому десанту и не просто вторгшимся в русские земли крестоносцам, а - римско-тевтонскому плану покорения Северной Руси, с непременным насаждением католичества! Почти, но все же не совсем об этом говорит Житие Александра Невского, хотя это значительно более поздние слова, да и то лишь имеющие в виду "покорение словенского народа" (если верить автору Жития): "По победе же Олександрове, яко же победи короля, в третий год, в зимнее время, пойде на землю Немецкую в велице силе, да не похвалятся, ркуще: "Укорим Словеньскый язык ниже себе"". Ни о каком европейском заговоре, ни о каком крестовом походе на Русь в русских текстах не говорится. Сия тайна оставалась тайной, вполне возможно, вплоть до времен возникновения настоящих русских историков - Ломоносова (не успел стать таковым в полной мере по причине смерти), Татищева, Костомарова и др., в том числе Карамзина и Пушкина. Отдельной темой разговора может стать "Словеньскый язык", упомянутый в Житии, несмотря на явный литературный характер вставки нереального заявления тевтонцев. Дело в том, что и в XIII, и в XV вв. в Руси сохранялась память о том, что когда-то Новгород был Словенском, и что по городу и по земле звался и язык (в смысле - народ).

Сейчас, дорогой читатель, я привел вам небольшой пример того, как нам придется рассматривать в этой книге историю Тевтонского ордена: она непосредственно связана не только с темой Древней Руси, но и с европейскими "проектами" тех времен - начиная от Крестовых походов и кончая славной гибелью "первопроходцев" рыцарского монашества - тамплиеров. Присутствие Тевтонского ордена на карте Европы - это никоим образом не чисто географическое или демографическо-этнографическое явление, как и не явление чисто религиозное: политики в имени "тевтонцы" не меньше, чем в имени "тамплиеры". Открытые и скрытые пружины исторических событий Европы и Ближнего Востока заключены в Тевтонском ордене, как, может быть, ни в каком другом.

Перед тем как приступить к повествованию, хотелось бы сделать одно небольшое уточнение. Если в песне "Священная война" начать исследовать вставленные Лебедевым-Кумачом слова, то мы обнаружим, что для "фашистской силы" эпитет "темная" (слово оставлено от Боде, охарактеризовавшего так германскую, тевтонскую силу) не очень подходит: большевики не верили в темные и светлые силы, поскольку были атеисты. Эпитет рассыплется немедленно, если вспомнить, что, например, итальянский или португальский фашизм того времени - ну, никак нельзя было бы охарактеризовать словом "темный", добавив потом лишь то, что он "проклятый". Выражение "фашистская сила темная", таким образом, слабо и внутренне не согласовано. А уж слово "проклятая" для фашистской "орды" на время начала войны, то есть на первые ее часы, и вовсе не к месту: ведь "проклятыми" фашисты стали в нашем осознании гораздо позже, когда страна и ее народ натерпелись от них, вернее, доподлинно узнали о масштабах преступлений фашистов, а в те, первые дни, учитывая внезапность нападения Германии на СССР, гораздо правильнее было найти слово "коварная" или близкое по значению. А в общем-то, любой агрессор может быть проклятым, только с разной степенью проклятости. Пророческим это слово также не назовешь, ибо оно несет в себе совершенную форму исходного глагола - уже "проклятая", а не "проклинаемая". Таким образом, заменяя в чужом стихотворении всего две строки, Василий Иванович Лебедев-Кумач, мягко говоря, не совсем справился с этой задачей. А правду сказать - и совсем не справился.

Приятного вам чтения.

Часть I

История германцев до XII века

Глава 1

Что нам известно про тевтонов и кто они?

Первое упоминание о германцах содержится в римских письменных источниках от IV в. до н. э. Причем вполне вероятно, что римляне встречались с германскими народами и прежде: след древних германцев зафиксирован археологами в так называемой "культуре Ястроф" (VII в. до н. э.), отмечаемой по нижней Эльбе и в Ютландии, откуда, как полагают, германские племена продолжили распространение в Скандинавию. Считается, что на юг Европы они стали медленно продвигаться лишь с IV в. до н. э. Впрочем, твердого убеждения историков и археологов в правильности только что сказанного, в том числе и направлений миграции, не существует.

В Римской империи узнали о германцах от галлов (юг и запад Европы), которые не только донесли до римлян имя "германцы" (germani), но и сообщали о том, что германцы соседствуют с ними, галлами, на востоке. Востоком для галлов считалась территория восточнее Рейна, и по современным оценкам германские племена занимали землю вплоть до Вислы. На самом деле, видимо, картина расселения германских племен была несколько шире, потому что к I веку до н. э. они уже занимали территорию между нижним Рейном и Вислой, от Дуная до Балтийского и Северного морей, а также юг Скандинавии. Впрочем, авторы подчеркивают повышенную (в сравнении с другими народами) склонность германцев к миграциям. О германских племенах писали Посидоний (II-I вв. до н. э.), Юлий Цезарь (I в. н. э.), Страбон (около смены эр), Плиний Старший (I в. н. э.), Тацит (I-II вв. н. э.), Плутарх (II в. н. э.)… Весьма подробен очерк "Германия", принадлежащий Корнелию Тациту, и чаще всего историки цитируют именно Тацита, поскольку он приводит практически все имена германских племен, многие из которых потом уже не встречаются в истории. Германцы вели какую-то весьма напряженную внутреннюю жизнь, о которой мало известно, но вполне вероятно, что они не только создавали союзы племен, о которых все знают и которые принимали при объединении новые имена, но и воевали друг с другом, возможно, даже истребляя какие-то племенные образования или, по меньшей мере, изгоняя их с насиженных мест. Но к Тациту мы обратимся позже, а сейчас начнем с германцев IV века до новой эры.

Письменности у германцев не было, и потому неизвестно, как бы писалось имя germani самими германцами. Мне кажется вероятным предположить, что в имени "германцы" кроется какая-то большая галльская ошибка, и что такого племени по соседству с галлами просто не было. Вернее, сами германцы были, но звались они по-другому. Объяснить это просто: Herr - в переводе на русский "господин", а Mann - "человек, мужчина". Соответственно, если произнести неправильно и подряд эти два слова, получится Германн, соответственно Человек-господин. Например, в мордовском языке тоже существует по сей день слово, определяющее самоназвание мордвы (мордвой они сами себя, понятное дело, не называют): ломань - то есть… человек. Просто человек - и все. Обратите внимание, что и здесь присутствует корень "ман", относящийся, скорее всего, к очень древнему праязыку. Правда, я не знаю, что значит первая часть слова - "ло". Возможно, тоже "господин"? Вспомним теперь, что первые цари были: в Египте - Менес, на Крите - Минос, в Индии - Ману и так далее. Не исключение и германцы: их родоначальник - человек по имени Манн, не больше и не меньше. Царем его не называли, но, возможно, это был верховный вождь. Именно от него-то и родились несколько сыновей, которые потом, по преданию, дали имена всем германским племенам. На самом деле известно, что, говоря об отце и сыновьях, предания народов имеют в виду не столько конкретных людей, сколько имена родов и племен. "Великопольская хроника" (а она пользуется Исидором, написавшим "Этимологию", и Мартином, написавшим "Хронику Римскую") производит германцев из другого рода: там сказано, что у Яфета (библейского Иафета) было два сына - Ян и Кус. Первый дал славянское потомство, второй - германское. Правда, автор "Великопольской хроники" приводит и весьма сомнительную трактовку имени германцев от слова "german", восходящего к "germo" - связке двух волов, отчего считает, будто "герман" означает "братья". Потом идет пассаж на ту тему, что и впрямь тевтоны и славяне суть самые братские народы.

Другим вариантом, и вполне вероятным, может быть неправильная огласовка галлами германского самоназвания. Эта устная ошибка встречается сплошь и рядом: уж на что египтологи единодушны в своих воззрениях, а прочтите имена фараонов у разных авторов - и вы не узнаете одного и того же имени в разных системах транскрибирования. Пример, правда, не совсем хороший, ибо мы знаем, что в египетской письменности вовсе нет гласных, а набор согласных звуков можно интерпретировать по-разному. Но вот довольно свежий пример. Вы помните, в 1980-х годах была популярна итальянская песня "Феличита" (кажется, переводится как "счастье"). Русские, живущие в Ташкенте, напевали себе под нос: "Феличита! Та-рам-па-ра-ру-ра, феличита!.." И так далее. И вдруг я слышу ту же песню, которую, видимо, расшифровали на слух участники довольно известного ВИА, и, уверенные в правильности звучания, они поют на публику: "Белизита!.. Белизита!.." Так очевидное, вернее, "ухослышное" - превращается в абсолютную белиберду. Кстати, я не уверен, что и русские слышали "Феличита" правильно.

Тем не менее, с подачи галлов имя "германцы" закрепилось за варварскими племенами, жившими от них к востоку. Самое парадоксальное, что мы и сейчас зовем часть из них (немцев) германцами, повторяя латинскую транскрипцию, хотя у нас давным-давно имеется для этого народа гораздо более новое имя. Однако если вдруг мы станем называть древних германцев - немцами, получится еще большая нелепица, как позже мы это поймем из разговора о них.

Германцы проявились для Рима незадолго до конца второго века до новой эры: они напали на Римскую империю. О воинственности германцев мы также поговорим несколько позже, но в демарше 113-го года до н. э. они явились впервые как тевтоны. Это имя останется за ними также навсегда: вспомним, что де Боде назвал германские войска, вернее, "германскую силу темную" времен Первой мировой войны "тевтонскою ордой". Любопытно, что тевтоны напали на Рим не в единственном лице: с ними еще были некие кимвры, что по сей день составляет историкам немалую загадку. Дело в том, что тевтонские орды напали на Рим с севера Западной Европы, где они, в общем-то, и пребывали до той поры. А вот подлинные кимвры (кимры, киммерийцы), скифо-сарматское племя, весьма многочисленное, жило совсем не там - оно занимало Восточно-Европейскую равнину и практически все Северное Причерноморье. Вопрос: каким образом кимвры и тевтоны оказались не только заодно, а еще и в одной орде?.. Если те и другие шли за добычей, то проще было получить ее поврозь. Если хотели просто досадить Риму, тем более гораздо удобнее досадить ему на Черном море, на Боспоре Киммерийском, на Босфоре, наконец. Римская империя протиралась столь широко, что возможностей досадить было множество. Почему кимвры должны были совершить долгий поход сначала на запад, да еще форсируя несколько крупных рек, а потом, соединившись с "поджидавшим" их войском тевтонов, резко повернуть на юг, и при этом иметь рядом воинственного союзника, который вполне мог передумать идти на Рим и на своей земле совершить жестокую расправу над кимврами, договорившись с любым из родственных племенных союзов (если им самим, допустим, не хватило бы сил)?..

Итак, загадка, которой две тысячи сто лет и даже немного больше. Как отвечают на нее ученые? Что с артефактами - есть они или их не существует?

Многие археологи пытались ответить на этот серьезный вопрос, но не нашли однозначного ответа. Археологи, правда, и всегда осторожничают, потому что слишком велика цена ошибки. Но им некуда деваться: следы киммерийцев разбросаны по всей Западной Европе, что совсем не означает, будто кимвры посещали Западную Европу ордой. Почти столь же широко и в Восточной Европе представлены следы германцев. Более того: их следы обнаружены даже в Томской области! Это означает скорее всего лишь то, что народы вели достаточно оживленную торговлю. Причем в киммерийских изделиях германцы нуждались гораздо больше, нежели кимвры в германских товарах, которых было совсем немного: дело в том, что своим занятием германские племена избрали исключительно войну и практически не занимались земледелием - только охотой. Это мы узнаем очень скоро от Корнелия Тацита. Еще один аргумент против воловьей "связки".

Имеется у меня достаточно зыбкая версия, которая могла бы с некоторой долей вероятности объяснить пребывание (а не приход) кимвров на том же севере Западной Европы, где пребывали и германские племена. Для этого нам придется поднять замечательного Снорри Стурлуссона, с его "Младшей Эддой", а заодно и "Старшую, Королевскую Эдду", подтвердившую сочинение Стурлуссона (ее обнаружили позже, чем Стурлуссон пересказал свою "Малую Эдду").

Вспомним, что арии, долгое время проживая в Асгарде (Городе богов), вынуждены были покинуть его, чтобы совершить длительную и очень далекую миграцию из Центральной (Средней) Азии на самый север Западной Европы. Арии двигались двумя мощными племенами: их звали асы и ваны. Дойдя до Меотиды (конечно, с боями), они сделали длительную остановку и расселились по Северному Причерноморью, пребывая в дружбе и взаимовыручке. Однако эта картина продолжалась недолго: вдруг возникла ссора, причем, как всегда, из-за пустяка - кто-то из асов убил ванскую колдунью. Правда, как заявляет А. Абрашкин, дело пустяшным не было: в лице колдуньи убийцы покусились на Великую богиню… Дошло до войны, и происходила весьма серьезная междоусобица, по оценкам многих, в том числе В.И. Щербакова и Тура Хейердала, в степях между Волгой и Доном (тогда звавшимися Ра и Танаис). Незадолго до смерти знаменитый Тур Хейердал даже организовал два археологических сезона (один в 2001 году, а второй он не успел довести до конца), которые дали очень неплохие результаты для доказательства по крайней мере проживания древних ариев на территориях от Кубани на юге до пределов Ростовской области на севере. Если бы работы продолжились, вероятнее всего сюда включились бы и другие территории, в том числе по меньшей мере часть Воронежской области, но о продолжении поисков мне теперь ничего не известно.

Война войной, но нас интересует мир. Вот когда арии вдруг убедились в том, что бьются из-за пустяка, наступило перемирие, а потом прочный и долгий мир. Как это часто бывало у древних, оба племени в знак приязни друг к другу обменялись "заложниками", как бы мы сейчас это назвали. Одно из племен ванов присоединилось к асам, а одно из племен асов перешло к ванам. Очень скоро после заключения мира племя асов двинулось на северо-запад, а вместе с ним и более мелкое племя-заложник. Ваны остались, в основном, на месте - только рассредоточились более широко по Северному Причерноморью, добрались до Вислы на западе и до северных территорий России, встретив там множество мелких финно-угорских племен и поселившись между ними.

Столь долгий рассказ я привожу ради одной цели: не стоит ли задуматься - а не было ли то племя-заложник у асов как раз племенем киммерийцев? Значит, кимвры вполне могут оказаться именно жителями Северной Европы, то есть никакого похода причерноморских кимров для соединения с тевтонами просто не было, а кимвры и тевтоны, как два дружественных (или союзных) племени, объединившись, пошли совместно грабить Рим. Понимаю, что версия моя не подкреплена никакими доказательствами, но за неимением доказательств похода киммерийцев, как и отсутствия оного, мне кажется, довольно пока обойтись и такой гипотезой.

Некоторые авторы высказывают очень простую и тоже все объясняющую версию того, кто такие кимвры, соединившиеся с тевтонами. По их словам, германцы называли кимврами всего-навсего таких же германцев, как и они, только бандитствующих по лесам и большим дорогам, а возможно, и морских. В этом тоже что-то есть: припомним, что всего через несколько веков древние славяне станут называть словом "варяг" (морской бандит) любые народы, проживающие по берегам Балтийского моря, если эти народы живут грабежами и ходят по морю ватагами, как потом станут русские разбойники такими же ватагами ходить и по Волге-матушке, грабя всех и вся. Кстати, одна из таких ватаг (Ермака Тимофеевича), спасаясь от царского преследования, покинула Волгу и за несколько лет завоевала для России всю Сибирь.

Что смущает нас в прозвище "кимвры", если оно принадлежит германцам? Во-первых, это совершенно не похоже на язык тевтонов, а во-вторых, наоборот, очень похоже на слово, изобретенное каким-то народом романской группы. А возможно и то, что римляне, знакомые с киммерийцами, увидели в германской (тевтонской) орде представителей неизвестного племени, которое, вероятно, никак не называло себя, и тут же дали этому племени свое, "римское" имя, поскольку нашли его похожим на киммерийцев (кимвров).

Раз уж у нас возник разговор об именах народов, то здесь уместно сказать и о происхождении слова "тевтоны". И хотя у германцев тогда не было письменности, слово, вероятнее всего, так и произносилось. Это было самоназвание германского племени - Teuten, Teuton, а гораздо позднее - Teutschen, Teutsch. Русская огласовка: Теутен, Теутон, Теутшен, Теутш (Теуч). Дифтонг "eu" в немецком языке еще долго не превратится в звук "ой", и только со сменой согласного звука (когда "t" поменяется на "d" в имени Deutsch - нынешнем самоназвании немецкого народа: "дойч") "eu" превратилось в "ой". Есть и иное мнение, которое нам весьма пригодится

Если перевести слово "тевтон", "тевтен" со старонемецкого языка (древний германский язык, к сожалению, неизвестен), который так, в отличие от старофранцузского, не зовется, а подразделяется на верхне-немецкий, средне-немецкий и т. д., то получится, что не только русские называли себя не существительным, а прилагательным, но и германцы. Учитывая, что "теу", "тео" и "део" - это в любом случае Бог, то, следовательно, германцы гордо именовали себя "божескими", ибо Teuten, а уж Teutsch и Deutsch - это точно не что иное, как прилагательное. Точно то же мы видим на Руси: "русский" - это, по разным версиям, может быть и "рысский" (рысий, ибо тотемом очень древних русских была рысь), а может быть и "расский" - тот же "божеский", то есть принадлежащий богу Ра (Яр, Ярило). "Великопольская хроника" производит русских не только от родоначальника Руса, сына Яна (без комментариев: у него было два брат - Лех и Чех), но и как вариант - от воинственности русских, которых поначалу звали "раци" (то есть "рати"), а землю - Расция. Слово "рац" - это, вероятно по-польски, место, вытоптанное многими конями, собранными в большое войско.

Ни в коем случае здесь нельзя применять производное от местности, хотя мы отлично знаем, что бывает и так: помните "мы пскопские" из фильма "Мы из Кронштадта"? В данном случае "мы пскопские" совершенно не отменяет "мы - русские", потому что здесь просто гордое уточнение: мы - именно вот такие русские, а не какие-то другие, - то есть в данном случае присутствует местнический, если хотите, цеховой, интерес. В этом смысле весьма любопытна историческая практика многих последних десятилетий и веков: историки тщатся применить к народу имя, взятое им якобы по имени местности, где он жил, но все забывают о простой и логичной для всех остальных народов практике, - как раз местность, страна называется по имени народа, а не наоборот. Доказательств практически не нужно: Англия - страна, названная по имени племени англов, Франция - по имени франков, Германия - потому, что там живут германцы (немцы). Неофициально в России до сих пор зовут Германию вторым именем - Неметчина, правда, не с заглавной, а со строчной буквы. Отчего русский народ должен именоваться по реке Рось или по "чуждому" для него (версия норманистов) народу Русь - по тем варягам, которые, согласно "Повести временных лет", были призваны "править нами"? Совершенно понятно, что и Рось, и Русь именовались по жившему там народу, а не наоборот. Кстати же и другое совпадение древних русских и древних (старых) германцев-немцев: и в старонемецком, и в древнерусском языках, например, по двенадцать падежей. Структурное родство языков, происходящих от общего индо-иранского корня, проявлялось еще не так давно - всего несколько веков назад. И наверняка в год Ледового побоища тевтонцы (представители Тевтонского ордена), они же тевтоны, и новгородцы, они же древние русские, гораздо легче понимали друг друга, чем сейчас мы понимаем современных немцев. Я нарочно выделил звукосочетание "тч" в слове "Неметчина": немцы называли свою страну почти "Дойчина", "Теучина" - разве не похоже?

Есть и иное мнение относительно происхождения имени "тевтоны". Это мнение высказывает Владимир Нилов в своих исторических эссе. И вот оно: самоназвание немцев Deutsche (в средние века - Teutsche) происходит от кельтского teuta - народ. Впрочем, как бы ни звучало слово, значение "теу" при этом может и не отмениться.

Когда мы обратимся к Тациту, непременно попробуем прояснить и еще один вопрос: кто же такие древние германцы - пришедшие из Причерноморья (а прежде из Асгарда) асы или некий совсем иной народ, несмотря на индо-иранский язык?..

А теперь обратимся к первому "сношению" германцев и римлян.

* * *

Что же происходило на рубеже II и I-го веков до новой эры, когда тевтоны и кимвры напали на римские территории? Современные историки, опираясь на данные источников и артефакты, могут сказать на эту тему гораздо больше, чем в свое время записали классики римских хроник. Признаваясь, например, в таком пассаже: "Что касается кимвров, то одни рассказы о них не точны, а другие невероятны", - Страбон, тем не менее, трактует события, можно сказать, только как кимврские. Так же делает Плутарх. В то же время Аппиан говорит лишь о тевтонах. И при этом ни один из авторов не описывает важнейшего момента - как, где и когда объединились в союз тевтоны и кимвры? Напав одновременно и единым потоком, они очень скоро разбились на два агрессивных потока, которые вели себя, каждый по отдельности, так синхронно и так зная единую поставленную перед ними цель, что сомнений в том, что акция была далеко не случайной, никаких нет. Тем более что известно: кимвры шли навстречу тевтонам, чтобы объединиться с ними опять, еще не зная о жестоком поражении, которое потерпели тевтоны, и при этом сами получив под Верцеллами полный разгром. События вписались в очень короткий исторический промежуток - всего 12 лет: последний разгром от римлян и пленение остатков армий варваров произошли в 101 г. до н. э.

Но по порядку. Во-первых, нельзя однозначно сказать, что варвары шли вообще против Рима: ведь их действия - и кимвров, и тевтонов - ограничиваются выяснениями отношений отнюдь не с римлянами и даже не с галлами, а - с кельтами. Так называемая Кельтика - это громадное пространство, занятое племенами-аборигенами, или, по крайней мере, племенами, которые пришли на территорию Западной Европы очень задолго до германцев. Пришли они большей частью по воде, а потому в процессе миграции были подвижны и занимали территорию Европы сразу практически со всех побережий - Атлантики, Балтики, Северного моря. Это был народ, который вышел из "котла народов", каковой современные историки, в частности В.Н. Демин, В. Новгородов, склонны помещать в Обской губе, раньше, чем арии, а потому арии, которым понадобилось несколько тысячелетий, чтобы добраться до тех же земель (как считал В.И. Щербаков, этот процесс шел через Аркаим, Асгард, а потом через Северное Причерноморье), встретили в Западной Европе кельтов уже как аборигенов.

Здесь следует учесть один важнейший момент: мы говорим о том, что на данной территории проживают, например, галлы, белги (бельги) и т. д. И тут же упоминаем, что это земли кельтов, и что Кельтика занимает пространство от Атлантики до степей Причерноморья. Противоречия здесь никакого нет, потому что галлы и белги жили и на территории, официально именуемой Римской империей, и на территории Кельтики. Это явление "общежития" на одном и том же географическом пространстве нескольких народов не должно нас шокировать, ибо припомним, что и на Восточно-Европейской равнине одновременно жили и скифы (киммерийцы), и аланы, и славяне, и угро-финские племена, не особенно мешая друг другу. Правда, судя по сопротивлению России хантов и манси, когда шло завоевание Сибири, можно думать, что и европейские угро-финны поначалу непременно вели борьбу…

Итак, судя по событиям, Римская империя не была целью ни тевтонов, ни кимвров. Кимвры напали на кельтов-бойев, населявших Герцинский лес. Это современная Чехия. Кельты-бойи - тот народ, который римляне выселили из империи в 192 г. до н. э., а в империю он попал вместе с потоком кельтов в IV в. до н. э., когда кельты напали на Рим и даже на время взяли его. Причины активизации кельтов в IV-III вв. до н. э. связаны, видимо, с движением готов, которые считаются тоже германским племенем. На эту тему мы еще поговорим, тем более что одно из северных, скандинавских германских племен зовется похоже - гёты. Однако ученые так ничего определенного про Варварию (Барбарикум) до сих пор и не могут сказать: нигде в Барбарикуме не существует письменных источников, а об археологических находках мы уже говорили.

Кельты-бойи дали кимврам достойный отпор, и тогда кимвры направились вниз по Дунаю на юг - в страну кельтов-скордисков. Скордиски, изгнанные со своей земли в бассейнах Савы и Дравы, в свою очередь двинулись на юг Балканского полуострова… Однако кимвры не стали задерживаться в земле южных кельтов-скордисков, а резко повернули на запад и дошли до предгорий Альп, где и столкнулись с кельтами-нориками. Это был как раз 113-й год, и здесь, под Нореей, состоялась их первая битва с римским войском, возглавляемым консулом Папирием Карбоном. Карбон был разбит наголову. Путь в Италию стал свободен: дело в том, что остальное войско Рима в данный момент находилось в Африке и воевало в Нумидии с царем Югуртой.

Тем временем тевтоны, которым, конечно, было известно о том, что путь на Рим никем не прикрыт, прекратили свое движение на юг и, тоже резко повернув на запад, завоевали кельтов-гельветов. Присоединив силы гельветов к своему немалому войску, они направились в Галлию. Вероятно, сюда же пришли и кимвры, потому что далее историки ведут речь о громадном войске, к которому были присоединены еще и кельты-амброны. В 109 г. до н. э. тевтоны (вероятно, и кимвры тоже) еще раз разбили римлян. Это произошло в верховьях Роны. А в 105 г. до н. э. уже в ее низовьях, при Араузоне победили римское войско Сервиллия и Моллия. И опять путь в Италию был открыт, но тевтоны и кимвры опять уходят в Галлию. Разделившись на два потока, они завоевывают Галлию: тевтоны и амброны движутся на запад, а кимвры - на юг. Кимвры доходят до района Тулузы, а тевтоны и амброны - даже в Испанию. В 102 г. до н. э. войска опять объединяются и идут на Марну, где завоевывают белгов.

Возвратившийся из Африки с основным войском Гай Марий, чья жена была теткой будущего Юлия Цезаря, в 107 г. был избран консулом. Человек деятельный и, видимо, немалого ума, он тут же начал реорганизацию римской армии. Основной чертой этой реформы было то, что армия, которая прежде собиралась как ополчение, теперь становилась профессиональной. Это сыграет в будущем громадную роль в истории Рима: например, Сулла и Цезарь для узурпации собственной власти широко использовали силу армии, а позже, через несколько веков, именно полководцы начнут становиться императорами. Как бы то ни было, реорганизованная римская армия отправилась в Галлию для борьбы с захватчиками-варварами. В 102 г. до н. э. римляне совершили несколько акций, в том числе обманных, заставив войско кимвров-тевтонов опять разбиться на два отряда. Под Аквами Секстиевыми близ Марсалии (нынешний Марсель) они дали битву тевтонам и амбронам и разгромили их. В это время кимвры, совершая обходной маневр, надеялись на соединение с тевтонами. Они даже перешли Альпы и вышли Марию в тыл, но остановились под Верцеллами, где и дождались вместо тевтонов самого Мария, разбившего их в пух и прах. Это произошло в 101 г. до н. э., и битва была последней битвой в той войне. Одних только пленных было захвачено 60 тысяч, - так что можно судить о том, сколько кимвров и тевтонов полегло.

О числе тевтонов и кимвров пишет Плутарх: "Вести о количестве и силе наступающих войск вызвали сначала недоверие, но впоследствии они оказались преуменьшенными сравнительно с действительностью. На самом деле двигалось 300 тысяч вооруженных воинов, и, по рассказам, толпы детей и женщин шли вместе с ними еще в большем числе - они нуждались в землях, чтобы было где прокормить такое множество".

Именно такой силой обладало объединенное войско варваров в начале военных действий. Правда, историк мог очень ошибаться, говоря о причинах этого растянутого на 12-15 лет события. Судя по тому, что ни кимвры, ни тевтоны вроде бы так нигде и не собирались оседать, поход этот сегодня можно назвать лишь грабительским. Войска и их семьи дефилировали по Европе как бы без определенной цели, и только четкие объединения и разъединения племен говорят о том, что цель все-таки имелась. Кем она была придумана и продумана, можно гадать. Но археологи и историки В.Е. Еременко и М.Б. Щукин, например, высказывают гипотезу о том, что вся кимвро-тевтонская акция была разработана не кем иным, как Митридатом Евпатором, ставшим царем Понта в 120 г. до н. э., и что именно Понту (царству, включавшему в себя почти всю Малую Азию и причерноморские области) была выгодна первая римско-тевтонская война. Евпатор мечтал о полном разгроме Рима, чтобы сделаться самому хозяином всего Средиземноморья. Тогда становятся объяснимы и странные дефиле тевтонов и кимвров по Кельтике и Галлии: им требовались еще и умелые кельтские воины, чтобы потом все-таки обрушиться на Рим наверняка. Чем все закончилось, мы знаем: Рим вышел из войны гордым победителем, а взятых в плен тевтонов и кимвров превратил в рабов. То есть весьма большое число варваров в очередной раз осело в империи.

Но последнее Римскую империю отнюдь не усиливало. К I веку до новой эры уже слишком много бывших захватчиков расселилось по территориям великого Рима. Они не собирались ассимилироваться и потихоньку подтачивали силу империи.

Совсем иную роль играли варвары, живущие вдоль границ: то был дополнительный "буфер", спасающий Рим от новых варваров, которые время от времени имели целью побиться с Римом и победить. Позже мы увидим, к чему это привело.

Возвратимся к загадке, загаданной в самом начале повествования. Если и впрямь Митридат Евпатор являлся истинным "автором" кимвро-тевтонского нашествия, то не логично ли предположить, что в деле участвовали все же не гипотетические кимвры севера Европы, а кимры Причерноморья? И до Герцинского леса в Чехии им, пожалуй, ближе… Стало быть, киммерийцы вполне могли пойти поначалу на запад, потом на юг, потом опять на запад, и опять на юг, и опять на запад?..

Эта версия наверняка имеет право на существование, но в том-то и дело, что известно: кимвры и тевтоны выступили единым потоком, а к тому же - нынешние археологи обнаружили доказательства оседлого проживания кимвров на территории современной Дании!..

Глава 2

Краткое повторение древней истории

Вернемся чуть назад, чтобы понять происходившее в тевтонами и кимврами.

Всплески пассионарности то у одного, то у другого, то сразу у нескольких народов принесли много беспокойства оседлому и кочевому населению, чья пассионарность находилась на излете.

События в основном происходили в Северном Причерноморье, куда вторглись сначала кельты. В Европе им стало тесновато, и они рассыпались к югу и востоку. Конец III века до новой эры ознаменовался появлением кельтов, спустившихся с Карпат в долины сразу двух рек - Дуная и Днестра. Но большого, по нашему понятию, урона кельты - видимо, рано встрепенулись! - не нанесли. Они столкнулись с сильным сопротивлением скифов, а потому сумели разорить лишь несколько незначительных городов. Потом кельты прошлись по Греции, затем через море пришли в Малую Азию, вели себя скорее как бандиты, но были ополовинены, одумались и стали тихо себе жить на побережье Средиземного моря. Впрочем, вредя торговле и другим сношениям народов, поскольку Босфор оказался под ними. Их прозвали галатами - вероятно, за полугалльское происхождение.

Не успели отбиться от кельтов, пришли, теперь с востока, сарматы. Скифо-арии, занимавшие Приазовье, почти мирно отошли к Днепру: все-таки родственники пришли. Но сарматы теснили скифов. Это становилось навязчивым. И вместо того чтобы воевать, происходит почти как всегда: часть племени снимается с места и уходит западнее, а другая часть сливается с сарматами, целиком и полностью с ними согласная. Ушедшие образуют так называемую Малую Скифию примерно на юге Молдавии и Одесской области.

Сарматы - это мидийцы, которые хоть и "об-иранились" за время жизни на севере Персии, все же общались на прежнем языке, близком к древнему арийскому. Хотя, как говорит историк А. Абрашкин, Геродот, писавший, что сарматы пользовались скифским языком, но "говорили с ошибками", был прав: сарматы говорили еще и по-персидски, а потому свой родной язык, скорее всего, на самом деле подзабыли. Мидийцы переняли персидский способ сжигания покойников (персы были огнепоклонниками), из-за чего и в Скифии, даже если хоронили в могилах по-скифски, нередко сжигали труп вместе с деревянной гробницей.

Сарматы были только частью большого миграционного потока, который, как доказал В.И. Щербаков, прошел по линии Ашхабад - Астрахань - Азов - Азагария (город чуть выше устья Днепра). По нему двигались крупные племена - аланы (асы) и ваны.

Вернемся к ванам. Донские ваны - те это ваны, что были в Урарту, или не те, - неизвестно, потому что те ваны исчезают с V века до н. э. из Малой Азии и появляются на Черноморском побережье Кавказа. Видимо, движение ванов шло через Закавказье, потому что по пути они оставили много топонимов и даже этнонимов - колхи и сваны в Грузии, город Вани на побережье… Но в III веке о ванах на Кавказе уже не слышно. Они перебрались на свое "законное место" - на Дон. Там-то и произошло все то, что написано в "Эдде". Ваны на Дону звали себя руссами. После всех перипетий, о которых рассказывалось в истории про Асгард В.И. Щербаковым, народ стал зваться еще и роксоланами. Амазонки, всегда занимавшие свое место в Меотии, вероятно, продолжали существование на фоне и того, и другого народов, поскольку, помирившись с ванами, асы восприняли власть Великой богини и не возражали против того, чтобы жрицы проживали своими отдельными колониями, в случае чего помогая при военных конфликтах, поскольку продолжали оставаться хорошими воительницами.

Четыре племени, двигавшиеся к Дону и дальше с востока на запад - язиги, роксоланы, аорсы и аланы - стали доставлять неудобство римлянам. Это были сначала язиги, обосновавшиеся между Днестром и Дунаем в их нижнем течении, а затем и роксоланы. Правда, конница роксоланов после первого успеха, как водится, перепилась и была перебита или рассеяна.

Примерно в середине I в. н. э. язиги двинулись в Паннонию, а их место заняли роксоланы. Но и асы, и ваны неуклонно шли к Балтике и Скандинавии. Ваны, рассредоточившись по землям нынешней Восточной Европы, практически контролировали пространство от Волги до Балтики, а асы с частью ванов пошли в Скандинавию. Южные ваны стали называться антами - вероятно, по арабской транскрипции, по которой ваны звались вантами и вантитами.

Асы, пришедшие в Западную Европу, возможно, возгордились тем, что их стали звать "богами" - Gott, если сказать по-немецки, - и забыли, что у них с ванами-антами "вечная дружба", и направили стопы обратно, только теперь с целью завоевать эти земли. Начали они с прибалтийских ругов (руссов?) и вандалов (ванов?), - все, что записано в скобках, является мнением А. Абрашкина, но, обратившись к Тациту, мы увидим, что у древнего историка было иное мнение. Те и другие отступили со своих земель на Дунай, а готы пошли дальше. Куда? В Причерноморье. Правда, за 80 лет они едва сумели продвинуться до Днепра.

Есть легенда, пересказываемая со слов Иордана, готского летописца VI века, что при переходе через Днепр, когда половина готов преодолела мост, этот мост рухнул, и вторая половина воинства осталась по ту сторону, на правом берегу, и никуда не пошла, а первая половина, которой посчастливилось преодолеть водную преграду, напали на полян (ваны уже "поделились" на полян, древлян и получили другие имена, известные нам со школьной скамьи). Таким образом и произошло разделение готов на западных (вестготы) и восточных (остготы). Полян остготам удалось победить. Тогда они направились на юг и прошли через Тавриду и Боспор Киммерийский к устью реки Кубань.

Вторая половина готов (вестготы) двинулась по Днепру к Черному морю и, повернув на Запад, заняла пространство от Днепра до Дуная…

Самой большой победой готов было завоевание территории нынешней Центральной России и даже некоторых народов Северной России. В числе этих народов были мордва, меря, чудь, а также русские - роги, колды, бубегены, тадзаны (А. Абрашкин считает, что это племя поклонявшихся Даждь-богу, но, помня транскрипции, мы с большой долей вероятности назовем их по-немецки голзатами - тек тевтоны звали древлян, или древнян) и скифы-сколоты. Это была империя Германариха. Но… Ей не суждено было сплотиться и сделаться государством: из Азии налетели гунны.

* * *

Есть две сказки про гуннов - западноевропейская и русская. Чернее характеристик, чем дают гуннам римские авторы, готские историки, особенно Иордан, трудно придумать. Причем это не проклятья, а как бы бесстрастное исследование, которое должен вести историк. Но сколько слышно в нем неистребимой ненависти… Вот, к примеру, характеристика третьего после нашествия вождя гуннов Аттилы, данное Иорданом: "По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутой сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом кожи, он являл все признаки своего происхождения". И это при том, что Иордан писал портрет всего лишь со слов другого автора, жившего в V веке, которому удалось видеть Аттилу "живьем".

Ну, уж что касается остготов, то, надо сказать, им крупно не повезло: германцы (напомним: считается, что готы - это германское племя) строили империю на века, а получилось, как всегда. Едва Германарих вложил в ножны свой доблестный меч, как из-за Волги пришли гунны: а кто тут будет Германарих?..

Первыми проиграли гуннам аланы. И… вошли в состав армии гуннов. Примерно в 370 г. гунны разбили и войско остготов, ведомое самим королем. Бедному Германариху ничего не оставалось делать, как покончить жизнь самоубийством. Есть еще пересказываемая историками легенда о том, что Германарих якобы получил удар мечом в бок от двух братьев казненной Германарихом сестры. Тут происходит, возможно, какая-то неувязка: когда враг наседает, вряд ли бы кто-то стал выяснять личные отношения с обидчиком, тем более предводителем войска... Однако эту неувязку разрешает А. Абрашкин, рассказав, что братья были русы. И эта история с братьями очень показательна: с момента поражения остготов русы (ваны) и аланы воюют на стороне гуннов. И вообще нашествие гуннов весьма неоднозначно. Надо ли было этому племени завоевывать Европу? Надо ли было опустошать столько пространств - от далекой Китайской стены до Западной Европы?.. Вероятнее всего, гунны были угро-финским племенем, а значит, и по прямым родственным связям им было за кого вступиться.

Но родственные связи гуннов - это еще вопрос. Когда остготы избрали нового короля Витимира (Иордан называет его Винитарием) и стали отступать к Бугу, они попали "в объятия" антов, живших там, и получили по заслугам. Но потом Витимир победил и сделал одну мерзость, которая всегда считалась недозволенной: как бы ты ни был зол на соседнего государя, убивать его, да еще казнить - это не по-царски. Смерть князя или короля могла быть лишь случайной, почетной - в битве. Да и то старались взять князя живым, если представлялась возможность. А Витимир казнил Буса с сыновьями (распял их), а заодно поступил точно так же со всеми антскими военачальниками, коих набралось 70 человек. И вот, прослышав об этом, гунны… отправились мстить. На реке Ерак состоялась в 375 г. битва, в которой войско остготов было разгромлено, а Витимир (по-воински) погиб. Надо сказать, что в армии гуннов участвовала и часть остготов, присягнувших завоевателям еще после первых поражений. Может быть, это все же были аланы, не забывшие своего происхождения.

Остготы отступили к Днестру и построили укрепления. Здесь жили, как вы помните, вестготы. Они, объединившись, стали сопротивляться гуннам. Но гунны, заметив, что армии готов не смыкаются и действуют по отдельности, решили испробовать на прочность вестготов. Вестготы, застигнутые врасплох и ни разу до того не встречавшиеся с гуннами в битвах, под ударами всей армии гуннов отступили на Прут, но закрепиться там тоже не успели.

В мгновение армии готов сделались из полурегулярных - обычными бандформированиями. И эти банды попросились во Фракию: они поклялись римлянам, что будут хорошо себя вести! Думая, что покупают замечательных воинов и усиливают империю, римляне согласились сделать вестготов федератами - в Риме существовала такая система, когда целые народы покупались за еду, землю и даже небольшое жалованье - для защиты рубежей. Но переход Прута должен был ознаменоваться полным разоружением вестготов, которые дальше налегке должны были отправиться к местам дислокации. Император Валент ошибся: вестготы непонятным образом остались вооружены и, перейдя реку, рассыпались по империи: их банды наводили ужас на римских жителей. Правда, такому поведению готов способствовало еще и то, что римляне вовремя не приготовили продовольствия: ведь армию необходимо было в первую очередь накормить! Таких ошибок Рим старался никогда больше не делать.

Правительственные войска отправились подавлять приглашенных на свою голову вестготов, а те, в свою очередь, позвали остготов и аланов, а затем, объединившись с теми и другими, нанесли поражение римлянам и при этом убили самого императора.

Новый император Феодосий все-таки успокоил "гостей" и поселил западных готов в Иллирии, а восточных - в Паннонии. Одни аланы, которых у остготов также было много, остались не у дел. Объединившись с вандалами, они совершили громадный переход через всю Европу и в 409 году вторглись в Испанию. Затем под командованием Гейзериха, короля вандалов, объединенные силы вандалов и аланов завоевали Северную Африку. На это ушло десять лет - с 429 по 439 год. Это было далеко не самое первое, но, вероятно, самое успешное в смысле завоеваний вторжение ариев в Западную Европу.

В начале V века гунны беспрепятственно вошли в Паннонию и создали нечто вроде объединения племен, куда вошли даже остготы. Сюда же был перенесен центр гуннской цивилизации, из-за чего вскоре Паннония стала зваться Хунгария (страна гуннских городов: ведь гунны были не кочевниками, а прекрасными строителями, некоторые считают их авторами Великой китайской стены). Уже к 430 году границы Хунгарии распространились до Рейна, а Рим подписал с гуннами договор о дружбе. Теперь на территории Восточной Европы, захватывая часть Балкан, простерлось громадное гуннское государство. Принципы, на которых строилась держава, были поразительно похожи на те, по каким существовала мифическая Третья Русь (древнее государство на территории современной Томской области). Это - равенство наций, веротерпимость, умеренная внутренняя политика. Как пишет А. Абрашкин, она заключалась в том, что "черты их государства - справедливость царей, честность и неподкупность судей, легкие налоги".

Ваны чувствовали себя в стране гуннов "как у себя дома", всячески способствуя деяниям освободителей. Да, гунны были восприняты как освободители!

* * *

Здесь хочется слегка отступить от повествования и привести мнение Владимира Нилова касательно гуннов, готов и кельтов.

Кельты, повторяет Нилов, это племя, которое "нарисовалось" во всех точках Европы прежде всех, потому что выход его (правда, Вл. Нилов считает точкой исхода кельтов Ирак, Иран, Турцию и Южный Кавказ) был прежде всех. Начало четвертого века новой эры ознаменовалось обратным движением кельтов, но шли они к землям, в которых присутствие кельтов было достаточно мощным, а именно - Крым, Причерноморье. В 326 году галл Бренус захватил даже Рим и оставался в нем 6 месяцев (об этом мы уже говорили). Их присутствие, и довольно ощутимое, отмечается на севере Апеннин, в Прибалтике, Скандинавии, на Украине (Галич), в Турции (Галатия). Кельты породнились с испанцами, итальянцами, греками, балканскими народами и, самое для нас важное, со славянами. Севры, северы (как и сербы) - по мнению Вл. Нилова, эти имена выводятся только из кельтского. Кельты распространились по всему Причерноморью, и кимры (киммерийцы), как считает Вл. Нилов, это не кто иной, как кельты. Также он распространяет кельтов и на Север Руси. Правда, следуя логике автора, Галич северный, конечно, соотносится с Галичем южным, а русский город Кимры, и так понятно, с Киммеридой… Кто же тогда были скифы - царские скифы, слившиеся с киммерийцами и давшие им свое имя?

Готов Вл. Нилов выводит не из асов, а из гутонов, автохтонных племен Скандинавии и севера Европы, которые, слившись с германцами, а сами будучи кельтами, осуществили тот самый поход через Крым в Пицунду и Трапезунд в середине III века. Они же потом вторгались в Пафлагонию и Никодимию (в Анатолии). Еще Нилов называет этих кельтов готонами-гетами. Причем подчеркивает, что этот поход кельтов был собственно не обычным походом народа, а только "десантом" молодых людей, пришедших на чужие территории пограбить и обогатиться.

Также Вл. Нилов отказывает в самостоятельном происхождении и гуннам, говоря, что "гунны в древности назывались киммерийцами, т. е. они были местными племенами, а не пришельцами из Азии". Все народы, кроме греков, утверждает Вл. Нилов, от Атлантики до Восточной Европы звали гуннов "вол", "вел". У славян они были известны как волохи, влахи. Отсюда Валахия - древнее имя Молдавии и Румынии к югу от Трансильванских Альп. Но сами валлийцы именуют себя как в древности - кимры. Греки же называли их… кельты!

Таким образом, Вл. Нилов перечеркивает громадный труд Л.Н. Гумилева "Хунну" и "Хунну в Китае". Таким образом, он зачеркивает и великую роль градостроителей ариев по всей Европе. А гунны, как уже сказано, тоже были великолепными строителями…

* * *

Но вернемся к дальнейшим событиям. После смерти Баламбера, а потом Ругила, мудрого политика, объединившего многие народы, к власти в державе гуннов пришел Аттила. Он был племянником Ругила.

В 434 г. Аттила повел армию на Кавказ и подчинил его весь. В 441 г. он вторгся в Византию, на Балканы, завоевал и разорил десятки городов, но Константинополь взять или не решился, или не захотел. В 447 г. он опять совершает набег на Византию, и император Феодосий II заключает с ним унизительный мир, по которому обязуется отдать Аттиле территории южнее Дуная и платить ежегодную дань золотом. Следующим этапом был Рим.

Битва состоялась в 451 г. на Каталаунских полях (место нынешней Франции), в ней погибло с обеих сторон 200 тысяч человек. С гуннами были руги и остготы. Руги занимали государство Ругиланд на юге нынешней Австрии, отделившись незадолго до того от Рима. Вспомним, что А. Абрашкин считает ругов русами… За римлян бились вестготы.

Кажется, в битве никто не выиграл и не проиграл. Предстояли новые сражения. Но Аттила неожиданно скончался во время собственной свадьбы - у него пошла горлом кровь. Слухи об отравлении или каком-то другом способе убийства великого завоевателя кажутся беспочвенными: он уже плохо себя чувствовал и, вероятно, болел открытой формой туберкулеза.

Это произошло в 453 г. Сразу же в гуннской державе началась борьба за власть. Вместе с ругами значительная часть гуннов ушла к Черному морю - на Дунай, на Восток Крыма и в Тамань.

Разброд среди гуннов не привел к спасению Рима. Вандалы привели эскадру к устью Тибра в 455 г. Император Петроний Максим, собравшийся в позорный побег, был остановлен собственной гибелью: с ним расправился народ. Гейзерих занял Рим, лишенный какого бы то ни было предводительства. Вопреки нарицательному смыслу, которое с тех и более ранних пор закрепилось за вандалами, король отдал приказ грабить, но не разрушать и не сжигать великого города. Наоборот, вандалы на каждом шагу следили, чтобы физически не пострадало население, укрывшееся в храмах.

Руги попытались в 469 г. отбить у готов Паннонию, однако у них ничего не вышло. Но в 476 г. Одоакр, ружский король, собрал коалицию племен и завоевал Западную Римскую Империю. Последнему ее императору Ромулу Августу очень не повезло.

Примерно через век из Скандинавии нагрянуло племя лангобардов (длиннобородых) явно негерманского происхождения, поскольку, как пишет Вл. Нилов, ни один народ сам себя не называет длинноволосым, вислоухим или лупоглазым, следовательно, это германское имя есть имя, данное лангобардам чужаками, германцами. Из Паннонии, Норика и Северной Италии начинается переселение живших там народов, а их место занимают лангобарды.

Чтобы завершить тему гуннов, скажем, что находки на юге Сибири дают основания говорить, что гунны изначально племя светловолосых и голубоглазых людей европеоидного типа. Соседствуя с китайцами, они взаимодействовали с людьми такого же типа, относящимися к тохарской группе языков (тоже индоевропейцы). Каким-то образом в китайских правящих династиях возникает титулатура "ван", и это говорит о том, что гунны и тохарцы были близки по языку ванам или включали в себя племена ванов. Имя ванов было столь широко распространено по Европе и Азии, что они оказали влияние, пожалуй, на каждый народ как Европы, так и Азии. Отсюда же тюркский титул "хан" (и даже ханаане). По А. Абрашкину, получается, что хунны (гунны) не кто иной, как арии, практически те же ваны. Тогда приходится признать, что готский историк Иордан, описывая портрет Аттилы, солгал от слова до слова, чего, конечно, быть тоже не может.

Мне кажется, что здесь правы и те, и другие. Известно, что финно-угорская группа народов имеет двоякое происхождение - и европеоидное, и монголоидное. Вероятно, когда-то это был всего лишь союз племен с разной кровью. Подтверждение тому имеется и на Севере Европы: под боком европеоидов финнов (суоми) и сегодня живет монголоидное племя саамов. А недалеко от Кижей есть замечательный Олений остров, на котором имелся (до археологических раскопок, проведенных советскими учеными в 1930-е годы) могильник людей неолита. Мною эта история несколько раз пересказывалась в прежних книгах ("Тайны археологии", "Тайны древних раскопок" и др. - все в соавторстве с археологом, историком и писателем Владимиром Бацалевым). Так вот это древнее кладбище было разбито на две части - южную и северную. В одной части были захоронены люди европейского типа, в другой - похожие на индейцев Америки, то есть не ярко, но все же выраженные монголоиды. Типы захоронений не разнились, то есть, получается, это был могильник или одного большого племени, или союза двух племен с одинаковыми обычаями, образом жизни и смерти, а наиболее вероятно, и языком.

Глава 3

Тацит о германцах

Все же настал момент обратиться к Корнелию Тациту и подробнее поговорить о германцах как таковых. В прошлой главе мы уже затронули тему готов, а также лангобардов, говорили о ругах и некоторых других народах, происхождение которых сегодня понимается вовсе не по Тациту. Соответственно, прежде чем "ругать" Тацита, надо хотя бы знать, что именно он говорит.

Было бы заманчиво привести здесь целиком небольшой очерк Тацита о германцах и Германии, но объем книги не позволяет этого сделать, а потому я при случае стану цитировать лишь самые интересные места из римского историка, остальное же буду вам коротко пересказывать.

Итак, сначала достаточно длинная цитата из Корнелия Тацита, в которой он говорит о Германии, ее местоположении в Европе, и вообще - что откуда взялось.

"1. Германия отделена от галлов, ретов и паннонцев реками Рейном и Дунаем, от сарматов и даков - обоюдной боязнью и горами; все прочие ее части охватывает Океан , омывающий обширные выступы суши и огромной протяженности острова с некоторыми недавно узнанными нами народами и царями, которых нам открыла война. Рейн берет начало на неприступном и крутом кряже Ретийских Альп и, отклонившись на небольшое расстояние к Западу, впадает в Северный Океан . Дунай, изливаясь с отлогой и постепенно повышающейся горной цепи Абнобы, протекает по землям многих народов, пока не прорывается шестью рукавами в Понтийское море; седьмой проток поглощается топями.

2. Что касается германцев, то я склонен считать их исконными жителями этой страны (курсив мой везде. - А.В.), лишь в самой ничтожной мере смешавшимися с прибывшими к ним другими народами и теми переселенцами, которым они оказали гостеприимство, ибо в былое время старавшиеся сменить места обитания передвигались не сухим путем, но на судах, а безбрежный и к тому же, я бы сказал, исполненный враждебности Океан редко посещается кораблями из нашего мира. Да и кто, не говоря уже об опасности плавания по грозному и неизвестному морю, покинув Азию, или Африку, или Италию, стал бы устремляться в Германию с ее неприютной землей и суровым небом, безрадостную для обитания и для взора, кроме тех, кому она родина?

В древних песнопениях, - а германцам известен только один этот вид повествования о былом и только такие анналы, - они славят порожденного землей бога Туистона. Его сын Манн - прародитель и праотец их народа; Манну они приписывают трех сыновей, по именам которых обитающие близ Океана прозываются ингевонами, посередине - гермионами, все прочие - истевонами. Но поскольку старина всегда доставляет простор для всяческих домыслов, некоторые утверждают, что у бога было большее число сыновей, откуда и большее число наименований народов, каковы марсы, гамбривии, свебы, вандилии, и что эти имена подлинные и древние. Напротив, слово Германия - новое и недавно вошедшее в обиход, ибо те, кто первыми переправились через Рейн и прогнали галлов, ныне известные под именем тунгров, тогда прозывались германцами. Таким образом, наименование племени постепенно возобладало и распространилось на весь народ; вначале все из страха обозначали его по имени победителей, а затем, после того как это название укоренилось, он и сам стал называть себя германцами.

3. Говорят, что Геркулес побывал и у них, и, собираясь сразиться, они славят его как мужа, с которым никому не сравняться в отваге. Есть у них и такие заклятия, возглашением которых, называемым ими "бардит", они распаляют боевой пыл, и по его звучанию судят о том, каков будет исход предстоящей битвы; ведь они устрашают врага или, напротив, сами трепещут пред ним, смотря по тому, как звучит песнь их войска, причем принимают в расчет не столько голоса воинов, сколько показали ли они себя единодушными в доблести. Стремятся же они больше всего к резкости звука и к попеременному нарастанию и затуханию гула и при этом ко ртам приближают щиты, дабы голоса, отразившись от них, набирались силы и обретали полнозвучность и мощь. Иные считают также, что, занесенный в этот Океан во время своего знаменитого, долгого и баснословного странствия, посетил земли Германии и Одиссей, и что расположенный на берегу Рейна и доныне обитаемый город Асцибургий был основан и наречен им же; ведь некогда в этом месте обнаружили посвященный Одиссею алтарь и на нем, кроме того, имя Лаэрта, его отца; да и некоторые памятники и могилы с начертанными на них греческими письменами и посейчас существуют на границах Германии с Рецией . Я не собираюсь ни подкреплять доказательствами это суждение, ни утверждать обратное. Пусть каждый в меру своего разумения примет его на веру или отвергнет.

4. Сам я присоединяюсь к мнению тех, кто полагает, что населяющие Германию племена, никогда не подвергавшиеся смешению через браки с какими-либо иноплеменниками, искони составляют особый, сохранивший изначальную чистоту и лишь на себя самого похожий народ. Отсюда, несмотря на такое число людей, всем им присущ тот же облик: жесткие голубые глаза, русые волосы, рослые тела, способные только к кратковременному усилию; вместе с тем им не хватает терпения, чтобы упорно и напряженно трудиться, и они совсем не выносят жажды и зноя, тогда как непогода и почва приучили их легко претерпевать холод и голод.

5. Хотя страна кое-где и различается с виду, все же в целом она ужасает и отвращает своими лесами и топями; наиболее влажная она с той стороны, где смотрит на Галлию, и наиболее открыта для ветров там, где обращена к Норику и Паннонии; в общем достаточно плодородная, она непригодна для плодовых деревьев; мелкого скота в ней великое множество, но по большей части он малорослый. Да и быки лишены обычно венчающего их головы горделивого украшения, но германцы радуются обилию своих стад, и они - единственное и самое любимое их достояние. В золоте и серебре боги им отказали, не знаю, из благосклонности к ним или во гневе на них. Однако я не решусь утверждать, что в Германии не существует ни одной золотоносной или сереброносной жилы; ведь кто там их разыскивал? Германцы столь же мало заботятся об обладании золотом и серебром, как и об употреблении их в своем обиходе. У них можно увидеть полученные в дар их послами и вождями серебряные сосуды, но дорожат они ими не больше, чем вылепленными из глины; впрочем, ближайшие к нам знают цену золоту и серебру из-за применения их в торговле и разбираются в некоторых наших монетах, отдавая иным из них предпочтение; что касается обитателей внутренних областей, то, живя в простоте и на старый лад, они ограничиваются меновою торговлей. Германцы принимают в уплату лишь известные с давних пор деньги старинной чеканки, те, что с зазубренными краями, и такие, на которых изображена колесница с парной упряжкой. Серебро они берут гораздо охотнее, нежели золото, но не из-за того, что питают к нему пристрастие, а потому, что покупающим простой и дешевый товар легче и удобнее рассчитываться серебряными монетами.

6. Да и железо, судя по изготовляемому ими оружию, у них не в избытке. Редко кто пользуется мечами и пиками большого размера; они имеют при себе копья, или, как сами называют их на своем языке, фрамеи, с узкими и короткими наконечниками, однако настолько острыми и удобными в бою, что тем же оружием, в зависимости от обстоятельств, они сражаются как издали, так и в рукопашной схватке. И всадник также довольствуется щитом и фрамеей, тогда как пешие, кроме того, мечут дротики, которых у каждого несколько, и они бросают их поразительно далеко, совсем нагие или прикрытые только легким плащом. У них не заметно ни малейшего стремления щегольнуть убранством, и только щиты они расписывают яркими красками. Лишь у немногих панцири, только у одного-другого металлический или кожаный шлем. Их кони не отличаются ни красотой, ни резвостью. И их не обучают делать повороты в любую сторону, как это принято у нас: их гонят либо прямо вперед, либо с уклоном вправо, образуя настолько замкнутый круг, чтобы ни один всадник не оказался последним. И вообще говоря, их сила больше в пехоте; по этой причине они и сражаются вперемешку; пешие, которых они для этого отбирают из всего войска и ставят впереди боевого порядка, так стремительны и подвижны, что не уступают в быстроте всадникам и действуют сообща с ними в конном сражении. Установлена и численность этих пеших: от каждого округа по сотне; этим словом они между собою и называют их, и то, что ранее было численным обозначением, ныне - почетное наименование. Боевой порядок они строят клиньями. Податься назад, чтобы затем снова броситься на врага, - считается у них воинскою сметливостью, а не следствием страха. Тела своих они уносят с собою, даже потерпев поражение. Бросить щит - величайший позор, и подвергшемуся такому бесчестию возбраняется присутствовать на священнодействиях и появляться в народном собрании, и многие, сохранив жизнь в войнах, покончили со своим бесславием, накинув на себя петлю.

7. Царей они выбирают из наиболее знатных, вождей - из наиболее доблестных. Но и цари не обладают у них безграничным и безраздельным могуществом, и вожди начальствуют над ними, скорее увлекая примером и вызывая их восхищение, если они решительны, если выдаются достоинствами, если сражаются всегда впереди, чем наделенные подлинной властью. Впрочем, ни карать смертью, ни налагать оковы, ни даже подвергать бичеванию не дозволено никому, кроме жрецов, да и они делают это как бы не в наказание и не по распоряжению вождя, а якобы по повелению бога, который, как они верят, присутствует среди сражающихся. И они берут с собой в битву некоторые извлеченные из священных рощ изображения и святыни; но больше всего побуждает их к храбрости то, что конные отряды и боевые клинья составляются у них не по прихоти обстоятельств и не представляют собою случайных скопищ, но состоят из связанных семейными узами и кровным родством; к тому же их близкие находятся рядом с ними, так что им слышны вопли женщин и плач младенцев, и для каждого эти свидетели - самое святое, что у него есть, и их похвала дороже всякой другой; к матерям, к женам несут они свои раны, и те не страшатся считать и осматривать их, и они же доставляют им, дерущимся с неприятелем, пищу и ободрение.

8. Как рассказывают, неоднократно бывало, что их уже дрогнувшему и пришедшему в смятение войску не давали рассеяться женщины, неотступно молившие, ударяя себя в обнаженную грудь, не обрекать их на плен, мысль о котором, сколь бы его ни страшились для себя воины, для германцев еще нестерпимее, когда дело идет об их женах. Вот почему прочнее всего удерживаются в повиновении племена, которым было предъявлено требование выдать в числе заложников также девушек знатного происхождения. Ведь германцы считают, что в женщинах есть нечто священное и что им присущ пророческий дар, и они не оставляют без внимания подаваемые ими советы и не пренебрегают их прорицаниями. В правление божественного Веспасиана мы видели среди них Веледу, долгое время почитавшуюся большинством как божество; да и в древности они поклонялись Альбруне и многим другим, и отнюдь не из лести и не для того, чтобы впоследствии сделать из них богинь.

9. Из богов они больше всего чтят Меркурия и считают должным приносить ему по известным дням в жертву также людей. Геркулеса и Марса они умилостивляют закланиями обрекаемых им в жертву животных. Часть свебов совершает жертвоприношения и Изиде; в чем причина и каково происхождение этого чужестранного священнодействия, я не мог в достаточной мере выяснить, но, поскольку их святыня изображена в виде либурны, этот культ, надо полагать, завезен к ним извне. Впрочем, они находят, что вследствие величия небожителей богов невозможно ни заключить внутри стен, ни придать им какие-либо черты сходства с человеческим обликом. И они посвящают им дубравы и рощи и нарекают их именами богов; и эти святилища отмечены только их благочестием.

10. Нет никого, кто был бы проникнут такою же верою в приметы и гадания с помощью жребия, как они. Вынимают же они жребий безо всяких затей. Срубленную с плодового дерева ветку они нарезают плашками и, нанеся на них особые знаки, высыпают затем, как придется, на белоснежную ткань. После этого, если гадание производится в общественных целях, жрец племени, если частным образом, - глава семьи, вознеся молитвы богам и устремив взор в небо, трижды вынимает по одной плашке и толкует предрекаемое в соответствии с выскобленными на них заранее знаками. Если оно сулит неудачу, повторный запрос о том же предмете в течение этого дня возбраняется, если, напротив, благоприятно, необходимо, чтобы предреченное, сверх того, было подтверждено и птицегаданием. Ведь и здесь также принято отыскивать предвещания по голосам и полету птиц; но лишь у германцев в обыкновении обращаться за предсказаниями и знамениями также к коням. Принадлежа всему племени, они выращиваются в тех же священных дубравах и рощах, ослепительно белые и не понуждаемые к каким-либо работам земного свойства; запряженных в священную колесницу, их сопровождают жрец с царем или вождем племени и наблюдают за их ржаньем и фырканьем. И никакому предзнаменованию нет большей веры, чем этому, и не только у простого народа, но и между знатными и между жрецами, которые считают себя служителями, а коней - посредниками богов. Существует у них и другой способ изыскивать для себя знамения, к которому они прибегают, когда хотят предузнать исход тяжелой войны. В этом случае они сталкивают в единоборстве захваченного ими в любых обстоятельствах пленника из числа тех, с кем ведется война, с каким-нибудь избранным ради этого соплеменником, и те сражаются, каждый применяя отечественное оружие. Победа того или иного воспринимается ими как предуказание будущего.

11. О делах менее важных совещаются их старейшины, о более значительных - все; впрочем, старейшины заранее обсуждают и такие дела, решение которых принадлежит только народу. Если не происходит чего-либо случайного и внезапного, они собираются в определенные дни, или когда луна только что народилась, или в полнолуние, ибо считают эту пору наиболее благоприятствующей началу рассмотрения дел. Счет времени они ведут не на дни, как мы, а на ночи. Таким обозначением сроков они пользуются, принимая постановления и вступая в договоры друг с другом; им представляется, будто ночь приводит за собой день. Но из их свободы проистекает существенная помеха, состоящая в том, что они сходятся не все вместе и не так, как те, кто повинуется приказанию, и из-за медлительности, с какою они прибывают, попусту тратится день, другой, а порою и третий. Когда толпа сочтет, что пора начинать, они рассаживаются вооруженными. Жрецы велят им соблюдать тишину, располагая при этом правом наказывать непокорных. Затем выслушиваются царь и старейшины в зависимости от их возраста, в зависимости от знатности, в зависимости от боевой славы, в зависимости от красноречия, больше воздействуя убеждением, чем располагая властью приказывать. Если их предложения не встречают сочувствия, участники собрания шумно их отвергают; если, напротив, нравятся, - раскачивают поднятые вверх фрамеи: ведь воздать похвалу оружием, на их взгляд, - самый почетный вид одобрения…"

Здесь я вынужден прервать Тацита, ибо он стал вдаваться в такие подробности, которые лучше прочесть на досуге, раскрыв томик этого уважаемого автора. Но уже всего сказанного за глаза хватит для того, чтобы сделать какие-то выводы.

Повторив примерно речь Ильи Мельникова, учителя истории из фильма "Доживем до понедельника", можно сказать следующее. Мы часто говорим: Гоголь не додумался, Герцен не учел, Толстой недопонял… Так и у современных историков, видимо, возникло убеждение, что Тацит, говоря о германцах, причем современных ему германцах, ничего в этом вопросе не понимает. Зачем он говорит, что они жили здесь всегда? Неужели он не знает, что это индо-иранцы, которые появились на севере Европы не так уж и давно? Ведь это, в основном, те самые асы, которые всего несколько веков назад пришли сюда из Приазовья и Причерноморья. Почему он считает, что никто бы на эту мрачную землю не польстился, кроме самих германцев?.. Асы же польстились!.. Не забудем, что все они в свое время пришли с Севера, и Север остался в их сознании как благословенная страна…

Но не все так просто, и Тацит не первоклассник, которого следует обучать азам. Кстати сказать, "аз" и "ас" - это скорее всего одно и то же слово, заодно еще раз доказывающее родственные связи между асами и ванами древности. Стуча себя в грудь, человек звался асом, а окружающими, да и самим человеком это слово воспринималось как местоимение "я". Потому и в древнерусском "аз" - это местоимение "я". "Азы" - это переносный смысл, а я говорю о подлинном смысле слова. Причем, если копнуть глубже, непременно вспомнится, что Асгард (Город богов) - имя, состоящее из двух слов: город (гард) и бог (ас). Обратимся к собственному имени готов (Gott): это тоже бог ("О, майн гот!"). У ванов - то же самое: бог Ван. Позднейшее Herr у германцев - вероятно, не столько "господин", сколько тоже "бог" (мы тоже произносим "Господь" - слово, от которого произошел "господин"). А "господин" у германцев - это царь, кёниг, конунг (в зависимости от племени звучание этого слова меняется, но суть остается). А что такое кёниг, кониг? Вспомним русское слово, очень схожее с германским: конник. Мы только что прочли у Тацита, что коней, которых германцы выгуливали в своих священных рощах, они не запрягали ни для каких хозяйственных дел, кроме как для того, чтобы возить в колеснице царя, вождя, жреца. Это и есть конник, господин - тот, которому положено тем или иным способом ездить на коне, остальные члены племени рангом гораздо ниже - это пешие воины. И не потому пехота шла впереди конницы, что она подвижнее, а потому, что пехота, простые воины, обязана была не только защищать свою землю, но и столь же обязана защищать своего господина, конника (конников, которыми были, надо понимать, самые знатные, самые заслуженные, то есть вожди, позже - рыцари, но тогда, впрочем, воинский строй уже изменился).

Вернемся к утверждению Тацита о том, что "германцы жили здесь искони", то есть о том, что они автохтоны той местности, где примерно и по сей день проживают. Припомним, что римский автор особо подчеркивает, что германцы практически не признают смешанных браков и потому сохраняют свои племена, то есть свой генотип, исключительно в том виде, каким он был и в древности. К сожалению или к счастью, но прошло с тех пор почти две тысячи лет, нынешние германцы совсем не против смешанных браков, но все же генотип тех прежних германцев еще очень проявляет себя. Именно на нем, этом генотипе, и построили свое существование нацисты Третьего Рейха, о котором нам еще придется говорить.

Также вспомним, что германцы, по Тациту, не выносят зноя и жажды, но зато хорошо приспособлены к суровому климату своей страны (сказано: холод и голод). Эта деталь настолько важна в нашем понимании того, кто есть кто, что ее трудно переоценить. Она стоит, пожалуй, сотни артефактов, доказывающих обратное.

В.И. Щербаков нашел Асгард там, где, в общем-то, не ожидал, хотя теоретически догадывался, что он где-то далеко на юге. Да, там вроде бы все именно так, как написано в "Эдде". И пантеон богов, Валгалла, и много иных признаков. Даже комнаты с драгоценными дарами, которых уже нет, но которые замуровывались по мере того, как были заполнены под завязку... Единственное, чего В.И. Щербаков и археологи, работавшие на раскопе, не нашли в Асгарде, - это германского духа, которым там не пахнет. А это значит, что не шли будущие германцы с основным потоком ариев на юг, не оседали в окрестностях Асгарда. Или есть иная причина, которую постараемся осветить на данных страницах. Например: если германцы по языку арии, это вовсе не означает, что они арии по крови. Именно это и говорит Тацит еще в I веке. Впрочем, сразу утверждать о крови рано, и возможен очень простой вариант, относящийся еще к временам исхода с Обской губы. Он заключается в том, что не все арии, покинув уральский Аркаим (название современное, хотя и схоже с арийским), пошли на юг, а часть из них еще тогда, в незапамятные времена, отправилась на Запад и осела там, где до ариев уже пребывали кельты. Произнося "незапамятные времена", я не использую так называемой фигуры речи: это на самом деле времена незапамятные. Потому что, по оценкам исследователей, уральская Страна городов (кроме Аркаима там откопаны еще городов двадцать) существовала от четырех до двенадцати тысяч лет назад, и более точно оценить возраст исхода ариев из Аркаима современными методами не представляется возможным.

Могло быть два варианта развития событий на территории германцев в Европе. Первый вариант: германцы пришли сюда давным-давно, почти тогда же, когда пришли кельты, и все это время лишь частично смешивались с кельтами, потому что до самых средних веков сохранили в неприкосновенности свое арийское "я", вместе с языком и обычаями (обычаи были сохранены в меньшей мере, чем язык). Второй вариант: под влиянием большого числа племен асов (будущих германцев), обладавших единой культурой и единым языком, значительная часть автохтонов-кельтов, поначалу хорошо смешавшись с ариями и переняв язык (свой же почти забыла), вдруг осознала свою "самость" и обособилась, прервав собственную ассимиляцию и выработав строгие законы, охраняющие племена теперь уже германцев от полного растворения в пришельцах. Особым условием кельты-германцы поставили сами себе сохранение собственных законов и обычаев.

Как видите, варианты исключают один другой, и тем более не предполагается никаких промежуточных. Кроме одного: по второму варианту часть ариев, превратившаяся потом в германцев, не должна была отсиживаться между Волгой и Доном: она скорее всего первой покинула Меотиду, и этот первый поток асов (а может, ванов?) был достаточно мощным, чтобы заселить, и немедленно, те большие территории, что заняли германцы в Европе, а также чтобы завоевать и ассимилировать в себе кельтские племена, проживавшие и по Балтике, и по побережью Северного моря. Возможно, и в Скандинавии. Этот второй вариант гораздо реальнее и предпочтительнее, чем первый, ибо за много тысячелетий германцы вынуждены были бы развиваться сами по себе, а азиатские арии (по имени асов назван целый континент: Азия) - сами по себе. Тогда пришедшие в Европу асы могли бы не найти вовсе никакого родства с германцами: это был бы уже совсем чужой асам народ.

Единственное, в чем может быть не прав Тацит, - это в утверждении, что германцы исконно существовали на этих землях, как таковые, и если смешивались с пришельцами, то весьма незначительно. Наоборот: кельты, как я уже говорил, интенсивно смешались с первыми ариями, превратившись в германцев, а уж потом стали хранить свою "самость".

А еще в пользу второго варианта говорит многое из того, о чем сказал в приведенном отрывке Тацит. Верования и суеверия германцев очень уж похожи на кельтские - обожествление рощ, лугов, ручьев и топей, всевозможные гадания с далеко идущими последствиями и т. д. Известно, что кельтские друиды - самые изощренные жрецы и гадальщики. И деревья, а уж тем более рощи, играли в судьбе кельтов очень не последнюю роль.

Таким образом, даже по Тациту, говорящему о том же без обиняков, получается, что германцы - это смесь древних ариев и кельтов. От ариев у них язык, от кельтов - в основном обычаи.

Еще один немаловажный момент: если бы германцы пришли в Европу с первой волной, во времена войны тевтонов и кимвров с кельтами и римлянами и даже двумя веками позже (во времена Тацита), они не имели бы священных лошадей: в лесах и топях лошадь не столь уж необходима, как степному кочевнику. Вспомним, что колесница, запряженная лошадьми, появилась даже у самых цивилизованных народов - в Египте и Азии - лишь во втором тысячелетии, а точнее - во второй половине второго тысячелетия до новой эры. То, что в 1300-х гг. до н. э. Тутанхамон разъезжал на золоченой колеснице, скорее диковина, чем правило. У германцев есть и кони, и конники, и колесницы, но все это у них - тоже большая редкость, говорит Тацит, а значит, время исхода будущих германцев из Меотиды - не позже 1300-х гг. до н. э. Но скорее всего, и не раньше. Таким образом, не потеряв почти ничего и вобрав в себя кельтов побережий и лесов, тевтоны дождались прихода большой волны своих языковых родственников асов, которые по крови сделались им родственниками лишь наполовину.

Не родством ли с кельтами объясняется тот факт, что тевтоны и кимвры стали настойчиво завоевывать именно не земли, а народы кельтов - и бойев, и скордисков, и нориков, и гельветов, и амбронов? Гельветов и амбронов они сумели вовлечь в свой малопонятный поход, предпринятый по всей Западной Европе, но игнорировавший, будто нарочно, Рим как таковой.

Это также объяснимо: разойдясь с вновь пришедшими асами, ставшими потом готами, в обычаях, германцы вдруг осознали, что асов слишком много. Не это ли послужило достаточным толчком к тому, чтобы собрать под германское крыло все кельтские народы? Они опасались не Рима, а воинствующих бывших родственников-асов. И, кстати сказать, были абсолютно правы: пройдет немного времени, и готский поток хлынет на Европу - сначала на ничего не подозревавших ванов на Востоке, а потом, как мы видели в предыдущей главе, дойдет очередь и до Рима.

Весьма любопытна историческая работа замечательного писателя Алеся Кожедуба по исследованию происхождения белорусов: "Река воды живой. История белорусского этноса" (Волки на Мугуне. М., "Советский писатель", 2000 г.). А. Кожедуб также утверждает, что "белорусы жили здесь всегда". Имеются в виду, конечно, предки белорусов, и в основном это дреговичи, происхождение которых столь же темно, как и происхождение германцев. Позволю себе высказать крамольную мысль: а не шли ли ваны-дреговичи вместе с асами-германцами в той, первой волне ариев, стремящейся в Европу? Ведь обратите внимание: дреговичи, как и германцы, заняли земли, покрытые не только лесами, рощами и пущами, но и непроходимыми топями!.. Потом возникли балты, кривичи, и только угро-финны также жили по соседству с дреговичами практически всегда, то есть являлись автохтонами тех земель.

Но вернемся к германцам по Тациту. Из последующего текста можно вывести любопытную информацию. Например, такую: для германцев, разбитых на дружины, каждую из которых возглавлял вождь, было позором остаться в бою живым, если вождь пал; предателей и перебежчиков они вешали на деревьях, а трусов и по-иному оплошавших в бою - топили в болоте, заваливая сверху валежником (преступление и злодеяние, таким образом, наказывалось прилюдно, а позор и пороки - наоборот, скрывались); германца, отличившегося доблестью, почитали не только в своем племени, но и у соседних народов, а иногда он мог даже одним своим словом предотвратить не только малую, но и большую войну (вспомним, что друиды также могли остановить кровопролитие, только появившись между противоборствующими сторонами, - это явно кельтская черта); если община очень долго живет в мире, то есть, по словам Тацита, закосневает, то воины-юноши отправляются в другие народы, чтобы воевать за них: "гораздо труднее убедить их распахать поле и ждать целый год урожая, чем склонить сразиться с врагом и претерпеть раны", то есть поту и труду (это считалось "леностью и малодушием") германцы предпочитали кровь. Впрочем, когда не было войн, германцы много охотились, таким образом добывая себе пищу. Весьма в почете у них подарки от соседних племен - это и оружие, и украшения (только почетные), "а теперь мы научили их принимать и деньги".

Весьма важным для нашего понимания германцев, как не совсем ариев, а еще и кельтов, является утверждение Тацита о том, что они не любят жить в городах. И даже сам германский поселок устроен так, что все жилища его стоят в беспорядке и подальше друг от друга: "каждый оставляет вокруг своего дома обширный участок, то ли чтобы обезопасить себя от пожара, если загорится сосед, то ли из-за неумения строиться". Все, что они строят, они строят "не из камня и черепицы, а из дерева, почти не отделывая его и не заботясь о внешнем виде строения и о том, чтобы на него приятно было смотреть".

"17. Верхняя одежда у всех - короткий плащ, застегнутый пряжкой, а если ее нет, то шипом. Ничем другим не прикрытые, они проводят целые дни у разожженного в очаге огня. Наиболее богатые отличаются тем, что, помимо плаща, на них есть и другая одежда, но не развевающаяся, как у сарматов или парфян, а узкая и плотно облегающая тело. Носят они и шкуры диких зверей, те, что обитают у берегов реки, - какие придется, те, что вдалеке от них, - с выбором, поскольку у них нет доставляемой торговлей одежды. Последние убивают зверей с разбором и по снятии шерсти нашивают на кожи куски меха животных, порождаемых внешним Океаном или неведомым морем. Одежда у женщин не иная, чем у мужчин, разве что женщины чаще облачаются в льняные накидки, которые они расцвечивают пурпурною краской, и с плеч у них не спускаются рукава, так что их руки обнажены сверху донизу, как открыта и часть груди возле них.

18. Тем не менее, браки у них соблюдаются в строгости, и ни одна сторона их нравов не заслуживает такой похвалы, как эта. Ведь они почти единственные из варваров довольствуются, за очень немногими исключениями, одною женой, а если кто и имеет по несколько жен, то его побуждает к этому не любострастие, а занимаемое им видное положение. Приданое предлагает не жена мужу, а муж жене. При этом присутствуют ее родственники и близкие и осматривают его подарки; и недопустимо, чтобы эти подарки состояли из женских украшений и уборов для новобрачной, но то должны быть быки, взнузданный конь и щит с фрамеей и мечом. За эти подарки он получает жену, да и она взамен отдаривает мужа каким-либо оружием; в их глазах это наиболее прочные узы, это - священные таинства, это - боги супружества. И чтобы женщина не считала себя непричастной к помыслам о доблестных подвигах, непричастной к превратностям войн, все, знаменующее собою ее вступление в брак, напоминает о том, что отныне она призвана разделять труды и опасности мужа и в мирное время и в битве, претерпевать то же и отваживаться на то же, что он; это возвещает ей запряжка быков, это конь наготове, это - врученное ей оружие. Так подобает жить, так подобает погибнуть; она получает то, что в целости и сохранности отдаст сыновьям, что впоследствии получат ее невестки и что будет отдано, в свою очередь, ее внукам.

19. Так ограждается их целомудрие, и они живут, не зная порождаемых зрелищами соблазнов, не развращаемые обольщениями пиров. Тайна письма равно неведома и мужчинам, и женщинам. У столь многолюдного народа прелюбодеяния крайне редки; наказывать их дозволяется незамедлительно и самим мужьям: обрезав изменнице волосы и раздев донага, муж в присутствии родственников выбрасывает ее из своего дома и, настегивая бичом, гонит по всей деревне; и сколь бы красивой, молодой и богатой она ни была, ей больше не найти нового мужа. Ибо пороки там ни для кого не смешны, и развращать и быть развращаемым не называется у них - идти в ногу с веком. Но еще лучше обстоит с этим у тех племен, где берут замуж лишь девственниц и где, дав обет супружеской верности, они окончательно утрачивают надежду на возможность повторного вступления в брак. Так они обретают мужа, одного навеки, как одно у них тело и одна жизнь, дабы впредь они не думали ни о ком, кроме него, дабы вожделели только к нему, дабы любили в нем не столько мужа, сколько супружество. Ограничивать число детей или умерщвлять кого-либо из родившихся после смерти отца считается среди них постыдным, и добрые нравы имеют там бoльшую силу, чем хорошие законы где-либо в другом месте.

20. В любом доме растут они голые и грязные, а вырастают с таким телосложением и таким станом, которые приводят нас в изумление. Мать сама выкармливает грудью рожденных ею детей, и их не отдают на попечение служанкам и кормилицам. Господа воспитываются в такой же простоте, как рабы, и долгие годы в этом отношении между ними нет никакого различия: они живут среди тех же домашних животных, на той же земле, пока возраст не отделит свободнорожденных, пока их доблесть не получит признания. Юноши поздно познают женщин, и от этого их мужская сила сохраняется нерастраченной: не торопятся они отдать замуж и девушек, и у них та же юная свежесть, похожий рост. И сочетаются они браком столь же крепкие и столь же здоровые, как их мужья, и сила родителей передается детям. К сыновьям сестер они относятся не иначе, чем к своим собственным. Больше того, некоторые считают такие кровные узы и более священными, и более тесными и предпочитают брать заложниками племянников, находя, что в этом случае воля сковывается более прочными обязательствами и они охватывают более широкий круг родичей. Однако наследниками и преемниками умершего могут быть лишь его дети; завещания у них неизвестны. Если он не оставил после себя детей, то его имущество переходит во владение тех, кто по степени родства ему ближе всего - к братьям, к дядьям по отцу, дядьям по матери. И чем больше родственников, чем обильнее свойственники, тем бoльшим вниманием окружена старость; а бездетность у них совсем не в чести.

21. Разделять ненависть отца и сородичей к их врагам и приязнь к тем, с кем они в дружбе, - непреложное правило; впрочем, они не закосневают в непримиримости; ведь даже человекоубийство у них искупается определенным количеством быков и овец, и возмещение за него получает весь род, что идет на пользу и всей общине, так как при безграничной свободе междоусобия особенно пагубны.

Не существует другого народа, который с такой же охотою затевал бы пирушки и был бы столь же гостеприимен. Отказать кому-нибудь в крове, на их взгляд, - нечестие, и каждый старается попотчевать гостя в меру своего достатка. А когда всем его припасам приходит конец, тот, кто только что был хозяином, указывает, где им окажут радушный прием, и вместе со своим гостем направляется к ближайшему дому, куда они и заходят без приглашения. Но это несущественно: их обоих принимают с одинаковою сердечностью. Подчиняясь законам гостеприимства, никто не делает различия между знакомым и незнакомым. Если кто, уходя, попросит приглянувшуюся ему вещь, ее, по обычаю, тотчас же вручают ему. Впрочем, с такою же легкостью дозволяется попросить что-нибудь взамен отданного. Они радуются подаркам; не считая своим должником того, кого одарили, они и себя не считают обязанными за то, что ими получено…"

Интересно далее то, что Тацит говорит о том, как едят и пьют германцы. Например, то, что "у каждого свое отдельное место и свой собственный стол". И еще: "Беспробудно пить день и ночь ни для кого не постыдно. Частые ссоры, неизбежные среди предающихся пьянству, редко когда ограничиваются словесною перебранкой и чаще всего завершаются смертоубийством или нанесением ран. Но по большей части на пиршествах они толкуют и о примирении враждующих между собою, о заключении браков, о выдвижении вождей, наконец о мире и о войне, полагая, что ни в какое другое время душа не бывает столь же расположена к откровенности и никогда так не воспламеняется для помыслов о великом". Впрочем, что и впрямь очень интересно, на другой день германцы собираются опять и уже трезвые обсуждают те же вопросы, закрепляя договоренности, находясь в полной вменяемости. Напиток у них не вино, а ячменный или пшеничный отвар, "превращенный посредством брожения в подобие вина" (слово "пиво" Тациту, как видите, не знакомо). "Пища у них простая: дикорастущие плоды, свежая дичина, свернувшееся молоко, и насыщаются они ею безо всяких затей и приправ".

Дальше Тацит рассказывает о германских игрищах, или соревнованиях, где соревнуются, конечно же, только юноши и вполне здоровые молодые люди. Нельзя сказать, чтобы эти игры напоминали нечто вроде Олимпийских, хотя принцип, в какой-то степени, тот же. Однако германцы "заигрывались" до того, что могли предложить и самого себя в качестве ставки, а проиграв, попадали в самое настоящее рабство. Потом следует пассаж, когда римлянин описывает уж очень идеальные отношения между господами и рабами, чего, конечно же, не было. Надо вообще учитывать, что сочинение Тацита имеет целью еще и попенять римлянам по всем темам, что подняты им в очерке о германцах, так что иногда, возможно, он говорит что-то и для красного словца, то есть намеренно искажая действительное положение дел у германцев - лишь бы выставить римлян в невыгодном свете. Впрочем, многие утверждения Тацита подтверждают и Юлий Цезарь, и Плиний Старший… А сведения о том, что "ростовщичество германцам неизвестно", хоть и не имеет конкретного подтверждения у других авторов, похоже на правду. Другое дело, что он поднимает этот вопрос не раз - например, еще в "Анналах".

То же касается описания им германских погребальных обрядов: он негласно сравнивает их с римскими, отдавая предпочтения первым. Здесь звучит даже нечто вроде назидания: "Женщинам приличествует оплакивать, мужчинам - помнить".

Наконец мы доходим до тех параграфов очерка, которые описывают самое интересное для нас: территориальное распределение племен, причем не только в землях нынешней Германии, но гораздо более широкое. Из сообщения Тацита мы узнаем, что, оказывается, в области Бойгем (земле кельтов-бойев, с которыми мы сталкивались, говоря о тевтонах-кимврах) "обитают… ныне совсем другие". То есть когда кимвры выгнали бойев из области Герцинского леса, те обратно так и не вернулись. Кто же обитает во времена Тацита в этой земле между Герцинским лесом, реками Рейн и Юра (Тацит называет ее Меном)? Оказывается, германское племя маркоманы.

В Паннонии живут арависки, часть которых под именем осы живет в Германии. Тацит заявляет сразу, что не знает, кто из них от кого откололся и кто кого покинул: он просто констатирует факт. Далее идет весьма интересный пассаж с характеристикой кельтов и германцев одновременно: "Треверы и нервии притязают на германское происхождение и, больше того, тщеславятся им, как будто похвальба подобным родством может избавить их от сходства с галлами и присущей тем вялости". И дальше: "Берег Рейна заселяют несомненно германские племена - вангионы, трибоки, неметы. И даже убии, хотя они и удостоились стать римской колонией и охотнее именуют себя агриппинцами по имени основательницы ее, не стыдятся своего германского происхождения; вторгшись ранее в Галлию, они были размещены ради испытания их преданности на самом берегу Рейна, впрочем, не для того чтобы пребывать под нашим надзором, но чтобы отражать неприятеля".

Вы видите, что, рассказывая про убиев, Тацит подтверждает тот самый принцип федератизма, применяемый к пришельцам или завоеванным народам, который был достаточно широко распространен в Римской империи: либо перед границей, либо непосредственно за границей империи римляне желали иметь и имели "буфер" из варваров, который принимал на себя первый удар неприятеля, которого не ожидаешь (а таковых было много). Более того: варвары всех мастей так изрядно вредили Риму, что империя изобрела еще один вариант защиты - так называемый лимес, который можно условно сравнить с русской засечной оборонительной полосой, которая успешно "работала" даже в XVI-XVII вв. Лимес представлял собою длинный каскад сооружений вдоль всей границы империи, состоящий из рвов, валов и периодически возвышавшихся крепостей. Это была, конечно, не Великая китайская стена, но часть валов (рвы, конечно, затянулись, а валы сохранились) имеется на подробных картах и по сей день. Правда, некоторые авторы находят, что громадной протяженности вал, имеющийся на территории Украины, это и есть часть римского лимеса, но тогда нас ждет великое разочарование: выходит, вся тщательно записанная история Римской империи записана неправильно, и что скифы или киммерийцы тоже входили в Римскую империю в качестве ее официальных народов. Или валам гораздо больше лет, чем думается самыми смелыми историками.

Но я отвлекся. На самом деле я хотел сказать не про убиев. Обратите внимание, что при перечислении живущих вдоль Рейна народов Тацит упоминает неметов. Не от этого ли имени происходит русское имя германцев - немец, немцы? Особенно если учесть, что звук "т" в Руси твердо не произносился до самого XVIII века, а северяне и до сей поры сюсюкают. Так чье же это имя - разве русское? В школе учителя нас прилежно учили, а мы столь же прилежно учились: "Немец - это как бы "немой", то есть не умеющий говорить по-русски". Шалишь! Есть ведь и еще более простое объяснение, о котором почему-то никто не упоминает.

Вот оно. По всей Западной Европе, где жили, в основном, кельты да германцы, не существовало бань. Вплоть до XVIII века никто из европейцев (любят упоминать при этом изысканных французских королей, особенно Людовика XIV) не мылся в бане. Чтобы заглушить запах немытого тела, и родилась известная нам ныне французская парфюмерия. Парфюмерия существовала, конечно, и раньше, но с развитием дворянского костюма и вообще аристократизма по-европейски - она особенно развилась. В отличие же от Западной Европы, славяне, и особенно финно-угры, мылись в банях. Так вот якобы русские могли называть немцев немцами по той причине, что слово это звучит изначально как "немыть" - тот, кто никогда не моется.

Ничего обидного здесь нет и быть не может. И угро-финны, и славяне использовали баню очень долго не ради особой своей чистоплотности, а по совсем иной причине: в суровом климате им просто необходимо было париться в бане. И недаром и финская, и русская бани такие жаркие: нужда заставляла. И каким бы суровым, каким бы мрачным ни казался германский климат Тациту, германскую зиму с русской сравнить нельзя, а потому немцы и ходили немытые.

Но мы слишком удалились от Тацита. Давайте вернемся к его перечислению народов и земель. Просто дадим ему слово, иначе мне пришлось бы это все пересказывать почти целиком - настолько много племен и много важных подробностей. Курсив, напоминаю, мой.

"29. Из всех этих племен самые доблестные батавы, в малом числе обитающие на берегу реки Рейна, но главным образом на образуемом ею острове ; эта народность, бывшая некогда ветвью хаттов, из-за внутренних распрей перешла на новые места обитания, где и подпала власти Римской империи. Но батавам по-прежнему воздается почет, и они продолжают жить на положении давних союзников: они не унижены уплатою податей и не утесняются откупщиком; освобожденных от налогов и чрезвычайных сборов, их предназначают только для боевых действий, подобно тому как на случай войны приберегаются оружие и доспехи. Столь же послушно нам и племя маттиаков: величие римского народа внушило почтение к его государству и по ту сторону Рейна, по ту сторону старых границ. Вот почему, при том что их места обитания и пределы находятся на том берегу, они помыслами и душой всегда с нами; во всем остальном они схожи с батавами, разве что самая почва и климат их родины придают им большую подвижность и живость.

Я не склонен причислять к народам Германии, хотя они и осели за Рейном и за Дунаем, тех, кто возделывает Десятинные земли ; всякий сброд из наиболее предприимчивых галлов, гонимых к тому же нуждою, захватил эти земли, которыми никто по-настоящему не владел; впоследствии после проведения пограничного вала и размещения вдоль него гарнизонов обитатели Десятинных земель стали как бы выдвинутым вперед заслоном Римской империи, а вся эта область - частью провинции.

30. За ними вместе с Герцинским лесом начинаются поселения хаттов, обитающих не на столь плоских и топких местах, как другие племена равнинной Германии; ведь у них тянутся постепенно редеющие цепи холмов, и Герцинский лес сопутствует своим хаттам и расстается с ними только на рубеже их владений. Этот народ отличается особо крепким телосложением, сухощавостью, устрашающим обликом, необыкновенной непреклонностью духа. По сравнению с другими германцами хатты чрезвычайно благоразумны и предусмотрительны: своих военачальников они избирают, повинуются тем, кого над собою поставили, применяют различные боевые порядки, сообразуются с обстоятельствами, умеют своевременно воздерживаться от нападения, с пользой употребляют дневные часы, окружают себя на ночь валом, не уповают на военное счастье, находя его переменчивым, и рассчитывают только на доблесть и, наконец, что совсем поразительно и принято лишь у римлян с их воинской дисциплиной, больше полагаются на вождя, чем на войско. Вся их сила в пехоте, которая, помимо оружия, переносит на себе также необходимые для производства работ орудия и продовольствие. И если остальные германцы сшибаются в схватках, то о хаттах нужно сказать, что они воюют. Они редко затевают набеги и стремятся уклониться от внезапных сражений. И если стремительно одолеть врага и столь же стремительно отступить - несомненное преимущество конницы, - то от поспешности недалеко и до страха, тогда как медлительность ближе к подлинной стойкости.

31. И что у остальных народов Германии встречается редко и всегда исходит из личного побуждения, то превратилось у хаттов в общераспространенный обычай: едва возмужав, они начинают отращивать волосы и отпускать бороду и дают обет не снимать этого обязывающего их к доблести покрова на голове и лице ранее, чем убьют врага. И лишь над его трупом и снятой с него добычей они открывают лицо, считая, что наконец уплатили сполна за свое рождение и стали достойны отечества и родителей; а трусливые и невоинственные так до конца дней и остаются при своем безобразии. Храбрейшие из них, сверх того, носят на себе похожую на оковы железную цепь (что считается у этого народа постыдным), пока их не освободит от нее убийство врага. Впрочем, многим хаттам настолько нравится этот убор, что они доживают в нем до седин, приметные для врагов и почитаемые своими. Они-то и начинают все битвы. Таков у них всегда первый ряд, внушающий страх как все новое и необычное; впрочем, и в мирное время они не стараются придать себе менее дикую внешность. У них нет ни поля, ни дома, и ни о чем они не несут забот. К кому бы они ни пришли, у того и кормятся, расточая чужое, не жалея своего, пока из-за немощной старости столь непреклонная доблесть не станет для них непосильной.

32. Ближайшие соседи хаттов - проживающие вдоль Рейна, где он уже имеет определенное русло и может служить границей, узипы и тенктеры. Наделенные всеми подобающими доблестным воинам качествами, тенктеры к тому же искусные и лихие наездники, и конница тенктеров не уступает в славе пехоте хаттов. Так повелось от предков, и, подражая им, о том же пекутся потомки. В этом - забавы детей, состязания юношей; не оставляют коня и их старики. Вместе с рабами, домом и наследственными правами передаются и кони, и получает их не старший из сыновей, как все остальное, а тот из них, кто выказал себя в битвах наиболее отважным и ловким.

33. Рядом с тенктерами ранее жили бруктеры; теперь, как сообщают, туда переселились хамавы и ангриварии, после того как бруктеры были изгнаны и полностью истреблены соседними племенами , то ли раздраженными их надменностью, или из-за соблазна добычи, или вследствие благоволения к нам богов - ведь они даже удостоили нас зрелища этого кровопролития. Пало свыше шестидесяти тысяч германцев, и не от римского оружия, но, что еще отраднее, для услаждения наших глаз . Да пребудет, молю я богов, и еще больше окрепнет среди народов Германии если не расположение к нам, то по крайней мере ненависть к своим соотечественникам, ибо, когда империи угрожают неотвратимые бедствия, самое большее, чем может порадовать нас судьба, - это распри между врагами.

34. Сзади к ангривариям и хамавам примыкают дульгубины и хазуарии, а также другие, менее известные племена, спереди их заслоняют собою фризы. Фризов, сообразно их силе, называют Большими и Малыми. Поселения обоих этих народностей тянутся вдоль Рейна до самого Океана; обитают они, сверх того, и вокруг огромных озер , по которым плавали и римские флотилии…

35. Вот что известно нам о Германии, обращенной к западу; далее, образуя огромный выступ , она уходит на север. И тут перед нами сразу же племя хавков. И хотя хавки начинаются от пределов фризов и занимают часть океанского побережья, они соприкасаются и с перечисленными мной племенами, пока не сворачивают в сторону, чтобы достигнуть херусков. И эти раскинувшиеся на столь непомерном пространстве земли хавки не только считают своими, но и плотно заселяют; среди германцев это самый благородный народ, предпочитающий оберегать свое могущество, опираясь только на справедливость. Свободные от жадности и властолюбия, невозмутимые и погруженные в собственные дела, они не затевают войн и никого не разоряют грабежом и разбоем. И первейшее доказательство их доблести и мощи - это проявляемое ими стремление закрепить за собой превосходство, не прибегая к насилию. Но при этом оружие у них всегда наготове, а если потребуют обстоятельства, - то и войско, и множество воинов и коней; но и тогда, когда они пребывают в покое, молва о них остается все той же.

36. Бок о бок с хавками и хаттами никем не тревожимые херуски долгие годы пользовались благами слишком безмятежного и поэтому порождающего расслабленность мира. Для них такое положение было скорее приятным, чем безопасным, потому что в окружении хищных и сильных предполагать, что тебя оставят в покое, - ошибочно: где дело доходит до кулаков, там такие слова, как скромность и честность, прилагаются лишь к одержавшему верх. И вот херусков, еще недавно слывших добрыми и справедливыми, теперь называют лентяями и глупцами, а удачу победителей-хаттов относят за счет их высокомудрия. В своем падении херуски увлекли за собою и соседнее племя фосов, которые в бедственных обстоятельствах превратились в их товарищей по несчастью, тогда как в лучшие времена состояли у них в подчинении.

37. Упомянутый выше выступ Германии занимают живущие у Океана кимвры, теперь небольшое, а некогда знаменитое племя. Все еще сохраняются внушительные следы их былой славы, остатки огромного лагеря на том и другом берегу, по размерам которого можно и ныне судить, какой мощью обладал этот народ, как велика была его численность и насколько достоверен рассказ о его поголовном переселении. Нашему городу шел шестьсот сороковой год , когда в консульство Цецилия Метелла и Папирия Карбона мы впервые услышали о кимврских полчищах. С той поры до второго консульства императора Траяна насчитывается почти двести десять лет. Вот как долго мы покоряем Германию. За столь длительный срок обе стороны причинили друг другу немало ущерба. Ни Самний, ни пунийцы, ни Испании и Галлии, ни даже парфяне - никто так часто не напоминал нам о себе, как германцы: их свобода оказалась неодолимее самовластья Арсака..."

Далее пропустим: Тацит рассуждает о славе римского оружия. Это хоть и интересно и поучительно, хоть и изобилует римскими и неримскими именами типа Арсака, чья династия Арсакидов продолжала доставлять римлянам хлопоты, но к нашей теме отношение имеет весьма косвенное. А вот с 38-го параграфа Тацит возвращается к германцам. По мере возможности я сокращу текст, но именно по мере возможности, потому что римлянин дает очень важные характеристики описываемым племенам, которые нам могут пригодиться в дальнейшем разговоре. Итак:

"38. А теперь следует рассказать о свебах, которые не представляют собою однородного племени, как хатты или тенктеры, но, занимая большую часть Германии, и посейчас еще расчленяются на много отдельных народностей, носящих свои наименования, хотя все вместе они и именуются свебами. Своеобразная особенность этого племени - подбирать волосы наверх и стягивать их узлом; этим свебы отличаются от остальных германцев, а свободнорожденные свебы - от своих рабов. Либо вследствие родственных связей со свебами, либо из подражания им, что имеет довольно широкое распространение, такая прическа встречается и у других племен, но изредка и только у молодежи, тогда как свебы вплоть до седин не прекращают следить за тем, чтобы их стоящие торчком волосы были собраны сзади, и часто связывают их на самой макушке; а у вождей они убраны еще тщательнее и искуснее. В этом забота свебов о своей внешности, но вполне невинная: ведь они прихорашиваются не из любострастия и желания нравиться, но стараясь придать себе этим убором более величественный и грозный вид, чтобы, отправившись на войну, вселять страх во врагов.

39. Среди свебов, как утверждают семионы, их племя самое древнее и прославленное; что их происхождение и в самом деле уходит в далекое прошлое, подтверждается их священнодействиями. В установленный день представители всех связанных с ними по крови народностей сходятся в лес, почитаемый ими священным, поскольку в нем их предкам были даны прорицания и он издревле внушает им благочестивый трепет, и, начав с заклания человеческой жертвы, от имени всего племени торжественно отправляют жуткие таинства своего варварского обряда. Благоговение перед этою рощей проявляется у них и по-другому: никто не входит в нее иначе, как в оковах, чем подчеркивается его приниженность и бессилие перед всемогуществом божества. И если кому случится упасть, не дозволено ни поднять его, ни ему самому встать на ноги , и они выбираются из рощи, перекатываясь по земле с боку на бок. Все эти религиозные предписания связаны с представлением, что именно здесь получило начало их племя, что тут местопребывание властвующего над всеми бога и что все прочее - в его воле и ему повинуется. Влиятельность семионов подкрепляется их благоденствием: ими заселено сто округов, и их многочисленность и сплоченность приводят к тому, что они считают себя главенствующими над свебами.

40. Лангобардам, напротив, стяжала славу их малочисленность, ибо, окруженные множеством очень сильных племен, они оберегают себя не изъявлением им покорности, а в битвах и идя навстречу опасностям. Обитающие за ними ревдигны, и авионы, и англии, и варины, и эвдосы, и свардоны, и нуитоны защищены реками и лесами. Сами по себе ничем не примечательные, они все вместе поклоняются матери-земле Нерте , считая, что она вмешивается в дела человеческие и навещает их племена. Есть на острове среди Океана священная роща и в ней предназначенная для этой богини и скрытая под покровом из тканей повозка; касаться ее разрешено только жрецу. Ощутив, что богиня прибыла и находится у себя в святилище, он с величайшей почтительностью сопровождает ее, влекомую впряженными в повозку коровами. Тогда наступают дни всеобщего ликования, празднично убираются местности, которые она удостоила своим прибытием и пребыванием. В эти дни они не затевают походов, не берут в руки оружия; все изделия из железа у них на запоре; тогда им ведомы только мир и покой, только тогда они им по душе, и так продолжается, пока тот же жрец не возвратит в капище насытившуюся общением с родом людским богиню. После этого и повозка, и покров, и, если угодно поверить, само божество очищаются омовением в уединенном и укрытом ото всех озере. Выполняют это рабы, которых тотчас поглощает то же самое озеро. Отсюда - исполненный тайны ужас и благоговейный трепет пред тем, что неведомо и что могут увидеть лишь те, кто обречен смерти.

41. И та часть свебов, о которой я сейчас поведу рассказ, также обитает на землях, простирающихся до самых глубин Германии. Ближе всего, - ибо я буду следовать вниз по Дунаю, как незадолго пред этим следовал по течению Рейна, - племя гермундуров, верное римлянам; по этой причине с ними одними из всех германцев торговля ведется не только на берегу, но и внутри страны, а также в самой цветущей колонии провинции Реции. Они повсюду свободно передвигаются, и мы не приставляем к ним стражи; и если другим племенам мы показываем лишь наше оружие и наши укрепленные лагери, то для них, не проявляющих ни малейшей жадности, мы открыли наши дома и поместья. В краю гермундуров начинается Альбис (Эльба. - А.В.), река знаменитая и некогда нам хорошо известная, а ныне мы знаем ее только по имени.

42. Рядом с гермундурами живут наристы, потом маркоманы и квады. Особенно прославлены и сильны маркоманы, которые даже свои места поселения приобрели доблестью, изгнав занимавших их ранее бойев . Они как бы передовая застава Германии, поскольку ее граница - Дунай. У маркоманов и квадов еще на нашей памяти сохранялись цари из соплеменников, из знатных родов Маробода и Тудра (теперь они уже мирятся и с чужестранцами), но эти цари располагают силою и могуществом благодаря поддержке из Рима. Изредка они получают от нас помощь оружием, чаще деньгами, но это нисколько не умаляет их власти.

43. Сзади к маркоманам и квадам примыкают марсигны, котины, осы и буры. Из них марсигны и буры наречием и образом жизни схожи со свебами; а что котины и осы не германцы, доказывают их языки, галльский у первых, паннонский у вторых, и еще то, что они мирятся с уплатою податей. Часть податей на них, как на иноплеменников, налагают сарматы, часть - квады, а котины, что еще унизительнее, добывают к тому же железо. Все эти народности обосновались кое-где на равнине, но главным образом на горных кручах и на вершинах гор и горных цепей. Ведь Свебию делит и разрезает надвое сплошная горная цепь, за которою обитает много народов; среди них самые известные - расчленяющиеся на различные племена лугии. Будет достаточно назвать лишь наиболее значительные из них, это - гарии, гельвеконы, манимы, гелизии, наганарвалы. У наганарвалов показывают рощу, освященную древним культом. Возглавляет его жрец в женском наряде, а о богах, которых в ней почитают, они говорят, что, если сопоставить их с римскими, то это - Кастор и Поллукс. Такова их сущность, а имя им - Алки. Здесь нет никаких изображений, никаких следов иноземного культа; однако им поклоняются как братьям, как юношам. А теперь о гариях: превосходя силою перечисленные только что племена и свирепые от природы, они с помощью всевозможных ухищрений и используя темноту, добиваются того, что кажутся еще более дикими: щиты у них черные, тела раскрашены; для сражений они избирают непроглядно темные ночи и мрачным обликом своего как бы призрачного и замогильного войска вселяют во врагов такой ужас, что никто не может вынести этого невиданного и словно уводящего в преисподнюю зрелища; ведь во всех сражениях глаза побеждаются первыми.

44. За лугиями живут готоны, которыми правят цари, и уже несколько жестче, чем у других народов Германии, однако еще не вполне самовластно. Далее, у самого Океана, - ругии и лемовии; отличительная особенность всех этих племен - круглые щиты, короткие мечи и покорность царям.

За ними, среди самого Океана, обитают общины свионов ; помимо воинов и оружия, они сильны также флотом. Их суда примечательны тем, что могут подходить к месту причала любою из своих оконечностей, так как и та и другая имеют у них форму носа. Парусами свионы не пользуются и весел вдоль бортов не закрепляют в ряд одно за другим; они у них, как принято на некоторых реках, съемные, и они гребут ими по мере надобности то в ту, то в другую сторону. Им свойственно почитание власти, и поэтому ими единолично, и не на основании временного и условного права господствовать, безо всяких ограничений повелевает царь. Да и оружие в отличие от прочих германцев не дозволяется у них иметь каждому: оно всегда на запоре и охраняется стражем, и притом рабом: ведь от внезапных набегов врага они ограждены Океаном, а руки пребывающих в праздности вооруженных людей сами собой поднимаются на бесчинства; да и царям не на пользу вверять попечение об оружии знатному, свободнорожденному и даже вольноотпущеннику.

45. За свионами еще одно море - спокойное и почти недвижное, которым, как считают, опоясывается и замыкается земной круг, и достоверность этого подтверждается тем, что последнее сияние заходящего солнца не гаснет вплоть до его восхода и яркость его такова, что им затмеваются звезды, да и воображение добавляет к этому, будто при всплытии солнца слышится шум расступающейся пред ним пучины и видны очертания коней и лучезарная голова. Только до этого места - и молва соответствует истине - существует природа. Что касается правого побережья Свебского моря, то здесь им омываются земли, на которых живут племена эстиев, обычаи и облик которых такие же, как у свебов, а язык - ближе к британскому . Эстии поклоняются праматери богов и как отличительный знак своего культа носят на себе изображения вепрей; они им заменяют оружие и оберегают чтящих богиню даже в гуще врагов. Меч у них - редкость; употребляют же они чаще всего дреколье. Хлеба и другие плоды земные выращивают они усерднее, чем принято у германцев с присущей им нерадивостью. Больше того, они обшаривают и море и на берегу, и на отмелях единственные из всех собирают янтарь, который сами они называют глезом.

…К свионам примыкают племена ситонов. Во всем схожие со свионами, они отличаются от них только тем, что над ними властвует женщина: вот до чего пали ситоны, не говоря уже об утрате свободы, даже в претерпеваемом ими порабощении.

46. Здесь конец Свебии. Отнести ли певкинов, венедов и феннов к германцам или сарматам, право, не знаю, хотя певкины, которых некоторые называют бастарнами, речью, образом жизни, оседлостью и жилищами повторяют германцев. Неопрятность у всех, праздность и косность среди знати. Из-за смешанных браков их облик становится все безобразнее, и они приобретают черты сарматов. Венеды переняли многое из их нравов, ибо ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только ни существуют между певкинами и феннами. Однако их скорее можно причислить к германцам, потому что они сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, и притом с большой быстротой; все это отмежевывает их от сарматов, проводящих всю жизнь в повозке и на коне. У феннов - поразительная дикость, жалкое убожество; у них нет ни оборонительного оружия, ни лошадей, ни постоянного крова над головой; их пища - трава, одежда - шкуры, ложе - земля; все свои упования они возлагают на стрелы, на которые, из-за недостатка в железе, насаживают костяной наконечник. Та же охота доставляет пропитание как мужчинам, так и женщинам; ведь они повсюду сопровождают своих мужей и притязают на свою долю добычи. И у малых детей нет другого убежища от дикого зверя и непогоды, кроме кое-как сплетенного из ветвей и доставляющего им укрытие шалаша; сюда же возвращаются фенны зрелого возраста, здесь же пристанище престарелых. Но они считают это более счастливым уделом, чем изнурять себя работою в поле и трудиться над постройкой домов и неустанно думать, переходя от надежды к отчаянью, о своем и чужом имуществе: беспечные по отношению к людям, беспечные по отношению к божествам, они достигли самого трудного - не испытывать нужды даже в желаниях. Все прочее уже баснословно: у геллузиев и оксионов головы и лица будто бы человеческие, туловища и конечности как у зверей; и так как ничего более достоверного я не знаю, пусть это останется нерешенным и мною ."

Итак, наконец закончился текст Тацита. Мы многое узнали о германцах, но практически ничего о тевтонах. Зато есть что добавить. Например, то, что где-то в Германии находится Тевтобургский Лес. Соответственно следовало бы предположить, что поблизости должен маячить город с одноименным названием. Хотя вполне возможно, что это вовсе не "бург", а "берг" (гора), и что лишь со временем в имени поменялась гласная. Логичнее, конечно, что в Тевтобергском Лесу имеется Тевтонская гора. Но это предположения. А как на самом деле?..

Мне очень стыдно, но я только что посмотрел по карте, и оказалось, что Тевтобургский Лес - это не столько лес, сколько именно горная гряда, вероятно, являющаяся границей между двумя областями - Северный Рейн Вестфалия и Нижняя Саксония. Тевтобургский Лес славен тем, что именно здесь в 9 г. н. э. германцы вырезали три легиона Квинтилия Вара. Германцами командовал вождь Арминий.

Имеется и еще один топоним - это Тевтобургум в среднем течении Дуная. Имеет ли он отношение к тевтонам, не знают ни историки, ни археологи.

Мне бы хотелось сказать еще несколько слов по поводу моих сносок к тексту Тацита. Хотя частично я вложил в эти комментарии свои мысли, но больше пользовался чужими по многим из тех вопросов, что, на мой взгляд, потребовали сносок. Чтобы между мною и читателем не было никаких недомолвок, сообщаю, что позволил себе повторить, правда, не слово в слово, комментарии А.С. Бобовича и редактора перевода М.Е. Сергеенко (общая редакция С.Л. Утченко). Сам текст приводился по изданию: Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. Том первый. "Анналы. Малые произведения". Научно-изд. центр "Ладомир", М., 1993.

Правда, кое-что из прокомментированного и не прокомментированного все же остается, на мой взгляд, не проясненным. Это не всегда необходимо делать, поскольку не имеет особого значения в теме данной книги. Но все же хочется кое-что уточнить. Например, читатель, я думаю, не совсем понял пассаж Тацита относительно способа движения германских лошадей. Тацит говорит, что германские кони умеют скакать только прямо или направо, причем по кругу. Получается, что это какие-то полуцирковые лошади, хотя обученные одному-двум движениям, но не более. Так вот если бы не было комментариев к указанному мною изданию Тацита, то и я бы не знал о том, что с конницей все гораздо проще. Маневрировать германские лошади, может быть, и не могли, но в том и не было особой надобности. А вот "движение по кругу" - это полная чушь. Зато известно, что германцы при необходимости обходили неприятеля с правого фланга, что и обусловливает соответствующую привычку лошадей, ибо обход неприятеля возможен лишь стремительной конницей. А причиной того, что это происходило справа, а не слева, служит очень простая вещь: маленький круглый щит германцы держали в левой руке, не собираясь ради одного этого маневра переучивать боевую правую руку и боевую лошадь. Получается, если бы они обходили неприятеля слева, все всадники оказались бы открытыми для стрел, копий и т. д., а щит в самый ответственный момент вдруг перестал выполнять свою функцию.

И еще важнейшее примечание из указанного издания Тацита (курсив мой):

"Плиний Старший дает несколько иное деление германских племен. Он говорит: "Германские племена распадаются на пять групп: 1) вандилиев, часть которых составляют бургундионы, варины, харины, гутоны; 2) ингвеонов, к которым принадлежат кимвры, тевтоны и племена хавков; 3) истевонов, ближе всего живущих к Рейну и включающих в себя сигамбров; 4) живущих внутри страны гермионов, к которым относятся свебы, гермундуры, хатты, херуски; 5) пятую группу - певкинов и бастарнов, которые граничат с вышеназванными даками" (Естественная история, IV, 99-101)".

И наконец, можно сказать, самый последний взгляд на древних германцев, взятый мною из материалов Википедии (Свободной энциклопедии) из Интернета (курсив и полужирный также мои):

"По географическому признаку германцы делились на:

· северных, оставшихся в Скандинавии (свионы, гёты) - от них позднее произошли датчане, шведы, норвежцы и исландцы;

· восточных, выделившихся в результате переселения северных германцев в Среднюю Европу и расселения между Одером и Вислой (вандалы, бургунды, готы, герулы, ругии, гепиды);

· западных:

Ё североморских [культовый союз ингвеонов - кимвры, тевтоны, хавки, англы, варины (варны), саксы, ампсиварии, фризы],

Ё культовый союз истевонов, проживавших между Рейном, Майном и Везером [батавы, бруктеры, хамавы, хатты, хаттуарии, убии, узипеты, тенктеры (тинктеры), херуски],

Ё культовый союз гермионов, проживавших от средней и верхней Эльбы до Одера [свевы, маркоманы (маркоманны), квады, лангобарды, семионы, гермундуры].

Внутригерманская борьба приводила к частым распадам и новообразованиям племён и союзов. В III и IV веках н. э. многочисленные отдельные племена объединились в крупные племенные союзы алеманнов, франков, саксов, тюрингов и баварцев."

Последний абзац почти совпадает с мнением выдающегося историка Франции XX века Луи Альфана, который еще в 1920-1930 гг. написал несколько исторических монографий, и они, в основном, не устарели по сей день. В частности, я вскоре стану приводить данные именно из его книги "Великие империи варваров", которая переведена и издана у нас совсем недавно: М., "Вече", 2006. Книга, написанная автором в 1926 г., охватывает самый неизвестный для широкого российского читателя период - с III по XI вв. н. э., то есть время Великого переселения народов.

Глава 4

Новое лицо Римской империи (III- начало VI вв.)

Книга Луи Альфана "Великие империи варваров", где он подробнейшим образом говорит о германцах, арабах, викингах и тюрках, а также, конечно, о "римлянах" и византийских "греках" и судьбе Римской империи, которая при любых событиях, относящихся к III-XI вв., обязательно ставится во главу угла, все же, при всех ее достоинствах, несет на себе печать ортодоксального норманизма: кроме нескольких достаточно коротких пассажей об исторической роли болгар, которых Л. Альфан ни в коем случае не относит к славянскому корню, об остальных славянах можно насчитать лишь несколько абзацев, да и то не столько несущественных, сколько исторически слабых. И это при том, что во Вступлении к книге автор обещает говорить о роли славян-варваров достаточно много… Впрочем, его невыполненное обещание относительно славян (а уж в особенности восточных) - не единственный пробел. Точно то же он обещал, в качестве экскурса в прошлое, поведать читателю и о тевтонах и кимврах, из-за чего, собственно, я и заинтересовался именно этим историческим трудом. Надежды мои не сбылись: о тевтонах и кимврах в сем произведении не сказано больше ни слова. Зато меня потрясла та удивительная подробность, с которой Л. Альфан подошел к истории распространения германских племен и народов, а также к истории распространения ислама. Последняя тоже касается темы нашей книги, хотя и под определенным ракурсом. В общем, я обнаружил очень подробную, скрупулезную работу историка, и даже простое чтение этой книги Луи Альфана, несмотря на неприемлемый мною избыточный норманизм, доставляет большое удовольствие, чего и вам желаю и даже, возможно, настоятельно рекомендую. Я стану пользоваться данными этой книги, о чем уже говорил.

* * *

Итак, III век новой эры. Народы приходят в движение. Помните, я как-то сказал, что кельты в свое время "рано встрепенулись"? На этот раз в движение пришли, можно сказать, абсолютно все варварские народы.

Хочу напомнить читателю, что пренебрежительного значения у слова "варвар", какое мы знаем в наше время, в те века не было, и "варвар" означало просто "чужой". А историки свободно пользуются этим словом, не рискуя никакому народу нанести оскорбления, поскольку надеются, что, произнося слово хоть и сейчас, но в историческом аспекте, придают ему тем самым старый, исконный смысл. На то же надеюсь и я, когда говорю "варвар". Далее - без кавычек.

Итак, несмотря на название главы, мы продолжим разговор о германцах, только теперь более всего придерживаясь версии Луи Альфана. Начнем же мы не с Севера, как Л. Альфан, а с Юга.

Как вы помните, к III веку весь Юг нынешней европейской России, до Азовского и Черного морей, а также практически всю нынешнюю Украину занимали готы. Восточнее Днепра - то были остготы. Западнее на рубежах Римской империи скопились вестготы, или визиготы. Между Днепром и Азовским морем остготы заблокировали германцев же по имени герулы. Вообще вечное стремление германцев обратно на Украину кажется их навязчивой идеей. Вероятно, причина кроется в глубоком прошлом, когда эти племена, двигаясь в Северную Европу, не успели "пожить" в украинских степях и проскочили их "на скорости". Вы помните, что и шведы стремились туда же: решающая битва состоялась как раз под Полтавой. С чего бы?.. Впрочем, накопившиеся на границах Римской империи германцы появились здесь не из Скандинавии, не из Ютландии, как в свое время тевтоны и кимвры, а с низовьев Вислы. Самым многочисленным потоком были, конечно, готы, которые потом и начнут первыми терроризировать Рим.

Римляне пожертвовали вестготам, и это была, кажется, самая первая их потеря, Дакию. Таким образом, получилось, что вестготы, как и остготы, блокировали других германцев - на этот раз гепидов, даже собираясь их завоевать и подчинить себе полностью. Тем некуда было деваться: с севера их подпирало тоже великое племя - вандалы, которые рассредоточивались теперь не на юг, а на восток (юго-восток) и запад (северо-запад). Они растянулись в основном по Дунаю и делились теперь на вандалов-силингов и вандалов-асдингов. Первые - западные, прошедшие Богемский Лес, проникшие в Баварию и Франконию, вторые - юго-восточные, которые, дойдя до Северной Паннонии, встретили здесь живших с конца I в. до н. э. свевов (в общем-то прежде мы именовали их свебами, но нынешнее имя народа остановилось на такой транскрипции), а именно - маркоманнов и квадов. Достаточно плотно спрессованные на границах Римской империи, германские народы готовы были при первой же возможности устремиться дальше на юг.

Но не двигались. Л.Н. Гумилев говорит о пассионарности, и, пользуясь этим термином, мы можем сказать в данном случае, что пассионарность германцев на Юге была не на самом высоком уровне. Мне же кажется, а это подтверждает и Л. Альфан, что даже воинственные германцы, которые кроме занятий войной ничего более не знали, не были агрессивными настолько, чтобы все время стараться завоевать вокруг себя всех, кто не германец, или, что еще хуже, кто германец (как не везло гепидам). На самом деле все военные подвижки происходили по каким-то весьма знаменательным причинам, главной из которых необходимо считать экономическую. Мне кажется, что Плутарх если не первый, то один из первых применил экономический подход к объяснению движения таких количеств народа. Помните, что он сказал про тевтонов и кимвров? - "…Двигалось 300 тысяч вооруженных воинов, и, по рассказам, толпы детей и женщин шли вместе с ними еще в большем числе - они нуждались в землях, чтобы было где прокормить такое множество". Второй причиной активности (пусть даже пассионарности) варваров была причина, можно сказать, военная: когда на них самих кто-то либо нападал, либо усиленно теснил, - но и в этом случае первопричина окажется экономической.

Кстати сказать, мы не рассматривали очень простой схемы, по которой в свое время тевтоны и кимвры пришли в движение. Причина может заключаться в том, что в то время заактивничали сарматы-роксоланы-аорсы: не об этих ли "русских войнах" на территории Западной Европы говорит в своей книге "Предки русских в Древнем мире" А. Абрашкин? Л. Альфан, как истинный норманист, не обмолвился об этих походах древних русичей ни словом, в то время как от самого берега Атлантики и до земель юго-западных славян разбросаны тут и там русские топонимы и гидронимы. Время их возникновения примерно совпадает с активизацией кимвров и тевтонов. Если это было и не так, то, следовательно, на более южных тевтонов и кимвров "надавили" совсем северные свены и гёты, бывшие в те времена отъявленными разбойниками, у которых не было ни большой охоты (кроме рыболовства), ни тем более плодородных земель в их Скандинавии.

Итак, готы придут в движение самыми первыми. Во-первых, сзади их уже подпирают одно за другим несколько германских племен, а во-вторых, в эту и без того тесную "очередь" из народов резко вклинятся, как вы помните, гунны. Риму здесь, на его северо-восточных границах, придется весьма туго.

Пойдем пока на запад и северо-запад. Левее вестготов и вандалов-силингов мы найдем аламаннов, союз германских племен, который все же вытеснил остатки римлян с Десятинных земель (Л. Альфан называет эти земли Декуматскими полями, что одно и то же). Аламанны в I и II вв. целенаправленно двигались от Бранденбурга до Эльбы, а потом от Эльбы до Майна. С конца III в. аламанны совершали набеги на Лотарингию и Эльзас, Бургундию и Шампань и вообще наводили самый большой ужас на жителей Галлии. Чуть выше аламаннов остановилось племя бургундов, тоже достигших Майна и Рейна.

Однако самым многочисленным и сильным был союз германских племен, именовавшийся франки. Они также жили по Рейну (назывались рипуарскими, или приречными франками), а также вдоль северных границ Римской империи, простиравшихся до нынешнего побережья Голландии, и потому вторую часть франков звали приморскими, или салическими франками. Если рипуарские франки сдерживались римлянами, сохранявшими серьезные силы в районе нынешнего Кёльна, где франки упорно пытались перебраться на другой берег Рейна, то салическим франкам повезло больше: северные рубежи империи находились в достаточно труднодоступных местах, и там-то франки если не широким потоком, то единичными "вливаниями" внедрялись на римскую территорию. В начале IV в. они проникли в Зеландию, а к середине того же IV в. заняли земли в Токсандрии (Кампине), на северо-восток от нижнего течения Шельды. Здесь римляне защищались плохо, имели мало сил и соответственно смирились с проникновением германцев и здесь, хотя всю Токсандрию им не отдали, как это произошло с Дакией на Юге.

Мы рассмотрели пограничную ситуацию, для Рима не предвещавшую ничего хорошего, но за спиной названных племен, в так называемом "германском котле", продолжали оставаться и дозревать фризы, саксы и лангобарды, разместившись от северо-запада этого "котла" (фризы) до юго-востока (лангобарды). Фризы еще очень надолго обособятся, не двигаясь ни туда, ни сюда. Зато саксы были подвижны. Придя из Гольштейна в нижнее течение Везера, они стали распространяться вверх по Везеру и притокам его (на юг), а заодно и на запад, следом за салическими франками. Не менее подвижными оказались и лангобарды: они двинулись на юго-восток, стремясь к Мораве, и достигли Силезии, откуда и пробивались дальше.

За спиной этих трех племен еще оставались англы, варны и юты (Шлезвиг и Гольштейн), руги, жившие уже не в среднем течении, а в верховьях Одера, но еще и пытавшиеся попасть в долину Тисы, и скиры, тоже ушедшие из низовий Вислы и теперь обосновавшиеся в Галиции.

Нельзя сказать, что самые северные германцы, еще не превратившиеся в норвежцев, шведов и датчан, подпирали названных: ни у тех, ни у других, ни у третьих еще не завершился организационный, политический процесс, а потому еще не было сформировано никакой собственной "доктрины". Но будущая столица Упсала уже была небольшим городком у шведов, гёты (Л. Альфан называет их гаутами) тоже основали нечто вроде страны, которая и сейчас зовется Гёталанд, а датчане достигли самого юга Скандинавии - полуострова Сконе, а также заселили острова: Борнхольм, Зеландию, Мён, Фальстер и Лолланн. Громадное влияние на них всех оказывали более южные германцы, у которых их политический строй, можно сказать, уже сформировался благодаря римлянам, - а на римлян они обязательно оглядывались. Оглядка на южных соседей останется у германцев надолго, и к чему она приведет, мы увидим. Тем более что вся дальнейшая история германцев станет в зависимость от судьбы именно Римской империи.

А потому, чтобы твердо знать, что же стало происходить с Римской империей, коротко окинем взглядом и остальные ее границы. Поскольку мы дошли уже до Атлантики, так и продолжим движение против часовой стрелки. Здесь мы попадаем в протяженную провинцию Африка, где от самого западного рубежа и до Киренаики под власть римлян подпали непримиримые племена берберов. Мало того что они поднимали регулярные восстания против Рима, - им помогали еще и свободные берберы, рассеянные вдоль всей южной границы. Кто из берберов кого "подогревал", понять трудно, однако римляне тратили очень много сил на усмирение, а потом на то, чтобы отогнать чужаков как можно дальше в пустыни и горы. Все эти усилия почти не приводили к результату: набеги продолжались. Восточнее, там, где Египет, были другие кочевники, живущие грабежами. Это блеммии и мазики. Здесь Рим пользовался помощью нобадов - автохтонов Нубии, с которыми имели дело в свое время еще фараоны египтян-коптов. Впрочем, в Египте римлянам было проще: здесь существовала испокон веков только одна дорога - Нил, где Рим построил достаточно крепостей с гарнизонами.

За Красным морем, южнее Палестины и Сирии, поджидали другие кочевники - так называемые "сарацины", которые передвигались на лошадях или верблюдах. Это арабы Аравии, которые тоже при первой возможности грабили всех подряд, совершая короткие стремительные набеги в разных точках римских границ. Их практически никогда невозможно было ни предсказать, ни отловить. Позже сарацинами европейцы станут называть почти все племена Востока, не разбираясь, кто из них кто, и слово "сарацин" займет место римского "варвар", причем почти изначально слово "сарацин" станет нести отрицательный смысл. Севернее сарацин жили персы, которые к IV в. набрали большую силу. Персия расцвела при Сасанидах (с III в.) и опять превратилась в великую державу. В верховьях Евфрата Рим не раз бился с персами в кровопролитных сражениях. В середине же IV в. Армения едва не стала добычей Персии: отстоять свою независимость армянам удалось с громадным трудом.

Про северных варваров Л. Альфан говорит скупо и очень неохотно. Однако неприязнь к славянам выдают, например, такие его пассажи (курсив мой):

"За болотами Припяти и за Доном, в бескрайних русских степях, бродило пестрое множество кочевых орд - разрозненных, не имевших естественных границ, и их история нам почти не известна.

Прежде всего, на северо-востоке, в области по соседству с истоком Немана, на верхнем Днепре и на Припяти, можно было неясно различить большую массу славян, живущих здесь уже века, которых как будто не интересовало идущее совсем рядом непрерывное движение германских племен в направлении Дуная. Это были сильные люди великанского роста, и чтобы сделаться опасными для соседей, им до тех пор недоставало единства."

Глупо обижаться за славян на одного лишь историка, но ведь он столь же пренебрежительно пишет дальше и про литовцев, и про финнов. Если литовцы живут уже много веков именно там, где и жили, то они "прозябают", а не живут. А если финны, поднявшись вверх по Волге, достигли Рижского залива, то их отсюда оттеснят к Ладожскому озеру и Ботническому заливу не на беду для финнов, а "на беду для лопарей".

То, что сказано Л. Альфаном про аланов, достойно присутствия на этих страницах - хотя бы для того, чтобы уличить историка в неисторизме (как минимум). Вот его текст (про курсив я уже не напоминаю):

"Восточнее и юго-восточнее зыблются аланы, последние представители великого ираноязычного народа сарматов. Часть их, возможно, восприняла курьезную составную культуру, которую большинство сарматских племен ранее усвоило на берегах Понта Эвксинского и в которой столь причудливо переплелись центральноазиатские, персидские и греческие влияния; но племенная группа в целом пока пребывала в состоянии крайней дикости - стремительные и жестокие конные орды, из которых она состояла и которые базировались между Доном, Каспийским морем и Кавказом, западнее готов, устраивали опустошительные набеги до самой Армении, а иногда даже до Каппадокии или Персии."

"Западнее готов" - это я выделил как ошибку переводчика или самого Луи Альфана (вероятно, заговорился). Конечно же, не западнее, а восточнее готов! Но обратимся к другим курсивам.

Если это аланы, то они, конечно же, тоже не "живут" и даже не "занимают территорию", а - просто "зыблются", то есть ни то, ни се. Далее отмеченный курсивом кусок, думаю, понятен без комментариев, но все-таки мне хочется прокомментировать. Конечно, все племя аланов - ну, никак не могло (из-за "крайней дикости", конечно!) воспринять "курьезную составную культуру", а потому восприняла эту культуру только "часть" племени - вероятно, некие мутанты, которые совершенно случайно оказались способны перенять чужое. Сам Л. Альфан, во-первых, пренебрежительно называет упомянутую культуру "курьезной", то есть, как ни крути, "смешной". Обратите внимание, как в ХХ веке, веке просвещенном и всего через пару десятилетий уже атомном не теоретически, а технически, Луи Альфан все еще ведет войну германских племен с Востоком, но не просто с Востоком - его ненависть к "сарацинам" была бы понятной по причине новаций новой эры: Папы Римского, тамплиеров, госпитальеров и тевтонцев (Тевтонского ордена), бившихся не столько за свои интересы, сколько все же за Гроб Господень, - но чем ему не угодили аланы, восточные славяне (кстати, западных он вовсе не упоминает, будто их не было и нет), литовцы и финны??? Он даже передергивает: рассказывает нам, современным читателям, что центральноазиатскую и персидскую культуру аланы (и то лишь "часть их") получили на берегах Черного моря!.. Никак нет. Аланы покинули Центральную Азию уже как носители своей собственной культуры (включавшей и персидскую тоже), причем "воспринимать" ее у древних греков им не было ни необходимости, ни возможности: греческая культура зародилась на четыре века позже, чем начался исход из Центральной Азии аланов вместе с другими ариями. Конечно, племена и вырождаются, и дичают, это могло произойти и с аланами - чего только не бывает! - но исторически и Асгард, и Персия - не только раньше греков, но и раньше Трои, следы исхода из которой уже в VIII в. до н. э., то есть когда греки еще только начинали превращаться в цивилизацию, обнаруживаются и в Македонии, и севернее, в том числе в Великом Новгороде, именовавшемся тогда Словенском. А аланов будущие французы (франки), как великих воинов, никогда не изменявших своей присяге, в свое время пригласят на проживание в окрестности крупных городов, особенно на опасных участках дорог между провинциями и странами. Следы аланов остались и в топонимах, и даже во французских (и не только) именах - например, Ален Делон, Алан Даллес... С чем же связан столь ненаучный подход знаменитого и уважаемого автора Луи Альфана? В последующих главах мы вернемся к этому вопросу, и я попробую дать вам на него ответ.

Нам осталось лишь рассмотреть вопрос о том, как относится Луи Альфан к гуннам и другим "избыточным", как он называет, племенам, которых частенько выбрасывала Азия на европейские степные просторы. Собственно, на этом принципе "избыточности" ученый строит свой рассказ и о германцах, и о других варварах, не включая в эту обойму только восточных славян: действительно, у них, с точки зрения любого европейца, и сейчас несправедливо много земли. Сегодня Евросоюз, вместе с США, даже придумали "справедливое" решение этой проблемы - просто отнять у России всю Сибирь, и дело с концом…

Но вернемся к гуннам. В последние годы III в., по мнению Л. Альфана, кочевники гунны ("некоторые из бесчисленных орд, кочевавших по ту сторону знаменитой Великой Китайской стены") "прорвались" через стену на северо-западе от Пекина, и вскоре завоевали весь Северный Китай от Хуанхэ до Чжилийского залива. Перейдя Хуанхэ, они стали распространяться и по Центральному Китаю.

То ли пример гуннов оказался заразительным, то ли наступило время, но вскоре в восточную часть Китая (также преодолев Великую стену) вторгаются тунгусские орды сяньби, завоевывают Чжили и вытесняют из Северного Китая гуннов. А в середине IV в. такие же варвары жужане также вторгаются из Монголии и Маньчжурии, став на Севере Китая. Одновременно с гор спускаются тибетцы и занимают юг Западного Китая. Гуннам остается либо отстаивать свое достаточно зыбкое положение в Центральном Китае, либо понять, что они попали в клещи и у них остался всего лишь небольшой западный коридор, чтобы вырваться из ситуации и попробовать найти себе иное пристанище. Все это происходит, напомню, при усугубляющемся крахе Китайской империи, весьма похожем на крах Римской.

Гунны бросаются на запад. Их с боями преследуют жужане. Вскоре они достигают самых западных границ Китая и выходят на Алтай и в степи, что лежат к северу от озера Балхаш и Арала. Однако, как бы ни утверждали сторонники степного, дикого происхождения гуннов, степи гуннов не привлекли. Они стремились в цивилизацию, и такой цивилизацией для них были центральноазиатские Согдиана и Бактрия (в бассейне Сырдарьи - тогдашнего Яксарта). Но долину Яксарта занимали вытесненные примерно из Монголии же три века назад юечжи, или, как их назвали древние греки, индо-скифы. Здесь индо-скифы за три века успели построить могучее Кушанское царство, включавшее в себя земли верхнего Яксарта, долину Окса (Амударьи), горы Гиндукуш, Памир, Кашмир, Пенджаб, равнину Ганга выше Бенареса и орошаемые земли Инда. Это Кушанское царство за III век успели изрядно потрепать Сасаниды, многие земли юечжи потеряли, но на Сырдарье держались достаточно прочно, так что изгнать их оттуда не было никакой возможности.

"Гуннам более нельзя медлить: в 355 г. они всей массой устремляются в западном направлении, решив любой ценой проложить себе путь через русскую равнину". Говоря о гуннах и других народах, Л. Альфан, как видите, мгновенно становится почти объективным, хотя, возможно, не совсем точным: все-таки в то время еще не было капитальных трудов по гуннам нашего Льва Николаевича Гумилева.

Дальнейшие события коротко описаны мною в главе 2, но вот комментарий к гуннскому нашествию на Европу, который дает Луи Альфан, по-моему, значительно лучше показывает, что по сути произошло. Здесь всего два абзаца, но они стоят того, чтобы привести их целиком:

"В Европе гуннов уже видели в I в. н. э.: некоторые их племена, бежав от победоносных армий великого китайского полководца Бань Чао, искали за Уралом и Волгой убежища после тяжелого поражения, понесенного ими в 92 г. на северных склонах Алтая. Но тогда эти беглецы, сравнительно малочисленные, истощили свои силы в бесплодной борьбе с аланами. Им едва удалось добраться до берегов Дона. А теперь на приступ пошел целый народ. Это было чудовищное нашествие, последствия которого приобретут масштабы катаклизма. Ибо, теснимые друг другом, отбрасываемые то к югу, то к западу, как в свое время в Азии сами гунны под натиском жужан, германские племена в Восточной и Северной Европе окажутся в массе своей прижатыми к римским рубежам, и те рухнут - уже не в отдельных местах, а по всей длине, внезапно впустив шумную толпу незваных гостей, которых они до сих пор худо-бедно сдерживали.

Это будут далеко не первые германцы, поселившиеся в империи; но это будет первый массовый захват римской территории целыми народами; и, несмотря на усилия, предпринимаемые властями империи для спасения лица, эти германцы, поселенные в пределах империи, мало-помалу обретут самостоятельную организацию, подготавливая тем самым превращение старой империи в некое подобие мозаики варварских государств."

Да, так оно вскоре и станет. Но вот что важно: мы говорим "Рим, Рим…", а ведь на самом деле это уже не Рим, а Константинополь! Две половины империи с приходом варваров стали быстрее отделяться друг от друга, хотя процесс начался еще задолго до гуннского нашествия.

* * *

Вестготам в 399 г. разрешил перейти на территорию империи (в Иллирию) восточно-римский император Аркадий, и думал, что новые федераты вестготы во главе с королем Аларихом станут из Иллирии… угрожать западной части империи, при этом из благодарности за благодеяние оставив в покое восточную часть. Не забудем, что вселению предшествовали драматические и даже трагические события с теми же вестготами, длящиеся с 376 г. (вестготов оттеснили бежавшие от гуннов остготы, и вестготы упросили императора Валента вступить на римскую территорию числом 35-40 тысяч человек), когда тысячи других варваров кинулись туда же, да без разрешения, и грабеж земель и народов продолжался два года, пока лишь Феодосий, бывший тогда молодым полководцем, не усмирил германцев. Но земли, выделенной вестготам по договору 382 г., оказалось, конечно, мало, и опустошения продолжились: грабя, убивая, беря пленных, как в самой настоящей захватнической войне, вестготы ходили до самых ворот Константинополя. С 395 г., когда умер император Феодосий, они разоряли Фракию, Фессалию, Македонию, Фермопилы, Афины, Мегару, Коринф, Аргос, Спарту… Регент Западно-Римской империи Стилихон спешно высадил свои войска, но вестготы обманули его, скрывшись прямо из-под носа, истерзали и ограбили Эпир и остановились только в тот момент, когда им были обещаны новые земли в дополнение к старым. Аларих, водивший вестготов под своим началом, получил даже совсем не федератский титул: "магистр милитум" Иллирии…

Аркадий хоть и поздно, но оказался прав: через два года Аларих вторгся в Истрию, захватил Аквилею, прошел через всю провинцию Венеция, поднялся до Пьяченцы и попытался атаковать Милан, в то время резиденцию императора Западно-Римской империи Гонория. Впрочем, Стилихон оказался не просто регентом, но и прекрасным полководцем: он едва не сокрушил войско вестготов под Миланом, и Аларих спасся, отступив в Пьемонт. Впрочем, счастье недолго улыбалось на этот раз Алариху, потому что уже в апреле 402 г. он все-таки потерпел поражение в долине Танаро (между Асти и Полленцо). Трудно сказать, что помешало Стилихону расправиться с вестготами именно тогда - возможно, империя еще какое-то время продержалась бы? - но Аларих преспокойно ушел обратно в Иллирию.

Что касается остготов, то в Паннонию их в качестве федератов впустил в 380 г. уже сам Феодосий. До 405 г. остготы не то чтобы копили силы, но, вероятно, выжидали и прикидывали, как им себя вести. Не забудем, что, кровные родственники вестготам, они прошли значительно более трудный путь, чем их западные братья: они вынесли всю тяжесть войны с гуннами, потеряли часть своего племени (помните, что некоторые остготы воевали теперь на стороне гуннов?), но прихватили с собой часть дальних родственников аланов… Их положение в Паннонии было не таким уж однозначным, и сразу обнаглеть у них, прямо скажем, не получилось.

К сожалению, никто не смог однозначно подтвердить, что остготы и так называемые готы Радагайса - это одни и те же готы. Тем не менее, в 405 г. активизируются готы под водительством Радагайса, которые неожиданно врываются в Северную Италию, которая еще не успела залечить раны от нашествия вестготов. Император объявляет срочный набор в армию… добровольцев, причем из всех классов и социальных слоев, в том числе даже рабов! Как видите, принцип, доселе действовавший безотказно, нарушается: опять и, кажется, впервые армия сколачивается фактически как ополчение. Спаситель Рима Стилихон и тут оказался на высоте: вступив в Тоскану, остготы собирались напасть на Флоренцию, но около Фьезоле Стилихон сумел окружить их, и им не оставалось ничего, кроме как сдаться. Радагайс пытался прорваться сквозь кольцо с боем, но был схвачен и казнен. Пленных было много, но еще больше под шумок сбежало обратно в Паннонию, срочно переправившись через Альпы. Остготы пока притихли.

Но то, что творилось севернее и западнее, требует своего разговора. Мы не забыли, что нашествие гуннов было настолько мощным, что это отразилось на всей Европе. В 377 году аланы, которые были отброшены далеко на запад, пришли к устью Дуная, а к 397 г. - уже прошли долину Тисы. Вандалы-асдинги, все эти годы оказывая сопротивление, под водительством своего короля Годегизела в 401 г. решили искать счастья в других местах. К ним присоединились или были вынуждены присоединиться германцы-свевы. Конечно же, они решили идти не куда-нибудь, а в империю, то есть перейти на правый берег Дуная и двигаться дальше. Гонорий, с подачи Стилихона, сделал их федератами, при этом выделив земли по северу провинции Норик и провинции Реция. В верхнем течении Дуная вандалы-асдинги, переправившись на правый берег, соединились с вандалами-силингами и поняли, что им никто больше не нужен. Но ведь за ними "увязались" свевы, а за теми по пятам шли аланы, за которыми или вместе с которыми "под шумок" двигались и другие варварские племена. Годегизел, который повел себя как самый законопослушный федерат, дал этому разношерстному союзу серьезный бой, но в сражении погиб. И вот что пишет Л. Альфан о том, что произошло дальше: "…Авангард этого чудовищного конгломерата народов, гоня перед собой часть бургундов и отбрасывая с пути отряды франкских федератов, которым было поручено охранять здесь границу, 31 декабря 406 г. пересек Рейн напротив Майнца, проложив путь для полчищ варваров, поваливших вслед и вскоре занявших всю Северо-Восточную Галлию".

У Стилихона уже не было ни войск, ни возможностей справиться с этим нашествием вандалов и других германцев (и не только). Да и время для сопротивления, пожалуй, было потеряно, несмотря на то что племена шли не как войско, а целиком - с женами и детьми, то есть все-таки медленно.

Впрочем, если у регента и императора опустились руки, то через год из Британии в Булонь переправился узурпатор Константин, которого римская армия Британии нарекла императором. Константин остановил движение бургундов, поселив их как федератов на землях вокруг Вормса и Майнца, а сам отправился дальше, в Южную Галлию, где настиг вандалов, аланов и свевов и даже провел несколько крупных сражений. Впрочем, варвары как-то не особо хотели биться с римскими войсками, несмотря на их немногочисленность: всячески уклоняясь от встреч с Константином, они осенью 409 г. достигли Пиренеев, перешли их и разграбили Испанию. Особенно пострадали западные и южные провинции. Впрочем, досталось и всему Иберийскому полуострову. Наконец настал момент, когда грабить стало уже нечего. После этого, как ни в чем не бывало, вандалы, свевы и аланы начали переговоры с римлянами. В 411 г. они стали такими же федератами, как и остальные варвары в других провинциях, и при этом получали от империи не только земли, но и хлеб. Несмотря на несколько лет совместных военных действий (если грабежи можно назвать войной), вандалы-асдинги и вандалы-силинги так и не соединились в один вандальский народ. Потому вандалы-асдинги и свевы получили римскую провинцию Галисия плюс еще весь северо-запад полуострова до реки Дуэро. Вандалы-силинги поселились в Бетике, рядом с Севильей, а аланов разместили в Лузитании (к югу от Дуэро и Эстремадуры, нынешняя Португалия) и в Тарраконе Карфагенской (это Мурсия, Валенсия и Новая Кастилия).

Галлия, видимо, была вся смазана медом. Только она избавилась от вандалов, свевов и аланов, как сюда нагрянули вестготы. За те несколько лет, на которые мы их оставили, вестготы не сидели сложа руки: они несколько раз отправлялись на юг с грабительскими целями. Более того: в 407 г., заключив договор со Стилихоном, они вместе отправились грабить Эпир, что можно расценить сегодня как явный признак неотвратимого распада Римской империи: Эпир - восточная провинция. Но Стилихон обманул Алариха: тому пришлось в одиночку воевать в Эпире. Правда, это было во всех отношениях выгодно, ибо развязывало Алариху руки, но он и из обмана римлян хотел извлечь выгоду, требуя теперь дополнительной дани за этот обман. Аларих терроризировал Рим с осени 408 г., осадив его, "назначил" своего префекта Аттала, дабы противопоставить его Гонорию, и римляне пошли даже на это (Аттал был просто мелкий чиновник), а в 410 г. все-таки вошел в Рим и отдал его на три дня на разграбление, но ни одно из его требований удовлетворено не было: Западно-Римская империя уже не могла разбрасываться ни золотом, ни, тем белее, хлебом. Тогда, голодный и холодный, Аларих решил, что ему необходима Африка. И ведь действительно: именно оттуда приходили суда, груженные отборным зерном. Он отправил свои суда в Африку, но их разметал шторм или настигли пираты, - корабли не вернулись. Чрезвычайно опечаленный, Аларих с остатками войска возвращался к себе в Иллирию, но в Калабрии, в Козенце, скончался.

Другой вождь, Атаульф, едва вестготы воссоединились с терпеливо ждущим их возвращения народом, повел войско вместе с народом в Галлию. Путь им был открыт: в 408 г. Стилихона убили, Гонорий воевал с Галлией и ему было не до Атаульфа: после Константина (на его примере) Галлия стала генератором узурпаторов, которые возникали один за другим. И все они нацеливались не больше и не меньше - на корону императора! Вероятно, Гонорий все-таки рассудил здраво - а вдруг то, что не удается имперскому войску, удастся варвару? - и пропустил вестготов через Северную Италию. Более того: римские кордоны пропустили их и через перевал Женевр. Это значило, что перед грабителями открывались всегда богатые и урожайные Лангедок и Аквитания. Эти-то урожаи и были нужны вестготам! Они объели Нарбонн, Тулузу, Бордо и вышли на берег Атлантики. Это был уже 413 г. Хлеба больше не было, и потому вестготы потребовали у империи хлеба.

Голод в рядах вестготов очень понравился Констанцию, который в качестве магистра милитум сделался теперь истинным правителем империи. Он не долго думая блокировал вестготов с моря (в Гаскони), но в битвы с ними не вступал. Блокада продолжалась, ибо дело усугубилось тем, что жена Атаульфа Плацидия в 414 г. родила сына. Всем было бы наплевать на этот факт, если бы Плацидия не была родной сестрой Гонория, которую Атаульф захватил в Риме в 410 г. Понятно, что мальчика Атаульф мог бы объявить "легитимным" императором Римской империи. Вероятно, это послужило веской причиной того, что Атаульф осенью того же 414 г. был убит.

Стороны не предпринимали никаких видимых шагов. Хотя вестготы, например, все-таки хотели переправиться в Испанию, а оттуда, как мечтал когда-то Аларих, отплыть в Африку. Тем не менее, новый король Валия в 415 г. сообщил римлянам, что созрел для переговоров.

Переговоры были коротки: по новому договору вестготы получали новые земли в Приморской Аквитании, которую Л. Альфан называет Аквитанией II, то есть в Гаскони, Перигоре, Сентонже, Ангумуа, Пуату, а с 416 г. - еще и в Лангедоке (Тулуза). Империя шла на этот договор лишь потому, что не имела сил изгнать громадную армию вестготов, а к тому же варвары формально признавали империю и обещали ей свою военную поддержку, то есть продолжали считаться федератами, только на новых территориях.

Надо сказать, что какое-то время в начале V в. вестготы честно исполняли условия последнего договора. Они помогали Констанцию усмирять вандалов-силингов (417-418 гг.), а потом - аланов. Аланов вестготы потрепали настолько, что те вынуждены были обратиться за защитой к Гундериху, королю вандалов-асдингов…

* * *

Гундерих был более воинственным и мудрым, чем его собратья: он начал пробиваться в более благополучные земли и к 422 г., воюя не с галлами или франками, а непосредственно с войсками империи, достиг Картахены и Севильи. Более того: он завоевал себе и римский флот, базировавшийся в Испании. Но он не успел уйти на этих кораблях в Северную Африку (умер в 428 г.). Зато его преемник и сводный брат Гейзерих погрузился на эти корабли в мелком порту Юлия Традукта на Гибралтаре - погрузился со всем своим народом (так пишет Л. Альфан) - и благополучно пересек пролив. Вандалы все же попали в Африку, о чем и мечтал Аларих.

Наместником Африки был комит Бонифаций, но он оказался не очень способным противостоять воинственным вандалам: через год вандалы подошли к границам Туниса. Столь же не способными оказались и римские войска, охранявшие сельские районы Гиппона. Гейзерих со своим народом попал практически в житницу Римской империи. Правда, ее еще следовало присвоить, потому что на побережье римляне держали реальную власть и продолжали отгрузку зерна в империю. Несколько лет грабежей по всей Африке, не считая Египта, привели к тому, что магистр милитум Аэций, ставший фактическим правителем империи, пошел на переговоры с Гейзерихом. Договор заключили от имени Валентиниана III, который был династическим наследником Гонорию, как его племянник. Гейзерих подписывался в том, что вандалы-асдинги возвращаются в положение федератов и получают для расселения земли в провинции Нумидия. Но все же истинной кормилицей была провинция Африка на месте нынешнего Северного Туниса. Поправ договор, как это делали до него и остальные германцы, Гейзерих в 439 г. захватил Карфаген. "Наказанием" для него был только новый федератский договор от 442 г., закрепивший его завоевания.

* * *

Галлия в который уже раз подверглась нашествию варваров. Салические франки, закрепившиеся в Кампине, узаконили в 358 г. свое положение соглашением с Римом. И почти тут же стали углубляться в Галлию. Поток новых варваров из-за Рейна давал возможность превзойти численностью любую армию, которую могли бы выставить против них римляне. В начале V в. они переправились, наконец, через Шельду, заняли долину Вааса, а также по реке Лис, бывшей Лейе, поднялись до области Куртре. Аэций намеревался их сдержать, но понял, что это делать бесполезно. Один из франкских вождей Хлогион взял в 430 г. Камбре и дошел до Соммы. Аэций закрепил такое положение вещей федератским договором с франками.

Еще в 408 г. бургунды также были связаны договором с империей, но в 430 г., когда гунны вторглись в сердце Германии, другие германцы надавили на бургундов, и остатки их перешли Рейн. Лотарингия и Шампань слишком были дороги империи, чтобы она позволила остаться там всем бургундам, а потому Аэций открыл им путь в Савойю. Он надеялся, что таким образом отрежет племя от Германии, в результате чего оно рано или поздно перестанет представлять какую-либо угрозу, ассимилировавшись на новом месте. Новый федератский договор закрепил бургундов в Савойе, куда они действительно охотно пришли.

* * *

Разрозненные племена гуннов, так и не имевшие до второй четверти V в. центральной власти, "раздували" свою и без того уже громадную территорию, которую еще нельзя было назвать империей. Долгое время их интересом был Юг, и потому они налетали на Фракию, Армению, Каппадокию, даже Северную Сирию. Они доходили до Антиохии и Персии, что с точки зрения средневекового крестоносца было бы истинным подвигом, хотя географические расстояния не столь уж большие. Однако все больше в страну гуннов внедрялся германский дух - за счет завоеванных германцев, которые к тому же пополняли войско гуннов отборными воинами. Уже давно на их стороне воевали подпавшие под их интересы остготы и аланы (часть тех и других), а также другие степные народы, в том числе славяне, которых гунны фактически освободили от германцев. Столь же охотно, думается, воевали на стороне гуннов и угро-финны, часть из которых была рассеяна в лесостепи русской равнины.

Ко второй четверти V в. империя гуннов обрела единство, а верхняя прослойка общества оказалась под влиянием культуры тех народов, которых гунны грабили, в том числе и под влиянием избыточной восточной пышности и аляповатости. Л. Альфан приводит документы, касающиеся гуннов, от конца IV в. (историк Аммиан Марцеллин) и византийца Приска, сопровождавшего посла Византии ко двору Аттилы в 448 г. Надо признать, что не только ненависть к гуннам водила рукой того и другого писателя. Разница во внешнем облике прежних и поздних гуннов делается очевидной. Я не стану останавливаться на этих текстах, скажу лишь, что гунны Марцеллина в 448 г. уже почти канули в Лету: Приск застал дворец (хоть и деревянный, но со сверкающими досками обшивки), отделенный от дороги изящной изгородью, внутри дворца - ковры, ложа, покрытые изысканными тканями. Золотая и серебряная посуда, вкусные вина, деликатесы, даже поэты и шуты, присутствующие на пиру, - это не человек-конь, каким виделись гунны Марцеллину. Впрочем, надо признать, что облик самого Аттилы предстал Приску почти в том же виде, что и всадник-гунн Марцеллину: царь был одет весьма просто, манеры его тоже не отличались изяществом, ел он и пил из деревянной посуды, причем ел только мясо. Зато его придворные и остальная знать одеты были изысканно, оружие их было отделано золотом и драгоценными камнями, даже сбруя их коней поразила византийца своей изысканностью… Вот, пожалуй, и все, тем более что мы уже вспоминали Иордана, описавшего для потомков внешний вид Аттилы.

Следует сказать, что, несмотря на бандитский характер гуннских набегов, к тому времени, когда царем стал Руга, то есть во второй четверти V в., гунны уже наладили дипломатические сношения и с Византием, и с Равенной (с начала V в. столицей Западно-Римской империи становится не Рим, а Равенна). Правда, они не прекращали набегов на Запад и Восток, но внешне все выглядело более чем благопристойно. На самом деле Руга от Восточно-Римской империи потребовал ежегодной дани в размере 350 фунтов золота, и император Византии разрешил ему занять земли Паннонии неподалеку от реки Савы.

В 434 г., после смерти Руги, власть поделили два его племянника - Аттила и Бледа. Империя гуннов должна была ослабнуть, да и ослабла, но даже при всем том она продолжала расширяться за счет римских и византийских владений. Константинополь отдал ему несколько городов на правом берегу Дуная, в Мёзии, между нынешним Белградом (тогдашним Сингидуном) и Видином. Кроме того гунны договорились об удвоении ежегодной дани. А когда Аттила убил брата Бледу и всю власть сосредоточил в своих руках, его притязания возросли многократно. Кроме того что он добился себе чина магистра милитум (впрочем, другие короли-варвары тоже носили его), он чуть ли не ежедневно выдвигал Византии все новые требования, самым малым из которых было требование о выдаче беглых пленных и перебежчиков, потому что основное требование его всегда заключалось в наделении его новыми территориями. В 447 г. он разрушил около 70 городов, захватив Мёзию, Фракию, Македонию и пришел к Фермопилам. Тогда император согласился повысить дань с 700 фунтов золота сразу до 2100. И ради этой дани Византии пришлось спешно вводить какой-то новый налог. В следующем году он уже потребовал отдать ему земли между Дунаем и Балканами. К тому же он в том же году впервые всерьез обратил свой взор на Западно-Римскую империю и решил вмешаться в дела Галлии, где начались волнения среди крестьян. Он призвал в жены Гонорию (сестру императора Валентиниана III) и тут же от имени будущей супруги затребовал себе не больше и не меньше - половину провинций Западно-Римской империи.

Аттила даже не стал ждать ответа на свои притязания: собрав громадную армию, он пошел брать лично все то, что требовал. Это нашествие, говорит Л. Альфан, было чудовищным, как и восточное 447 г. В 451 г. весной Аттила напал на Галлию, переправившись через Рейн. Первый город, который он взял и сжег, был Мец. Затем гунны быстро опустошили земли Северо-Восточной Галлии до Луары. Аэций сумел остановить агрессора под Орлеаном. Теперь в спешно собранном войске вестготы были не просто федератами, обязанными драться, но вполне заинтересованными патриотами Рима. Их возглавлял Теодорих. Битва как таковая, может быть, не совсем и состоялась. Историки говорят, что Аэций вынудил Аттилу отойти к Рейну. Впрочем, пойдя за гуннами по пятам, патриций все же навязал им сражение, которое состоялось в нескольких километрах от Труа, при местечке, которое звалось Мавриак. Сказанное Л. Альфаном здесь важно, может быть, только потому, что до тех пор (до 1926 г.) и много позже историки так и продолжают считать, что битва была на равнине Шалона, то есть на Каталаунских полях. Вы помните, что в главе 2 сказано мною именно о Каталаунских полях, и потому я привожу, как видите, мнение уважаемого специалиста. Кстати, в числе полегших на поле сражения был и король вестготов.

"Что касается результата, - пишет далее Л. Альфан, - то непохоже, что эта победа могла быть столь решающей, как утверждает легенда: ведь Аттила смог завершить свое отступление без малейших помех со стороны Аэция и через несколько месяцев, в 452 г., вторгнуться в Италию".

Да, сначала пала Аквилея, и дорога на Милан была Аттиле открыта. До самой Павии он не встретил никакого сопротивления и грабил кого и как хотел. Впрочем, и в Павии сопротивления он не получил. Зато вполне вероятно, что дождался посланцев из Равенны. Оконфуженное римское правительство Равенны отрядило к Аттиле ряд уполномоченных лиц, которых возглавил епископ Римский Лев. Этот договор, по которому гуннам отходили какие-то территории, как новым федератам империи, не дошел до наших дней, и потому его статьи нам неизвестны. Что могло бы произойти с Европой далее, неизвестно тоже. Достоверно лишь то, что и сказано уже в главе 2: в 453 г. Аттила неожиданно скончался. Впрочем, успев послать войско для наказания Византии за невыплату дани по договору от 448 г. Войска прошлись опять по Фракии и Македонии.

Самая мощная и самая протяженная из варварских империй Европы - гуннская - была близка к распаду. Просуществовав весьма недолго (на несколько лет больше, чем в наше время Советский Союз), она и распалась очень скоро, а по историческим меркам - молниеносно. Ни один из многочисленных детей Аттилы не смог внушить ни своему, ни тем более другим народам уважения к себе как наследнику великой империи. В 453-м же году германцы (гепиды, остготы и др.) подняли восстание и на равнинах Паннонии победили Эллаха - старшего сына Аттилы. Империя немедленно сократилась до области, включающей низовья Дуная и причерноморские степи. То есть бывшая восточная часть империи в одно мгновенье превратилась в западную: все, что оставалось западнее низовий Дуная, гуннам теперь не принадлежало. Народы гуннов стали очень быстро обособляться в отдельные этнические группы, которые скоро нашли каждая свою форму существования. Например, Л. Альфан считает одной из таких этнических групп - болгарский народ, заявляя, что "они (гунны. - А.В.) вновь заставили говорить о себе, явившись под именем болгар". Правда, сам же автор сообщает, что венгерский лингвист Дьюла Немет оспаривает идентичность гуннов и болгар, так что нам, вероятнее всего, в этой ситуации также легче поверить ученому венгру, нежели ученому французу.

На самом деле до сих пор не совсем ясно, какое отношение те древние болгары имеют к болгарам, являющимся наследниками Болгарского царства, возникшего на Балканах в XII в., но именно болгары на целый век раньше, чем Киевская Русь, приняли православие. И уж совсем не ясно, какое отношение имеют и те, и другие болгары к волжским булгарам, которые вскоре возникнут на берегах Волги в ее среднем течении и организуют царство Волжская Булгария. Известно только, что ее великие строители участвовали в возведении и киевских, и новгородских церквей и других построек. Особенно из камня! Похоже, что болгары были одним из племен гуннов, имеющим отношение к искусству строительства и возведения городов.

Болгары возникли в Европе с 481 г., значит, у них было время прийти откуда угодно либо обособиться от кого угодно - скажем, от тех же ругов, которых мы, с подачи А. Абрашкина, встречали в главе 2. Однако что-то мне подсказывает, что нижегородский историк путает Ругу (короля гуннов) и ругов (русов), ибо, по современному взгляду историков, ругии - это германское племя. Впрочем, надо понимать, история по-настоящему еще не написана, а потому, например, каждый археологический сезон может принести такую сенсацию, что потом мы даже не будем знать, что делать с этим артефактом (артефактами).

Имеются данные лишь о пятнадцатилетней активности остатков гуннской империи после смерти Аттилы. Его сын Денгизих продолжал набеги на Византию. Имя сына, если вы заметили, полугерманское, хотя, возможно, и содержит гуннский корень "денг", из которого у нас получилось слово "деньги" (от татарского "таньга"). Но имя Денгизих весьма похоже на кличку, которую дали потомку Аттилы германцы: буквально - Деньги Себе, - символизирующую исключительную жадность, и только. Чаще всего Денгизих ограничивался набегами на ту же Фракию, на глубокие рейды не решаясь. Но и там поплатился: в 468 г. его захватили и убили, а голову отвезли в Константинополь. Повторимся: какая связь между этим событием и болгарами, возникшими на своем нынешнем месте в 481 г.?

Сами гунны, по свидетельствам историков, очень скоро разделились на гуннов-кутургуров (кутригуров), проживавших на Дунае и в Причерноморье, гуннов-утигуров - между Днепром и Доном, - а от Дона до Кавказа и Каспия - сабиров, которых, в отличие от А. Абрашкина сегодня, Л. Альфан в 1926 г. считал народом, составленным из многих этносубстратов. Сабир, по мнению Анатолия Абрашкина, однозначно индоиранское имя: по имени Шивы, Сивы, Сибы, от которого он производит Сибирь. Здесь список других народов с подобными именами запрячу подальше, поскольку перечисление станет очень похожим на занятие ложной этимологией.

* * *

Вернемся к Римской империи, ибо гунны уже перестали ей угрожать. Однако она и без гуннов продолжала свой распад: хватало других варваров, которым понравилось отщипывать от большого пирога куски все крупнее. Нам необходимо вернуться к моменту гибели Аттилы, чтобы не прервалась связь времен. 21 сентября 454 г. императору Валентиниану III так надоел своенравный и упрямый, а особенно в своих заблуждениях, магистр милитум, патриций Аэций, что он заколол его кинжалом. Его же самого убили на следующий год 16 марта. А его соперника и преемника Максима - 31 мая того же 455 года. Преемник последнего Авит был "уволен" (отрекся и ушел в епископы) в 456 г., а Майориан - все-таки убит 7 августа 461 г.

Майориан, который хоть и недолго был императором, действовал не в одиночку: он был ставленником патриция свева Рикимера, которому не давали покоя лавры великого полководца (в качестве примера он видел перед собой Стилихона). Рикимер же и сверг Майориана, поставив вместо него Севера, который тоже, к сожалению, умер в 465 г. Тогда неутомимый Рикимер "поставил" императором Анфемия, своего тестя, который сам был зятем Маркиана - императора Восточно-Римской империи. Анфемий также не удовлетворил чаяниям Рикимера: полководец осадил императора в Риме, взял его в плен, а потом потихоньку убил с помощью наемных убийц в 472 г., но заменил императора Олибрием, человеком, как говорит Л. Альфан, "который был изначально скомпрометирован в глазах истинных римлян тем, что позволил себе принять покровительство вандальского короля Гейзериха".

11 июля 472 г. Олибрий пришел, а 19 августа неожиданно скончался Рикимер! Сколько оставалось жить Олибрию, "скомпрометированному в глазах истинных римлян"? Да, он умер 2 ноября того же 472 г.!

Битва за римский трон между Гликерием и Юлием Непотом шла почти два года. Юлий Непот победил в июне 474 г., но магистр милитум Орест чуть больше чем через год устроил настоящий мятеж и посадил на римский трон… собственного сына Ромула. И хотя, следуя текстам Вл. Нилова, в главе 2 я называл этого императора Ромулом Августом, Л. Альфан настаивает, что прозвище его было не Август, а Августул. Что это означает, я не знаю, но, вероятно, в разночтении есть нечто важное, и потому более осведомленный читатель сможет понять, кто из двух авторов более прав.

Не прошло и года, как Одоакр, тоже упоминавшийся мною в главе 2, но как ружский король, а не скир, как у Л. Альфана, со своими наемниками, которые провозгласили его королем 23 августа 476 г. (оказывается, только в связи с событием Одоакр был провозглашен королем, и не ругиями, а скирами), захватил Ореста, 28 августа убил его, а 4 сентября посадил под стражу и его несчастного императора-сына.

В этот момент произойдет нечто противоречивое. Одоакр потребует от римской власти одновременно признать его и его народ федератами, а значит, разместить соответствующим образом на римской территории, дать землю и платить дань, а вторым требованием и действием Одоакра было смещение римского правительства (события происходили как раз в Равенне, резиденции западных императоров). То есть первое требование было теперь фактически невыполнимо, и Одоакр оказывался заурядным узурпатором, самовольно вселившимся в Равеннский дворец. Единственное, что характеризует Одоакра как решительного и здравого политика, это то, что он заявил: в Римской империи должен быть лишь один суверен, ибо остальные короли - федераты. Все атрибуты западно-римской власти Одоакр собрал и отослал в Византию - тому самому "единственному суверену". Сам при этом он оказался королем Италии, и не больше. Италия, таким образом, приобрела и в глазах византийских императоров, и в глазах других федератов, которые все более старались вести себя как отдельные от Рима суверены, особое значение, каковое она потом станет иметь в глазах и других правителей, в том числе завоевателей. В данном случае история делает однозначный вывод: Западно-Римская империя пала всего через 23 года после падения империи гуннов.

Посмотрим, что с ней стало после падения.

* * *

Еще за 30 лет до того Гейзерих, который, если помните, во главе вандалов-асдингов сделался королем федератов провинции Африка, уже тогда стал вести себя совершенно независимо. Он прекрасно понимал, что форпосты Римской империи ему на его территории вовсе не нужны, и начал с того, что стал уничтожать римские крепости, конфисковывать земли, изгонять с территории провинции неугодных и подозрительных лиц и т. д., вплоть до того что стал вмешиваться в назначения на церковные должности.

Прошло 13 лет, и вот в 455 г., воспользовавшись убийством Валентиниана III, Гейзерих отказался признать Максима его преемником. При этом он немедленно отплыл на поджидавших его кораблях в Италию, высадился в конце мая в устье Тибра (в Порто), а 2 июня вступил в Рим, где императора Петрония Максима, как вы помните, уже убили (31 мая). Гейзерих позволил своим вандалам грабить Рим не три дня, а целых две недели! Но, как вы помните, он запретил трогать население и что-либо разрушать.

Гейзерих удалился с богатой добычей и с множеством пленных, которые все были именитыми гражданами, в том числе вдова Валентиниана Евдокия и две ее дочери. По пути из Италии в Африку Гейзерих развязал очень умелую войну на море: вандалы совершали молниеносные набеги на берега Сицилии, Калабрии, Кампании, рассеивая римские войска и забирая с собой все, на чем можно было бы доплыть до Африки. Связь империи с Мавретанией и Нумидией прервалась. Гейзерих уже собрался было взять их себе голыми руками, но в это время ему пришлось притихнуть: в 457 г. Майориан, потомственный кадровый офицер, к тому же римлянин из старинного рода, едва сделавшись императором, стал готовиться к экспедиции в Африку. Поняв, что зарвался, в 460 г., то есть немного выждав, Гейзерих начинает в Майорианом мирные переговоры. Однако в 461 г. эти переговоры естественным образом прерываются с падением и смертью императора Майориана.

Руки Гейзериха развязаны окончательно: он расширяет пиратскую войну на Средиземном море, причем теперь в сферу его интересов включаются и восточные острова и побережья - владения Византии. Лев I (Константинополь) и Анфемий (Рим) договариваются - впервые за множество лет отчуждения между Востоком и Западом - о совместных действиях на море. Однако специально организованный для акции против Гейзериха флот, где находилось большинство собранных для этой цели войск, в 468 г. неподалеку от мыса Бон, что к северо-востоку от Карфагена, подвергся неожиданному нападению и разгрому вандалами. После этого Гейзерих присоединяет к своим владениям и западные острова - Сардиния, Корсика, Болеарские и Питиузские острова и Сицилия. Вандалов остановил только император Зенон, оставшийся в 476 г. единственным римским сувереном. Зенон прекратил средиземноморский беспредел Гейзериха очень просто: он отказался от всех африканских провинций и от островов в западной части моря. Осенью 476 г. вандалы и впрямь успокоились.

Последнее обстоятельство доказывает, как сильна была в древности роль договора и традиции: ведь по факту Византия уже давно ничем не владела из того, от чего отказался Зенон, но Византия считалась Римской империей, - и Гейзериху было этого достаточно, чтобы не быть уверенным в том, что его завоевания останутся за ним. Византия отказалась от африканских провинций и от островов, будучи гораздо менее простодушной, чем этот варвар, для которого сказанное и написанное было почти священным.

Гейзерих, уже предчувствуя свою кончину, сделал одно важное дело: по договору с Одоакром он уступил последнему всю Сицилию, кроме порта Лилибей (сегодня Марсала). Это обеспечило преемнику достаточно долгий мирный период, когда он смог бы заняться организационными вопросами внутри государства. Гейзерих скончался 25 января 477 г. как суверенный король обширных земель.

Пример вандалов, говорит Л. Альфан, оказался весьма заразительным. Упустив ту правильную возможность, которой воспользовался Гейзерих, но поступив в точности как он, вестготский Теодорих II в 457 г. решил не признать не кого-нибудь, а Майориана, перед которым оробел (слово Л. Альфана) даже Гейзерих! До этого вестготы с почтением выполняли свои федератские обязанности и помогали имперским войскам во всех их акциях.

После столь яркого отказа признать императора вестготы попытались захватить город Арль. Два года Теодорих II осаждал Арль, но так и не смог захватить его. Надо сказать, его предшественникам это также не удалось. Зато в 462 г. он все же захватил порт Нарбонн, открывавший для вестготов выход в Средиземное море.

В 466 г. пришел преемник Теодориха II Эврих, который был королем вестготов до 484 г. Он стал продолжать завоевания, причем Галлии ему было мало: он перевалил через Пиренеи и отправился на юг. К вестготам у римлян давно были громадные "просьбы", как к федератам: самим римлянам уже не под силу было навести в Испании порядок, ибо там бесчинствовали свевские банды. Вестготы, как законопослушные воины, в свое время совершали в Испанию несколько экспедиций ради римских интересов, но сделали из этих экспедиций только один для себя вывод: Испания - прекрасная страна. Римлянам, даже с помощью вестготов, не удалось вернуть себе всей Испании: свевы покинули Картахену и Таррагону, но держали Бетику, Лузитанию, а также в конце 450-х гг. захватили западное побережье, вместе с Лиссабоном и Порту. Это были две важнейшие крепости. Однако сами свевы с 457 г. впали в гражданскую войну, и этим-то Эврих и воспользовался. Посмотрим, что говорит Л. Альфан на эту тему:

"В 468 и 469 гг. он (Эврих. - А.В.) почти одновременно бросил свои войска на Галлию и Испанию. Со свевами он справился быстро, отбросив их в Галисию, занял Лузитанию, Бетику и вскоре добавил к ним провинцию Картахена. К северу от Пиренеев его действия были не менее решительными и не менее быстрыми: римские войска, разбитые в 469 г. при Деоле, близ Шатору, были оттеснены на правый берег Луары, а пока в 470-471 гг. шел методичный захват Центрального массива и его окрестностей, другая армия создала угрозу для Арля и Прованса.

Какие армии могло выставить правительство Равенны против этого нового завоевателя, опьяненного легкими победами? Как раз когда воины Эвриха шли к Провансу, магистр милитум Рикимер подал знак к восстанию против императора Анфемия, и все войска, которые можно было мобилизовать, были заняты либо защитой последнего, либо борьбой с ним. Правительство Равенны вмешалось в ход событий лишь в 475 г. - единственно за тем, чтобы попытаться спасти Прованс, потеря которого могла оказаться роковой для Италии: договор, спешно заключенный императором Непотом перед своим падением, приносил в жертву провинции Галлии и Испании, уже занятые Эврихом, всего на несколько месяцев отсрочив завоевание провансальского региона. Ведь в конце 476 г., когда стало известно, что власть Ромула Августула рухнула в результате восстания, Эврих завершил свое дело: за несколько дней были захвачены Арль, Марсель и все побережье до Альп, а к югу от Пиренеев вестготские войска оккупировали провинцию Таррагона, кроме Галисии, единственной из испанских провинций, оставшихся в руках свевов, - где вестготы не стали хозяевами еще раньше.

Давно прошли времена, когда король Атаульф был счастлив, получив для своих готов право на расквартирование в нескольких городах и деревнях на аквитанской равнине. Из бывшего места постоя выросло колоссальное королевство, которое, простираясь от Гибралтарского пролива до эстуария Луары и от Атлантического океана до Альп, вобрало в себя почти треть территорий, еще совсем недавно признававших власть императоров Равенны."

Коих, впрочем, уже не существовало, добавлю от себя.

Но рассказанное про вестготов, а прежде про вандалов-асдингов, - это далеко не все, что необходимо поведать о германских племенах V в., ибо рассказана только половина из того, что происходило - представьте себе - практически одновременно по всей Западной Европе.

Настала очередь бургундов. Вы помните, что римляне остроумно загнали их в Савойю. Бургунды тоже зашевелились почему-то при Майориане. Однако он сумел их усмирить. В 458 г. они захватили Лион, но он его у них легко отобрал. Однако всего через три года, когда умер Майориан, бургунды опять немедленно захватили Лион и сделали его своей столицей. Кроме того они завоевали долину Роны и ее притоков. В Прованс бургунды или не пошли, или не смогли войти. На том они и "успокоились" лет на 20-25.

Франки, те салические франки, которые сделались федератами в Галлии, оказались самыми верными федератскому договору. Они бились даже с вестготами на стороне имперских войск. То был король Хильдерик. В 476 г. правительство Равенны приказало долго жить, и это как бы снимало с франков обязательство служить Риму, но в Галлии оставался Эдигий, "магистр милитум в Галлии", и потому для салических франков римская власть оставалась как бы незыблемой. Однако после смерти Эдигия его сын Сиагрий занял его место, и все стало по-другому: ведь Сиагрию официально никто не присваивал чина магистра милитум (или еще какого-нибудь), потому что власти Рима уже не существовало. Константинопольский император, при всем к нему уважении со стороны франков, не собирался "подбирать" утерянную Римом власть и подтверждать полномочия Сиагрия… Франки решились действовать. Тем более что они ради собственных интересов не действовали уже более 50 лет. Если вы помните, тогда римляне остановили их движение на юг, - так теперь на этом же пути стоял только бесправный, хотя и довольно сильный, Сиагрий.

Тем временем после смерти Хильдерика королем стал его преемник Хлодвиг (481 или 482 г.). Хлодвиг пошел по желанному пути - на юг, а вместе с ним и весь его народ.

Сиагрий оказал отчаянное сопротивление, но все же за двадцать лет непрерывной борьбы (правда, не только с римлянами) салические франки завоевали земли к северу от Луары. Это завоевание завершилось в 506 году. Авторитет Хлодвига, по словам Л. Альфана, рос, а власть непрерывно усиливалась. Его признали и рипуарские франки, которые успели перейти Рейн еще в 455 г., а теперь продвинулись не только до Трира, но и до Меца. Соответственно в конце V в. власть Хлодвига распространилась практически на всех франков, а территориально - до Рейна. Правда, ему пришлось биться с аламаннами, которые, тоже начав движение в 455 г., оккупировали Эльзас, Пфальц и, как подозревает Л. Альфан, часть немецкой Швейцарии (имея в виду современные автору границы), "не считая Швабии и Баварии, занятых при наступлении в другом направлении". После десятилетней войны с аламаннами в 496 г. состоялась знаменитая битва при Толбиаке (Цюльпихе), после которой аламанны были окончательно изгнаны с территории Галлии, и Хлодвиг стал единственным хозяином земель от Луары до Рейна.

Завоевателям всегда мало завоеваний: Хлодвиг решил распространить свою власть и на земли бургундов и вестготов. Здесь на помощь франкам пришла сама жизнь: вместо Эвриха теперь правил вестготами его слабый преемник Аларих II (484-507 гг.). И если арианца Эвриха местные галло-римляне как-то еще терпели, то с арианством Алариха мириться не пожелали. Оба короля не только притесняли католиков, каковыми были галло-римляне, но и преследовали их, а особенно вопиющим это было в отношении духовенства. Против власти Алариха по всей Испании и Галлии вспыхнули и продолжали вспыхивать восстания. Начав походы на юг в 494 г., Хлодвиг, видимо, пришел к выводу, что ему будет гораздо легче, если он из язычника превратится в католика. Что он и сделал предположительно в 496 г., - правда, это не намного облегчило ему его задачу. Походы были трудными, многочисленными, некоторые города франки брали по несколько раз, теряя их снова. Это Сент, Тур, Бордо. Наконец в 507 г. состоялась решительная битва при Вуйе (на северо-запад от Пуатье), где Аларих был убит, а вестготы спаслись бегством, после чего Хлодвигу понадобилось лишь несколько недель, чтобы занять всю Галлию вплоть до Пиренеев. Однако самые лакомые земли - Прованс и Нижний Лангедок - франкам получить не удалось: там серьезно оборонялись остготы, недавно пришедшие в Италию.

Как ни странно, завоевать бургундов Хлодвигу так и не удалось. Этому было несколько причин, в том числе и своевременное вмешательство вестготов, которые совершенно не собирались отстаивать интересы бургундов, но искали слабости Хлодвига. Бургундский король Гундовех умер в 470 г. и оставил четверых сыновей. По царящему у них закону сыновья разделили землю на четыре части. Однако так и не пришли к соглашению, кто из них какою частью станет владеть. Этот спор привел, конечно же, к преждевременной смерти двоих из них (оба в 474 г.), но оставшиеся двое тоже не смогли договориться. Это были Гундобад и Годегизел. Первый из них был женат на католичке, но сам придерживался древнего арианства, чего католики не могли ему простить. Католики называли это "арианской ересью", и несведущему может показаться, что слово "ересь" здесь неприемлемо, поскольку имеется в виду "арианство", как якобы религия ариев, индоиранцев. На самом деле арианство - это действительно христианская ересь, происходившая от александрийского пресвитера Ария (скончался в 336 г.), отрицавшего догмат о единстве Св. Троицы, то есть считавшего, что Христос ниже Бога-отца .

Хлодвиг в 500 г. догадался, наконец, использовать это обстоятельство для своей выгоды. Он принял сторону Годегизела, разбил Гундобада под Дижоном и продвинулся до Авиньона, однако Гундобада неожиданно спасла от полного поражения армия вестготов, угрожая Хлодвигу совсем в другом месте. Бросив Гундобада, Хлодвиг помчался спасать положение на "франко-вестготском фронте", что дало Гундобаду силы и время оправиться и даже отбить потом все отобранные у него города. Когда же Годегизел был убит во Вьенне в очередной битве, Гундобад восстановил все королевство под своей властью.

Хлодвиг, сильно злясь на остготов, которые не дали ему развернуться на юге Галлии, подумывал искать у них военной поддержки против Гундобада. Впрочем, он впервые заколебался: Гундобад позволил своему сыну Сигизмунду отречься от арианства и принять католичество, причем католическое духовенство Сигизмунд осыпал папиными щедротами, чем добился его поддержки. При этом Гундобад решился приобщить сына к власти, - так что Хлодвиг относительно бургундов стал думать противоположное тому, что прежде. Он подумывал, не стоит ли завязать с бургундами прочный союз. Так в колебаниях и прошли несколько лет, пока Хлодвиг не скончался. Это произошло в 511 г.

Четыре сына Хлодвига не питали относительно бургундов никаких иллюзий. И договор их с Теодорихом Великим, королем остготов, базировался исключительно на дележе добычи. Сигизмунд к тому времени тоже стал единоличным хозяином земель бургундов после смерти Гундобада. Сыновья Хлодвига и Теодорих Великий напали на бургундов одновременно с севера (франки) и юга (остготы). Франки захватили врасплох не только армию бургундов, но и самого короля (взяв его в плен), а остготы заняли Дофине практически без единого выстрела. Это произошло в 523 г. Франки поступили с Сигизмундом не по-джентльменски - они утопили его вместе с его семьей в колодце под Орлеаном. Это сделал один из сыновей Хлодвига Хлодомер.

Бургунды затаили злобу и мечтали отомстить - не столько за поражение, сколько за позорную смерть своего короля . И час настал: в 524 г. в Везеронсе, что между Лионом и Шамбери, они нанесли франкам тяжелое поражение, убив при этом Хлодомера, и заставили их заключить мир, а около 530 г. принудили к миру и остготов.

Впрочем, то были прелюдии. Конечно, франки были сильнее. В 532 г. началась новая война, которая через два года принесла франкам полную победу, и бургунды лишились своего короля и своего права на землю, на которой жили. У остготов в это время как раз были свои внутренние проблемы, а потому франки не стали ни с кем делиться, и практически вся Галлия стала франкской. Исключение составляли южные земли Средиземноморья и полуостров Арморика, неожиданно для галлов занятый бриттами.

* * *

Рим уже в конце IV в. стал испытывать большие трудности по удержанию Британии в своих руках. Северные германцы докучали римским британским войскам и флоту все больше. Саксы, англы (англии) и юты все настойчивее добивались ближайшего к материку острова, который манил их своими просторами. Наконец последние легионы римлян ушли из Англии около 407 г., и начался захват острова варварами. Местное население, кельты и бритты (которые тоже кельты, как и галлы), отчаянно сопротивлялись, но к 441 году сопротивление было сломлено: варвары наступали и с востока, и с юга, и оставшаяся после многих сражений часть бриттов решилась покинуть родной остров, перебравшись в Арморику.

Впрочем, западная часть Британии все еще не покорилась пришельцам. Западнее линии Солсбери - устье Твида германцев практически не было. Зато восточнее уже возникло несколько княжеств, которые к концу VI в. историки назовут саксонской Гептархией. Считается, что это семь особо проявившихся к тому времени королевств (Семикоролевье), принадлежащих, уже можно сказать, не просто саксам или англам, а англосаксам, которых так и станут примерно с той поры называть.

* * *

Нам осталось рассмотреть движение остготов, которые, как вы помните, неожиданно оказались препятствием для франков, пожелавших занять всю Галлию.

После гибели Аттилы остготы неожиданно получили свободу. До этого момента только племя Радагайса не подпало под власть гуннов. Остготы запросились в империю, и та приняла их в качестве федератов. Они расселились севернее Паннонии и около полутора десятков лет были исправными федератами. Однако на том дело и кончилось. К 470 г. остготы уже взяли Сингидун (ныне Белград) и крепость Ниш на Мораве. Нижняя Мёзия осталась теперь за ними. Еще через полтора десятка лет опасности подвергся уже сам Константинополь. Воины Теодориха совершали набеги на Македонию, Фессалию, Фракию - точно так же, как до них вели себя гунны.

Зенон был достаточно мудр, чтобы оставить все как есть: он припомнил историю Алариха и подарил Теодориху титул магистра милитум и даже возвел его в достоинство патриция, после чего предложил ему отправиться в качестве имперского полководца в Италию и изгнать из нее Одоакра, после чего занять Италию и стать федератами Константинополя. И осенью Теодорих повел и войско, и народ на запад. Через год на берегах Изонцо он столкнулся с армией Одоакра, которую сумел победить, и Одоакр отошел к Вероне, а потом к Равенне, в то время как Теодорих сам вступил в Милан и в Павию. В 490 г. Одоакр потерпел поражение на берегах Адды, после чего Теодорих осадил его в Равенне. Осада длилась более двух с половиной лет, и наконец 5 марта 493 г. Одоакр был вынужден капитулировать. Ровно через десять дней Одоакр был убит самим Теодорихом на пиру, который был организован якобы для заключения долговременного мира. Произошла, по сути, лишь замена одного варвара на другого, правда, с официальными полномочиями.

В Италии Теодорих очень скоро понял, как и Одоакр, что он не очень хочет быть федератом и предпочел бы стать сувереном. Впрочем, он не стал ссориться с Константинополем и несколько лет вел очень осторожную политику, согласовывая ее с империей. Однако и Византия понимала, что, во-первых, так долго продолжаться не может, а во-вторых, ей нужен был надежный партнер на Западе. В качестве такого партнера и был избран Теодорих, который, кроме того что вел с 497 г. независимую политику, еще и делал вид, что он магистр милитум Константинополя. Правда, византийцы оговорили еще некоторые нюансы, которые в качестве "льгот" обещал оставить Теодорих, - это продолжение действия константинопольских законов на территории Италии, а также беспрепятственное хождение имперской монеты по официальному ее курсу. Никого из соседей Теодориха уговорить на такие уступки было, конечно же, невозможно. С точки зрения империи в данном случае она явно выигрывала.

Теодорих и не возражал. Ему нравилось править на имперский манер. Однако, несмотря на то что он назначал на все ответственные посты в государстве чистокровных римлян, с самого начала магистр милитум повел чисто национальную политику. Во-первых, как пишет Л. Альфан, он понимал, что безопасность его государства зависит совсем не от Константинополя, а от отношений остготской Италии с такими же, как Теодорих, соседями-варварами. Он и заключал с ними союзы, которые нередко подкреплялись взаимными браками:

"Так, в 493 г. он женился на сестре франкского короля Хлодвига, одну из дочерей выдал за вестготского короля Алариха II, другую - за короля бургундов Сигизмунда, одну из сестер - за вандальского короля Тразамунда. В то же время он распространил свою власть на все местности, окружавшие Италию, или же включил их в сферу своего влияния: имеется в виду не только восточное побережье Адриатического моря, то есть Далмация и Паннония, где, несомненно, осел арьергард его народа по выходе из Мёзии, но даже северные склоны Альп, Тироль, Штирия и Каринтия, а также тот бывший придаток Римской империи на западе, в Провансе, во владение которым он вступил в 508 г. благодаря вооруженному выступлению против Хлодвига в момент, когда тот пытался отобрать у вестготов их последние провинции в Галлии. Поскольку остготская армия под командованием полководца Иббы тогда сумела поставить предел этому бедствию и спасти местности на побережье Средиземного моря, Теодорих получил их часть, а также добился, чтобы его признали официальным покровителем слабого вестготского суверена, а вскоре, после смерти Алариха II в 507 г. - и опекуном его малолетнего сына и наследника Амалариха. С большим или меньшим удовольствием его влияние испытали и другие германские народы: аламанны, тюринги, гепиды, герулы. Казалось, под римской маской остготская держава вот-вот станет ведущей державой Запада.

Вопреки видимости об империи явно напрочь забыли."

* * *

Что ж, избранный мною - благодаря периодизации, ведущейся историками, - период последних веков жизни Римской империи в данной главе описан, хоть и коротко. Ситуация менялась почти мгновенно, на место одних народов приходили другие, на их место либо прежние, либо третьи, - и все они хотели от Рима только одного: как можно больше добычи, а по большому счету - им просто не хватало хлеба, который был только в Риме. Припомним, что практически ни одно из германских племен не сеяло и не убирало собственный хлеб, предпочитая получать его на стороне, причем любым способом.

В том, что германские племена, рассыпавшиеся по империи и приведшие к ее краху, были варварами и в древнем римском, и в нынешнем смысле, конечно, нет сомнения. Общий уровень культуры на прежних римских территориях, не потерявших своего римского населения, с приходом варваров неизмеримо упал. Не станем вдаваться в эти подробности, о них прекрасно сказал в своей книге Л. Альфан. Отметим только, что характер бывших римских провинций не везде поменялся одинаково. Например, несмотря на то что практически нигде не был изведен под корень прежний образ жизни, новый образ жизни провинций, занятых разными варварами, отличался у вестготов и бургундов, у бургундов и франков, у франков и вестготов. Национальный элемент проник в первую очередь в законодательную сферу: германцы везде, хоть и в разной степени, ввели свои германские законы, не отменив при этом прежних римских. На этот счет, правда, имеются две крайности: бургундское законодательство очень скоро перестало использовать римские кодексы, в частности кодекс законов Феодосия, и применяло одинаковые законы как к германцам (бургундам), так и к коренным римлянам. Остготы, наоборот, не только старались, но и сохранили в неприкосновенности римское право.

Об остготах следует сказать больше, чем об остальных варварах. Теодорих Великий, в детстве проведший в качестве пленника десять лет в Константинополе, не сделался носителем римской культуры, но зато навсегда сохранил благоговейное отношение к ней. Он даже не научился ставить свою подпись без трафарета, но именно ему мир может быть обязанным в том, что Италия не только почти в целости сохранила прежний образ жизни, в том числе римское право, но и культуру. Более того: Теодорих не только восстанавливал попранное в военных действиях римское наследие, но и сам занялся строительством нового на образец старого в других городах, где этого при римлянах не было. Он строил церкви, дворцы, термы, мавзолеи и т. д. исключительно в "традиционном" стиле, повторяя, может быть, неуклюже, то, что было придумано прежними римскими гениями и мастерами. Несмотря на упомянутую "неуклюжесть", по мнению Л. Альфана, "в целом эта архитектура достойна византийских мастеров, с которыми намеревались тягаться сподвижники Теодориха".

Он не поменял даже административной системы, даже восстановил прежние римские праздники, которые теперь, возможно, ничего уже не значили. Он назначал консулов, префекта претория, магистра оффиций, квестора, комита щедрот, комита частных дел и так далее. Он сохранил практически все римские должности высшего и низшего порядков, уже не нужные в новых условиях королевства остготов. Он сохранил сенат и посылал ему помпезные послания. Он назначал таких же чиновников в провинции, что существовали прежде, при римлянах. Причем если взять полный список римских чиновников при Теодорихе, мы вдруг обнаружим, что этот состав включал только урожденных римлян. Остготам оставлялась одна-единственная функция - "готы в общих интересах берут на себя военные функции, чтобы вы, римляне, могли мирно наслаждаться благами римской культуры" (из послания римлянам Аталариха, преемника Теодориха, 526 г.).

Отличия от прежних времен были и у остготов. Например, военными делами по провинциям распоряжались "графы" - должность совершенно новая и свойственная всем германцам - и в Галлии, и в Средиземноморской области вестготов, и в Бургундии, и в Италии. Граф же занимался судебными разбирательствами в остготском населении и т. д. Многие другие отличия, менее существенные у остготов и более существенные у остальных германцев, конечно, тоже были. Но в целом именно остготы, благодаря столь бережному отношению ко всему римскому, не только сохранили в достаточной степени римские традиции и структуру, но и, тем самым, вырыли себе глубокую яму.

Об этом мы станем говорить в следующих главах, которые приведут нас, в конце концов, к странному, но возрождению Великой Римской империи, хотя и на новой, германизированной, или чисто германской, основе.

Глава 5

Великая иллюзия (середина VI в.)

Исчезнув, императоры Равенны, как говорит Л. Альфан, вовсе не предписывали исчезать самой Римской империи. И она, как ни странно, не исчезла. Трудно не назвать чудом ее возрождение, хотя и далеко не в полном виде и объеме, которое состоялось в середине VI в. благодаря константинопольскому императору Юстиниану.

Л. Альфан высказывает недоумение, которое разделяют с ним почти все историки: учитывая условия на Западе и Востоке, сложившиеся в прошедшие века, скорее можно было бы ожидать падения Византии, а не Рима. Но произошло так, как произошло.

А ситуация на Востоке была и впрямь серьезной: в свое время, как уже не раз говорилось, гунны совершали по империи глубокие опустошающие рейды. После гуннов то же делали болгары. Фракия, Македония, Фессалия и другие земли потерпели колоссальные беды. Не помогали ни чины, которые империя давала Аттиле, ни договоры, ни уговоры. Дань выхолостила казну.

Кроме гуннов и других варваров с севера Византия подвергалась ударам с юго-востока: здесь был традиционный враг Персия. Временами в Персии, отличавшейся ортодоксальной властью, происходили долгие внутренние распри, и тогда империя имела возможность передохнуть, потому что персам было не до внешних агрессий.

Сила, позволившая Византии выстоять, была столько же номинальной, сколько стратегической: это неприступный Константинополь. "Построенный на краю европейского материка, на высоком мысу, - говорит Л. Альфан, - который легко было защищать от врага, не имеющего господства на море, "Новый Рим", как его называли, всегда будет успешно отражать атаки с континента. Надежно защищенные укреплениями, которые последовательно возводили императоры: стеной Константина Великого от Золотого рога до Мраморного моря, стеной Феодосия II (построенной в 413 г.), имевшей длину на километр больше, и наконец стеной Анастасия I (построенной в 512 г.), отстоящей от последней на пятнадцать лье и насквозь прорезавшей в чистом поле полуостров, на оконечности которого стоял город, - императорские войска еще века могли не опасаться никакого штурма, предпринятого дунайскими варварами. Таким образом, среди бурь Константинополь еще не раз окажется единственным уголком Европы, где как будто еще существует Римская империя. Но даже в самые критические часы он останется форпостом тех бескрайних территорий Малой Азии, которые, долгое время оставаясь не тронутыми или почти не тронутыми врагом, мало-помалу станут жизненно важными областями империи".

Все же, говорит Л. Альфан, восточные "римляне" опасались азиатских варваров гораздо меньше, чем европейских. Впрочем, империя считала "варварами" в первую очередь персов, которые таковыми не были и сами отбивались от настоящих варваров Центральной Азии. Хотя персы для Византии были и впрямь самыми опасными врагами, сами притом живя на пороховой бочке.

"Прежде всего, - говорит Л. Альфан, - речь идет об эфталитах… которые с 425 г., достигнув области Окса (ныне Амударья), не прекращали таких же налетов на Персию, какие в то же самое время готы или гунны на границах Фракии или Македонии устраивали не империю. Эфталитам не раз удастся проникнуть в самое сердце Персии и вынудить "царя царей" отказаться от планов экспансии на запад, чтобы отразить нападение с востока.

Персию парализовала и другая опасность - армянская. Ведь Армения, чья история - история долгого мученичества, поочередно заставляла всех своих завоевателей дорого платить за жестокую тиранию, которую они желали ей навязать. Разделенная с 387 г. между римлянами и персами - впрочем, самая значительная часть оставалась в руках последних, - в 429 г. она потеряла своих национальных лидеров в лице Аршакидов , и персы превратили ее, как и римляне с конца IV в., в несколько обычных провинций, которыми управляли назначенные от Ктесифона чиновники. Чуждые ее языку, ее традициям, ее вере - христианству, которому наследственно противопоставлялся иранский маздеизм, - представители шахиншаха настроили страну против себя. Здесь периодически вспыхивали восстания, тем более опасные, что географическое положение Армении позволяло армянам легко устанавливать связь с римлянами и отрезать путь к отступлению персидским армиям, которым хватало легкомыслия забраться в северо-западные области."

И то внутреннее недомогание Персии, о котором я уже говорил (деспотия порождала ненависть, и за власть боролись противопоставленные друг другу соперники, причем кровь была делом обычным), сильно ослабляло монархию. Соперники, не могущие справиться друг с другом, призывали на помощь то эфталитов (тюркское племя), то арабов (сарацин). Первые помогали Персии с Севера, вторые с Юга. О том, что эти акции были большой ошибкой, персы, конечно, пожалеют, но лишь тогда, когда будет поздно. Арабы, поселившиеся в нижнем течении Евфрата на его правом берегу, спокойно не жили: они постепенно заняли большое пространство, уже включавшее в себя и среднее течение Евфрата, и земли вплоть до границ Сирии. Арабами управляла династия Лахмидов, но сам по себе этот народ еще не пришел к той стадии развития, которую Л. Гумилев именует пассионарностью, то есть арабы были до поры до времени почти не опасны для сильной Византии. Тем не менее, Персия в своих агрессивных акциях призывала их в союзники, и арабские войска составляли ее левое крыло. Персия также не думала об опасности, которую могли нести арабские племена, вплоть до VII в.

Восточно-Римская империя тяготела к эллинизму, и сначала разделение Римского государства на Запад и Восток, а потом и гибель Запада - в какой-то степени были "на руку" прогреческой силе Востока. Сначала греческий язык стал использоваться в официальных актах наряду с латынью, а с приходом Кира, грека из Фиваиды, которого великий Феодосий II сделал префектом претория, указы писались только на греческом. Прошло еще полвека, и греческим стали пользоваться уже императоры, даже разговаривая на нем с народом. На этот же период (вторая половина V в.) приходится и возрождение и своеобразный расцвет греческой литературной мысли. Неоплатонизм окажет свое влияние на всю Европу и даже на исламскую Азию и Африку (хотя и значительно позже): благодаря греческой мысли Европа цивилизовалась, возможно, гораздо раньше, чем это могло произойти. Афинская школа, школа Газы и школа Константинопольская породили плеяды блестящих поэтов-философов, столь же неординарные поэты возникли в Египте (Панополь). С прославленными школами соперничали новые школы - Антиохии, Эдессы, Александрии, Бейрута… Бейрут был и центром юридической мысли. Благодаря наличию восточного элемента, Восточно-Римская империя "исповедовала" не совсем чистый эллинизм, а эллинизм, в большой мере овеянный восточными мотивами. Образ мысли нового эллинизма был столько же греческим, сколько и восточным. Потому было бы несправедливым греческой мысли отдать всю заслугу в воспитании Европы, как цивилизации. При этом добавились богословские темы, каких в античности просто не было. Влияние арабское, персидское и даже в какой-то степени тюркское послужило тому, что возникло такое искусство, в том числе архитектура и декораторство, которое мы сейчас именуем словом "византийское". Несомненно, этому способствовало еще и то, что Запад уже был почти покорен варварами и не оказывал своего активного влияния на Константинополь. Латынь и латинское искусство и литература очень скоро стали в Восточно-Римской империи номинальными и даже, как мы теперь говорим, "мертвыми". Влияние Востока на Европу будет иметь и еще несколько волн, одна из которых - та, в которую вписались Орден тамплиеров, Орден госпитальеров и Тевтонский орден, то есть волна, поднятая Крестовыми походами. Тема впереди.

Но империя была все-таки Римской! Византия продолжала чувствовать себя частью того огромного пространства, которое прежде было единым. Вероятно, срабатывало и какое-то самовнушение, ибо, несмотря на полную независимость варварских королей, они формально продолжали быть федератами большой империи. На протяжении почти всего V в., когда происходили все те события, о которых мы уже знаем, вплоть до ликвидации равеннских императоров Одоакром (в 476 г.), восточные императоры и их армии продолжали вмешиваться в политический расклад Запада. Более того: императорский трон Запада часто зависел от Византии (а иногда и восточный трон Константинополя - от воли западных правителей Рима): например, мы знаем, что Феодосий согласовывал свои действия с действиями Стилихона, Восток не дал "добра" на чин "августа" Констанцию, но зато вручил права на Западно-Римскую империю маленькому Валентиниану III и т. д. Потерпев поражение, византийский флот, тем не менее, живо среагировал на захват вандалами Африки. Вмешательство, причем взаимное, выражавшееся даже в породнении императорских домов Востока и Запада, продолжалось до самой гибели Равенны как центра Западно-Римской империи. Даже Одоакру римский сенат выразил свое с ним согласие, когда Одоакр отправил в Константинополь имперские инсигнии, тем самым лишив Рим этих важнейших атрибутов власти, - акция, равная той, как если бы корону королевы красоты отправить на завод-изготовитель за ненадобностью. А предшествовали, как мы помним, важнейшие события, в которых Византия была, может быть, в принципе и не права: она отказалась признать императором Гликерия, направив в Рим вместо него Юлия Непота, а потом Зенону просто не удалось отстоять византийского ставленника. А вот когда уже Теодорих напал на Одоакра, Константинополь никак не был в стороне: Теодорих имел от империи все полномочия. Таким образом, давая одному варвару полномочия против другого, Византия пребывала в глубоком заблуждении, что ей все еще принадлежит вся могучая прежде, да и ныне еще не совсем павшая, Римская империя.

После Зенона, скончавшегося в 491 г., на его место приходили два старца, которые не могли справиться ни с северными варварами (болгарами, славянами и др.) - Анастасий и следом за ним начальник дворцовой стражи Юстин. Впрочем, последнему оказывал поддержку его родной племянник Юстиниан, за что и сделался вскоре его преемником. Произошло это в 527 г.

Македонский крестьянин, который правда, вырос, как и дядя Юстин, в Константинополе, а значит, там и образовавшийся, по своей основательности и предприимчивости Юстиниан оказался истинным хозяином. Учитывая все те заблуждения Византии относительно Запада и вспомнив, что вот уже 50 лет как не существует имперского двора в Равенне, новый император весьма проникся общеримской идеей и в течение почти сорока лет именно ее продвигал в жизнь (правил он с 527 по 565 г.). Хотя начинать ему пришлось, конечно, не с этого. Еще будучи молодым, он участвовал в героических походах против варваров. В 502-503 гг. византийцы не сумели защитить Феодосиополь (Эрзерум) и Амиду (Диарбакыр), которые персам пришлось, впрочем, оставить, поскольку неожиданно на них самих напали эфталиты. Но с 527 г., именно с того года, когда власть сосредоточилась в руках Юстиниана, нападения персов удвоились, тем более что, как уже говорилось, им помогал арабский князь Хиры аль-Мундхир. А в 529 году он не только опустошил земли юго-востока Византии, дойдя до Антиохии, но и вырезал 400 ни в чем не повинных монахинь, посвятив эту резню богине Уззе. На Евфрате персы в 531 г. нанесли Византии еще более жестокий удар, разбив основную армию под командованием Велизария, бывшего у Юстиниана лучшим полководцем.

Варвары на Балканах, зная о положении на Юге, смело грабили Македонию, Эпир, Фракию, Фессалию. К рейдам по Балканам подключились и славяне, которые доселе не покушались на Византию. Анты, как говорит Л. Альфан, "пройдя долиной Днепра вдоль Карпат до Валашской долины, начали брать пример с соседей". Еще один пример исторического передергивания. Неразумные анты, конечно, могли только "брать пример с соседей". А зачем они, к тому же, пришли по Днепру в Валашскую долину?

На этот вопрос прекрасно отвечает Вл. Нилов еще в 1996 г. в своей работе "Болгарские войны киевских князей", определяющий "неразумность" днепровских славян такой же сказкой норманистов, какой является призыв на Русь еще не оформившихся в государство бандитов с самого Севера: "Правьте нами". Не только полабские славяне (словене), но и славяне придунайские и моравские отлично представляли себе, что такое была Северная Русь, то есть то, что мы сегодня именуем Новгородом. Это обычная ошибка, о форме которой я, кажется, уже говорил: Троя - это государство, которое существовало вокруг города, носившего имя Илион, но часто Илион именуют Троей и наоборот. Столь же просто объясняется и тот самый "словеньскый язык", о котором упоминает Новгородская летопись и "Житие Александра Невского", которые имеют в виду даже не народ, а все государство в целом, и мы это увидим.

Как я уже не раз заявлял, в том числе ссылаясь и на Вл. Нилова, гораздо прежде возникновения "пути из варяг в греки", имеющего в виду спуск по Днепру, существовал путь из "словен в греки". Славяне, вынужденные строить по этому пути города или, по меньшей мере, фактории для скупки мехов, воска и самого меда, именно этим и занимались, причем не где-нибудь, а на Волге, и традицией этих "варваров" была отнюдь не война, а торговля с Византией, которая гораздо выгоднее. Хотя, вероятно, среди антов бандиты также были. Уже более цивилизованные киевские князья Аскольд, Олег (прибивший щит к вратам Цареграда-Константинополя), Святослав, Владимир иногда не гнушались и "проучить" Византию и не только, но ведь обратите внимание, и на это особо указывает академик А.Н. Сахаров, только когда Византия начинала притеснять киевско-новгородских купцов! "Не исключено, что войны Аскольда, Святослава, Владимира (это IX-X вв. - А.В.) продолжили традицию VI-VII веков время от времени вразумлять болгар", - очень даже осторожно предполагает Вл. Нилов.

Совершенно не удивительно, что когда булгары придут на Волгу, они здесь застанут не просто аланов и неопределенное племя волжско-камской группы, которое можно пренебрежительно назвать "носителями так называемой рогожной керамики", но фактории и города, которые, конечно, интереснее занимать голодному и воинственному гуннскому племени, чем совершенно не обжитую местность, где нечем поживиться. Ведь именно о такой замечательной победе над примитивными аланами Волжско-Камского бассейна говорит Ф. Фарисов, когда заявляет следующее: "Археологически удалось детально проследить захват первобытнообщинного городища одним из булгарских князей и устройство на его месте замка. Рядом с Елабугой на Каме расположено Чертово городище, самое северное из булгарских поселений. На месте захваченной булгарский князь поставил великолепную каменную цитадель, квадратную, с четырьмя круглыми башнями и мощными стенами - лучшее из известных нам булгарских сооружений домонгольского периода". Мы нашли еще одно подтверждение тому, что гунны были хорошими строителями. Но что было делать каменной цитадели в лесах, кишащих пчелами и дичью?

Кстати, ведь именно в тех-то краях самые великолепные пчелы, мед и едва ли не по сей день самые качественные меха. Одним из городов, которые, как считает Вл. Нилов, были построены во времена "волжского пути в греки", была Новая Русса, ныне не только не сохранившаяся, но и не оставившая по себе никаких следов, в то время как до сего дня жива Старая Русса, которая не могла превратиться в Старую лишь по причине ветхости. Не она ли, то есть Новая, была тем самым "первобытнообщинным городищем", по Ф. Фарисову? Вполне возможно.

Вернемся к Юстиниану, ибо его тяжкий путь только начинается. Почти в самом начале императорского пути ждут македонянина одно за другим испытания. Ну, и, как водится, слава. Трагические события в Африке и в самой Византии падут на 530--532 годы. Они станут и испытанием, и знаком к тому, что все может измениться.

После смерти Гейзериха в королевстве вандалов наступает анархия, и этим не замедлили воспользоваться берберы. Во-первых, участились набеги пустынников на провинцию. Во-вторых, эти набеги подкреплялись внутренними восстаниями тех же берберов. К тому же не забудем, что вандалы придерживались арианской ереси, а потому против них были и римские католики, за которыми шли римляне-нехристиане, и сами вандалы, если вдруг власть собиралась потворствовать католичеству. Несамостоятельность самостоятельного королевства становилась очевидной, когда оно призывало на помощь то остготов, то византийского императора. Так произошло в 530 г., когда Гелимер, воспользовавшись поражением своего близкого родственника короля Хильдерика в очередной битве с берберами, занял трон, а самого короля бросил в темницу. Хильдерик из тюрьмы воззвал к Юстиниану, умоляя имперскую власть о немедленной помощи, а главное, ему нужны были верные империи войска (Хильдерик, как и все варвары, иногда припоминал, что он король на правах федерата).

Не мог Юстиниан помочь Хильдерику! Он воевал с Персией, и в этой войне заняты были практически все его силы. Но этот момент обращения свергнутого короля громадной провинции федератов к своему суверену (сюзерены и вассалы появятся чуть позже) дорогого стоил. Однако персидский "царь царей" Кавад не собирался принимать во внимание имперских интересов Юстиниана и не шел ни на какие, даже самые выгодные, перемирия. Однако Кавад был стар: вскоре он скончался. Его наследник Хосров тоже был непреклонен, тем более что силы в той войне были примерно равными. Наконец лишь в сентябре 532 г. Хосров согласился на заключение мира: он получал от Константинополя большую дань, а мир, по крайней мере в тексте договора, назывался "вечным".

Не нужно думать, будто лишь отношения с персами задерживали Юстиниана. В январе 532 г. он и его супруга бывшая проститутка Феодора пережили настоящий кошмар: в городе вспыхнуло восстание, которое сегодня именуется восстанием "Ника" ("Побеждай!"), ибо восставших трудно определить какой-то иной чертой, кроме этого воззвания, использовавшегося ими как пароль. Вопрос требует несколько отдельного разговора, и потому отвлечемся на него: сказанное может сыграть роль в дальнейшем рассказе по нашей теме, от которой мы сейчас ушли уже довольно далеко. Мы станем пользоваться так называемыми "Актами по поводу Калоподия", приведенными историком Феофаном, благодаря которому события в Константинополе вообще стали нам известны.

* * *

Чтобы понять, что произошло, необходимо знать хотя бы демографический состав тех народных масс столицы империи, которые участвовали в восстании "Ника". Трудно перечислить административные структуры, и тем более единицы, из которых состояло руководящее звено Византии и самого Византия, но понятно, что в элитарную группу населения входили высшие и средние чиновники и аристократия, непосредственно связанная с этим чиновным сословием. Органом, к которому сословие могло апеллировать, был сенат. Промышленники, торговцы и ремесленники - все принадлежали той или иной гильдии. Остальные были предоставлены как бы сами себе.

Не забудем, что и в империи, и в столице существовало не только множество народов, часто не понимавших друг друга по языку, но и множество конфессий. Даже христианство не было единым, как не было оно единым и с первых лет существования. Уже определились православная и католическая части, не считая множества еретических течений - хотя бы таких, как арианство. Кроме того - существовало громадное число язычников совершенно разного толка, иудеев, представителей огнепоклонничества и т. д. Народы в Константинополе распределялись (более-менее) по кварталам, которые управлялись так называемыми демами, квартальными комитетами, и в каждом из кварталов мог бытовать свой язык или своя религия.

Но были еще и димы. Это самое интересное и, как ни странно, сближает Второй Рим с Третьим (Москвой). Димы - это партии ипподрома, то есть, говоря по-нашему, фанаты (в Константинополе они назывались димотами) того или иного клуба. Впрочем, уже само слово "ипподром" исключает понятие клуба, так что разделение народа по димам происходило, вероятно, на совершенно иных принципах устраиваемых на ипподроме ристалищ (спортивных игр). Оно началось в конце IV в., а определилось уже к началу VI в. Самыми влиятельными из партий ипподрома были венеты и прасины. Димоты, как и наши фанаты, носили каждый свои цвета. Венетам был присущ голубой цвет, прасинам - зеленый. К тому же Феофан относит венетов к чисто православным. Соответственно прасины могут быть католиками?.. Нет. В число прасинов входили и иудеи, и христиане-еретики, и язычники… Трудно поверить в беспристрастность Феофана в данном вопросе: в его сообщении скорее отражается уже царившее в Царьграде отношение к Риму как католическому центру, то есть та суть, по которой и происходил раскол империи на Восточную и Западную. И впрямь к VI в. Запад достаточно быстро становился все более католическим, а Восток - все более православным.

Спортивные игры, ристания проводились по праздникам, но совсем не так, как Олимпийские игры в Древней Греции: ипподром стал уже чем-то вроде театра, только жившего по своим правилам спортивной борьбы. Наверняка здесь делались ставки, возможно, что и большие. Наверняка кому-то из соревнующихся симпатизировал император, и не обязательно ему должны были подражать все члены его семьи. Но самое важное во всем этом то, что именно на ипподроме император мог услышать не только шум на трибунах, но порой и любого отдельного "болельщика", желавшего принести ему свою жалобу (конечно, не по поводу проводившихся нынче ристаний). И он беседовал с жалобщиком при всех, и часто выносил свой вердикт, отличный от того, который уже был вынесен каким-нибудь даже высокопоставленным лицом, судьей… Простой человек, таким образом, на ипподроме имел редкую возможность добиться для себя справедливости, невзирая на лица. Хотя подобное обращение к императору могло быть и столь же опасным, сколь полезным.

Император говорил с жалобщиком не сам, а через посредство мандатора - лица, представлявшего императора и передающего говорившему и слушавшему его слова. Таким мандатором могло быть достаточно высокое лицо, но мог быть и кто-то из придворных, хотя не поручусь, что камердинер. У германцев бы это мог быть и случайный собутыльник с улицы (так поначалу вели себя практически все варварские королевские дворы, пока королевская власть не устоялась и не обросла своими правилами), в Риме и Константинополе - нет.

Тексты "Актов по поводу Калоподия" настолько интересны для нас, что хотелось бы привести эту часть здесь. Беседа состоялась, как я уже сказал, на ипподроме. Событие, предшествовавшее этому, ничтожно: кто-то из венетов накануне убил какого-то прасина. Стычки между димотами бывали и до, и после, но сейчас произошло все именно так, как произошло. После цитаты мы посмотрим, почему именно. Итак, цитата (в "Хронографии" Феофана" она имеется целиком, но здесь я привожу только часть):

"Прасины. Многая лета, Юстиниан август, да бу-дешь ты всегда победоносным! Меня обижают, о луч-ший из правителей; видит Бог, я не могу больше терпеть. Боюсь назвать [притеснителя], ибо как бы он не выиграл, я же подвергнусь опасности.

Мандатор (чиновник, говоривший с народом от имени импе-ратора). Кто он, я не знаю.

Прасины. Моего притеснителя, трижды августей-ший, можно найти в квартале сапожников.

Мандатор. Никто вас не обижает.

Прасины. Он один-единственный обижает меня. О, Богородица, как бы не лишиться головы.

Мандатор. Кто он такой, мы не знаем.

Прасины. Ты, и только один ты знаешь, трижды августейший, кто притесняет меня сегодня.

Мандатор. Если кто и есть, то мы не знаем кто.

Прасины. Спафарий Калоподий притесняет меня, о всемогущий.

Мандатор. Не имеет к этому отношения Калоподий.

Прасины. Кто бы он ни был, его постигнет участь Иуды. Бог скоро накажет его, притесняющего меня.

Мандатор. Вы приходите [на ипподром] не смот-реть, а грубить архонтам [старейшинам].

Прасины. Того, кто притесняет меня, постигнет участь Иуды.

Мандатор. Замолчите, иудеи, манихеи, самаритяне.

Прасины. Ты называешь нас иудеями и самаритянами? Богородица со всеми!

Мандатор. Когда же вы перестанете изобличать себя?

Прасины. Кто не говорит, что истинно верует, владыка, анафема тому, как Иуде.

Мандатор. Я говорю вам - креститесь во едино-го [Бога].

Прасины начали перекликаться друг с другом и закричали, как приказал Антлас: я крещусь во еди-ного.

Мандатор. Если вы не замолчите, я прикажу обез-главить вас.

Прасины. Каждый домогается власти, чтобы обес-печить себе безопасность. Если же мы, испытываю-щие гнет, что-либо и скажем тебе, пусть твое величество не гневается. Терпение - Божий удел. Мы же, обладая даром речи, скажем тебе сейчас все. Мы, трижды августейший, не знаем, где дворец и как управляется государство. В городе я появляюсь не иначе как сидя на осле. О, если бы было не только так, трижды августейший!

Мандатор. Каждый свободен заниматься делами, где хочет.

Прасины. И я верю в свободу, но мне не позволе-но ею пользоваться. Будь человек свободным, - но если есть подозрение, что он прасин, его тотчас под-вергают наказанию.

Мандатор. Вы не боитесь за свои души, висельники!

Прасины. Запрети этот цвет (зеленый, цвет прасинов. - А.В.), и правосудию нече-го будет делать. Позволяй убивать и попустительствуй [преступлению]! Мы - наказаны. Ты - источник жизни, карай, сколько пожелаешь. Поистине такого красноречия не выносит человеческая природа. Луч-ше бы не родился Савватий (отец Юстиниана. - А.В.), он не породил бы сына-убийцу. Двадцать шестое убийство совершилось в Зевгме (квартал Константинополя. - А.В.). Утром человек был на ристалище, а ве-чером его убили, владыка!

Венеты. На всем ристалище только среди вас есть убийцы

Прасины. Ты убиваешь и затем скрываешься.

Венеты. Это ты убиваешь и устраиваешь беспоряд-ки. На всем ристалище только среди вас есть убийцы.

Прасины. Владыка Юстиниан, они кричат, но никто их не убивал. И не желающий знать - знает. Торговца дровами в Зевгме кто убил, автократор?

Мандатор. Вы его убили.

Прасины. Сына Эпагата кто убил, автократор?

Мандатор. Вы его убили, а теперь клевещете на венетов.

Прасины. Так, так! Господи, помилуй! Свободу притесняют. Хочу возразить тем, кто говорит, что всем правит Бог: откуда же такая напасть?

Мандатор. Бог не ведает зла.

Прасины. Бог не ведает зла? А тот, кто обижает меня? Философ или отшельник пусть разъяснит мне различие между тем и другим.

Мандатор. Клеветники и богохульники, когда же вы замолчите?

Прасины. Чтобы почтить твое величество, молчу, хотя и против желания, трижды августейший. Все, все знаю, но умолкаю. Спасайся, правосудие, тебе больше здесь нечего делать. Перейду в другую веру и стану иудеем. Лучше быть эллином (имеется в виду: язычником. - А.В.), нежели вене-том, видит Бог.

Венеты. Что мне ненавистно, на то и не хочу смотреть. Эта зависть [к нам] тяготит меня.

Прасины. Пусть будут выкопаны кости (остаю-щихся) зрителей."

Обратите внимание на то, как красноречиво молчали венеты вначале, но когда они вмешались в диалог императора с прасинами, прекрасно видя, что православный Юстиниан именно на их стороне, они выкрикивали нечто клишированное, скорее ритуальное, чем они всегда пользовались в перепалках и битвах с прасинами, но постепенно эта клишированность сходит на нет, выявляя более глубокую причину их недовольства. Какую? А ту, что и венеты, в общем-то, настроены против императора, но пока скрывают это. Они скорее заодно с прасинами, чем диаметрально против: ведь вчера могли убить не прасина, а венета, и ситуация была бы, возможно, столь же с виду неразрешимой, то есть тогда состоялся бы диалог венетов с императором. Учтите, что дело происходит просто на скачках, в перерыве между заездами.

Что же произошло после последних слов прасинов?

А в эти мгновенья прасины в полном составе покида-ют ипподром, демонстративно нанося императору (и уж только косвенно - венетам) оскорбление. Венеты, как выяснилось, не очень-то и приняли его на свой счет: пройдет всего несколько дней, как они станут заодно с прасинами в восстании против императора и пра-вительства.

Правда, после ипподрома кровопролитные стыч-ки на улицах между венетами и прасинами все-таки были. По результатам наведения порядка арестовали множе-ство людей. И префект Евдемон присудил семерым казнь. Четверо были обезглавлены, а трое должны были быть повешены.

И здесь произошло то, что считается настоящим чудом: сломалась виселица, и остались живы двое повешенных - один прасин и один венет. Когда их стали вешать вторично, они опять упали на землю. Тогда в дело вступились монахи: они отвели висель-ников в церковь св. Лаврентия, что у Золотого Рога. Префект окружил здание храма, но не распорядился атаковать его, а только сторожить осужденных.

Наступило 13 января. Начались иды, и император позволил опять устроить на ипподроме ристания. На ре-зультаты скачек никто не обращал внимания. За два заезда до конца состязаний (всего заездов было 24 по семь кругов) венеты и прасины, постоянно выкри-кивая слова о помиловании тех двоих, которых спас сам Бог, не дождались ответа императора. Тогда про-неслось восклицание:

- Многая лета человеколюбивым прасинам и ве-нетам!

Эти слова были началом союза венетов и прасинов и сигналом к началу восстания "Ника". Пересказывать это восстание целиком нет смысла, хотя в процессе буйств происходили прелюбопытнейшие вещи, в том числе назрела и отставка народом самого императора Юстиниана. Только светлая голова Феодоры, как мне кажется, несмотря на всю жестокость самих событий, помогла Юстиниану процарствовать те самые сорок лет, о которых мы говорили. Именно она произнесла фразу, которую якобы произнесла: "Тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо".

А император уже собирался уносить ноги! Несколько (по меньшей мере двое) императоров было "назначено" народом вместо него, и среди них - племянники Анастасия Пров и Ипатий. Отказавшийся Пров, кажется, был сожжен народом в своем доме, а вот Ипатия и другого племянника Анастасия Помпея после подавления восстания Юстиниан прилюдно казнил, хотя ни тот, ни другой не были виновны и так же, как патриций Пров, отбивались от восставших руками и ногами. Но любое жертвоприношение характеризуется тем, что должно иметь свои жертвы независимо от того, кто распоряжается их судьбами. В процессе восстания "Ника" было сожжено громадное число дворцов, бань, частных домов, улиц и кварталов. Сгорело несколько храмов, в том числе уникальный храм св. Софии, гордость Константинополя. Горел и сгорел дотла Августион (в разные дни, за два поджога), сгорели знаменитые бани города (их было несколько, знаменитых и любимых). Сторонников у Юстиниана почти не оставалось! Часть солдат перешла на сторону восставших димотов. Велизарий и Мунд со своими небольшими частями, которых общим числом воинов было всего три тысячи (остальные оставались на войне с Персией, а она все еще не заключила мира: как вы помните, он будет только в сентябре!), были слабой защитой своему императору.

Наконец, после той "коронной" фразы Феодоры, император принял свое решение. Он с приближен-ными отправился в триклиний, находившийся по другую сторону кафисмы ипподрома, где всегда вос-седал Юстиниан, а теперь занятый насильно приведенным туда Ипатием. По до-роге евнух Нарсес не щадил денег, подкупая вене-тов. Подкупленные проникли на ипподром, где опять должны быть (в который раз за дни восстания!) скачки, и в ко-роткий срок единодушная толпа раскололась, пошли раздоры. В этот момент с разных сторон на иппод-ром ворвались отряды Велизария и Мунда, а также оставшаяся верной часть солдат. Произошла резня. Кстати сказать к чести германского духа: все готы, состоявшие в охране, оказались верными императору!

Очень скоро племянники Юстиниана Вораид и Юст схватили Ипатия и Помпея и притащили их к царствующему дяде. На следующий день оба были каз-нены. Только в результате резни на ипподроме погибло около 35 тысяч человек. После подавления восстания "Ника" было конфис-ковано имущество 18 сенаторов - из тех (а это много!), кто так или иначе принял в волнениях участие…

А каковы же истинные причины восстания? Разве битвы фанатов (димотов) могли привести к столь печальному результату?

Истинная причина - полувековое отсутствие в Византии дееспособной власти, каковую и представлял собой теперь император Юстиниан. Правда, с некоторой оговоркой: возможно, за него правила его экзотическая супруга. Но суть не в этом, хотя историки, возможно, знают истину. Однако посмотрим, что же так разбередило страну, если восстала сама столица?

Патриции - высшее аристократическое общество Византии. В это сословие входили как древнейшие аристократические роды, так и новоиспеченные. Несмотря на то, что правление Юстиниана в целом принесло стране благоденствие, молодой император создал себе окружение из людей пришлых и безродных. Заняв ведущие государствен-ные посты, эти люди не только оттеснили родови-тую знать от управления и двора: ведь в Византии высокий пост давал еще возможность получения до-хода, и немалого.

Впрочем, должность, или звание, сенатора не была наследуемой, иногда не была и пожизненной. Сенат Византии - довольно слабое звено в государствен-ной цепочке именно из-за своей неустойчивости. Должность префекта претория сделала Иоанна Каппадокийского всего через несколько лет баснослов-но богатым. Даже и сосланный в Кизик, он продол-жал жить роскошествуя.

А ведь неоднородность аристократии не была двух-полюсной: между отпрысками древних родов и со-всем новыми выдвиженцами существовал слой ари-стократов, получивших положения вельмож не так давно - в IV-V вв., после разделения столиц (Рима и Константинополя). Так называемая "третья" сила тоже играла свою опреде-ленную роль. Их имущество, как имущество родовитых, и присваивал Юстиниан, вводя разные про-центы пошлины для аристократов и купцов, на суше и на море и т. д. Прямая конфискация имущества восемнадцати участников бунта как нельзя лучше свидетельствует о том, какую именно экономическую политику проводил Юстиниан по отношению к знати.

Аристократия не готовила бунта, в первый и пос-ледующие моменты не принимала в нем участия. Наоборот, именно ее дома сжигались народом сразу же после того, как сгорели ненавистные государствен-ные учреждения. А вот назначения взамен Иоанна, Трибониана и Евдемона других лиц (один из эпизодов восстания "Ника") говорят скорее о том, что аристократы уже включились в "игру" и пожелали использовать недовольство народа в собственных интересах. К 18 января, когда Ипатия провозгласили новым императором, у аристократии, вероят-но, уже сформировалось желание не только сменить людей на высших должностях, но и поменять дина-стию. Как правило, в Византии смена династий не приводила к серьезным опалам, так что бояться было почти нечего.

А вот надеяться на возобновление роли сената в жизни государства патриции вполне могли. Дело в том, что с приходом к власти Юстиниана над всеми возвысилась фигура императора. Прежде, при Анас-тасии и Юстине, было не так. Восстановить свою зна-чимость в политике государства мечтали многие ста-рые знатные роды. Правда, и тогда им не давали ре-шать государственных дел, но хотя бы считались с мнением сената.

Сенаторы проиграли восстание не потому, что плохо подготовились к нему, как считают некото-рые ученые. Они не готовились к нему вовсе, и поэтому стихийное выступление народа, которому только на один день по-настоящему помогли офор-миться в требование провозгласить нового импера-тора, не смогли направить в желаемое им русло. Славословия на ипподроме в адрес Ипатия ничем, как глупостью, не назовешь. В то время как Юстиниан изменил (после того как жена практически обозвала его трусом!) свою тактику и победил. Правда, братья, тут же сообразившие, что большей глупости, чем привлечь толпу на ипподром, где ее удобнее всего вырезать, придумать было невозмож-но, пытались это представить как их продуманный тактический ход: "Мы тебе согнали чернь - осталось с нею расправиться", - но Юстиниан, сам ин-триган и тактик, решил усомниться в их тактичес-ких способностях: он не поверил. А найдись у мятежа всего-то средней руки вождь - и Юстиниан бы проиграл корону. Вождя не нашлось.

Теперь, после подавления бунта, все, к чему стре-мился Юстиниан, вполне могло осуществиться. Но тенденция к автократии, ярко проявленная им в пер-вые пять лет правления, просуществовала уже недо-лго. Наказав виновных, конфисковав их имущество и раздав его приближенным, которых следовало от-личить, Юстиниан вскоре стал делать реверансы в сторону сенаторов, придумывая новые законы (но-веллы), затем в сторону торгово-ростовщической вер-хушки (пытаясь угодить и тем, и другим), а потом и вовсе возродил права сената, пусть и не в полной мере, как того хотелось бы противникам. До конца жизни еще не раз императора преследовали заговоры и бунты, их зачинщиками были либо заинтересо-ванная верхушка знати, либо верхушка торговая. А исполнителями продолжали оставаться партии зеле-ных и голубых - партии ипподрома. Все выступле-ния начинались там.

А вот то положительное, что вынес Константи-нополь из этого периода: Юстиниан сразу же стал восстанавливать его. Вскоре были отстроены дворцы и дома краше прежних. Его заслугой является вновь отстроенный храм св. Софии - жемчужина византийской архитектуры.

Однако мысли императора были уже далеко: на Западе. И, едва представился столь долгожданный случай (о мире с Персией мы уже говорили), он отправил эскадру к берегам Африки.

* * *

Неутомимый Велизарий прибыл в Африку: с ним было 10 тысяч пехоты и 5 тысяч отборных конников, прошедших огни и воды. В июне 533 г. они высадились на побережье мыса Капудия в Сахеле, очень скоро взяли Карфаген, а убежавшего в горы Гелимера выловили вместе со всем его королевским домом.

Юстиниану потребовалось пожертвовать для Африки практически всеми своими лучшими полководцами: настоящая война только разворачивалась. Имеется в виду, что берберы не собирались сдаваться никакому властителю - ни римскому, ни вандальскому, ни константинопольскому (единственно на тот момент "римскому"). Правда, формально Африка уже была обратно присоединена к империи, и этот факт в Константинополе бурно отметили празднествами с триумфальным въездом в город победителя Велизария, за которым вели униженных побежденных - Гелимера и всех его принцев. Но ни на африканском троне, ни в триумфальном шествии не присутствовал уже сам "виновник торжества" Хильдерик: Гелимер давно зарезал его в темнице, едва узнав о том, что прежний король обратился к Юстиниану.

Исторически африканская кампания Юстиниана - Велизария характерна тем, что после нее не было никакого федератского договора с кем-либо из вандалов, остававшихся формально федератами: Юстиниан решил строить новые административные отношения империи с этой провинцией.

Победа досталась легко, перспективы Юстиниана были теперь самые радужные. Впереди замаячила Италия - сердце Римской империи.

А в Италии в 526 г. скончался великий король Теодорих, бесконечный ревнитель всего римского и "желавший думать, что он в Древнем Риме", если перефразировать слова кузнеца из отечественного фильма "Формула любви", говорившего о своем бывшем барине, который заставил всех крепостных знать латынь. Малолетний Аталарих, внук Теодориха, сделался королем, но управлять страной ему было еще не под силу. При нем регентшей была его мать Амаласунта, которая настолько прониклась идеями Теодориха, что решила и вовсе свести на нет германский элемент в общественном устройстве и вернуть именно все, "как было" при римлянах. Ей противостояла уставшая от чуждой ей культуры германская партия, бывшая значительно более сильной, а потому организовала против Амаласунты мятеж. Как ни странно, остготские вожди потерпели поражение - вероятно, дочери Теодориха передались вместе с идеями и другие качества ее отца. Вождей убили, но власть не укрепилась. Тогда Амаласунта заключает союз с Юстинианом. Именно по этому союзу она выделила имперским войскам порт в Сицилии, который в 533 г. Велизарий использовал как базовый, а также лошадей и продовольствие.

Несмотря на построенный союз с Константинополем, события стали развиваться не в пользу Амаласунты. Как вы помните, весной 534 г. Велизарий завоевал Африку окончательно, пленив Гелимера. А осенью юный Аталарих "умер в юном возрасте от распутства" (Л. Альфан). В ноябре Амаласунту, уже не имевшую права на трон, свергает Теодахад, сын сестры Теодориха. Происходит все по вандальскому сценарию: Амаласунта попадает в темницу, откуда, как и король Хильдерик, зовет на помощь Юстиниана.

Здесь "мудрый" Юстиниан, вместо того чтобы скрыть сам факт такого обращения к нему несчастной, наоборот, открыто требует от Теодахада, чтобы он освободил бывшую регентшу (для чего???), и Теодахад, получив сие "предписание" от императора, конечно же, немедленно убивает Амаласунту там, где она и пребывала, то есть на острове Больсенского озера (30 апреля 535 г.).

Гений Велизария неоспорим: стратегические интересы были прежде всего, и потому он начинает завоевывать Сицилию. В конце 535 г. этот процесс завершился успехом. Таким способом Южная и вообще вся Италия лишалась продовольственных баз. Через несколько месяцев, разделившись, армия императора двумя крылами повела наступление в двух направлениях - одна часть оккупировала Далмацию и шла на Равенну, в ноябре (это уже 536 г.) взяла Неаполь, а сам Велизарий форсировал Мессинский пролив и занял Южную Италию. Когда Велизарий 10 декабря взял Рим, его оставил ему уже новый король - Витигис, которого сами остготы избрали вместо Теодахада, не способного справиться даже с самим собой. Однако и храбрость Витигиса, простого офицера, остготам, как видите, не помогла. Правда, он осадил "римлян" в Риме и даже удерживал осаду более года - с февраля 537-го по март 538-го, - но сам задыхался от отсутствия и сил, и средств, и продовольствия. Тем более что византийцы имели связь с морем, а он нет. Отход Витигиса был и опасным, и кровопролитным: его преследовали бывшие осажденные. В апреле новые византийские части высадились в Генуе и практически захватили всю Лигурию: Милан, Бергамо, Комо, Новару, то есть почти все то, что сегодня считается Ломбардией. В начале лета Велизарий с присоединившимися к нему частями захватил Марке и почти вплотную подошел к Равенне (это в Эмилии).

По "варварской" случайности в некоторый момент на Лигурию напали франки, вовсе не собиравшиеся помогать готам и преследовавшие свои захватнические цели, причем готам даже удалось отбить у "римлян" Милан, но это не убавило пыла Велизария, на подходе к Равенне столкнувшегося с чередой укрепленных стратегических пунктов (крепостей), каждую из которых требовалось брать отдельно (что он и делал с неспешной серьезностью). Осенью Равенна уже была блокирована и с моря, и с суши, а уже в мае Велизарий, по слухам (они не проверены до сей поры), обманом просто вступил в город со всею торжественностью. Обман состоял якобы в том, что он пообещал остготам сделаться их собственным королем. Судьба Витигиса была точно такой же, как судьба вандальского Гелимера: его с позором проволокли за торжествующим победителем по главной улице Константинополя. Если попробовать догадаться, как называлась эта улица, то скорее всего имя ее Месе - та, что дотла сгорела в восстании "Ника", но теперь, конечно, давным-давно была восстановленной.

Из Византии управлять Италией было проще, чем Африкой. Даже нашлись старые римские кадры для осуществления этих важных функций - их немедленно привлекли и назначили. Римский облик Италии, да еще и почти сохраненный Теодорихом, восстановился как по волшебству.

Но сил было мало, причем они распылились теперь по значительной территории: Африка и Италия требовали для поддержания власти такой же армии, что их и завоевывала, если не большей.

* * *

В это время пал "вечный" мир с Персией. Хосров был прекрасно осведомлен, что Византия отправила на Запад лучшие силы, а значит, можно было поживиться чем-нибудь на Востоке. В 540 г. персы вторглись в Сирию и прошли ее до Антиохии, заняли столицу, жителей увели в плен, разграбили и сожгли город до основания. Они заняли Северную Сирию и римскую Месопотамию. Беспокойство византийцев было столь внушительным, что Юстиниан даже собрался сворачивать итальянскую кампанию. Но Равенна пала, и это помогло ему немедленно отозвать Велизария для "латания дыр" на Юго-Востоке. Велизарий прибыл на Евфрат, и там ему пришлось туго. Впрочем, ситуацию удалось-таки переломить.

Но в том же 540 г. болгары дошли до Коринфского перешейка! Они почти осадили Константинополь: кое-где враг был уже в предместьях. Сам Юстиниан забаррикадировался во дворце. И в том же 540 г. комендант Вероны Хильдебад стал новым королем Италии, в результате чего остготы не только поднялись, но и вдруг оказались очень опасными, а особенно для того "ограниченного контингента" имперских войск, что оставил в Италии Велизарий. Правда, весной 541 г. Хильдебада убили, но его место занял его племянник Тотила, который всего с пятитысячным войском совершил гигантский рейд, вырвавшись из Вероны от одной армии, пройдя Эмилию и Апеннины, под Флоренцией едва не сокрушил другую византийскую армию и, в конце концов, занял всю Южную Италию, кроме порта Отранто, который тоже оказался в его осаде. И хотя Юстиниан и отправил туда Велизария, это делу уже не помогло: в 545 г. громадная армия Тотилы, состоявшая из рабов, колонов, любого рода добровольцев, противящихся византийцам, и совсем немного из остготов, держала все перевалы на Апеннинах, а в 546 г. захватила Рим, хотя и после долгого измора. В 548 г. Велизарий все-таки вернул Рим, но не удержал Перуджу. Юстиниану это не понравилось, и в 549 г. возник - кто бы вы думали? - тот самый евнух Нарсес, что, если помните, швырял деньги, подкупая венетов перед самой резней на ипподроме в финале восстания "Ника". Именно на Нарсеса заменил Юстиниан преданного и талантливого Велизария, окрасившего своей кровью не только Европу, но и Африку ради торжества империи.

Дела у Нарсеса не то чтобы шли плохо, но, можно сказать, не шли в Италии совсем. Однако, вечный соперник, вечный конкурент Велизария при дворе, Нарсес включал какие-то механизмы, которые полководцу Велизарию могли быть просто неведомы. Нельзя сказать, чтобы войска под управлением Нарсеса не воевали, но Тотила сразу же опять захватил Рим, потом Сардинию, Корсику, часть Сицилии, часть Далмации, предместья Равенны!.. Тотила плавал к Эпиру, чтобы грабить его берега! Впрочем, Л. Альфан признает за Нарсесом большой воинский талант: через три года византийцы все-таки обескровили Тотилу и убили его на севере Умбрии (битва на плато Буста Галлорум - Могила Галлов), а потом бились еще и с новым королем остготов Тейей. Правда, с последним не так долго: 1 октября 552 г. в Кампании, близ Кум, остготы не только проиграли, но и потеряли своего Тейю. Кризис был преодолен, Тейя убит, а через три года и последние готские войска сдались в крепости Конца неподалеку от Салерно (Апеннины).

Не лучше обстояло дело византийцев и в африканских провинциях. В 544 г. в Африке вновь поднялись берберские племена: патриция Соломона, оставленного наместником Африки, убили, а в 545 г. восстанием уже были охвачены и Триполитания, и Бизацена, и Нумидия. Римляне, откатившиеся из внутренних областей, вынужденные теперь ютиться лишь на отдельных, и то очень узких участках побережья, в 546 г. потеряли еще и Карфаген. Правда, Карфаген был в руках повстанцев всего 36 дней, но 547-й и 548 гг. стали для Константинополя испытанием: Карфаген опять подпадал под опасность достаться врагу, однако выстоял, и только вновь назначенный губернатор Иоанн Троглита в 548 г. нанес бизаценским берберам серьезное поражение.

Наконец с персами Юстиниан с трудом, но заключил новый договор (546 г.). Это был скорее не договор, а перемирие (так его трактует Л. Альфан), по которому Византия обязывалась выплачивать гораздо большую дань, чем прежде. По-прежнему империя не могла чувствовать себя спокойно на Балканах, но несколько рейдов варваров за эти годы не были столь массированными, чтобы не считать их делом обычным. Кризис и в самом деле вроде бы миновал.

* * *

Империя обращала внимание и на самую "свою" западную окраину. Речь об Испании.

Анархия у вестготов в Испании началась в 548 г., в самый разгар итальянских трагедий Византии. Сначала убили короля Тевдиса, потом Теодегизила, и на их место пришел "свирепый арианин" (Л. Альфан) Агила. Видимо, Агила был и впрямь очень свиреп, если католики Испании от его преследований сбежали на юг, где объединились вокруг одного из них же по имени Атанагильд. Далее история с Африкой и история с Италией почти повторяются: от имени этих несчастных Атанагильд попросил Юстиниана о безотлагательной помощи, то есть о защите их прав и жизни путем военного вмешательства.

Здесь империи было проще, чем где бы то ни было, вмешаться: после возвращения Африки под крыло Константинополя Балеарские острова, занятые прежде вандалами, вернулись Византии. С этих-то островов Юстиниан и бросил на юг Испании небольшой десант под командованием старого вояки Либерия. И хотя отряд и впрямь был небольшим, сказались и воинский опыт, и старая закваска: Либерий разбил Агилу под Севильей, а сам занял юго-восточное побережье от устья Гвадалквивира до устья Хукара, то есть юг Кадиса, а также большую часть провинций Малага, Гранада, Альмерия, Мурсия и Аликанте. На том завоевания Юстиниана остановились. Он был стар, как были стары и его полководцы, в том числе Велизарий, которому придется в 558-559 гг. опять отбиваться от болгар-кутригуров не где-нибудь, а под стенами Константинополя.

Юстиниан, умирая в 565 г., оставил Византии не только описанные завоевания, но и "Кодекс Юстиниана", который он распространил по всей империи. Это был свод законов, который император начал составлять с первых дней царствования. Кстати сказать, в первоначальном виде он существовал еще до восстания "Ника", и многие ученые предполагают, что именно этот свод явился истинной причиной беспорядков, закончившихся так кроваво. Дело в том, что он объединил (не он, конечно, а комиссия юристов под председательством министра Трибониана) в этот "Кодекс" все конституции и все акты и эдикты, изданные в Римской империи начиная с Адриана. Если какие-то законы не распространялись на одну часть империи, действуя в другой, то с выходом "Кодекса Юстиниана" этот свод законов стал законом для всех, в том числе и самых отдаленных частей Византийской (Римской) империи. Как ни странно, в истории с восстанием "Ника" законы Юстиниана ущемляли большинство из живших в Константинополе сословий…

В любом случае иллюзия того, что бывшая империя в VI в. была восстановлена, сохранилась, пожалуй, до сих пор.

Глава 6

От тюрок и арабов до Карла Великого

Созревавшие до поры до времени под гнетом жужан, тюрки однажды сбросили это ярмо, причем выплеск на историческую сцену этого народа оказался таким сильным и таким долговечным, что они станут беспокоить и Европу, и Азию на протяжении многих веков. Взрыв, или своеобразный выброс пара в лице этого народа произошел почти одновременно и на Востоке (Алтай), и на Западе (то, что мы сейчас называем Средней Азией): тюрки буквально смели эфталитов, еще недавно угрожавших Персии и другим соседям. Когда Юстиниан праздновал преодоление кризиса, никто в Римской империи не знал, что начинается новая эра, по своему значению ничуть не менее трагическая и важная, чем нашествие гуннов. Это был 552 год, о котором мы говорили в прошлой главе. А эфталиты погибли вместе со смертью самого Юстиниана - в 565-м.

Грозной рекой тюрки текли с востока на запад, подмявшие под себя не только жужан, о которых больше никто не слышал, но и уйгуров, победа над которыми была им очень важна (они станут долгими и жестокими соперниками). Однако и значительную часть уйгуров, и многие народы, которые попали под их волну, тюрки немедленно ассимилировали. Они захватили все бывшие земли эфталитов - от границ Персии до севера Индии. Распространили также свое влияние или владения даже на некоторые народы Приуралья и Волги.

Часть уйгуров, как считают многие ученые, вырвавшись из-под тюрок, прежним, известным нам путем, через Русские степи, точно гунны, прошла под именем авары в Приазовье, Приднепровье, на Днестр и на Дунай. Тесня при этом, как говорит Л. Альфан, "сабиров, утигуров, украинских славян , гуннов долины Днестра… так же, как и они, потребовав земель и готовые в случае отказа обойтись без разрешения".

Авары пришли на занятые территории. Хотя долина Дуная велика, здесь уже жили народы, и новые "квартиранты" им были не нужны. Впрочем, внешний вид авар, как передает Л. Альфан со слов "одного греческого историка", был ужасен, а агрессивность не оставляла сомнений, что они все возьмут сами. Л. Альфан акцентируется опять отнюдь не на славянах или булгарах, а на германских племенах лангобардах и гепидах. Первые, бывшие в конце IV в. на Мораве, сместились (отнюдь не из-за прихода авар) сначала в Нижнюю Австрию, а затем на Венгерскую равнину. Вторые же после смерти Аттилы ушли из Трансильвании в долину Тисы, а после 470 г. - в нижнее течение Савы, захватив при этом город Сирмий. Два эти народа были примерно равносильны, а к тому же Римскую империю давно научил горький опыт: германцы рано или поздно устремляются на юг, то есть на более сладкий для них Рим. В 546 г. Юстиниан заключил с лангобардами федератский договор. Это означало, как вы помните, и субсидии, и военную помощь римской армии (в случае необходимости). Лангобарды не замедлили воспользоваться этим обстоятельством, чтобы разбить гепидов и занять господствующее положение. Впрочем, гепиды были еще сильны, когда пришли авары. Именно им, гепидам, пришлось вести с ними первые бои, причем в этих боях авары даже терпели поражение. Но трудно было и тем, и другим, а потому гепиды все же заключили с ними основное перемирие, продлившееся с 551 по 565 г. Но тут Альбоин, лангобардский король, предложил аварскому вождю Баяну союз против гепидов. Тот согласился, и война 567 г. привела к тому, что армия гепидов была просто истреблена союзниками, земли поделены между аварами и лангобардами, а король гепидов Кунимунд этого позора не видел: он погиб вместе с армией.

Авары рассыпались по равнине Тисы, и лангобарды ужаснулись тому, что сделали: теперь им самим здесь просто уже не было места.

568 год был для Византии черным: лангобарды стронулись с насиженного места и пошли на Аквилею. Следом за ними авары немедленно занимали дунайскую равнину. Альбоин повел свое войско на Венецию, и уже через четыре-пять лет (572 г.) завоевал весь Север Апеннин, кроме Генуи с ее окрестностями и Равенны с ее окрестностями. Из Тосканы, Сполето и Беневента захватчики пошли на окружение Рима и Неаполя.

Но то были еще не черные дни. Черными они сделались тогда, когда империя стала ежегодно отбиваться от авар, причем сразу с многих направлений. Л. Альфан так и не называет имени "одного греческого историка", с чьих слов он рассказывает, что орды авар были не только столь же свирепы и жестоки, как гуннские орды, но и "водили за собой или высылали вперед славян с нижнего Дуная". Хочется немного уточнить, что пишет об этих "славянах с нижнего Дуная" французский историк. После указанных слов он ставит тире и говорит (курсив мой): "…еще одно племя, разрозненное, но отличающееся испытанной храбростью; из славян получались столь же превосходные пешие воины, сколь хорошими всадниками были авары, они были столь же опытными в войне, состоящей из отдельных стычек, и столь же жестокими - способными на крайние зверства. Один греческий историк рассказывает, что они сжигали своих пленников или разбивали им черепа палками, "словно собакам или змеям"". Я далек от идеализации славян VI века, но сказанное что-то не похоже на славян. Зато известно, как именно славяне относились к пленным: около пяти лет он был рабом, а потом имел право либо остаться в той же семье на правах вольного, либо отправиться на родину. Почти та же система отношения к пленным описывается самим же Л. Альфаном, когда он говорит о германских племенах (до периода Великого переселения народов). Народы, веками жившие на землях Европы, уже выработали отношение к пленным и никаких особых зверств по отношению к ним проявлять не могли. И чем была бы вызвана ненависть к славянам со стороны римлян или греков, чтобы "одному греческому историку" пришло на ум написать об этом отдельно? Думается, сей отрывок есть личная придумка уважаемого историка Луи Альфана.

Как бы то ни было, авары (и славяне, поверим в это) заняли Балканский полуостров и даже создали угрозу Константинополю. Стену Анастасия они преодолевали уже не первый раз!..

* * *

В те же годы активизировались персы. Еще при шахиншахе Хосрове I (его прозвище Хосров Ануширван) они, подгоняемые тюрками с северо-востока, не раз совершали крупные военные акции против Византии.

Когда мы говорим о том, что вот все соседи только и делали, что угрожали, поджидали удобного момента, чтобы напасть, мы не должны забывать и о том, что сама Византия отнюдь не была миролюбивой страной. При первой же возможности она также готова была и к расширению границ, и к навязыванию своей политики любому из соседей, в том числе отнюдь не варварской Персии. А в кризисе 590-591 гг., когда после смерти Хосрова (это произошло в 579 г.) его сына и наследника Хормизда IV свергли и убили, то Хосров II не задумываясь позвал на помощь Византию, чтобы низложить узурпатора Бахрама Чубина. А по результате этой необычной акции Хосров II подписал с Византией мирный договор, по которому граница его отодвигалась до озера Ван и окрестностей Тбилиси, то есть фактически он отдал Византии почти всю персидскую Армению. А через 10 лет в аналогичной ситуации, когда в результате бунта вместо Маврикия на трон Византии сел центурион Фока, уже полководец евфратской армии Нарсес (тезка известного нам Нарсеса) договорился с Хосровом, и тот был рад не только отвоевать отданное когда-то, но под видом защиты "чести и достоинства своего друга Маврикия", которого Фока по глупости (иначе не объяснишь) казнил принародно, прежде казнив пятерых его сыновей, прихватить у Византии, кроме прежних, и другие территории. Такова была тогдашняя международная действительность, и потому очень трудно стать на место притесняемого, ибо завтра же он сам станет притесняющим бывшего притеснителя.

Итак, персы не ограничились Арменией. В течение полутора десятков лет они не только отняли у Византии весь Юг, но и захватили Египет до границ Эфиопии и Ливии. Есть даже сведения (говорит Л. Альфан), что они совершали рейды до Карфагена с целью взять его. С азиатской же стороны еще прежде полководец Шахин добирался до Халкидона на Босфоре, то есть практически до точки, противостоящей Константинополю на азиатском берегу. Самым страшным событием для православного Константинополя было то, что в 614 г. Шахрбараз (другой полководец) взял Иерусалим, и персы три дня грабили, насиловали и жгли, оскверняли Святую Землю. Было убито 57 тыс. христиан, 35 тыс. было захвачено в плен, в том числе патриарх Захария. Были увезены, многие в неизвестность, священные реликвии, в том числе "фрагмент древа Истинного Креста Господня".

В 618-м и 619 гг. Шахин продолжил завоевания на север - Капподокию, Галатию, в том числе захватили Анкиру (нынешнюю Анкару) и двинулись к Босфору.

На Западе правили, вернее, все еще оставались экзархи (главнокомандующие), в руках которых сосредотачивалась власть Константинополя, но на самом деле власть эта давно была мнимой. Говорит Л. Альфан: "…И если лангобарды еще не взяли ни Рима, ни Неаполя, ни Равенны, то скорее из-за своей разобщенности, чем благодаря стойкости защитников. В Испании можно было сказать, что византийское владычество закончилось: к 615 г. вестготский король Сисебут разбил имперские войска, которые теперь удерживали - и то с трудом - лишь несколько городов на побережье, откуда их вскоре тоже изгонят. На Западе держалась пока только Африка, также управляемая экзархом. А ведь в то же время, когда персидские армии оккупировали Египет, Сирию, провинции на Евфрате, Армению и центральную часть Малой Азии, авары, которые вместе со славянами уже стали хозяевами Далмации, Эпира и большей части Македонии и Фракии, в 619 г. сумели преодолеть стену Анастасия, разграбили Влахернское предместью и угрожали взять штурмом стену Феодосия".

Но появился спаситель Византии. Его звали Ираклий, был он сыном экзарха Карфагена, притом богатым армянином. Человек талантливый и деятельный, свергнув Фоку в 610 г., он 12 лет потратил на то, чтобы привести внутренние дела империи в относительный порядок, ибо это было настоятельной необходимостью: империя трещала по швам. Достаточно сказать, что еще во времена Юстиниана Византия так крупно потратилась, что вынуждена была сократить свои войска с 650 всего до 150 тысяч к 565 году - это при том, заметьте, что неизмеримо выросли ее границы и кое-где даже был восстановлен лимес.

Ираклий не только привел в порядок дела, в том числе финансовые. Он не только заручился поддержкой патриарха Византии Сергия, он не только получил от него в качестве ссуды церковные сокровища, но сам возглавил войско и отправился в поход. Шел 622 год, и трудно сказать, когда именно, но Ираклий заручился поддержкой, в том числе и военной, также молодого северного соседа - Хазарского каганата. На эту тему ходят всевозможные версии, в том числе добавил перцу склонный к ярким мистификациям нобелевский лауреат писатель Милорад Павич со своим "Хазарским словарем", на 90 % вымышленной книгой, но верно, пожалуй, то, что хазары все-таки обманули Ираклия, не явившись на решительное сражение… Как бы то ни было, история зафиксировала блистательный рейд Ираклия, обозначив его как первый поистине героический крестовый поход, осуществленный задолго до известных нам Крестовых походов, ибо кроме территорий Византия отвоевывала у персов и свое право на Святую Землю. Л. Альфан говорит, что перед походом император зачитал войскам и народу текст послания Хосрова II, которого сами персы прозвали Победоносным (Хосров Парвез). В тексте, в частности, говорилось, что император Византии - это "низкий раб", главарь "разбойников", который-де верит в того Бога, который "выказал неспособность защитить свои самые священные города", да еще и глуп настолько, что понадеялся на "этого Христа, что не смог спасти себя сам". Правда, французский историк оговаривается, что сей текст мог дойти до нас в "угодном моменту варианте", но что-то с трудом верится, будто византийский герой мог позволить себе исказить слова врага в более богохульном смысле, чем они в себе несли. Да нам ведь и очень знакомы подобные послания по известному многим письму запорожцев турецкому султану, хотя это гораздо более позднее эпистолярное творчество подобного сорта… В любом случае там выражений не выбирали, но не наговаривали сами на себя. И, в отличие от болгарских и русских летописцев, греческие историки больше следовали исторической традиции, чем духу времени. Не только греческие: как бы мы узнали о первых римских императорах правду, если бы римская история была лицеприятной? Один Тиберий чего стоит…

Но вернемся к Ираклию. Он заплатил аварам! Он заплатил им, чтобы они отступили от Константинополя, и они отступили. Потом этот блистательный полководец напал на персов в Галатии и Каппадокии, отбросил персов к Евфрату, прошел сквозь римскую Армению, но "записал это как черновик", то есть не стал задерживаться для тщательной вычистки провинций, где потерял бы время. В 623 г. он был уже на территории Персии, захватил крепость Двин (это к востоку от Еревана), резко повернул на юг и, напав на Гандзак, разрушил там до основания храм огнепоклонников, коими были персы.

624 год стал для Ираклия проигрышным. Вероятно, именно тогда он договаривался с коварными хазарами, о чем я упоминал, но, повторю, в истории эпизод хазарского предательства, кажется, вовсе не зафиксирован. С другой стороны, история знает, насколько сильно было влияние персов на всех соседей Византии… Итак, в 624 г. Ираклий оставляет Армению, а в 625 г. - и Кавказ. А в 626 г. Шахрбараз пришел на Босфор и блокировал город с моря. Авары, болгары и славяне были тут же, но с суши: они вновь обложили Константинополь - гораздо большими силами, чем прежде. Стена Анастасия, как мы помним, уже не была для авар препятствием. Каган разбил лагерь уже под стеной Феодосия и потребовал капитуляции. Построив осадные машины, авары четыре раза начинали генеральный штурм, но с 1-го по 7 августа им взять город не удалось. На рассвете 8 августа авары подожгли свои адские машины и отправились восвояси.

Что же произошло? Как получилось, что они отказались от столь близкой, казалось бы, победы?

Оказывается, не произошло ничего удивительного. Суда славян и персов были мелкими, а к тому же прекрасно горели. Судя по всему, греки здесь едва ли не впервые применили так называемый "греческий огонь" - нечто вроде смеси керосина с маслом, - благодаря которому они не раз победят не только новгородцев, которые вполне могли быть среди указанных Л. Альфаном славян (А.Н. Сахаров также называет в одном из походов на Византию новгородского князя Бравлина, - впрочем, это совсем другая история), но и гораздо более поздних киевлян. Не исключено, что аварам опять было заплачено. Также не исключено, что византийские дипломаты в данном инциденте просто оказались сильнее персидских. Из-за отсутствия документальных подтверждений практически не изучен вопрос: а не вступили ли наконец в действие хазары? Ведь это они станут притеснять авар в самом ближайшем будущем…

Как бы то ни было, в восстановленной и во многом обновленной армии Ираклия в 627 г. были уже горцы Иберии и Грузии, а также… хазарские части! С началом лета Ираклий совершил бросок на Тбилиси, вступил в город, форсировал Аракс, дошел до долины Тигра, а 12 декабря около Ниневии, от которой в то время давно были уже одни только развалины, он застал, как оказалось, врасплох единственную армию, которую успел собрать против него Хосров Победоносный. Армия была сметена, и Ираклий, как сообщает Л. Альфан, "создал угрозу для Ктесифона". Персия была раздавлена. Она запросила не столько мира, сколько пощады.

С 29 февраля 628 г. (високосный год!) Персия для Византии перестала быть опасной: в результате переворота был убит Хосров II, Кавад Широе, его сын, подписал спешное перемирие с греками и начал вести переговоры о долгом мире, но через шесть месяцев не стало и его. Власть ненадолго захватил полководец Шахрбараз, но… Персия была раздираема борьбой за власть, так что империя могла вздохнуть свободно.

Историки пишут, каким триумфальным был въезд Ираклия в Константинополь в 629 г., однако триумф оказался таким недолгим!

* * *

Историкам кажется невероятным почти мгновенное возникновение арабской силы, которая немедленно обрушится в VII в. на старую цивилизацию. Ведь и в самом деле арабы в большинстве своем представляли собою разрозненные группки бедуинов, причем каждая со своей мелкой языческой религией. Если арабы сбивались в небольшие государства и города, как это было на Евфрате (потом их поглотила Персия), или на побережье Красного моря, то эти мелкие очаги земледелия и торговли в общеарабской жизни почти не играли никакой роли. Их роль проявлялась в процессе торговли, причем торговли не арабов с другими народами, а индийцев или китайцев с Европой и Африкой и даже с тою же Азией (например, в связи с напряженными отношениями между Византией и Персией бывшие торговые пути из Индии в Средиземноморье переместились в Аравию. Там-то и было несколько оазисов, одним из которых являлся совершенно ничем не примечательный и служащий лишь для остановки караванов Йасриб (будущая Медина), а другим - городок чуть побольше по имени Мекка, более торговый и более живой. В Мекке издавна существовал священный камень Кааба (по-арабски это просто куб), который менее давно, но тоже очень давно присвоил себе род курайшитов - это может быть не столько именем племени, сколько определением занятий. А занятием курайшитов был сбор подношений за право прикоснуться в Каабе, причем дело было поставлено так, что по всему арабскому миру всякого рода язычники считали Каабу своей реликвией. Возможно, курайшиты и не прикладывали к этому особых усилий, поскольку издревле метеориты считались священными камнями, реликвиями - взять хотя бы знаменитый Инну в Гелиополе в Древнем Египте, - правда, Инну имел вид пирамиды, а не куба. Тем не менее, курайшиты, можно сказать, были традиционными жрецами Каабы.

Именно в роду курайшитов и родился Мухаммед, будущий пророк. Поэтому когда историки религии рассказывают нам, что это был просто бедный и неграмотный пастух, это несколько не соответствует действительности. Правда, он действительно был беден (род курайшитов большой) и, может быть, пас овец, но сам признак рода не допускал в нем совсем уж простаков.

Собственно, это единственное достаточно подробное описание, которое я хотел бы привести, передавая события, что произойдут потом. Также мне бы хотелось обозначить основные понятия, которые мы используем, не зная, может быть, их истинного значения. Например, значение слова ислам - это по-арабски покорность, а слова мусульманин - это, по-арабски же, покорный воле Аллаха. Медина (так стал называться арабский городок Йасриб) - это изначально Мадина ан-наби, то есть Город пророка.

Есть и еще одно понятие, которое нам в данной книге вряд ли понадобится, но в исламе имеет и хождение, и значение, а потому вам просто небезынтересно будет это знать. Мы часто слышим слово Хиджра, даже не догадываясь, что это важное с точки зрения Корана слово означает всего лишь Переселение. Имеется в виду, что пророку Мухаммеду пришлось в 622 г. переселиться вместе с не столь уж многими тогда учениками из родной Мекки в Йасриб, где его пророчества легли на более благодатную почву и откуда начался фактически ислам. У нас осталось одно только слово Коран. В переводе это - декламировать. Как видите, в самом имени этой священной книги заложено то, что Коран "надиктован" пророку Мухаммеду Аллахом. Или Ангелом, Его представителем.

Далее у Л. Альфана идет длинная история арабских завоеваний, которая в какой-то своей части, конечно, касается нашей тевтонской темы, но в целом, если бы я пересказывал ее даже без подробностей, заняла бы не один десяток страниц. Потому ограничимся очень кратким описанием.

Завоевания Мухаммеда (а потом и его наследников) начались в 624 г. с захвата богатого каравана около Бадра, что не так далеко от Медины. Потом власть носителей ислама очень скоро простерлась до размеров Аравии. Для этого понадобилось всего несколько лет. В 630 г. Мухаммед уже захватил Мекку и овладел святилищем Каабы. Многие историки пробрасывают это событие, а, тем не менее, именно оно стало решающим в мгновенном распространении ислама по Аравии: все арабы справляли в этом святилище свои праздники, и продолжалось это веками. Теперь вход сюда мог быть разрешен только правоверным. Племена решали вопрос каждое по-своему, но практически все одинаково - то есть принимали ислам. Тем более что в арабской среде уже давно существовала секта веры в единого Бога, так называемая ат-таухид, представителей которой называли ханифами. Так первое время часто именовали и последователей Мухаммеда.

И еще один немаловажный факт, также сбрасываемый со счетов. Кроме Моисея, отца и пророка своего народа (еще не имевшего государства, а потом просто передавшего власть Иисусу Навину, который отнюдь не был пророком), это был первый в истории случай, когда религиозный лидер и пророк сколотил вокруг себя настоящее государство, олицетворяя в едином лице и религиозную, и светскую власть (впрочем, на первых порах светской быть не могло).

8 июня 632 г. Мухаммед скончался, но его сподвижники и ученики Абу Бакр (чья дочь была женой Мухаммеда) и очень молодой Али, двоюродный брат, сын Абу Талиба, заменившего Мухаммеду отца, остались несомненными лидерами нового государства. Но они не были пророками, а потому не могли играть ту же роль, что Мухаммед. Однако очень скоро была найдена удобная формула: Абу Бакра нарекли халифом - заместителем умершего апостола, и преемственность власти стала делом решенным (правда, только на определенное время).

После блистательного успеха Ираклия (628 г.) во прахе оказалась не только Персия, но и сама Византия, несмотря на триумф. Обе страны были истощены, к тому же Ираклий стал проводить и более жесткую политику внутри государства, терзая инакомыслящих. Прежде всего это касалось Сирии, где кроме арабов-христиан жили и арабы-язычники, и иудеи. Доставалось и христианам-сектантам…

Сирию арабы взяли за два года. Сам Ираклий пытался отбить Эдессу и Дамаск, и это ему удавалось, но все же основная часть страны была завоевана с 634-го по 636 г. Далее, вплоть до 640 г., сдавались Акра, Тир, Сидон, Бейрут, Лаодикея, Иерусалим, Антиохия. Последней пала Кесария.

В те же года шло завоевание Персии. К 649 г. арабы продвинулись даже глубоко в Прикаспийские земли. Были завоеваны нынешний Иран, оккупирован весь Ирак, а также Азербайджан. Были некоторые области, не охваченные арабскими завоеваниями, по поводу которых и по сей день встает вопрос: они смогли отстоять себя силой оружия или по иной причине? На это у историков есть два ответа: арабы не желали идти высоко в горы, поскольку их средой обитания много веков была пустыня. И второй ответ, который дает Л. Альфан: победа арабов - это скорее исторический нонсенс, ибо они побеждали не своей силой и организованностью, а - разобщенностью и несобранностью противника. Те народы, например, на Балканах, что дали им достаточно внятный ответ, нападению больше не подвергались. Вероятно, правда может лежать и посредине между этими двумя точками зрения. Но дальнейшие события покажут, что горы завоевателей никак не пугали. Это мы увидим позже.

Египет в те годы был еще более дезорганизован, чем Сирия, и был завоеван с 639-го по 642 г. (когда вынуждена была капитулировать Александрия).

По смерти Ираклия в 641 г. завоеватели уже открыто грабили по всей территории Малой Азии. С 642 г. они завоевали Каппадокию, Аморий (Восточная Фригия) потом Дорилей и Анкиру (651-653 гг.). Никогда не бывшие мореходами, они заимели свой флот и с 648 г. совершали набеги на Кипр, Родос, Крит и острова Эгейского моря. А в 654-м или 655 г. уничтожили военно-морские силы византийской империи, возглавляемые лично императором Константом II. Армении, персидскую часть которой они уже завоевали вместе с Персией, арабы добивались 20 лет - с 646-го по 666 г. В 668 г. они нападали уже на азиатские предместья Константинополя, в том числе на Халкидон, а в 669 г., переправившись через Босфор, осадили город с суши. Это не принесло результата, но они не успокоились и предприняли блокаду Константинополя с суши и с моря в 673 г. Впрочем, греков спас их легендарный "греческий огонь", который более всего нанес урона арабскому флоту. Но блокада длилась… пять лет!

Был момент, когда Византия воспрянула и нашла в себе силы бороться, но этот период (683-693 гг.) большой роли в истории не сыграл. Империя даже отвоевала Малую Азию, Армению… Дело в том, что Византии пришло в голову использовать в своих интересах варваров - славян и ливанцев, которые, вероятно, получили статус федератов и были переправлены вместе с семьями "в Вифинию либо в Памфилию", как пишет Л. Альфан. Однако новый натиск арабов отнял у Византии Армению, и с 693 г. продолжились набеги на Босфор. Опять в течение года с августа 717-го по август 718 г. Константинополь был блокирован и с суши, и с моря, но…

Да. Византии в который уже раз пришел на помощь новый спаситель. На этот раз им оказался император Лев III Исавр: он-то и одержал долгожданную победу над южными варварами, навсегда прекратив их поползновения на "римскую" землю. Однако граница, установившаяся надолго, включала в халифат Армению, земли Албании и Грузии и территории к юго-востоку от Тавра Киликийского и Антитавра.

Вернувшись на север Африки, мы увидим, что в 642 г., после падения Александрии, арабы уже овладели Киренаикой, в 643 г. - Триполи. Патриций Григорий, умудрившийся поднять бунт против византийской власти и правивший Тунисом независимо, на равнине Субайталы в 647 г. потерпел сокрушительное поражение от арабов. Впрочем, дальше арабы не пошли: там были горы (так что историки кое в чем все же правы). Но к 670 г. в Кайруване они устроили базу для дальнейшего завоевания Африки. Впрочем, как и предыдущим завоевателям, им пришлось столкнуться с непримиримостью и непредсказуемостью берберов: в 683 г. те оказали им жестокое сопротивление - такое, что арабам пришлось даже оставить и Кайруван. Позже собственный кризис (смерть халифа Йазида в ноябре 683 г.) заставил их оставить и Триполитанию. Однако этот кризис власти длился весьма недолго: в 688 г. они уже вернулись в Кайруван и в ста километрах западнее, в районе Сбибы, разгромили берберов, причем погиб и берберийский вождь Кусайла. Двинувшись на Карфаген, арабы завоевали и его между 695-м и 697 гг. Греки выслали флот (узурпатор Леонтий сменил на троне слабого Юстиниана II), но арабы его уничтожили. Видя это, один за другим сдались все прибрежные гарнизоны Византии.

Несмотря на гибель "римской" Африки, Африка "берберская" продолжала сопротивление. В историю вписано имя "прорицательницы" - Кахины: это она поддерживала дух горных берберов, - но аборигенам этих земель удалось продержаться тоже всего десять лет. В 709 г. можно было констатировать полную победу арабов от Красного моря до Атлантики. Вероятно, сыграло роль еще и отсутствие истинного единства между берберами, многие из которых уже чуяли поживу по ту сторону Гибралтара и охотно вставали под зеленое знамя ислама.

Одновременно с африканскими и малоизиатскими событиями происходили и события в Центральной и Средней Азии. Арабы завоевывали Индию (и часть ее сумели завоевать). Но все азиатские арабские завоевания нас по нашей теме практически никак не интересуют, и потому вернемся к Гибралтару, Геркулесовым столпам.

По ту сторону Гибралтара, на севере, разваливалось государство вестготов. В 708 г. вдоль побережья Альхесираса уже видели арабский флот, который то ли собирался атаковать, то ли присматривался к плодородным испанским землям. Весной же 710 г. в Толедо произошел переворот, и королем был объявлен Родерих, герцог Бетики. А законный король Ахила вместе с братьями убежал в Марокко, где, конечно же, готов был уже продать мусульманам все стратегические секреты, лишь бы отомстить Родериху.

В начале лета 711 г. шесть тысяч берберов под командованием Тарика высадились в бухте Альхесирас, где им никто не помешал. Л. Альфан рассказывает, что именно благодаря этому безвестному берберу Тарику и произошло название полуострова, который он обогнул: Джебель-Тарик (из которого потом получилось Гибралтар). На берегу озера Ханда эта небольшая берберская армия разбила войска Родериха, и теперь дорога на Севилью была открыта. Они еще раз разбили вестготов под Эсихо, взяли Эсихо, черед два месяца Кордову, а еще через полтора месяца - Толедо. Узнав об этом успехе, наместник Северной Африки Муса ибн Нусайр сам привел новую армию. В 712 г. он высадился в Испании, пересек Сьерра-Морену по дороге от Севильи до Мадрида и осадил Мадрид, в июне 713 г. занял город, а потом и все плато Эстрамадура, а в сентябре того же года разбил последние войска Родериха в районе Саламанки. В Толедо Муса провозгласил суверенитет дамасского халифа над вновь завоеванными землями.

Родерих, о котором больше ничего в истории не слышно, видно, погиб в последнем сражении. Зато его соратники сбежали в горы Астурии, никак более не сопротивляясь захватчикам. С Иберийским полуостровом довольно скоро было покончено. К 720 г. арабы заняли даже Нижний Лангедок, лежавший за Пиренеями. Открывался путь в Галлию, в Тулузу. На очереди было и Франкское королевство, где Меровинги в это время чувствовали себя прескверно . Но Меровингов спас Эд, герцог Аквитанский, не желавший допустить арабов в Тулузу. Он встретил их в долине Гаронны.

Однако изрядно выдохшиеся арабы и берберы в 725 г. предприняли все-таки дерзкий и глубокий рейд на север по долине Роны до городка Отён в Центральной Бургундии, разорив его 22 августа почти без всякого сопротивления. В 732 г., спустившись с Пиренеев, конница эмира Испании Абд ар-Рахмана, пройдя по большой дороге к Бордо через Дакс, в Бордо форсировала Гаронну и помчалась на Пуатье и Тур. Но к этому времени суверен Галлии Карл Мартелл успел объединить франков и нанес Абд ар-Рахману под Пуатье сокрушительный удар. Погиб сам эмир, а остатки рассеянного войска не были добиты по той причине, что весьма ретиво исчезли в обратном направлении. Несколько месяцев спустя мусульмане попробовали возобновить этот набег, вдохновленные успехами набегов на Арль и Авиньон, но им опять дали отпор. Карл Мартелл серьезно взял в руки Франкское королевство. На реке Берре на юг от Нарбонна он еще раз разобьет арабскую армию в пух и прах в 737 г. А в 759 г. франки изгонят арабов и из Нижнего Лангедока, проводив за Пиренеи.

* * *

От Византийской империи, которую "Римской" называть уже как-то и неудобно, уже к середине VII в. оставались на Западе одни обломки. По большому счету, она уже почти вписывалась в границы прежней Великой Греции, как говорит Л. Альфан. Если Констант II в 662-663 гг. попробовал было пошерстить лангобардов в Италии, то его преемник Константин IV уже подписал с ними договор о границах. Кроме Сицилии, Калабрии, Базиликаты и полуострова Оранто, у Константинополя остались только Неаполь, Венеция и две территории в Центральной и Северной Италии - Римская провинция на Тирренском море и Романья и Марке на Адриатическом, не считая узенького "коридора", чудом оставшегося за Византией, но который все же соединял одну землю с другой. Еще Корсика и Сардиния. Острова Ионического и Эгейского морей, хоть они и принадлежали империи, удерживались с большим трудом. К началу VIII в. за византийцами по Адриатическому и Тирренскому морям - оставались жалкие клочки суши на побережьях, "но за этим морским фасадом угрожающе теснились лангобарды, славяне, болгары, арабы, которые в любой момент могли попытаться уничтожить последних представителей античной традиции" (Л. Альфан). Испанию еще в начале VII в. византийцы, теснимые вестготами, покинули сами. Ее дальнейшую участь мы уже знаем.

Для спасения положения делалось все, что возможно и невозможно. Не стану пересказывать несколько освободительных (или восстановительных) походов нескольких императоров в течение VII в., - они все равно закончились ничем. Кроме того, если на Севере барьер из варваров был всегда как бы "естественным", то есть они сами приходили туда и старались попасть когда-то в число федератов, то для защиты с Юга византийцы придумали искусственные барьеры. Они тратили средства и силы на переселение народов, чтобы заселить ими, как я уже говорил, Вифинию и Памфилию. В 689 г. в Вифинию было переброшено 30 тысяч македонских славян, а еще раньше, в 686 г., с севера Сирии были вырваны мардаиты и поселены в Памфилии на берегу залива Адалия.

На тот же VII в. приходится спор по поводу христианского догмата, связанного с двойственностью природы Христа. Сегодня нам эти вопросы могут показаться отвлеченными и никак не связанными с государственностью, но тогда империя строилась на религиозных догматах, разрушение которых могло привести к непредсказуемым последствиям. Монофизиты утверждали, например, что природа Христа едина. В процессе спора, в котором непосредственное участие принимали сами императоры, тоже противореча друг другу, вдруг возникла не истина, как хотелось бы, а… третья школа - монофелитов, которые утверждали, что природа Христа двойственна, но воля Его едина. Это раскалывало христиан империи и вносило свою смуту и в умы, и в общественную жизнь.

Практически вся вторая половина VII в., к тому же, состояла из дворцовых переворотов, начавшихся после смерти Ираклия. VIII в. оказался на перевороты еще более обильным, но только в первые полтора десятилетия: 25 марта 717 г. в результате очередного переворота пришел Лев III, стратиг Анатолика, самый лучший полководец империи, - но этот пришел надолго и начал решать проблемы империи.

Я не стану вдаваться в подробности внутренней политики Льва III, объясняя, что и как он устроил в Византии, чтобы вырвать ее из кризиса, но сам факт, что годы его правления (717-740 гг.) стали эрой процветания, не может не говорить сам за себя. Поначалу были попытки узурпировать у Льва власть, но он с ними жестоко расправился, как и с парой бунтов в пределах империи. Однако некоторые вопросы не осветить было бы неправильным, потому что они касаются дальнейшего устройства христианского мира. Л. Альфан выражается более определенно: "христианского Запада и византийского Востока" - не больше и не меньше, считая христианами, видимо, лишь католиков. Суть такова. В 726 г. Лев III издал эдикт, по которому любое изображение Господа или Богородицы считалось неприемлемым, поскольку икона, по его мнению, не может заместить собою истинного Бога. Соответственно почитание икон по эдикту императора считалось идолопоклонством, против чего восстает якобы само Священное Писание. Патриарх Константинопольский Герман, которому в то время было 90 лет и который пользовался давно заслуженным уважением, не признал сего эдикта императора. Он поступил по закону: любой эдикт, касающийся религии, должен был издаваться императором лишь с благословения патриарха. Тогда Лев III своей императорской волей заставил Германа снять с себя сан и возложить его на Анастасия - синкелла, который был готов, сделавшись патриархом, подтвердить правоту Льва. За неимением документов мы не знаем, какой это вызвало в империи резонанс, однако известно, что и эдикту, и патриаршеству Анастасия противился Папа Григорий II, а когда его сменил Григорий III (731 г.), то он по решению синода, собранного в Риме тогда же, торжественно отлучил от Церкви всех, кто принимает или примет императорскую доктрину.

Это событие ускорило и усугубило окончательный раскол между католичеством и православием (то есть тем, что называлось тогда греческой церковью). "Лев III почти сразу после этого приказал урезать церковную компетенцию римской патриархии, которая до сих пор относилась к той же территории, на которую некогда распространялась власть местной светской администрации, то есть, кроме Италии и Сицилии, ко всей Иллирии - Далмации, Греции и всему Балканскому полуострову в целом, за исключением Фракии и Мёзии: решением императора Иллирия, Сицилия, Калабрия и относящиеся к ним территории были без дальнейших церемоний выведены из-под юрисдикции римского епископа и поставлены под юрисдикцию константинопольского патриарха" (Л. Альфан). Учтем, что еще прежде император, дабы залатать дыры в финансовой сфере, просто отобрал у Папы папские вотчины, которыми тот владел: это области на Сицилии и в Калабрии.

Положение с Папой Римским лангобарды поняли по-своему: они тут же атаковали последние обломки Византии в Италии. Папа же поступил как политик большего масштаба: он вручил себя и свое папское положение королю франков. Теперь тому предстояло отвоевать для Папы Италию, чего бы то ни стоило.

"Совершив святотатство, - говорит Л. Альфан, - Лев III мог записать себе в актив и ощутимый выигрыш: отныне, как он и мечтал, вся империя за исключением последних клочков провинций, еще принадлежавших ему в Италии, была подведомственна единому патриарху, как подчинялась единому суверену…" Это было, конечно же, достижение.

После смерти Льва его сын Константин V продолжил политику отца - впрочем, с переменным поначалу успехом. Однако он правил 35 лет и сумел не сойти с выбранного Львом III пути. Его несомненная заслуга (не берем во внимание саму правомерность иконоборчества) в том, что он заручился не только поддержкой патриарха Константинопольского, но и Собора, на котором присутствовало 338 епископов. После этого события, длившегося более полугода, но вымучившего желаемый вердикт, иконы из церкви были изъяты, а все, кто не подчинился (как правило, это были мелкие священники или монахи), объявлялись еретиками. Монастыри, которые посмели не подчиниться, закрывали, заговорщиков казнили. Однако, несмотря на полную узаконенность иконоборчества при Константине V, именно он оставил страну не столь процветающей, не столь единой, а ввергнутой в религиозные распри, которые только усиливались. Не было, как говорит Л. Альфан, внутреннего мира.

За Константином придет Ирина, которая дважды добьется власти (оба раза не надолго). Это супруга императора Льва IV, которая четыре года правила вместо малолетнего сына Константина VI. Патриарх Тарасий поспособствует ей в восстановлении культа икон и по мере сил в расправе с иконоборцами. В 790 г. ее сын отстранил ее от дел, но она свергла его в 797 г. и даже приказала ослепить. Низложена в 802 г. и умерла в далекой ссылке в 803 г.

* * *

Мы затронули Папу, который потерял свое влияние на византийские епархии. И впрямь лишь затронули, поскольку это обстоятельство относится к истории папства, которую надо рассматривать очень внимательно, чего, конечно, нельзя сделать на этих страницах. Но, тем не менее, некие общие оценки положения Римской курии необходимо дать именно на этих страницах.

Если вы помните, Папа давно пребывал в большой опасности: кроме разногласий с Константинополем (а они были почти при каждом императоре, в том числе даже при Юстиниане I, монофизите), ему и физически угрожали постоянно воюющие за Италию варвары, в данном случае лангобарды, стремящиеся захватить и подмять под себя Рим. Другое дело, что им это сделать все никак не удавалось. Если бы удалось, - римское епископство стало бы рядовым в числе других, и роль Папы, когда-то великая, была сведена к нулю. Все местные епископы подпадали под власть своего суверена, как произошло и в Испании, и в Галлии, и т. д.

В данном случае, как и в Константинополе, произошел скорее исторический парадокс, если это не назвать рукою провидения. На Престоле оказался великий Папа. Его так и назовут - Григорий I Великий (590-604 гг.). Именно он продолжил традиции Льва I Великого (440-461 гг.). Григорий I заставил европейских монархов услышать себя, но и, самое главное, считаться с собою. Во-первых, он взял на себя роль вождя, которой не посмели противиться епископы Центральной и Южной Италии. Он организовал оборону Вечного города и выстоял в ней благодаря своим качествам лидера и фактически "монарха" своей "провинции". Лангобарды осаждали столицу дважды - в 591-м и в 593 гг., но дважды им дали достойный отпор, и после этого уже ни одно из духовных лиц не могло бы противиться или высказывать сомнение в каких-либо деяниях Папы.

Папа вел активную переписку с епископами Галии и Испании, на епископа Арльского Папа возложил обязанности исполнять функции понтификального викария, то есть официального представителя Папы в данном королевстве. Те же функции он распространил на епископа Карфагенского. Правда, результаты были минимальными, тем более что любое местное духовенство за полтора века привыкло чувствовать себя настолько вольготно, что далекий от них Папа ровным счетом ничего для них не значил. Тем не менее, уже сам факт "привязки" указанных провинций к Риму некоторое действие возымел. В 596 г. Папа отправил группу римских монахов во главе с Августином в королевство Кент, дабы противостоять в Британии активной роли ирландской церкви, которая не признавала Папу, но весьма широко вела миссионерскую деятельность, отрывая от Рима один народ за другим. Проповедование и обращение язычников в христианство ирландцы у Рима практически отняли. Впрочем, трудно было отнять то, чего на землях Англии просто не было: у Рима не доходили руки до этих окраин империи.

Папа присвоил Августину титул примаса Англии и возложил на него задачу по организации новых епархий хотя бы в тех провинциях, куда не добралась ирландская миссионерская активность. Навязать ирландской Церкви не только свое главенство, но даже римские церковные обычаи Папа был пока не в силах. Тем более что на острове наблюдался и явный регресс: там часто возрождались вместо той и другой Церкви просто прежние саксонские языческие традиции. Тем не менее, еще при Григории I шла пусть и медленная, но неуклонная евангелиизация варваров. И хотя преемники Папы были не столь выдающимися, как Григорий I Великий, все же в течение VII в. практически все церкви Англии, при том, что оставались во многом в ирландском облике, приняли римскую традицию. В самом конце VII в., в 697 г., Ирландия приняла даже папский календарь, по которому вычислялся день Пасхи (а это был вопрос из вопросов!).

Примерно так же и с таким же трудом Римская курия устанавливала свой религиозный диктат и в других варварских государствах Запада. Единственно Восток был недостижим для Папы по многим причинам, главной из которых являлся Константинополь. Эти вопросы Рим, как это исторически сложилось, откладывал на будущие века, но из внимания все же не упускал.

Заслуга Григория Великого состоит еще в том, что в самой Италии лангобарды, прежде ариане, постепенно стали переходить в католичество. Еще активнее это стало происходить после смерти Папы. До конца VII в. арианство на полуострове перестало существовать. Другое дело, что Церковь лангобардов подчинялась не Папе, а своему королю. Однако, как вы помните, в VIII в. лангобарды, несмотря на католицизм, лелеяли захватнические цели: на фоне борьбы Папы с Константинополем, связанной с иконоборчеством, и отказа Константинополя от поддержки Рима эти цели просматривались все яснее.

Зато в Германии процессы шли как раз в русле интересов Римской курии. Приобщившиеся римского католицизма англосаксы вдруг стали производить активную "отдачу": с последней четверти VII в. англосаксонские проповедники ехали в Германию и распространяли там чистую Римскую веру. Самым первым из проповедников был Вилфрид Йоркский (678 г.), а вскоре - Виллиброд, который в 696 г. добился от Папы мандата на организацию фризской Церкви. Он не только постоянно советовался с Римом, но и получил палий (наплечный плат от Папы, как знак высшей церковной власти), после чего все свои действия согласовывал только с Папой. С 716 г. фризами занимался знаменитый св. Бонифаций (впоследствии), первоначальное имя которого было Винфрид. Бонифаций расширил области своего служения Риму, за что заслужил благодарности Папы. С 724 г. проповедовал также Пирмин, занимавшийся аламаннами. Роль папства в Европе, таким образом, росла, результатом чего были уже не единичные, а достаточно регулярные обращения даже самих монархов за советами к Папе. Кроме Фрисландии язычники и ариане обращались в Гессене, Тюрингии, Бавария и вовсе стала римской в смысле принадлежности Римской курии.

Франки, в свою очередь не подвергавшиеся столь массированной обработке со стороны Рима, тоже прекрасно видели, как неуклонно растет авторитет Папы, а к тому же восточные области Франкского королевства без их участия, а лишь усилиями англосаксонских и уже местных германских миссионеров - становились христианскими и римскими. В Галлии сам Бонифаций, по просьбе братьев Пипина и Карломана, сыновей Карла Мартелла, взялся за восстановление Церкви, пришедшей в достаточный (если не полный) упадок. Естественно, римские традиции если не хлынули, то по меньшей мере проникли в Галлию.

Однако Папе не хватало самого главного - конечно же, боевого авангарда Рима, способного не только защитить Церковь, но и… навязать ее интересы, если нужно. Как говаривал гораздо позже другой лидер, "мы против экспорта революции, но нельзя же пускать это дело на самотек!" Боевой авангард Рима найдется. И это будут франки.

* * *

Развитие франкского королевства было столь же волнообразным, как и других варварских государств. Я не стану возвращаться к VI в., как это делает Л. Альфан, детально описывая, какой король каким сыновьям что передал при дележке земель и какие между ними происходили междоусобицы. Вы помните, мы остановились на Карле Мартелле. Мартелл - это Молот, именно такую кличку дали самому первому правителю Франкского королевства, который был не из династии Меровингов, к тому времени выродившейся (Л. Альфан часто упоминает малолетнее распутство наследников - вероятно, он недалек от истины).

Пипин Геристальский, бывший майордом Австразии, фактически правил государством при Теодорихе III, которому было трудно быть хоть каким-нибудь королем, ибо, во-первых, он был слаб, а во-вторых, "управляющие" и до того уже правили вместо королей, на которых не было никакой надежды. Франкское королевство разваливалось на части, ибо теперь вместо сыновей, делящих наследство, бились уже майордомы областей. Сам Пипин обрел свое положение, только завоевав его, если помните, в битве при Тертри недалеко от Перрона с майордомом Нейстрии Берхаром в 687 г., а потом для восстановления порядка понадобилось еще тридцать лет. За это время умер один его сын (на королей не обращали внимания) Дрогон (708 г.), затем в апреле 714 г. убили второго - Гримоальда (майордома Нейстрии). Смерть самого Пипина Геристальского наступила 16 декабря 714 г., внуки были очень молоды, а вдова Плектруда тщетно пыталась сделать хоть что-то вместо умершего мужа - лишь бы королевство не потеряло Бургундию и Нейстрию. Новый майордом нейстрийцев Рагенфред вышел из боев победителем, но управлять всею страной он не мог, а потому тюринги и аламанны едва не оторвались от королевства, фризы, поднявшись по Рейну до Кельна, ограбили практически весь Северо-Запад, в Австразию ворвались никем не сдерживаемые саксы, на Юге аквитанцы сами себе взяли независимость, из Испании пришли арабы и берберы, да еще хорошо, что пошли они на Лангедок…

Тогда-то и возник незаконный сын Пипина Геристальского Карл Мартелл. Некоторые его подвиги (очень немногие!) мною уже описаны, но можете поверить, что все годы его правления (до самой смерти в 741 г.) были годами кровавых битв и усмирений. Именно он восстановил наконец единство королевства франков. Карл в 737 г. "позволил" также умереть королю Теодориху IV, не подумав о преемнике. Оставшееся время он правил сам, а про короля вовсе не вспоминали. Свое же место истинного правителя он передал двум сыновьям - Пипину и Карломану, о которых у нас уже шла речь. Пипин и Карломан все же не решились обойтись без короля и возвели на трон ребенка Хильдерика из Меровингов (это произошло в 743 г.). Прошло еще четыре года, и Карломан отрекся. Причины здесь не важны, а важно, что это сыграло на руку единству государства. Пипин отправил мальчика-короля в монастырь и фактически узурпировал власть, впервые решившись из майордомов прямо сесть на королевский трон. Однако это не было наглой узурпацией власти: прежде он добился согласия Папы. Мало того: св. Бонифаций помазал его на трон, чего не делалось до сих пор на земле франков. Это ставило нового короля в особое положение. Правда, в свое время так же мирром были помазаны короли вестготов и англосаксы, но тем не менее. Позже Пипину, фактически первому из Каролингов (династии Карла Мартелла), дали кличку Короткий. Скорее всего он был невысок ростом.

Итак, Папа был настолько вдохновлен идеей пойти на плотный союз с сильными франками, что даже разрешил Пипину занять трон. Однако не все просто было со стороны самих франков. Они уважали и почитали Римскую курию и были весьма благодарны Папе за внимание и за расширение проповеднической деятельности на территории королевства, но и решиться на открытую конфронтацию с лангобардами не желали. Почему? История Европы нам знакома очень мало, и можно было бы ответить просто: потому что лангобарды были родственным германским племенем, потому что лангобарды так и не взяли Рима, или потому что до самых последних годов VIII в. была совершенно не ясна позиция Константинополя: ведь Италия была византийской, в Равенне сидел экзарх, а к римскому императору у всякого варварского короля было отношение трепетное, несмотря на слабость Византии. И кто говорит о слабости? Попробуй тронь. Да и если Константинополь не видит большой угрозы Риму со стороны лангобардов, почему франкам должно казаться иначе? Тем более что в свое время Карл Мартелл, по словам Павла Диакона, "отправил своего сына Пипина к их королю Лиутпранду (к королю лангобардов. - А.В.), чтобы тот согласно обычаю принял волосы молодого человека; и Лиутпранд, обрезав тому волосы, стал его приемным отцом". Это политика, причем любая политика делается ведь не в чьих-то, а прежде всего в своих интересах. К тому же когда банды арабов захватили Арль (о чем я уже мельком говорил), именно Лиутпранд не задумываясь пришел на помощь Карлу Мартеллу… А за более длительный срок, если взглянуть в историю десятками лет глубже, окажется, что франки и лангобарды (пришли даже враги саксы!) вместе отражали аварское нашествие и отстояли королевство. Они вместе бились против западных славян, которых тоже теснили авары… И так далее.

У лангобардов наверняка в отношении Рима были свои корыстные планы, и превратить Рим в рядовое епископство им наверняка по каким-то причинам было выгодно, однако они этого тоже не делали. А еще, говорит Л. Альфан, это ведь были уже не те лангобарды: "…В VIII в. лангобардский двор уже отчасти впитал латинскую и христианскую культуру". Все это так. Но ведь и аварский вождь возил за собой золотой трон на резных ножках, чтобы, сидя на нем, принимать иностранных послов, может быть, не осознавая, для чего он скопировал этот трон у когда-то угнетавших его тюрок.

Итак, франки сомневались, а лангобарды стеснялись. Они доходили до Рима не единожды, тем более во время затянувшегося византийского конфликта иконоборцев и иконопоклонников. Лиутпранд, нигде не стесняясь, свел земли Византии к жалким клочкам, но перед Римом пасовал дважды - в 728-м и 742 гг. А в 749 г. его преемник Ратхис, пойдя на Рим, вдруг вслушался в слова Папы Захарии и не только развернул войска, но и сам удалился в монастырь.

Только Айстульф, преемник Ратхиса, оказался решительней предшественников. В 751 г. он напал на Равенну, изгнав оттуда экзарха, завершил завоевание Эмилии и Пентаполиса (Марке). На Престоле в то время сидел Папа Стефан II, и он тоже решил было переговорить с Айстульфом, но тот требовал безоговорочного подчинения.

Тогда Папа предпринял рейд отчаяния: все рушилось! - он сам примчался к Пипину Короткому в Понтион недалеко от Витри-ле-Франсуа. Ему пришлось лично помазать Пипина на царство (а также его жену и детей), и только тогда союз между франками и Римской курией был заключен, и только тогда франкские войска двинулись на помощь Риму. Зато франки с этого момента стали особым королевством Запада: ему благоволил Папа, а в его лице - сам Бог.

Дальнейшие события показали, что Пипин себя повел не как подручный Папы, не как правитель, поменявший союзника, но как мудрый и расчетливый правитель, который даже войну мог на деле представить как продолжение мира. Этого и многим будущим политикам сделать не удавалось. Пипин продемонстрировал свое войско у стен Павии, и Айстульф немедленно начал с ним переговоры. Это было в 754 г. Пипин обращался к королю лангобардов не как к врагу, а как к союзнику. То есть прежние договоры, а особенно тот самый "договор" с лангобардами своего отца Карла Мартелла (с обрезанием ему, Пипину, волос лангобардским королем), оставались в силе - по всему выходило, что это проштрафившийся Айстульф просто что-то не так понял и по недоразумению повел себя не по-союзнически. Требование было простым: освободить все занятые Айстульфом на сегодня земли, немедленно выведя оттуда свои войска. Айстульф, будто того и ждал, именно немедленно же и обязался сделать так, как сказано ему его союзником Пипином.

Прошло два года. Воз не только был там же, но Айстульф еще и осадил Рим в январе 756 г. в очередной раз. Пипин, сделав вид, что это ему неизвестно, присылает к Айстульфу своего представителя Фульрада, аббата Сен-Дени, который должен проследить за передачей Риму всех завоеванных лангобардами земель, в том числе и за выдачей всех заложников. Еще один важный нюанс: передача должна быть осуществлена непосредственно Папе, поскольку все эти земли принадлежали Риму (Византии), а в отсутствие экзарха иначе нельзя решить этот вопрос. Заметьте одну еще очень важную деталь: получив за свое деяние 754 г. (привел войско и переговорил с лангобардским королем) титул "патриция римлян", пожалованный ему Папой, юридически Пипин становился властителем Римской империи, которому по рангу обязан был подчиняться Папа! Тот же титул получили и два сына Пипина - Карл и Карломан.

Переговоры 756 г. тоже ни к чему не привели. Но помог случай, который в истории играет далеко не последнюю роль: в декабре на охоте случайно погиб "свирепый " Айстульф. Немедленно Пипин предпринимает ловкие дипломатические ходы, вмешиваясь в дела лангобардского королевского двора и добивается, чтобы королем стал податливый, как ему стало известно, герцог Дезидерий. Самому Дезидерию он, видимо, представил картину так, чтобы тому стало совершенно ясно, что без него, Пипина Короткого, Дезидерию не видать трона. И Дезидерий клятвенно заверил Пипина, что он вернет все, что завоевано Айстульфом. Более того: он вернет все, что завоевал в Эмилии и Пентаполисе еще Лиутпранд. "Тем самым, - пишет Л. Альфан, - Болонья, Феррара, Имола, Фаэнца, Анкона и прибрежный район к югу от этого города должны были "вернуться в руки Папы", под властью которого после этого оказались бы земли от устья реки По до устья Тибра - длинная полоса, до начала VIII в. составлявшая последний оплот византийской власти в Центральной Италии".

Еще 15 лет Пипин вел столь же выжидательную и осторожную политику, давшую ему и авторитет в Европе, и спокойную жизнь в дружбе с Папой. Он не претендовал ни на какие земли - только возвращал "Риму" то, что у него было когда-то отобрано. 24 сентября 768 г. Пипин скончался, и власть приняли оба его сына - Карл и Карломан. Продолжая практически ту же политику, франкский двор породнился с двором лангобардским: Карл женился на дочери Дезидерия, а сестру Гизелу братья выдали за одного из сыновей лангобардского короля.

В отличие от последовательных Каролингов, Дезидерий оказался королем себе на уме: его усилиями в 771 г. был организован то ли бунт, то ли переворот в Риме, в результате которого Папа едва не открыл лангобардам ворота. Пока Галлия переживала это событие, колеблясь и размышляя, неожиданно скончался Карломан (4 декабря 771 г.). Карл, принявший на себя всю власть во Франкском государстве, распорядился провести серьезное расследование римских событий и потребовал от лангобардов объяснений случившемуся. Но Дезидерий в 772 г. вдруг опять захватил Феррару, Фаэнцу, Комаккьо и приступил к блокаде Равенны. В то же время другие его полководцы напали на Пентаполис и Римский дукат. Карл сделал последнее предупреждение родственнику, но оно осталось без ответа.

Тогда молодой король немедленно развелся с женой и вторгся в Лангобардское королевство. Это было в сентябре 773 г., и в Ломбардии франки встретили немыслимое сопротивление лангобардов. Впрочем, "длиннобородые", как называет их Вл. Нилов, совершили ту же самую ошибку, что совершали всегда: они заперлись в Павии, и войско франков заблокировало их там, в то время как вся остальная страна имела только небольшие, хотя и защищенные крепости, - их другие войска Карла стали брать по одной. Они взяли даже неприступную Верону. Через восемь месяцев Дезидерий в Павии сдался, но вся Ломбардия уже была под властью франков. 5 июня 774 г. Карл отправил Дезидерия в тюрьму, а сам не только короновался как лангобардский король, но и принял от лангобардов присягу на верность. Верный договору Пипина с Папой, Карл принял под свою власть только те земли, что принадлежали лангобардам, и не покусился на остальную часть Италии, где "хозяйничал" Папа. Однако в своих актах он продолжал титуловаться "патрицием римлян", что могло навести на мрачные мысли и Рим, и Папу, да и, пожалуй, Европу.

Первая победа придала Карлу уверенности, а может быть, он и с самого начала вынашивал планы на будущее… Как бы то ни было, Карл решил и стал осуществлять, возможно, главное дело своего царствования - завоевание Саксонии. Во-первых, германцы саксы были родственным народом для франков, и его следовало "цивилизовать", во-вторых, как повествует Л. Альфан, "ведь еще оставалось подчинить самый дикий и непостоянный из германских народов - грозных саксов, близких родичей фризов, которых франкам удалось укротить при Карле Мартелле и в первые годы Пипина, но ценой большой крови". Я не стал выделять слова курсивом, но мудрый читатель сразу же поймет и так, что для саксов, каким бы ни были они народом, слова "самый дикий" - слишком сильны. Мне кажется, здесь в пристрастиях Л. Альфана сказывается и недавно отгремевшая Первая мировая война, и вечная ненависть французов к англосаксам, которые изначально тоже наполовину саксы. Если я не прав, прошу простить меня за эту догадку, но вообще-то любой народ, живущий по ту сторону границы, каким бы ни был родственником, может оказаться и диким, и непостоянным только по той причине, что разрабатываемая по эту сторону границы политика просто не может учитывать интересы этого "дикого" народа, который тоже чего-то хочет.

Саксонию Карл завоевывал тридцать лет и осуществил при этом более двадцати походов. Тогдашняя Саксония - это территория между Северным морем и Гессеном (с севера на юг) и между Эмсом и Эльбой (с запада на восток). Поначалу Карл только устанавливал спокойствие на границах, обращал саксов в римскую веру и уходил, оставляя миссионеров довершать дело живым словом. Но едва он уходил, неофиты отрекались от веры, грабили храмы и убивали клир. Более того: саксы немедленно совершали набеги на франкские территории. В 775 г. они едва не разбили целую армию франков, подкараулив ее у переправы через Везер, а в 782 г. франки, возглавляемые тремя лучшими полководцами - камерарием Адельгизом, коннетаблем Гейлоном и дворцовым графом Ворадом, - потерпели от саксов самое жестокое поражение. Это произошло у подножия горы Зунталь. За это Карл не задумываясь казнил 4500 пленных саксонских повстанцев. Их возглавлял вождь вестфальских саксов Видукинд (с 778-го по 785 г., когда он принял от Карла крещение и признал власть франкского короля). Через три года Саксония была завоевана целиком, но не покорена. Карл издал эдикт, по которому казнили всякого, кто не признает франкской власти и не примет христианской религии. Тем не менее, сопротивление продолжалось. В 799 г. Карлу пришлось даже саксов Вихмодии (между нижним Везером и нижней Эльбой) подвергнуть массовой депортации: их выгнали из домов, сами земли конфисковали, а саксов переселили на франкскую территорию подальше от Саксонии.

Теперь соседями Карла на Севере была Дания, а на Востоке - славяне правобережья Эльбы (Лабы), то есть полабские славяне. Бавария еще при Пипине Коротком стала франкской (748-757 гг.) - впрочем, там были сохранены некоторые обычаи, отличные от франкских. Надо сказать, что завоевательских целей здесь изначально не предполагалось, но герцог Тассилон Баварский сам вызвал на себя огонь: в 763 г. он объявил независимость от Пипина Короткого, отказал ему в военной помощи, а самое главное, что непременно принималось во внимание, - начал датировать свои акты годами собственного царствования. В 781 г. Карл поставил Тассилона на место, но тот не успокоился. Тогда в 788 г. его пленили, но не казнили, а дождались его вынужденного отречения в 794 г.

"Тем временем на юго-востоке, - говорит Л. Альфан, - франкские армии, сокрушив ужасное племя авар (курсив мой. - А.В.), распространили каролингский сюзеренитет на равнины Паннонии до подступов к бывшей римской границе по Дунаю". После этой катастрофы, говорит он дальше, авары уже не оправились. В 795 г. часть авар перешла на сторону франков и приняла христианство. Каган, тоже обращенный в христианство, ослаб до такой степени, что уже не мог отражать набегов славян, и в 805 г. умолял Карла, чтобы тот уступил ему какую-нибудь территорию внутри франкских владений, чтобы не надо было ни от кого защищаться.

Очень трудно Карлу пришлось в Испании: вероятно, он было подумал, что Иберийский полуостров ему также под силу. В 778 г. наместник Барселоны Сулейман ибн аль-Араби восстал против эмира и призвал на помощь франков, и Карл хотел одним ударом захватить всю Каталонию. Но в процессе похода пришла весть о большом восстании саксов, и Карлу пришлось повернуть назад, еще не добившись никакого результата. А при переходе через Пиренеи, в Ронсевальском ущелье, на арьергард франков напали гасконцы и уничтожили его. Но это не очень обескуражило Карла: он решил действовать медленно и методично. Тем более что теперь он отказался от всей Испании и стал создавать так называемую оборонительную марку. Таких оборонительных марок на границах Франкского государства было создано пять, и все они были призваны защитить королевство от внешних нападений. Марка - это, как правило, несколько графств, которыми вкупе правит королевский представитель маркграф, имеющий не только административные, но и военные полномочия.

Примерно за двадцать лет Карл все же взял Жерону, Барселону, а потом Тортосу. Карл не только заявил о себе в Испании, но и проявился там как великая сила. Достаточно сказать, что в разные годы за военной или даже просто моральной поддержкой к франкам обращались Абдаллах, сын бывшего эмира Абд ар-Рахмана I, и христианский король Галисии и Астурии, когда ему понадобилось вырвать у мусульман Лиссабон. А славяне правого берега Эльбы (это уже северо-восточная часть Франкского королевства) один за другим стали платить Карлу дань.

Вероятно, к концу VIII в., а возможно, и еще раньше Карла стали именовать Карлом Великим. Это был тот самый известный нам из истории Запада Карл Великий, на коего ссылаются по сей день. Посмотрим же, что говорит Л. Альфан про Папу:

"Что касается Папы, то если его духовному владычеству и пошло на пользу удивительное расширение королевства Каролингов, сфера его политического влияния и свободы действий при этом непрерывно сужалась. Когда волей Пипина Короткого он стал сувереном крупного государства, его очень спорная власть почти повсюду стала наталкиваться на непреодолимые препятствия. В частности, архиепископ Равеннский не позволил ему как светскому властителю вмешиваться в дела своей епархии и, вдохновляясь примером римского понтифика, сумел сохранить для себя прерогативы бывшего экзарха в тех частях своей церковной провинции, которые не подчинялись франкскому королю. Фактически "вотчина Святого Петра", как ее называли, была для Папы источником нескончаемых проблем, которые, далеко не обеспечивая ему независимости, вынуждали его почти непрерывно молить о помощи своего могущественного каролингского покровителя. А тот до такой степени пользовался своим положением и злоупотреблял им, что его протеже сожалел о временах, когда на троне в Павии сидел лангобард.

Явно близился час, когда в самом Риме все должно было склониться перед властным авторитетом повелителя Запада."

В 795 г. настал для Карла благоприятный, для Папы же - ужасный момент. То, что подспудно носил в себе Карл, вылилось в послании к новому Папе (им был избран Лев III - "личность невыразительная, сформированная в канцеляриях Римской курии и избранная вопреки желаниям местной знати"), которое он передал с Ангильбертом, аббатом Сен-Рикье, которого направил в Рим. Во-первых, Карл требовал от нового Папы прислать протокол своего избрания, как когда-то проделывали Папы по отношению к византийскому императору. Причем протокол - не единственное, что должен был прислать Карлу Папа. Он должен был приложить к нему свои уверения в покорности и верности, а также обязательные дары - ключи от гробницы св. Петра и знамя Рима. В послании дословно говорилось еще, что Карлу следует "убедительно призвать нашего святого отца Папу жить достойно, соблюдать священные каноны, благочестиво управлять Божией Церковью", кроме того - бороться с ересью и т. д. Самым ударным был абзац, который Л. Альфан, к счастью, приводит в своей книге. Карл говорит: "Наше дело защищать святую Церковь Христову извне, от нападений язычников и грабежей неверных, и укреплять ее внутри, распространяя католическую веру. Ваше дело, святейший отец, состоит в том, чтобы споспешествовать успеху нашего оружия, воздевая вместе с Моисеем руки к Господу и моля Его даровать христианскому народу победу над врагами Его святого имени, дабы имя Господа нашего Иисуса Христа воссияло над всем миром".

Как видите, функции, как их понимал Карл Великий, разграничивались. Папе - говорить с Богом, королю и "патрицию римлян" - действовать. Кроме этого Папе предписывалось еще и "крепить уважение к титулу патриция", который дарован Папой каролингскому правителю за 40 лет до того.

Но через четыре года Папу Льва III едва не убили в результате заговора, в котором участвовали не только сановники его дворца, но и те римские аристократы, которые потеряли свои "насиженные" места в Римской курии. 25 апреля 799 г. во время процессии на Папу напали, свалили наземь, избили, пытались выколоть глаза и вырвать язык. На его счастье рядом оказались двое франкских посланцев от короля к Папе, которые и отбили его у заговорщиков. Сначала он попал в келью монастыря Сан-Эразмо, а потом укрылся в Сполето и оттуда уже перебрался в Саксонию, откуда взывал к Карлу.

Самое интересное, что и заговорщики также воззвали именно к Карлу! Дело в том, что Папа обвинялся в смертных грехах, в том числе прелюбодеянии и клятвопреступлении. Впервые в истории Европы произошел беспрецедентный случай: к Карлу взывали как к прежнему римскому императору! Он не мог упустить такой возможности, и в 800 г. франкский король в качестве арбитра от имени христианского мира отправился в Рим рассудить возникший "спор". Константинополь был забыт - его императора даже не уведомили о чисто римском событии. Правда, в тот момент и обращаться в Константинополе было не к кому: там правила, как вы помните, Ирина, свергнувшая собственного сына Константина VI.

Что касается ситуации в Риме, то Алкуин писал Карлу, что попрано достоинство не только Папы, но и императорское достоинство, которым якобы был облечен Карл, а соответственно у него осталось лишь "королевское достоинство", чтобы поддержать Церковь Христову. В данном случае это недвусмысленный намек Карлу не то чтобы оглядываться на императора, а самому стать наконец таковым.

Итак, в 800 г. Карл, снабдив Папу Льва хорошей охраной, отправил его в Рим, а сам же отправился в путь несколько позже. Он ехал в Рим через Равенну и Анкону. "Его поездка, - пишет Л. Альфан, - со стороны выглядела триумфальным шествием. Папа, над которым еще висел тяжкий груз обвинений, выдвинутых врагами, выехал для его встречи в Ментану, километров за двадцать от города, после чего спешно вернулся, чтобы подготовить своему прославленному гостю достойный прием. На следующий день, 24 ноября 800 г., он с большой помпой принял франкского короля, стоя наверху на ступенях перед порталом собора св. Петра в окружении своего духовенства, под аккомпанемент благодарственных молебнов.

Через неделю, 1 декабря, Карл председательствовал в самом соборе на грандиозном собрании, в котором одновременно участвовали прелаты, простые клирики и светские сановники и на рассмотрении которого он вынес жалобы, выдвинутые против Папы; последнему предложили защититься, принеся клятву, - это было крайним унижением для Папы, и Алкуин пытался было избавить его от этого, но после новой трехнедельной отсрочки Льву все-таки пришлось на это пойти 23 декабря 800 г."

Эти дни, рассказывает Л. Альфан, Карл не провел праздно. Кроме дела Папы у него было некое свое, причем весьма таинственное, дело. Какое?

Едва прошло собрание 23 декабря, пик унижения и мольбы Папы о реабилитации, как на Рождество (25 декабря) в той же самой базилике св. Петра Папа Лев III опять принимал Карла, на сей раз торжественно и чинно, занимая свое почетное место. Оказывается, за прошедшие три недели посланцы Карла успели съездить в Иерусалим и привезли с собой двух Иерусалимских монахов, привезших от патриарха хоругвь и ключи от храма Гроба Господня, от Голгофы и даже от самого Иерусалима!

По завершении службы понтифик подошел к Карлу и возложил на его голову императорскую диадему, а народ возвестил:

- Да здравствует и побеждает Карл, август, венчанный Богом, великий и миролюбивый император римлян!

Сам Папа простерся перед новым римским императором ниц, в точности по протоколам коронации императоров, заведенным Диоклетианом и Максимианом.

Теперь Карла Великого признавала не только вся Европа, но и в Риме, и это было весьма важным обстоятельством, ради которого стоило бы положить все королевство. Он стал господином христианского мира. Уточним: западным господином, ибо Византию и ее императоров еще никто не отменил.

Оказывается, несмотря на отсутствие экзарха в Равенне, несмотря на то что лангобарды захватывали практически все земли византийского императора, а потом их возвращали, несмотря на то что Папа присвоил себе провинции, принадлежавшие византийскому императорскому дому, несмотря на то что Карл Великий создал совершенно уникальную франкскую империю, которую лишь условно можно было назвать прежним именем Римская, все эти годы византийские императоры слали и Карлу, и Папе энергичные протесты, заявляя свое право на отвоеванные кем бы то ни было земли. Они не желали знать такого императора, как Карл Великий: для Византии этот представитель Каролингов был не более чем зарвавшийся варвар. Более того: после коронации Карла императором даже Ирина послала ему строгий выговор и протест. Надеялся ли Карл на то, что акция пройдет незамеченной, если на троне Константинополя оказалась женщина, причем незаконно? Считал ли он, как говорит Л. Альфан, что в этом случае трон пуст? А ведь Ирина уже готовилась воевать за византийские земли в Италии (она считала, что Карл начнет захват Сицилии, а потому тщательно готовилась к этому).

Ирина была свергнута 31 октября 802 г. первым министром Никифором. Но еще при Ирине Карл начал переговоры с Византией. Византийский историк упоминает один из вариантов выхода из кризиса: Карла и Ирину собирались поженить, раз уж Карла "все равно короновали". Таким образом, получалось, что единство империи формально могло бы сохраниться, и честь Византии не пострадать (конечно, истинные властители мира заботились исключительно о своем реноме). Однако Никифор I не захотел даже делить империю, как и прежде, на Восток и Запад. Тогда произошел военный конфликт - это было на территориях Венеции и Истрии. С переменным успехом то один, то другой овладевали этими землями, пока наконец не вернулись к переговорам. Здесь требовалось терпение Пипина Короткого, но Карл пошел явно не в отца. Вопрос так и висел в воздухе до той поры, пока не умер Никифор, а через полгода после него (в январе 812 г.) не скончался и его преемник Ставрикий.

В 812 г. совершенно неожиданно для Карла зять Никифора и новый император Михаил Рангавис вдруг согласился удовлетворить амбиции Карла. Он прислал в Ахенский дворец двух высокопоставленных сановников и епископа, которые и заключили весной мирный договор с Карлом, в котором Карл именуется титулом "басилевс". Если перевести с греческого на латынь, это означает "император". На этом раздел Европы закончился: опять существовали две империи - Восточная и Западная. Правда, титул Карла был очень хитрым: "светлейший август, венчанный Богом, великий и миролюбивый император, правящий Римской империей". Не "римский император", а "император, правящий Римской империей". А еще к этому титулу добавлялись: "король франков и лангобардов", как бы указывая новому императору на его "основное предназначение". Так и не был проработан вопрос, в каких отношениях Карл состоит с Папой. Но это был не единственный из вопросов: не было римской администрации, не было римского духа. Впрочем, для Европы настали уже совсем новые времена, и даже демография бывшей Римской империи поменялась кардинально.

Отдельный вопрос - это вопрос наследования власти. У Карла он еще оставался почти чисто германским. Пока были живы сыновья Карл, Пипин и Людовик, Карл Великий, несмотря на все поползновения считаться императором, поступил чисто по-германски: в завещании он разделил государство франков на три части, причем по его смерти все трое его сыновей немедленно стали бы просто королями этих частей Франкского королевства. То есть само понятие империи уже не упоминается. Л. Альфан называет это явление недостаточной зрелостью франкской цивилизации по сравнению с древней римской цивилизацией, где права наследования решались совершенно иначе. Но Карлу "повезло": два его сына, которые еще при его жизни были поставлены им управлять королевствами - например, Ломбардией управлял сначала Пипин, а по его смерти - внук Карла Бернард, - умерли, и в 813 г., видно, почувствовав, что силы его на исходе, Карл сам короновал своего единственно оставшегося сына Людовика в императоры. Потом этот Людовик станет известен в истории как Людовик I Благочестивый.

28 января 814 г. Карл скончался в своем Ахенском дворце. Империя досталась Людовику. Но столь счастливой случайности получить империю единолично будущим императорам не представится. Великая империя Карла Великого была обречена рассыпаться.

Глава 7

От империи Карла до Священной Римской империи

Я уже немного сказал в прошлой главе о том, что имперская идея, как таковая, несмотря на то что Франкское государство являлось теперь империей, еще не сформировалась в абстрактный принцип, который понимался бы так, как он понимался в Византии. И мешал этому пониманию германский (или тевтонский) дух, которым было пронизано все пространство завоеванных Карлом (и до него) земель. Несмотря на то что Карл создал такую организацию власти, которая работала почти безукоризненно, и все вопросы в государстве решал он один (а значит, решал бы и его преемник), хотя при этом создавалась иллюзия во многих случаях даже всенародного обсуждения, почти как в Риме, все же это была только иллюзия. У Карла не было сената, как у римского императора, и хотя когда его короновали в Риме, было достаточно представительное собрание "проголосовавших" лиц, как раз носивших звание "сенатор", но то были немного не те сенаторы, которые бы, даже не собираясь прислушиваться, но все же хоть слышали глас народа.

Впрочем, Рим Карл больше так и не посетил до конца дней своих. Все государственные дела происходили в его любимом Ахене, во франкской земле. Текущие дела решал только он сам, а если требовалось что-то решить на местах, в том числе и в королевствах, возглавляемых его детьми, они обязательно спрашивали отца, как им поступить. Таким образом, Карл был абсолютно в курсе всех дел, творившихся в империи, а если ему было этого знания недостаточно, то от одного до четырех раз в год каждую область посещали с проверками (missi) два избранных императором чиновника и один епископ или аббат какого-то из монастырей. Таких посланцев государя (буквальный перевод missi) в год набиралось много сотен, ибо разъезды осуществлялись с завидной регулярностью, и эти комиссии шерстили местные власти по полной программе, причем невзирая на лица: короли-дети тоже подвергались подобным инспекциям, как и простые чиновники-наместники. Королевство, которое часто называют империей, состояло из нескольких сотен областей, каждой из которых управлял, по германской традиции, граф, а в марках - маркграф или герцог (главнокомандующий, ибо задача марки была не допустить врага от внешней границы марки до внутренней, сопричастной с границей Франкского королевства).

Когда мы рассматриваем высшие должности какого-то тайного общества - например, Ордена тамплиеров, мы видим, что возглавлял его великий магистр, или гроссмейстер, его заместителем был сенешаль и т. д., и при этом мало представляем себе, что все эти должности вышли из германских должностей, существовавших при королевских дворах практически всех германцев, а не только франков. Суть придворных чинов со временем менялась, и даже существенно, но в эпоху Карла они уже, как говорится, "устоялись", хотя потом какой-нибудь тайный орден и придаст им несколько иные, свои внутренние значения. Ничего подобного у римлян не было, и соответственно реализация центральной власти в империи франков, конечно, шла совершенно иным путем, чем когда-то в Римской империи и на тот момент в Византии. Это отражало суть нового времени, это было не плохо и не хорошо, а просто по-иному, и сломать этот строй было трудно.

Потому по смерти Карла Великого немедленно вспыхнули сначала теоретические споры, потом теоретическая борьба, которая естественным образом переросла в борьбу физическую, и через полвека после смерти императора Западной империи, во времена его преемников, начнется гражданская война. Кто же с кем в ней воевали?

Если мы вспомним остготов, которые поначалу "желали думать, что они в Древнем Риме", то там все разрушил германский дух. Здесь все было точно так же. Германская партия, стоящая за свои национальные законы жизни, атаковала мертвую римскую доктрину. На самом деле и германская сила не могла быть единой: эта сила состояла из множества других сил, сил единоличных интересов, и только результирующий вектор ее был направлен против императорской власти. Но первый шаг сделали не носители германского духа, а сама имперская власть.

Людовик Благочестивый, двор которого после смерти Карла Великого сразу же наполнился духовными лицами - король был набожным, склонным к теологии, - прекрасно видел, насколько несовершенна та власть, которую установил его отец. Впрочем, несмотря на благочестивость, возможно, Людовик I обладал еще и амбициями, которых было не меньше, чем у Карла. Еще вполне возможно, что сам Карл оставил ему нечто вроде устного завещания, что и как необходимо сделать с имперской властью ради ее укрепления. Как бы то ни было, Людовик практически немедленно стал укреплять свое положение императора и властителя христианского запада.

В июле 817 г. Людовик провозгласил единость и неделимость империи, что было для того времени шагом, прямо скажем, революционным. Он возвращал к жизни забытые принципы римского публичного права: вопреки извечным законам наследственного права германцев отныне было постановлено, что теперь никогда империя не станет дробиться на части по числу наследников, а вся целиком, вместе с правами императора, перейдет к старшему сыну - в данном случае это был Лотарь. Два других сына, Пипин и Людовик, тоже не совсем лишались власти, но становились королями подчиненных императору королевств. Пипин получил Аквитанию, а Людовик Баварию. Итак, 817 г. вошел в историю Европы как год, с которого начало работать новое наследственное право, которое потом соответственно распространилось и на всех дворян, в том числе, как вам известно, и не только во Франкском государстве. Если новый закон наследования вырос не непосредственно из акта, подписанного Людовиком, то по крайней мере его акт был в данном важнейшем вопросе первой ласточкой.

Архиепископ Лионский Агобард примерно в то же время пишет трактат, в котором развивает новый закон единости (единства) и неделимости империи, заявляя, что все народы, пребывающие под властью франков, отныне "признают один и тот же Божественный закон, и что все они - франки, аквитанцы, лангобарды, бургунды, аламанны и саксы - не более чем "единое тело во Христе"", а потом дает совет императору без промедления завершить дело объединения всех христиан, чтобы дать всему Западу единый закон. Предлагалось в одно мгновенье забыть все законы, по которым жили народы Запада, и дать им единый закон, по которому отныне намерена существовать новая империя. Здесь система наталкивалась на колоссальные противоречия, которые не были стерты даже в самом Франкском королевстве, не говоря уж об остальных народах. Извечный германский принцип "персонального права", существовавший до развала Римской империи и даже при самых "свирепых" варварах, вдруг в одночасье должен был быть отменен. Я не очень заострял на этом внимание, но принцип персонального права означал, что коренного римлянина судили по одним законам, а германца на той же территории, независимо от того, кто был у власти, по другим. В большей части эти законы были строже к римлянам, которым убийство, например, не сходило с рук, а германец мог отделаться денежной выплатой (везде по-разному), но, например, женская измена у германцев каралась куда как строже, чем у римлян, и т. д. Теперь законы предков отменялись.

Расписав таким образом законы, дополнив их своими указами, или капитуляриями, которыми надлежало пользоваться на всей территории империи, Людовик Благочестивый вполне логично пришел к тому, что он создал на своей земле фактически такую законодательную систему, которая соответствует Божеским законам и написана для единого "христианского народа" (другие религии уже давно были вне закона). Соответственно, еще пообщавшись с теологами, которые подтвердили его открытие, он уверился в том, что это он и есть первосвященник этого единого христианского народа. Соответственно существование под боком какого-то второго первосвященника, Папы, становилось уже нонсенсом.

Людовик и повел себя как клирик. На троне империи он выглядел двояко, и даже говорят, что клириком он был больше, чем сувереном. Л. Альфан пересказывает историю в Аттиньи, произошедшую на генеральной ассамблее 822 г. (на которую съезжались все подданные, имеющие по меньшей мере дворянские или духовные звания), когда Людовик вошел в церковь и стал молить епископов о прощении за жестокость, которой он подверг родного племянника Бернарда в 818 г., поднявшего, кстати, в Италии мятеж против императорской власти!.. Тогда Бернард был приговорен ассамблеей к смерти, но сам Людовик смягчил этот приговор и велел только ослепить короля Италии (правда, тот после ослепления все равно скончался). Вероятно, это один из эпизодов, давший королю Людовику I кличку Благочестивый. Но даже из этого, не столь и значительного для истории, эпизода нам должно стать ясно, что кроме аристократии, которой, конечно же, не могло не быть у трона, у трона Людовика присутствовала еще и теократия, которая часто брала верх над аристократией. В этом случае дворянство, которое еще не утвердилось в своем положении до конца, а тут оно стало еще и двусмысленным, непременно должно было стать в оппозицию императору.

Дальше - больше. Людовик решил раз и навсегда решить проблему со статусом Римской курии. В 824 г. в Риме была смута: спор шел по выборам нового понтифика. Лотарь, по указанию Людовика, издал капитулярий, который превратил Папское государство в протекторат Франкского. Папе оставлялись управление и судопроизводство. А всех чиновников, что прежде назначал Папа, теперь надлежало прежде представлять императору, то есть требовалось утверждение каждого более-менее значимого чиновного лица. Теперь в Риме должен был жить постоянный и полномочный представитель императора, который бы, хотя и вместе с уполномоченным Папы, должен контролировать работу всей администрации, принимать жалобы и разрешать их либо своей властью, либо представлять на рассмотрение государевых посланцев (missi dominici). Капитулярий Лотаря не вносил ничего лишь в процедуру избрания и утверждения Папы, но дополнение, видимо, составленное самим Людовиком, предписывало новоизбранному Папе до процедуры посвящения приносить императору присягу на верность. Более того: эту процедуру Папа - ну, не ехать же ему за тридевять земель! - должен проделывать не лично перед императором, а перед его резидентом в Риме.

В 825 г. с Людовиком неожиданно связался византийский император и изложил свою просьбу разобраться и Западу с вопросом культа икон, в связи с чем Людовик решил и в данном вопросе навязать Папе чисто свое отношение к этой проблеме, занимавшей Византию почти полтора столетия.

Подытоживая сказанное, можно констатировать, что в Западной империи назревали серьезные события.

* * *

И они не замедлили наступить. В 828 г. Людовик наказал троих немалых своих подданных - тестя Лотаря, которого звали Гуго, граф Турский, Матфрида, графа Орлеанского (обоих обвинил в умышленном отказе в помощи Бернарду, графу Барселоны, при нападении сарацин), а также герцога Фриульского, который не предпринял никаких действий против болгарских орд в Паннонии (Фриульская марка, которая должна была намертво держать границу империи от подобных вторжений). Все трое были смещены и лишены владений. Кстати сказать, в то время любой граф и любой герцог мог указом императора (или короля) свободно быть перемещен в другую область или просто снят, так что гордящиеся немыслимой древностью дворянского рода французы или немцы горько заблуждаются: можно было как стать графом, так и перестать им быть, поскольку граф и герцог, как уже говорилось, - это была просто должность, хотя и важнейшая. То же и виконт (помощник графа), и викарии (должность, не ставшая дворянской, - такие же помощники графа по разным вопросам).

Людовик, в отличие от осторожного деда Пипина Короткого и отца Карла Великого, хоть и прозван Благочестивым, вероятно, не имел столько же моральных сил, чтобы противостоять различным течениям при дворе и правильно в них ориентироваться. Даже его акт-завещание от 817 г. он составил скорее случайно, чем имея в виду имперскую идею, ради которой еще столько лет будут биться Папы один за другим. Или бес попутал Благочестивого…

В общем, в 823 г. новая жена Людовика Юдифь Баварская родила ему последнего сына Карла. Конечно, это произошло уже вопреки тексту завещания, ибо не мог же Людовик предусмотреть предстоявшего лишь через пять лет радостного события. Император крепился, как мог, еще пять лет, а то и шесть… В общем, то ли Юдифь его заела, то ли вправду мальчишка был хорош, но стал Людовик переделывать уже устоявшийся в умах свой же императорский акт. Стал он выкраивать из существующих у франков земель новое королевство, дабы одарить любимого Карла этим королевством. И создал Аламаннию - это королевство как раз включало земли аламаннов. А поскольку происходило это всего через год, как наказал он непокорных Гуго и Матфрида, те, естественно, вопияли больше всех и обвиняли императора - терять-то им было вовсе нечего - в клятвопреступлении, то есть как раз в нарушении акта 817 г., о котором мы толковали. А за этот год тесть (Гуго, бывший граф Турский) переманил на свою сторону и сына Людовика Лотаря I, которому единственному Людовик передал императорский титул тем же актом 817 г.! Более того: с 825 г., дабы и народ приучить к тому, что у него в конце концов будет императором Лотарь, Людовик публиковал свои указы под двумя именами - своим и Лотаря…

Людовик Благочестивый был вне себя. Он разогнал весь двор, набрал новых людей, он отослал самых подозрительных совсем далеко. Но среди этих "новых" людей оказались такие, как, например, граф Барселонский Бернард, которого якобы Юдифь давно взяла себе в любовники. А Людовик произвел его в камерарии! Камерарий - это еще одна из тех должностей при дворе, которые я не стал перечислять, когда говорил о магистрах и сенешалях тайных орденов, просто потому, что, например, камерария в тайных орденах не было, а при дворе это был чин выше сенешаля, то есть чтобы не забивать голову ни читателю, ни себе. Половина государства была настроена теперь и против Юдифи, и против ее малолетнего Карла, и против графа Барселонского, который, кстати, мог быть ни в чем и не виноват, и против самого императора. В довершение всего в апреле 830 г. кто-то удосужился распорядиться собирать войска раньше обычного срока (начала лета) - возможно, и сам император. Это был, конечно, просто повод: войско требовалось срочно, ибо назрел поход на бретонцев, - но, тем не менее, вспыхнул мятеж. И его главари сумели как-то привлечь Пипина I, короля Аквитании, на свою сторону. Словно князь Пожарский восемью веками позже, Пипин встал во главе восставших и повел их на Ахен, только не против иноземных завоевателей, а против родного отца.

Император храбрился, но на самом деле произошла настоящая катастрофа. Панически бежал тот самый Бернард, который, может быть, был и не виноват. Впрочем, он добежал до привычной ему Барселоны и там спрятался. Юдифь тоже поспешила скрыться в одном из монастырей Лана. Так разбежались практически все. С Людовиком оставалось очень немного "верных" (так он их называл по чину, а не потому, что остались с ним). Скорее всего никаких битв не было - просто в том же апреле 830 г. в Компьене император отменил все те меры, которые он предпринимал за последнее время. К восставшим присоединился и "официальный" император Лотарь I. Именно он настаивал на том, чтобы Людовик отрешил от власти Юдифь, выдал всех своих новых советников, вернул Матфриду его графство, а самого Лотаря опять наделить властью, которой тот был лишен. Людовик все исполнил и пребывал в угнетенном настроении: все, что он якобы "построил", рушилось. Впрочем, теоретически ничего особенно страшного не произошло: просто восстановился акт 817 г., но императора этот акт уже не устраивал.

Однако ситуация, как это часто бывает, вдруг сама собой стала оборачиваться в пользу Людовика. Он ей начал усиленно помогать, в результате чего прошло совсем немного времени, и Юдифь уже вернулась на трон, Лотарь с позором был выдворен обратно в Италию, а Людовик опять сделался единовластным хозяином. Что же помогло в неразрешимой, казалось бы, ситуации?.. Помогло то, что и добьет потом империю Карла Великого: Пипин, возглавивший восставших, в результате нового расклада, повторявшего старый, не получал ничего; также был недоволен и другой сын - Людовик.

Но, будучи зол на Лотаря, император хотел ублажить других сыновей - именно Людовика и Пипина. И Людовик своею рукой перечеркивает акт 817 г., вероятно, не подозревая, что именно он и станет первой ласточкой нового наследственного права в Европе, и поступает с виду как Карл Великий, а на самом деле как обыкновенный король германцев. Он дает новые распоряжения о праве наследования империи, намеренно копируя при этом стиль Карла, - распоряжения о том, что в случае его смерти Италия остается за Лотарем, а остальная часть империи делится на три надела оставшимся троим сыновьям. Пипину доставалась Аквитания плюс земли между Сеной и Луарой плюс двадцать восемь графств к северу от Сены. Людовику доставались Бавария, Тюрингия, Саксония, Фрисландия, Австразия и север центральной области будущей Франции. Карлу вверялось все остальное, то есть все западные земли империи. Дабы приструнить всех своих сыновей, Людовик придумывает в новом акте специальный пункт, где он оставляет за собою право до своей смерти менять размеры наделов, если поведение кого-то из сыновей ему будет не по душе.

Вероятно, таким образом Людовик утверждал то, что было уже далеко не очевидным, то есть - "кто в доме хозяин". Он очень скоро применил этот пункт на практике: уже в сентябре 832 г. император забирает у Пипина Аквитанию и отдает ее Карлу (заметьте, что Карлу всего 9 лет - какое тот может выказать "неповиновение" по сравнению со взрослыми царствующими братьями?). Понимая, что отец зарвался, Людовик Баварский восстает и пытается завоевать Аламаннию. Это выводит Благочестивого из себя, и Людовик предлагает Лотарю вообще поделить империю только между двоими братьями - им, Лотарем, и Карлом.

Столь заманчивое предложение возмущает уже не только самого Лотаря: он объединяется с братьями и, забрав с собою из Рима Папу Григория IV в качестве арбитра, спешит, поддерживаемый своим войском, разбираться с отцом. Видя единодушие братьев, Людовика Благочестивого бросают его собственные военные командиры - это происходит в лагере Ротфельд под Зигольсхаймом, где Людовик остается практически один. Еще в 1926 г., пишет Л. Альфан, это поле так и продолжало именоваться Lugenfeld - Поле Лжи. Это произошло в ночь с 23 на 24 июня 833 г., а 30 июня императору пришлось "вместе с императрицей Юдифью и сыном Карлом отдаться на милость остальных сыновей".

Далее происходит беспрецедентное: идет судебный процесс над императором, в том числе епископский суд (Благочестивого это "пронимает" гораздо глубже, чем простой суд), который выносит в октябре 833 г. свой приговор - пожизненное покаяние за святотатство и человекоубийство (возможно, за смерть Бернарда, в которой Людовик уже каялся в 822 г.), клятвопреступление (припомнили акт 817 г.), нарушение Божеских и человеческих законов и подстрекательство своего народа к бунту! Ирония судьбы: империя восстанавливается в своем единстве, но… в пользу Лотаря! Именно Лотаря Папа единственного признает своим сувереном.

Братья тихо разъехались, оскорбленные и униженные тем, что произошло. И Пипин Аквитанский, и Людовик Баварский уже перестали таить на отца свое зло: они были теперь против старшего брата Лотаря. Пипин в знак протеста (большего он пока не мог сделать) продолжает датировать свои акты годами правления Людовика Благочестивого, а Людовик Баварский и вовсе перестал считаться с тем, что есть какая-то империя. Так продолжалось очень недолго: 1 марта 834 г. братья вернули Людовика Благочестивого на отобранный у него трон!

С этого дня Людовик повел себя гораздо осторожнее, но все его устремления сводились к тому, чтобы после всех обид на сыновей оставить Карлу как можно лучший и как можно больший кусок империи. Неделимость и единость империи, которыми можно было бы восхищаться, говоря о Людовике Благочестивом, в 830-е годы он сам напрочь забывает и отвергает. В 838 г. скончался Пипин Аквитанский, и 30 мая 839 г. император Людовик режет землю Пипина на два примерно равных куска, раздавая их Карлу и Лотарю, в то время как Людовику остается только Бавария. 20 июня 840 г., когда умирал Людовик Благочестивый, он успел передать Лотарю так называемые инсигнии - символы императорской власти, но эта императорская власть, как пишет Л. Альфан, была уже пустым звуком.

А дальше была война… Лотарь потребовал от братьев признания себя сувереном над всей территорией империи. Но, во-первых, братья сами отменили акт 817 г., во-вторых, за годы правления Людовик наиздавал столько противоречащих друг другу актов, касающихся сыновних наделов, что каждый из братьев апеллировал к тому акту, который был выгоден ему. Объединившиеся Людовик и Карл нанесли Лотарю тяжелое поражение в битве при Оксере 25 июня 841 г. и составили так называемую Страсбургскую клятву (14 февраля 842 г.) - договор, который закреплял создание в Европе новых порядков и отменял какую бы то ни было "империю". Лотарь, видя всю серьезность момента, тут же начал переговоры, которые завершились в августе 843 г. так называемым Верденским договором, который поделил земли империи все же на три части. Карлу досталось то, что потом стало Францией, Людовику - то, что Германией, а Лотарю примерно то, что будет Италией. От империи остались не куски, как произошло с Римской империей, а руины, которые лионский клирик Флор в скорбном стихотворении называл "обрывками королевств", а самих королей, один из которых носил титул императора, - "корольками". Флор преувеличивал, но, тем не менее, так оно и было по сути.

Нам интересен Страсбургский пакт. И интересен он тем, что в 842 г. впервые документ был составлен не на латыни, а на двух языках - французском (от имени Карла) и немецком (от имени Людовика). Это не те французский и немецкий, которые нам сейчас известны, но все же договор показывает, насколько все-таки разными были германские племена, даже в одной не такой уж большой по территории (в сравнении с будущей Российской) империи говорящие не на разных диалектах (в Германии диалекты до сей поры), а на разных языках. О формировании и истории немецкого языка, в связи с темой Тевтонского ордена, мы немного поговорим позже.

* * *

Империя распалась, но этого не желало признавать духовенство. Именно духовенство, и Папа в первую очередь, остались носителями имперской идеи, которую попрали сами императоры. Долгое время духовенство призывало трех королей заключить нечто вроде Тройственного союза, ибо все три государства были христианскими и вместе должны были хотя бы обороняться от язычников. Ситуация с варварами приобрела вновь угрожающие размеры: с севера угрожали норманны, совершавшие постоянные рейды и по Франции, и по Германии. С юга сарацины бандитствовали не только на суше, но и на море. С востока Германия и Италия подвергались регулярным нашествиям болгар и славян. Ради организации такого Тройственного союза было созвано несколько конференций - в Тионвиле в 844 г., в Мерсене (847-й и 851 гг.). Три короля произносили красивые речи, но дальше речей дело не пошло.

Более того: между братьями постоянно происходили двойственные союзы в ущерб третьему брату. Лотарь бился в 848 г. вместе с Людовиком против Карла, а в 854 г. вместе с Карлом против Людовика. В то же время один из сыновей Людовика поднимал в Аквитании восстание. После смерти Лотаря в 855 г. Карл в 861 г. напал на Прованс, а через несколько лет, в 869 г., - на Лотарингию. Людовик несколько раз вторгался во владения Карла, имея целью не то чтобы присовокупить к своим землям кое-какие новые, отобрав их у брата, а - вообще лишить Карла короны.

Императорский титул, столь "выстраданный" в свое время Карлом Великим, теперь, после смерти Лотаря I, уменьшился еще в три раза: Италией владели три "королька" - Лотарь II, Карл и Людовик, все сыновья Лотаря I, и только у Людовика был титул. Правда, его громко звали Людовиком II, но был он всего лишь лангобардским королем.

Пап интересовал даже не имперский дух, не имперское значение своей роли в христианском мире, а чисто физическая безопасность себя самих и всей Римской курии. Сарацины, захватившие Сицилию в 827 г., делали набеги на все западное побережье, а в апреле 846 г. даже разграбили церковь св. Петра.

После череды слабых и очень временных Пап на Престоле оказался Папа Николай I (858 г.), которому нельзя было отказать в решительности и энергии. В течение девяти лет своего понтификата этот Папа достаточно многого добился. Например, его международный авторитет очень сильно вырос после того, как он категорически не признал смещения патриарха Константинопольского Игнатия (и замену его Фотием), доказывая недопустимость вмешательства светской власти во внутренние церковные дела. Как ни странно, Папа Николай I научился говорить и с Каролингами. Он отнял у них право назначать епископов и архиепископов, требовал подчинения и "даже негодовал, когда кто-то из них изъявлял недовольство привычным грубоватым тоном его посланий" (Л. Альфан). Однако, как говорит тот же Л. Альфан, воля понтифика ничего не могла поделать с центробежными силами, раздирающими бывшее Франкское государство.

Но опять вмешалась судьба. Три сына Лотаря I рано умерли. Последним из них скончался Людовик, король Италии и император (875 г.). Наследников мужского пола они не оставили. Но поскольку дети Лотаря умирали все же не в один год, то этот процесс длиной в 12 лет ознаменовался бесчинствами дядьев - Карла Французского (его прозвали Карл Лысый) и Людовика Немецкого. Надо признать, что Карл бесчинствовал больше, чем Людовик. Людовик был старше и болезненнее, чем Карл, а потому его боевая хватка оставляла желать лучшего - например, был момент, когда он в 869 г. чуть было не умер…

В 863 г. Карл захватил Прованс и Бургундию (после смерти племянника Карла), хотя попытка его не принесла результата, ибо у местностей были наследники - братья покойного, а в 869 г., когда умер Лотарь II, Карл так же набросился на Лотарингию и захватил ее. Людовик Немецкий в этом не участвовал, но зато предъявил Карлу свои права на захваченное, требуя поделить земли поровну. Италия, которая была в руках Людовика II, привлекала Карла гораздо больше, чем все остальное, и потому, видя, как один за другим мрут племянники, он начал действовать еще при жизни последнего италийского короля. В то время Папой был Иоанн VIII, и этот Папа заботился только о безопасности Рима, его не устраивали слабый Людовик и старый Людовик Немецкий. Он обратил свои взоры на полного сил и энергии Карла Лысого. И вот когда 12 августа 875 г. Людовик II тоже скончался, Карл всего через несколько месяцев, 25 декабря - заметьте, это была годовщина коронации Карла Великого! - не предпринимая никаких военных действий, просто явился на свою коронацию и был коронован в Риме в императоры, а 31 января, уже в Павии, его же провозгласили королем лангобардов.

Людовику Немецкому ничего не оставалось делать, как сначала изумиться наглости брата, а потом напасть на Францию, - но его усилия не были увенчаны хоть каким-нибудь успехом. Теперь Карл Лысый владел тремя четвертями бывшей империи Карла Великого. Впрочем, то было не наградой, а каторгой: север империи был охвачен мятежами, там же рвались на грабеж норманны, а в Италии были те же мятежи и еще более наглые сарацины. Промучившись два года, Карл внезапно скончался по дороге из Италии во Францию (6 октября 877 г.). Людовик Немецкий не дожил до радости от смерти ненавистного младшего брата: сам он скончался 28 августа 876 г.

На место Карла Лысого пришел его сын слабый Людовик Заика, а трон Людовика Немецкого заняли столь же болезненные, как и дети Лотаря, Карломан (умер в октябре 877 г.), потом Людовик Молодой (умер в 882 г.) и Карл Толстый, который умрет через пять лет, но Папа Иоанн VIII об этом знать не может, а потому 12 февраля 881 г. коронует Карла Толстого короной Карла Великого.

Людовик Заика ушел из жизни через два года после отца - 11 апреля 879 г., а два его сына пережили его максимум на пять лет: Людовик III уйдет 5 августа 882 г., а Карломан - 12 декабря 884 г. Во Франции остался один законный Каролинг - младенец Карл, сын Людовика Заики, родившийся уже после его смерти. Естественным образом Французское королевство перешло под власть Карла Толстого.

Император Карл Толстый оказался настолько же бездарным, насколько великим был его дед Карл Великий. Норманны осаждали Париж, а он, вместо того чтобы дать им достойный отпор, дает им деньги (отступного) и вдобавок разрешение разграбить Бургундию… Впрочем, с Карла Толстого спрашивать было и нельзя: он вдруг внезапно заболел, как и два его брата, а в ноябре 887 г. был уже настолько не способен управлять, что пришлось объявить о низложении монарха. Всего через два месяца, 13 января 888 г. Карл скончался. Преемником его в Германии стал Арнульф, незаконный сын Карломана и внук Людовика Немецкого. Он польстится на титул императора и даже завоюет его (как и итальянский трон) силой своего оружия и умения. Это произойдет в 896 г. Но ведь и Арнульф скончается в 899-м…

Императорский титул долго станет кочевать по безвестным и ничем не примечательным королькам, в основном италийским, но даже они перестанут ездить за этим титулом в Рим, чтобы получать его из рук Папы. Последним из императоров станет бывший маркграф Фриульский Беренгарий, который умрет в 924 г. Но через несколько лет после смерти Арнульфа в Германии, оказывается, уже родится тот, кто потребует, когда придет время, этот никому не нужный титул себе.

* * *

Скандинавские завоевания в Западной Европе мы пропустим в тех областях, которые напрямую не будут связаны с нашей темой. Скажем только, что в течение IX в. шло усиленное проникновение скандинавов в Европу. Норвежцы расселились в Ирландии, а датчане в Нидерландах. Это все лихорадило и без того проблемные королевства умирающих Каролингов, затрагивало Британию и восточные народы, в частности славян. Датчане поселились в Англии, и это был болезненный процесс. Норманны захватили себе земли и отстояли их во Франции - так появилось герцогство Нормандия. На Севере возникла даже империя Кнута Великого (это уже XI в.), но она мало напомнила бы Римскую империю и была больше похожа на колониальную, сосредоточившуюся по берегам и островам Северного моря. Сюда вошли Дания, Англия и даже Норвегия. Наследником ее потом стал датский суверен. Территориально это было громадное пространство - от Гренландии на западе до Балтики на востоке. Последствия скандинавской экспансии затронули, как ни странно, менее всего Ирландию, которую кельтские вожди отстояли уже к концу X в. На остальных же территориях, в том числе и в Англии (на островах), на скандинавских языках продолжали говорить еще и в конце XIX в.

На этом с западными скандинавами закончим. Посмотрим, что имеет сказать Л. Альфан о скандинавах на Востоке. То есть обратимся непосредственно к тексту (всего три абзаца), который имеет заголовок "Шведская экспансия и основание Русского государства". Я беру этот текст не столько для того, чтобы "развенчать" норманизм Л. Альфана, как это не раз уже пытался сделать, но лишь потому, что так думает, во-первых, вся Европа, а во-вторых, потом мы попробуем в процессе разговора о Тевтонском ордене проследить - а не прав ли Л. Альфан в каких-то своих утверждениях, несмотря на весь наш известный патриотизм, происходящий из фильма-агитки С. Эйзенштейна "Александр Невский"? Итак, весь текст этой главки я привожу по книге Л. Альфана "Великие империи варваров" (курсив, естественно, мой):

"Не столь блестящими, но не менее значимыми стали тем временем результаты шведской экспансии. Нам плохо известны ее детали, но мы достаточно ясно видим, что первые купцы-"варяги" (само это слово, которым на Руси называли шведов, возможно, означает не что иное, как "купец") очень рано проторили дорогу для завоевателей. С середины IX в. шведы обосновались на берегах Финского залива, Ладожского озера, Волхова и озера Ильмень; а вскоре, как можно отметить, большой торговый путь, соединявший по Волхову и Днепру Балтийское море с Черным, был из конца в конец усеян не только "варяжскими" факториями, но и военными постами - будущими городами, предназначенными для охраны торговых флотилий от подстерегавших их варваров-кочевников. Такими постами были, в частности, Новгород, Смоленск, Любеч, Киев, Переяслав, и командовавшие ими скандинавские вожди быстро сумели достаточно широко распространить сферу своего влияния, так что вскоре они выглядели настоящими главами государств.

Едва успел начаться X в., как один из этих мелких шведских князей - киевский - занял особое место. Этим он был обязан исключительному положению своей резиденции, настоящего ключа от русской торговли, где сходились караваны с Каспийского, Азовского и Черного морей. История сохранила имена этих первых князей - выходцев из Скандинавии: Аскольд, Олег, Игорь. Она показывает нам, как они мало-помалу установили свой сюзеренитет над другими варяжскими правителями окрестных земель и создали в течение Х в. обширное княжество, которое современники назвали "русским" - от слова, которым в конечном счете вместо слова "варяги" стали называть шведов, поселившихся на территории современной России.

Уже отделенные от исторической родины более чем пятью сотнями километров, эти шведы, однако, считали, что обладания Киевом еще недостаточно, чтобы обеспечить будущее крупной торговли, от которой соответственно зависело и благосостояние их нового княжества. Караваны, шедшие с севера по Днепру, обычно направлялись в Черное море, а далее в Босфор и Константинополь. Поэтому усилия первых князей Киевских были направлены на то, чтобы широко открыть для себя доступ на византийский рынок, и ради этого они не останавливались ни перед чем. Пять раз в IX и Х вв. они прибегали к оружию, чтобы навязать греческим императорам выгодные торговые договоры: в 860-м, 907, 941, 944 и 971 гг. их флот угрожал Константинополю, утверждая тем самым их волю сохранить свободными коммуникации между далекими скандинавскими рынками и богатой метрополией на Босфоре."

Не ждите, больше о русской истории в книге Л. Альфана не сказано ничего. Но и того, что сказано, вполне достаточно, чтобы понять: о роли славян, и тем более русских славян в европейской жизни он ничего и не собирался говорить.

Последний абзац я уже, можно сказать, прокомментировал раньше, когда вел речь о славянах, а потому останавливаться на том, что Олег прибил свой щит на врата Цареграда, не стану. Вот Игорь и впрямь ходил на Византию крайне неудачно, чем привел киевско-византийские дела в непорядок, да еще и дань терял, и войско. Не станем дальше рассматривать этот вопрос по той причине, что русские силы в дальнейшей истории с Крестовыми походами практически не участвовали (может быть, если только где-то были наняты, но и то вряд ли).

Во-первых, нам надо разобраться с Севером Руси, а это была Новгородская Русь, которой Л. Альфан вообще не оставляет места в истории, а сам Новгород, бывший Словенск, ставший городом еще в VIII в. до н. э., француз называет "факторией" шведов, которой еще предстоит когда-нибудь (вероятно, в следующее шведское нашествие в XIII в.?) стать городом. Он признается, что "нам плохо известны… детали, но мы достаточно ясно видим...", когда говорит о почему-то шведской экспансии на Юго-Восток. Историк, не знающий ни документов, ни деталей, не имеющий артефактов, но, тем не менее, "достаточно ясно видящий", как только дело касается убогих русских и вообще славян, - это, к сожалению, и по сей день весьма распространенный тип западного историка.

Но это - так, характеристика. А что с фактами? Л. Альфан пишет, что шведы едва ли не обсели берега Финского залива, Ладожского озера, Волхова и озера Ильмень. Прав он здесь или нет? Может быть, и в самом деле шведы заняли все эти земли, поскольку их и занять-то больше было некому? И Рюрик, чьего имени не встречается ни в шведских племенах, ни в германских, что южнее шведов, - он именно швед? Особенно его брат Синеус, который прибыл вместе с Рюриком, когда позвали русские: "Правьте нами!" То есть это не кличка, производная от синего уса (синих усов), а прибалтийское (шведское) имя Синeус, не имеющее отношения к древнерусскому корню? Куда девалось такое количество шведов, если от них не осталось теперь никаких следов ни на Ладоге, ни на Ильмене, ни на берегах Финского залива? И тем более по Волхову. Если бы шведы, как считает Л. Альфан, обсели все эти берега, то скандинавский след сказывался бы на последующей жизни много и много веков, в том числе сохранился бы и до наших дней. Как они сумели раствориться в русских, которых там было столь немного, что их и след простыл, а в финнах почему-то так и не растворились - вплоть до того что в Финляндии и сейчас два официальных языка - финский и шведский?..

Варяг - это слово, которое в древнерусском языке означало не что иное, как просто "морской разбойник", человек, живущий не трудом на земле, и не рыбной ловлей, и не охотой, а - набегами на противный берег и грабежами ближайших (но лучше дальних) соседей. Так жила долгие века вся Прибалтика. Среди варягов были не только шведы, но и другие прибалтийские народы, в том числе варяги племени Русь (о чем недвусмысленно говорится в "Повести временных лет"). Объединять "варяга" с честным "купцом" (новгородцы жили не только грабежами, но и торговлей, а потому любым варягам были лакомой "факторией") - это по меньшей мере неэтично.

Варяги, они же норманны, они же шведы, они же норвежцы, они же русские (вероятно, и еще кто-то) были весьма воинственны, и когда возникла в русской земле междоусобица (что происходило в период становления государства и у германских племен), то и позвали не просто варяжских князей, а князей с дружинами! То есть князей, способных защитить себя хотя бы от внутренних распрей. А. Кожедуб приводит в своем исследовании истории белорусского народа простой и яркий пример: как-то новгородскому вече не понравились их князья-варяги, потому что их дружина "шалить" начала - грабить и насиловать, - и сказало вече: "Не хотим больше вас". И варяги тихо - без выяснения отношений, без мести напоследок - все равно ведь прогоняют! - и без попыток вернуть себе власть силой - отправились к себе домой. Разве могли бы так поступить готы в Риме? Или лангобарды? Или франки? Следовательно, варяги, призванные на Русь княжить, были ближайшие родственники, народ одного с русскими корня. Какие же это шведы, с позволения сказать?

А взгляните, как изъясняется Л. Альфан, когда он не имеет представления, о чем пишет. Что говорилось о Пипине Коротком, Карле Лысом и т. д.? "Пипин решил не ждать и 5 сентября пришел туда-то и туда-то и сыновьям приказал…" То есть конкретика, история, в которой Л. Альфан и дока, и просто с удовольствием купается. А вот что говорится о безликих киевских князьях, которых он перечисляет почему-то "с середины", упустив важнейшее имя Рюрика (хотя бы): "…Скандинавские вожди быстро сумели достаточно широко распространить сферу своего влияния, так что вскоре они выглядели настоящими главами государств". Что значит "сумели достаточно широко распространить сферу своего влияния", как не набор беспомощных слов, еле-еле сбитых в более-менее осмысленную фразу? Хорошо, если все же сумели, но каким образом? Достаточно широко - это как? И в каком именно смысле? Можно мыслить широко и тоже оказывать влияние, а можно наступать широким фронтом и положить множество врагов… И так далее. То есть дальше комментировать бесполезно, особенно если учесть, что киевские князья почему-то хотели быть похожи на "настоящих глав государств". Что им так приспичило? Больше дел других не было? Не было ни авар, ни печенегов, грабивших торговые суда, особенно на днепровских порогах? Не было быстрой конницы неуловимых степных кочевников, которым в истории, писанной норманистами, и имен-то не осталось? Или Л. Альфан припоминает, что русские, начиная с XVIII в., обезьянничали с французского, а значит, и всегда такими были? Нет, то были дворяне, которые до 1926 г. уже поплатились за свое незнание собственного народа и неумение отстаивать национальные интересы, а особенно при общении с Западной Европой, в том числе с Францией.

* * *

Осталось сказать несколько слов об обстановке на Балканах, вернее, в византийских и привизантийских областях. Здесь в IX-XI вв. произошли важные события, которые потом скажутся на истории всей Европы. Про авар на Юго-Востоке уже, можно сказать, забыли, но активизировались болгары. Болгарские ханы завоевывали себе пространство, подминая под себя славянские племена, а также регулярно совершая набеги на Византию, причем часто эти набеги носили для последней критический характер. Болгары поначалу доминировали на Балканах, а потом, когда ославянились и при Борисе I приняли православие, стали уже, по словам Л. Альфана (вероятно, так оно и было) главенствующим славянским племенем Европы. Болгары успокоились не только с принятием христианства, но и с выходом к Черному морю.

Но из степей пришли мадьяры (славяне их стали называть венграми, и это имя принято для них до сих пор), теснимые из-за Волги и Урала тюрками. Ученые считают, что венгры вышли на Русские степи через Екатеринбургский перевал, то есть шли все-таки из-за Уральского хребта.

Поначалу венгры стали обосновываться между Азовским морем и Кубанью, но их изгнали оттуда другие орды - в частности тюрки печенеги. Венгры пошли дальше на запад и перешли Дон, а потом и Днепр. Оказавшись между Днепром и Днестром, они совершали набеги в верховья Вислы и низовья Дуная, грабя торговые караваны, в том числе по Днепру. К концу IX в. венгры отошли за Буг и за Днестр, в Бессарабию, Молдавию, Валахию. Здесь они, вклинившись в славянские племена, одних отбросили в южное Подунавье, других в Северную Галицию. Когда они проникли в земли моравов, Арнульф (король Германии), не думая о последствиях, попросил у них помощи. В 895 г. венгры опустошили Болгарию. Но в том же году под ударами печенегов они перешли Карпаты и Трансильванские Альпы и попали на равнину между Тисой и Дунаем, где и остановились.

Почти три четверти X в. ознаменованы венгерскими набегами практически по всей Центральной Европе. Доставалось и землям Германии, и землям Италии, и землям Франции (меньше). В 960-970 гг. венгры, побежденные Оттоном I Великим на берегах реки Лех и больше не помышлявшие о грабежах германских и итальянских областей, обратили взоры на Фракию и Босфор, и Византии также пришлось не совсем сладко, однако основной задор новых жителей Европы мадьяр уже остыл, большинство этих степняков стало вести оседлый образ жизни, а потому набеги на Византию не имели той мощи, какую демонстрировали венгры, доходя несколько раз до Саксонии и грабя воинственных германцев.

В 973 г. князь Гейза уже стал искать возможности принятия христианства для всей Венгрии, но немецкая идея Пильгрима, епископа Пассауского, ему пришлась не по душе: венгерская Церковь была бы под немецкой гегемонией. Своего сына Вайка Гейза окрестил в десятилетнем возрасте именем Стефан, и только Стефан организует потом самостоятельную венгерскую Церковь, которая управлялась священниками, обученными в Чехии в школе Адальберта, епископа Пражского. В 1001 г. Папа Сильвестр II возложит на голову Стефана королевскую корону.

Совсем иные процессы тем временем происходили в Болгарии, раздираемой различными силами. Сначала македонец Николай отщепил от Болгарии западные области, отказавшиеся подчиняться царю Петру, потом Болгария едва не перестала существовать под мощным ударом князя Киевского Святослава, чему воспрепятствовало только вмешательство Византии (Петр был женат на внучке императора Романа Лакапина, да и вообще безвредная теперь Болгария стала для Византии полезным буфером против венгров и киевлян). В результате Иоанн Цимисхий, узурпировавший византийскую власть бывший полководец, вынужден был идти на помощь и в 972 г. отбросил Святослава к северу от Дуная (хотя предварительно отбивался от него и сам), заодно аннексировав провинции царя Бориса II, сына Петра, к тому времени умершего (969 г.). Через некоторое время смещенный Святославом царь Борис, остававшийся со всей семьей в Константинополе, после аннексий Византией его территорий прошедший через столицу в цепях во время триумфального шествия победителей, сумел вырваться и возвратиться в Болгарию, где в 980 г. разразилось восстание против византийцев, но к несчастью был убит своим же часовым-болгарином, который не признал в нем бывшего царя.

Событием воспользовался Самуил, сын Николая, теперь царь западных провинций, которые не попали в аннексию. Самуил направил все свои силы на Византию под предлогом защиты славян и болгарских свобод, которые были попраны императором. Самуил был единственным признанным царем и героем Болгарии на тот момент, ибо брата Бориса Романа, которого Иоанн Цимисхий тоже брал в плен, византийский император умудрился кастрировать. Но не только он сам, но и имя его что-то еще значили в Болгарии, а потому Самуил добился от Романа отречения в свою пользу, чем немедленно, как сказали бы сегодня, повысил свой рейтинг.

Угроза Византии пришла в Фессалии и Греции. Самуил послал конницу даже на Пелопоннес. Тогдашний император Василий II, который войдет в историю под именем Болгаробойцы, поначалу был разбит у Траяновых Врат, побросав обоз, армейскую казну и даже императорские инсигнии. Самуил тем временем расширил свой сюзеренитет, присоединив земли далматинского побережья, сербское княжество Черногорию, все албанское побережье до Дураццо, сербские княжества севера, Боснию и Рашке. В 989-990 гг. Самуил атаковал Южную Македонию, взяв укрепления византийцев на границе приступом и спустившись к Фессалоникам. Император испытывал громадные трудности в связи с заговором полководца Варда Фоки, а через несколько лет срочно пришлось отправиться в Сирию противостоять Фатимидам, которые собирались захватить Алеппо и Антиохию. В предместьях Фессалоников болгары расположились как у себя дома и только высылали, как прежде, конные рейды на Пелопоннес.

Однажды Никифор Врана, полководец Василия II, подкараулил Самуила, который возвращался из Южной Греции с добычей, и нанес этому многочисленному отряду тяжкое поражение. Самуил был с сыном Гавриилом, и византийцы рассказывают две противоречивые версии их спасения. По первой царь и царевич спешно скрылись в горах, то есть спаслись бегством, а по второй - спрятались в груде мертвых тел. Триумфальное шествие в Константинополе было впечатляющим: Никифор Врана привез тысячу отрубленных голов и вел за собою по улицам столицы империи двенадцать тысяч пленных. Это произошло в 996 г. А в 999-1002 гг. Византия отвоевала Фессалию, Дураццо, освободила Фессалоники от осады или постоянной угрозы, а также области долины Вардара до Скопье и долины верхней Моравы и северо-восток до Видина.

Но Самуил, благополучно вернувшийся домой, собрал новую армию и в 1005 г. опять взял Дураццо (Диррахий), Скопье и Воден в Фессалии. Опять набеги и опять угрозы. Только в 1014 г. войска императора сумели начать планомерное освобождение, действуя от Фессалоник. Именно там болгарская армия была повержена и оставшаяся ее часть обращена в бегство. Сам Самуил пытался преградить войскам Византии дорогу на север, но тоже потерпел поражение, которое было последним. Он вернулся в Прилеп, собираясь возобновить формирование новой армии, но этого сделать у него просто не получилось: вскоре туда пришла самая страшная, видимо, за все Средневековье процессия. Это были 15 тысяч ослепленных воинов Самуила, которых Василий таким образом отпустил из плена. "По особой милости, - пишет Л. Альфан, - ста пятидесяти из этих несчастных было оставлено по одному глазу, чтобы они могли вести это зловещее шествие. Рассказывают, что при виде этого зрелища старый царь был так потрясен, что "упал навзничь" и умер через два дня, 15 сентября 1014 г.".

Затем византийцы взяли Воден, Монастир, Прилеп, Штип, Охрид (столицу Западной Болгарии), Албанию и Македонию, разделываясь по горным ущельям с остатками отдельных групп. Василий разделил бывшую болгарскую землю на провинции и присоединил их к Византии. За его колесницей во время триумфального шествия вели вдову, трех сыновей и шесть дочерей Самуила, всех остальных членов царской семьи, а также множество бывших болгарских вельмож. В 1019 г. Болгарии больше не стало, а Византия, наоборот, окрепла.

* * *

За IX и X вв. империя Каролингов, как вы знаете, успела настолько разложиться, что никакие Папы, никакие узурпаторы ее не могли спасти. Вспомним еще опустошительные венгерские нашествия X в. - и картина станет удручающей. Все-таки немцы, германские провинции оказались гораздо более живучими, чем франкские: в Германии, хоть и раздробленной, постоянно что-то происходило, хотя и она чувствовала себя отнюдь не лучшим образом. Каждая провинция фактически стала либо отдельным королевством (редко), либо герцогством. Сейчас нет смысла перечислять их взаимные претензии друг к другу и даже называть их имена. Скажу только, что появились и новые провинции, выделившиеся из старых. Например, "по ошибке" попавшие в число немецких земель восточные франки в конце концов выделились во Франконию, у которой и язык, и обычаи отличались от соседних областей. Аламанны стали обособляться не в ту область, которую когда-то Каролинги назвали Аламаннией, а сделались так называемой Швабией. Самой неуправляемой и самой агрессивной продолжала оставаться Саксония, а примыкавшая к ней с юго-востока Тюрингия отличалась от иных областей почти таким же саксонским нравом. Общего национального сознания в государстве, которым номинально продолжал управлять король (хотя он едва справлялся в той области, где была его столица), а на самом деле чаще всего местные герцоги, которые прибрали к рукам власть настолько, что даже епископов назначали самостоятельно, ни с кем не советуясь. Более того: надежнее было стать герцогом той или иной провинции, чем королем Германии.

В Баварии, например, отличавшейся от Саксонии и Тюрингии твердой властью "милостью Божией герцогов баварцев", чеканили свою монету, объявляли войну и заключали мир и т. д., то есть совершенно не оглядывались на королевскую власть. То же произошло в Швабии. Во Франконии тоже был свой герцог, и в 911 г. именно он получил королевскую корону - это был Конрад Франконский. Однако и при нем Германия не превратилась в единое государство: слишком сильны были центробежные силы, которым приходилось противостоять. Совсем странное произошло с франками Мааса и Мозеля: они перестали даже ощущать себя франками и жили в смешанной области по имени Лотарингия, чье название произошло от Лотаря II, внука Людовика Благочестивого. Л. Альфан даже считает, что в Лотарингии возникло нечто вроде новой национальности. Лотарингия в разное время была то герцогством, то королевством, и за ее территорию, как ни за какую иную, часто боролись король Германии с королем Франции.

К череде исторических парадоксов: развал страны начала потихоньку останавливать, как ни странно, Саксония - самая анархическая из германских провинций. В 918 г. умер Конрад Франконский, которого историки числят последним в ряду Каролингов, хотя он по крови и не принадлежал к Каролингам. Генрих Саксонский, который был избран только саксонцами и франконцами на место Конрада, причем Генрих прежде был одним из самых непримиримых противников монархической идеи (тоже парадокс), вдруг решил вернуть королю его былую роль. За все время царствования Генрих добился, быть может, не столь уж многого, но все же после долгих и упорных военных операций он привел к присяге на верность Швабию и, что еще более удивительно, Баварию, для чего ему пришлось даже осадить Регенсбург. Также в 925 г. Генрих вернул Лотарингию Германии и заставил ее герцога Газельберта дать присягу на верность королевской власти. Так, собственно, в одном своем лице он уже стал представителем Саксонской династии - настолько прочным казалось его положение европейским народам. Генрих сделал, конечно, мало и не вернул под королевскую власть всю Германию, но нельзя не учитывать, что до самой своей смерти в 936 г. он еще отражал и венгерские набеги, и набеги славян с правобережья Эльбы.

О величине авторитета Генриха Саксонского можно судить хотя бы по тому, что, когда он за несколько недель до смерти предложил себе в преемники собственного сына Оттона, которому было двадцать четыре года и который не успел ничем и нигде отличиться, то голосования почти не было: так Оттон I сделался королем Германии. А самым показательным в данном случае, как пишет Л. Альфан, будет тот факт, что немедленно группа князей и сеньоров отправилась в Ахен, бывшую столицу Каролингов, чтобы ратифицировать данное назначение. После торжественной коронации Оттона четыре герцога - Лотарингский, Франконский, Баварский и Швабский - выразили молодому королю свое почтение, "исполнив на последующих торжествах функции камерария (майордома), сенешаля (распорядителя), кравчего и маршала, то есть должности, которые молодой суверен восстановил по этому случаю в 936 г.".

С первых же дней Оттон стал усиленно добиваться, чтобы королевская власть в герцогствах стала реальной и ощутимой. В 937 г. умер Арнульф Баварский, и от его преемника король потребовал отказа от назначения епископов и графов в своем герцогстве. Л. Альфан пишет: "Сын Арнульфа воспротивился, но Оттон сломил его сопротивление и заменил его Бартольдом - братом покойного, ставшим в результате герцогом Баварским милостью короля, а не "Божией милостью". Бывший королевский домен Каролингов, входивший в состав этого герцогства, был возвращен и вновь присоединен к короне; для управления им и защиты интересов суверена в дополнение к герцогским чиновникам был назначен королевский чиновник - "пфальцграф". Все это производилось так решительно, что королю довольно было появиться где-то во главе своих войск, чтобы никто не смел ему перечить".

День ото дня Оттон урезал автономию Баварии, а после настоящей войны во Франконии, в которой участвовали и герцог Лотарингский Гизельберт, и Фридрих, архиепископ Майнцский, и даже брат короля Генрих Саксонский, а вдобавок еще и король Франции Людовик IV Заморский, Оттон дал им бой при Андернахе на Рейне, где погибли и герцог Франконский, и герцог Лотарингский, после чего, в завершение победного тура, Оттон просто конфисковал Франконию и присоединил ее земли к королевскому домену. Лотарингию он передал в качестве герцогства (940 г.) Оттону, графу Вердена, а после смерти последнего в 944 г. - Конраду Рыжему, своему зятю. И хотя Генрих Саксонский проштрафился в истории с франконской войной, Оттон не отнял у него Баварии. Более того: скоро он женил своего сына Людольфа на дочери герцога Швабского, и Людольф в 949 г. унаследовал Швабию по смерти герцога Германа.

Теперь, хотя герцогства еще существовали, в Лотарингии, Баварии и Швабии были и законные представители чисто королевской власти - пфальцграфы. Оттон неуклонно вмешивался в дела герцогств, причем делал это по нарастающей. Практически уже все гражданские и церковные должности назначались только по королевскому слову, и власть герцогов повсеместно суживалась, и они не протестовали. Впрочем, в 952 г. на восстание пошли сразу и сын, и зять - Людольф Швабский и Конрад Рыжий Лотарингский. Они сумели вовлечь в свою авантюру и баварских магнатов… "Но, - говорит Л. Альфан, - хватило одного венгерского нашествия - речь идет об ужасном нашествии 954 г., - чтобы после двух лет гражданских войн страна вновь единодушно пошла за своим главой. Победа на реке Лех в следующем году даст венграм блестящее доказательство этого".

Наконец Оттон восстановил практически в прежнем виде королевскую власть, растерянную Каролингами. К 960 г. королевство вернуло себе почти все территории, порядок первых Каролингов восстановился. Не хватало лишь одного - императорской короны.

Впрочем, положение Оттона в Европе вполне уже соответствовало положению если не императора, то, по меньшей мере, некоего арбитра или, лучше, распорядителя. А если уж еще более точно, то оно почти соответствовало положению России XIX в.: не знаю, называли ли Российскую империю так именно в Европе, но большевики окрестили ее "жандармом Европы". Оттон вмешивался в дела своих слабых соседей - например, как говорит Л. Альфан, в дела "Франции, где с конца IX в. королевскую власть несло без руля и без ветрил".

Францией управлял Людовик IV Заморский, правнук императора Карла Лысого. Ему противостоял маркграф Нейстрии Гуго Великий, у которого в роду уже были короли Франции, в свое время отстранявшие Каролингов от трона. Это его дядя Эд I и отец Роберт I. Гуго вел себя как хотел, а хотел он не больше и не меньше, как занять трон Франции, ибо он был уже не первый из династии Робертинов. К сожалению, Людовик IV и Гуго Великий были жалким меньшинством среди феодальной аристократии, которая идею королевской власти (не говоря уже об имперской идее) давно забыла и возрождать не собиралась. Феодалы жили себе припеваючи, не замечая, что рушится весь мир вокруг них, да и сами гибли под его обломками, также этого не замечая. Правда, они понимали одно: король все-таки иногда нужен - для того чтобы решить свои сиюминутные меркантильные задачи.

Настроенный серьезно Гуго еще в 937 г. решил начать решать свои проблемы с кардинального шага: он женился на сестре Оттона. Такая же идея (тоже потом осуществленная) пришла в голову и Каролингу Людовику IV, но лишь в 939 г. Так или иначе, вопрос о французском троне теперь должен был решаться между свояками. Однако один из них уже занимал этот трон и освобождать его не желал. Тем более что и попал он на него после Рауля Бургундского, зятя Роберта I, то есть только в 936 г. вернул Каролингам то, что принадлежало им по праву, завоеванному еще Карлом Великим.

Не так думал Оттон. Вернее, думал он так же, но выступить арбитром между двумя сторонами по своему, Оттона, родственному праву - почему бы и нет? В политике все средства были хороши.

В 940 г. Оттон вступил в Шампань и остановился в старом дворце в Аттиньи, где принял оммаж (феодальное изъявление глубочайшего почтения к царствующей особе, видимо, еще и с высказыванием жалоб) от Гуго Великого и его приспешников. Потом, не задерживаясь, дошел до Сены и беседовал с Людовиком. Но беседовал вовсе не о том, чтобы Людовик освободил для Гуго трон: у Оттона был более насущный вопрос - об архиепископе Реймском. Вопрос был насущным для Оттона потому, что под юрисдикцией этого архиепископа находилась и часть земель Германии. А за этот пост (за эту кафедру) боролись тоже люди Гуго и люди Людовика, причем в 925 г. в первом шаге победили люди Гуго Великого: епископом был избран пятилетний ребенок, тоже Гуго, сын графа Вермандуа.

Пройдет два года, и в споре за архиепископское место победит (942 г.) как раз епископ Гуго: именно этому юноше Папа отошлет инсигнии архиепископской власти. Тогда Людовик сам отправился в Визе на Маасе, чтобы выразить свое почтение Оттону. Впрочем, помощь, о которой короли, видимо, договорились, пришла только через четыре года. Некоторых причин мы не знаем, но одна из них - та, что Гуго Великий, собираясь низложить Людовика, просто заточил его в тюрьму и продержал там год - с 945-го по 946 г., да еще и отобрал у него столицу Лан. В 946 г. Оттон помог французскому королю не только отбить свою столицу, но и отвоевать Реймс, посадив там своего архиепископа Артольда, да еще и прошелся по всей Северной Франции и Нормандии, восстанавливая везде королевскую власть. Надо ли говорить, что с этих пор Оттон мог напрямую вмешиваться в любые дела, касающиеся как Франции, так и ее королевского двора! Что он и делал беспрестанно.

Оттон организовал своими силами три церковных Собора, где присутствовали, конечно же, в основном немецкие епископы и аббаты, причем с каждым разом Собор проводился все восточнее, а последний, Ингельхаймский Собор - и вовсе глубоко на территории Германии, и председательствовал итальянский епископ, папский легат. Обсуждали эти Соборы практически одно и то же, но последний поставил вопрос ребром и решал реймское дело плюс отношение Гуго Великого к своему суверену, то есть Людовику IV. Успех был ошеломительный, Гуго не поддержал никто, а короля Франции, который коленопреклоненно выносил вопрос о своем "поведении" и поведении одного из своих мятежных подданных на этот Собор, признали правым во всех отношениях. Это был июнь 948 г. С этого момента Людовик по малейшему поводу взывал к Оттону как к сюзерену, как к императору! По смерти же Людовика в 954 г. его сын и наследник Лотарь попал под опеку не менее знаменитого и влиятельного человека Германии - Брунона, архиепископа Кельнского и герцога Лотарингского. Почему именно под его опеку? Потому что Брунон был родным братом короля Оттона.

Надо сказать, что во Франции Оттон еще достаточно мягко и дипломатично завоевывал свою власть. Столь же мягко практически в те же годы он прибрал к рукам и Бургундию, которая уже была не просто Бургундией, а большой Бургундией, включавшей в себя два королевства - бывшую Бургундию и Прованс (Прованс как королевство перестал существовать). В 937 г. Конрад, которого потом прозовут Миролюбивым, занял престол Бургундии, и почти немедля в Бургундию вошли войска Оттона, который организовал, ссылаясь на молодость и неопытность Конрада, ситуацию "внешнего управления" Бургундией. Так продолжалось довольно долго, и сам Конрад находился едва ли не под "домашним арестом", пока не пообещал Оттону все то, чего тот от него желал - то есть фактически принес королю Германии вассальную присягу. Впрочем, для Конрада, и впрямь миролюбивого, почти ничего не изменилось: он почти с самого 937 г. не только присылал Оттону требуемые войсковые подкрепления, но не раз и сам приводил их куда прикажут.

Самую же агрессивную политику Оттон проводил в Италии. Но там иначе и нельзя было: ситуация с корольками и императорчиками, ситуация с венграми и сарацинами подрывала жизнь Италии. Причем Италий было три - собственно Италия, бывшая прежде королевством лангобардов и называемая "королевством Италия", Римская Италия (Рим и Римский дукат), а также Южная Италия, Италия византийская, которую разоряли сарацины. В королевстве Италия столицей по-прежнему была Павия, она граничила с немецкими землями, а потому Оттону было не все равно, как и чем живет это северо-итальянское королевство. До Южной Италии Оттону, может быть, и было дело, но там хозяином был византийский император, который время от времени предъявлял на эти земли какие-то права. А вот Рим был Оттону нужен.

Впрочем, в Риме дела были из рук вон плохи. Папы за десятилетия борьбы за имперскую идею утеряли собственную власть над Римом и провинцией. Капризная и непредсказуемая аристократия Рима, от которой зависела судьба самого Папы, управлялась настоящим хозяином, которым был некий Альберих, "принцепс и сенатор всех римлян". Это от него зависело, кто станет Папой и надолго ли. Он же управлял и провинцией, вместе с ее войсками. Мечта Папы была в том, чтобы дождаться кого-то всесильного со стороны (типа германского короля Оттона), во что он уже и сам не верил. Уже давно завершился поток коронаций императоров, ни один из которых так и не смог стать истинным императором, каким недолго был Карл Великий. О прежних императорах Римская курия давно уже не вспоминала. Прежде на Рим имел влияние северный король, занимавший резиденцию в Павии, но уже давно и там никого не было из тех, кто хоть как-то мог повлиять на римских "сенаторов". Папы сменялись один за другим, бывали Папы, занимавшие Престол всего несколько дней или недель. Причем на Святой Престол попадали люди распутные, алчные и т. д. Например, Папа Иоанн XI (931-935 гг.) сам был незаконным сыном одного из предыдущих Пап. Все зависело от сеньоров или от одного "принцепса и сенатора всех римлян".

На Севере Италии царила просто неразбериха. Там любой и в любой момент мог выказать претензии на трон и даже добиться при этом королевского титула. Здесь было вечное противостояние. Мало того: на трон Италии метили правители, причем достаточно мелкие даже в своих провинциях, со стороны - маркиз Фриульский, маркиз Иврейский, король Бургундии, правитель Прованса…

Именно маркиз Беренгарий Иврейский и получил королевскую корону 15 декабря 950 г. Для собственной безопасности и для безопасности своего сына Адальберта, которому он тоже желал короны после своей смерти, Беренгарий заточил в тюрьму Аделаиду Бургундскую, молодую и красивую, но бездетную вдову предыдущего короля. Противники Беренгария и его сына, конечно, сплотились вокруг Аделаиды, хотя еще вчера она их, может быть, так же не устраивала, как и Беренгарий. Но у Аделаиды не было детей, то есть не было легитимного претендента на трон. Мало того: претендент должен был быть таким, чтобы смог противостоять Беренгарию. И тогда "партия протеста", среди которой особенно рьяными были епископы, видевшие в Оттоне будущего императора, выбрала на роль претендента или спасителя - именно короля Германии Оттона I.

Оттон спас Северную Италию от Беренгария. Правда, очень ненадолго. Пока он освобождал трон и бывшую королеву Аделаиду, пока женился на ней (она ему еще и просто понравилась), чтобы самым "легитимным" образом претендовать самому на трон Северной Италии, пока занимал этот трон и провозглашал себя королем Италии, в самой Германии произошло то самое восстание, в котором участвовал и зять Конрад Рыжий, и сын Людольф Швабский… Оттон оставил королем Беренгария, забрал только Аделаиду и отправился к себе в Германию разбираться с нахлынувшими делами. Впрочем, он оставлял Беренгария и его сына Адальберта вассалами короля Германии, отнимал у них Верону и Фриули (обе провинции превращались в марки и присоединялись к Баварии). Правда, вассалов из Беренгария и его сына не получилось: они не только не проявили покорности, но еще и отвоевали назад Верону. Но Оттон даже не наказал непокорных: его так измотали, видимо, три этих года (от завоевания Италии до битвы на реке Лех - 951-954 гг.), что он даже решил больше никогда не добиваться италийской короны.

Но реальность оказалась проще и сложней. По многим причинам Оттон послал своего сына Людольфа Швабского туда же - искать себе корону Северной Италии. Это было в 957 г. Вероятно Людольф, организовавший несколько лет назад восстание против отца, мог бы добиться успеха и в италийских делах, но судьбе угодно было распорядиться по-иному: в дороге он умер. Но Беренгарий, знавший, за чем именно шел Людольф, разразился, как выразился Л. Альфан, "репрессалиями". Сторонники германского короля в Италии взмолились о помощи и вмешательстве Оттона.

В это время у Оттона появился в Италии еще один интерес. Он у него был и прежде, но Оттон опасался иметь дело с Альберихом: все-таки Рим был так далеко, а воевать за Рим пришлось бы серьезно. До него в 933-м и 936 гг. тщетно старался добиться Рима король Гуго, который даже подошел к воротам Вечного города, но вынужден был отступить. А ведь Оттон еще в 951 г. пытался направить в Рим архиканцлера Фридриха, архиепископа Майнцского, который бы договорился о торжественном въезде и коронации Оттона. Как и в случае с Гуго, именно Альберих сказал тогда свое категорическое "нет". Не потому ли Оттон и смотрел столь мрачно на итальянскую корону?.. И вот, оказывается, в 954 г. Альберих скончался, и его титул получил его сын, ставший "принцепсом римлян", а потом - викарием св. Петра под именем Иоанна XII. Это был распутный ребенок 16 лет, причем теперь он остался без чьей-либо поддержки, ибо после стольких лет подчинения Альбериху вряд ли бы кто-то из римской знати согласился даже покровительствовать ему.

Оттон и еще по одной причине встрепенулся: Беренгарий и его сын Адальберт уже бросились на Рим, поскольку, вероятно, тоже надеялись, как северо-итальянские короли, получить, будто прежде, императорский титул просто так, тем более опередив достойного Оттона. Оттон "бросился наперерез" (выражение Л. Альфана) Беренгарию.

Папа Иоанн XII, догадываясь, что лишь покровительство такого правителя, как король Германии Оттон, может спасти его слишком молодую шкуру если не от своих римских сеньоров, то от сеньоров и королей с Севера Италии, сам послал к Оттону посольство, которое мгновенно поддержали ломбардские сеньоры и епископы, "выражая пожелания германского вмешательства". Папское посольство прибыло в 960 г.

Август 961 г. ознаменовался переходом германских войск через Альпы. Оттон вступил в Павию и, как и в прошлый раз, десять лет назад, заставил объявить себя королем Италии, потом через Эмилию и Апеннины прошел дорогой на Рим и 31 января 962 г. разбил свой лагерь в Монте-Марио, откуда был виден собор св. Петра. А 2 февраля верховный понтифик в этом соборе помазал и короновал Оттона, после чего присутствующие приветствовали его словами "император и август". Впервые за многие годы императорские почести воздавались тому, кто по своему могуществу имел право быть императором. Историки сравнивают его с Карлом Великим и, возможно, ничуть не ошибаются в своих оценках.

* * *

Л. Альфан здесь пишет об ошибках, которые допускают историки, оценивая факт возникновения нового императора Оттона и новой его империи. Эту империю только с XI в. станут называть Римской империей, а позже дойдет до "Священной империи" (sacrum imperium, то есть Сакральная империя - имя, которое не прижилось и почти растворилось в истории, хотя по латыни ее звали именно так), но наконец (не раньше, чем в XV в.) империю начнут именовать "Священная Римская империя германской нации". Последние два слова - "германской нации" - историки, в том числе и советские (о нынешних российских еще не слышал), на мой взгляд, намеренно опускают (опускали). Это очень интересный вопрос, опять задевающий отношения славистов и норманистов. И связан он в первую очередь с тем, что, начиная с Ивана III, когда Византия как империя перестала существовать, центр православия переместился в Россию, да и Софья Палеолог, племянница последнего императора Византии и бабушка Иоанна IV Грозного, внесла в правящую российскую семью свою "легитимную" византийскую кровь. Когда Москву стали называть "третьим Римом", Европа почему-то не протестовала. И понятно, почему: первый Рим - тот самый Древний Рим, которому, как метрополии, приписывается зарождение христианства, хотя происходило оно не в Риме, а на задворках империи; второй Рим - это Византия (позже Константинополь), которая единственная выстояла при нашествии варваров и дожила как империя до XV в. Тогда Константинополь пал, император был убит на пороге своего дворца и изуродован (после смерти), а его тело опознали потом лишь по своеобразным туфлям с золотыми орлами, которые носил Константин XI.

Взятие турками Константинополя - это своеобразный и отдельный разговор, который очень не нравится европейцам, особенно норманистам. Двад-цать девять раз в своей истории Византия подверга-лась осаде многими и многими завоевателями. Лишь семь раз осажденные не выдерживали осады, но всегда и город, и империя возрождались. После-дний бой был тридцатым и роковым для христианского Константинополя. Мехмед II - это было решительно, всерьез и навсегда (впрочем ничего навсегда в этом мире вообще не бывает), а потому Москва и была провозглашена Третьим Римом. Почему "не считаются" никаким по счету Римом империя Карла Великого, а затем - Оттона Великого? Потому что к моменту вообще варварского нашествия в первые века новой эры Римская империя уже была разделена на Западную и Восточную, причем превалировала Восточная, дававшая право западному императору осуществлять имперскую власть. И до XV в. ничто в этом соотношении не изменилось, несмотря на существование громадной Священной Римской империи (как бы ее ни называли): добро на власть император должен был получать из Константинополя, каким бы слабым тот при этом ни был. Возвеличивание роли Папы, поначалу всего-навсего архиепископа Римского, в Европе, видимо, также было исторически необходимым явлением - хотя бы для того, чтобы оставался хоть один носитель имперской идеи, когда Западная империя разваливалась (и не раз). Но Папа трепетал перед Константинополем, как трепетали западные императоры, как тем более трепетали мелкие европейские корольки. С каким наслаждением они предали Константинополь в руки Мехмеда! Это при том, что Константин XI заранее взывал к Европе, призывал ее на новый Крестовый поход, ибо на сей раз империи грозило полное уничтожение. Так и произошло. Если бы Крестовый поход ради Константинополя просто "не успел"! Нет, и венецианцы, и генуэзцы со своими флотами подошли на Босфор. Византийцы ждали подхода новых сил, но оказалось, что эти "крестоносцы" пришли не биться за Константинополь, а выторговывать у Мехмеда часть своей добычи… Как сегодня европейцам может нравиться, когда говорят, что "Москва - Третий Рим, а четвертому не бывать"?..

* * *

Вернемся к событиям Х в., когда Оттон короновался императорской диадемой. Это была отнюдь не новая империя, и это подчеркивает Л. Альфан. Это была реставрация. Причем Оттон реставрировал совершенно не Римскую империю, пусть даже западного толка: он старался реанимировать режим Каролингов, ибо это был образец для него. Соответственно саксонец Оттон не мог стать "древним римлянином", он мог быть только чистым германцем. Он немедленно подтвердил и восстановил привилегии Карла Великого и Людовика Благочестивого. Что же это были за привилегии? Если разобраться, они касались прав римского понтифика. И в самом деле права Папы на тот день были в Европе достаточно серьезно ущемлены, и стать духовным властителем над всей империей было Папе не столько почетно, сколько жизненно важно - ведь уже десятки лет Папа зависел только от мелких италийских корольков. Но Оттон не забыл и былых прав императора: знаменитый капитулярий 824 г., который ставил избрание Пап и всю их деятельность (кроме внутрицерковной), в том числе власть, в прямую зависимость от императора, Оттон немедленно повторил слово в слово.

Иоанн XII, призвавший Оттона и считавший - о молодость и наивность! - что облагодетельствовал германского короля возложением на его голову императорской диадемы, от досады не знал, что и делать: его повязали по рукам и ногам. Недалекий, но амбициозный, он не нашел ничего лучшего, как апеллировать к Беренгарию и его сыну. Оттон даже не стал выяснять, кто натравил на него этих двух князьков. Он просто легко победил их. А в ноябре 963 г. он председательствовал на синоде в соборе св. Петра в той же базилике, где председательствовал когда-то Карл Великий, - здесь произошло теперь смещение Иоанна XII и избрание протоскринария Льва, ставшего Папой Львом VIII.

Теперь сам Рим, ненавидевший Иоанна XII хотя бы за то, что он был сыном Альбериха, возмутился деятельностью нового императора. В феврале римские "сенаторы" восстановили на Престоле Папу Иоанна XII, но бедный молодой развратник скончался 14 мая, и тогда Рим опять выдвинул своего антипапу Бенедикта V. Впрочем, Оттон быстро восстановил Льва VIII, но тот тоже вскоре скончался (в 966 г.), и тогда, помня, что Иоанн сын Альбериха, Оттон предложил другого Папу из этого же рода в преемники Льву. Сеньоры неожиданно (возможно, даже для самих себя) изгнали и этого преемника. В результате Оттону пришлось еще дважды силой оружия навязывать Риму свои решения и доказывать, "кто в доме хозяин". Императорский титул, как говорит Л. Альфан, перестал наконец быть декоративным.

Построив дела в самой Германии должным образом еще до принятия титула императора и августа, Оттон решил посвятить свое время наведению порядка и ассимиляции в Италии, благодаря чему он безвыходно прожил на полуострове с лета 961 г. по январь 965 г., а также вернулся при первой возможности в сентябре 966 г. и жил по август 972 г. Его занятием было только восстановление "прежнего порядка вещей". В результате герцог Беневентский и князь Капуанский в январе и феврале 967 г. принесли императору оммаж, а в Апулии и Калабрии Оттон наводил порядок военными методами (968-970 гг.), и это привело к тому, что Иоанн Цимисхий, бывший тогда императором Византии, поначалу не принявший Оттона всерьез, как в 800 г. не приняли в Константинополе всерьез Карла Великого, признал за саксонцем его императорский титул, а в 972 г. отправил к Оттону порфирородную принцессу Феофано, дочь императора Романа II и внучку Константина VII Багрянородного. Феофано и впрямь была прекрасна, и на ней женился Оттон II, сын Оттона Великого.

Византия преследовала и еще одну цель: она хотела, чтобы император Оттон не трогал византийских земель в Италии. Оттон "милостиво согласился" не завоевывать их и сдержал свое слово. Зато императора часто видели в Риме и в Равенне, столице бывших императоров Запада. Несколько раз Оттон праздновал в своем Равеннском дворце Пасху. В Равенне Оттон принимал в 967 г. генеральную ассамблею (ее он тоже восстановил), впрочем, состоявшую больше из италийских сеньоров и епископов. Традицию, или, лучше сказать, институт генеральных ассамблей Оттон усердно вводил в жизнь, стараясь, чтобы они своим содержанием и своим представительством ничем не отличались от бывших генеральных ассамблей Каролингов. Он устраивал их то в Италии, то во Франконии, то в Лотарингии, то в Саксонии. На генеральные ассамблеи прибывали и гости - например, в Кельне присутствовал король Франции Лотарь, в Вероне - Конрад Бургундский. Прибывали и посланники других королей - Дании, Венгрии, Болгарии, в 973 г. был даже посланник халифа Фатимидов.

Наконец, верховный понтифик помазал и императорскую семью, как это было и при Карле Великом. Аделаида была помазана еще в 962 во время коронации, а в 967 г. на Рождество Папа Иоанн XIII "заранее посвятил в императоры" Оттона II, на Пасху 972 г. помазал и его молодую супругу императрицу Феофано.

Священная Римская империя развивалась. Она просуществует до 1806 г., до того момента, когда император Франц II (из дома Габсбургов) в ходе Наполеоновских войн откажется от престола. Тогда империя, и так уже существовавшая формально, распадется на многие государства и отдельные города. В свои лучшие годы империя будет включать в себя, помимо Германии и части Италии, еще Бургундию, Богемию (Чехию), Нидерланды и Швейцарию, а также Моравию, Польшу и отчасти Венгрию. В XIII в. начнется борьба императоров с Папами Рима - так называемая "борьба за инвеституру", - и закончится она, в конце концов, потерей Италии, а следом и укреплением отдельных германских княжеств (то есть германский дух станет и здесь вредить имперской идее). После Тридцатилетней войны (1618-1648 гг.) императорская власть, становившаяся и так все более и более условной, сделается и вовсе чисто номинальной, то есть германский дух победит по всем статьям.

Пожалуй, наибольшей силы империя достигла при Генрихе III (1039-1056 гг.), который свободно распоряжался папской властью, но уже его преемников настигла реакция. Самый тяжелый удар империи был нанесен борьбой Генриха IV и Папы Григория VII. Как пишет "Википедия", "Вормский конкордат 1122 г. оставил поле сражения за Папой". Гогенштауфены в свое время опять возродили идею империи, и она стала на время популярной. Это была первая половина XIII в., и носителем ее был Фридрих I Гогенштауфен, доказывавший Божественную сущность императорской власти теоретически, а не с оружием в руках. Он победил Папу в теории, но на практике истинным правителем был только в Германии, а византийские императоры давно уже перестали считать императорскую власть Священной Римской империи сколь-нибудь существенной. Например, Исаак Ангел оставил письменное свидетельство, по которому выходит, что даже Фридриха I он титуловал всего-навсего "главным князем Аламаннии". Конечно, это было и презрительно, и оскорбительно, и не надо забывать, что лишь первые Крестовые походы были истинным движением за Святую Землю, а к тому времени, когда высказывался Исаак Ангел, крестоносцы оказались хуже сарацин: они грабили Константинополь не один раз! Первым был печально известный поход 1203-1204 гг.

Крестоносцы с удивительной даже для средних веков жестокостью бросились тогда убивать и насиловать, улицы заполнились стонами истязуемых. Они не ща-дили даже библиотеки, где им и делать-то (в подав-ляющем большинстве безграмотным) было нечего. Тогда погибли многие трагедии Софокла и Еврипида. Тогда же была превращена в лом знаменитая скульптура римской волчицы, выкармливающей Ромула и Рема. Бронзовые статуи, гордость Константи-нополя и память о древнем искусстве предшествен-ников, почти все переплавили и чеканили размен-ную монету. Лишь коней Лисиппа увезли в Вене-цию, где они находятся и теперь. Такого урона, ка-кой был нанесен Константинополю крестоносцами, городу не наносил никто.

Особым вниманием "защитников веры" пользо-вались церкви и храмы. Они опустошили св. Софию, похитив иконы, золото, серебро, редчайшие укра-шения из слоновой кости, разбив на куски главный алтарь, а православные святыни втоптав в грязь и разломав на куски ковчежцы с мощами. Затем они устроили в соборе буйную оргию, во время которой проигрывали друг другу в кости только что награбленное и пили вино из церковных кубков. Подобранная на улице проститутка вскочила на патриаршее место и под непристойные возгласы крестоносцев исполнила стриптиз. Не пощадили даже императорс-ких костей: почти семь веков останки Юстиниана покоились в склепе храма св. Апостолов, - теперь они были осквернены, а драгоценности, покоившиеся вместе с костями, расхищены. Один монах-францис-канец, не глядя на золото и камни, собрал целый мешок святых мощей, которые потом в розницу продавал на родине и заработал гораздо больше рядово-го участника похода…

Но вернемся к Священной Римской империи. Ее новый период начнется в 1273 г. с приходом к власти Рудольфа Габсбургского. Однако к XIV в. это уже чисто немецкая империя, причем власть в ней все меньше принадлежит императору, а больше - феодалам. Многие императоры только ради династии, только ради пышности и приобретений унижаются перед Папами, чтобы получить свой титул. Карл IV, например, упросил Папу, обещая, что ради коронации задержится в Риме только на один день, а корону получит только как дар, не больше. Сигизмунд (1410-1437 гг.) кормился там, где его угощали, то есть был уже гол как сокол, но все же разъезжал по имперским городам, а после Фридриха III (1440-1493 гг.), кормившегося и вовсе по монастырям, ни разу больше не короновали императора в Риме.

Когда грянула Реформация, со словом Лютера была уничтожена и всякая теория, на которой зиждилась императорская власть. К тому времени от империи уже отпали и Польша, и Венгрия, самой первой - Италия… Позже - Швейцария.

После 1648 г. и вплоть до 1806 г. - самый скучный период существования Священной Римской империи. По Вестфальскому договору император лишался каких-либо прав вмешиваться в административную деятельность, а Германия, как и следовало бы называть империю (историки так и называют, причем имея в виду годы гораздо раньше указанного), фактически была конфедерацией многих практически независимых и от империи, и друг от друга земель. Франц II (1792-1806 гг.) был последним номинальным императором Германской империи.

В 1806 г. Наполеон фактически потребовал от германских княжеств создания независимого союза, и образовался так называемый Рейнский союз, просуществовавший до 1813 г. Но это было не столько государственное образование, сколько военный и торговый союз, причем задачами его были в первую очередь поставки воинских контингентов, которые Наполеоном использовались для блокады Англии, чтобы не дать ей вступить в европейскую бойню.

8 июня 1815 г. был образован так называемый Германский союз, официально наследовавший Священной Римской империи. Созидательная грамота была подписана 41 стороной, среди которых было 37 княжеств и 4 свободных города. Пруссия и Австрия входили в Германский союз только теми своими землями, которые когда-то уже входили в Священную Римскую империю. В 1866 г. Германский союз распался (23 августа). Причиной была Австро-прусская война (17 июня - 26 июля 1866 г.). После распада мы знаем одно независимое германское государство - княжество Лихтенштейн.

Северогерманский союз, образовавшийся в 1867 г., включал в себя все земли севернее Майна. Инициатором и гегемоном этого союза была Пруссия. Бавария, Вюртемберг и Австрия в союз не вошли. Но после Франко-прусской войны (победила Пруссия, 1871 г.) Бавария, Вюртемберг и Баден вошли в Северогерманский союз, который уже не мог именоваться Северогерманским и превратился в Германскую империю (Германский рейх), первым императором которой стал Вильгельм I. Ее существование в настоящее время принято до периода 1918 г. С 1918-го по 1933 г. существовала Веймарская республика, а с 1933-го по 1945 г., как всем известно, - фашистская Германия, или Третий Рейх. Вторым Рейхом традиционно считается Германская империя 1871-1918 гг. Надо ли упоминать, что Первым Рейхом немцы считали Священную Римскую империю, созданную Оттоном I Великим?

Послевоенную историю двух Германий и историю их объединения в 1991 г. мы знаем.

Глава 8

Несколько слов о германских языках

Человеку, который собрался изучать, например, удивительную и загадочную историю Ордена тамплиеров, Ордена госпитальеров или Тевтонского ордена, вне знаний той истории Европы, что приведена мной (очень, кстати, коротко) в предыдущих главах, будет непонятно, каким образом, например, в Ордене тамплиеров возникает, кроме французов, огромное число немцев, венгров и представителей других народов Европы. Ведь Орден тамплиеров создавался вроде бы как французский, и его вдохновителями были аббат Бернар Клервоский и группа французских аристократов. С достаточной степенью подробности мною эта история описана в книге "Розенкрейцеры- рыцари Розы и Креста" (М., "Вече", 2007), хотя тема книги, как видно из названия, все-таки история Ордена розенкрейцеров. Однако и там без кое-каких исторических экскурсов говорить только по заявленной теме было бы довольно затруднительно, если не невозможно .

Темы истории Ордена госпитальеров и Тевтонского ордена тем более требуют начать разговор настолько издалека, что поначалу это может показаться излишним. Однако вы и сами видите, что тевтонская тема вообще и тема Тевтонского ордена без описания предшествующей истории во многом были бы читателю просто непонятны.

В данной главе мы коснемся и еще одной важной темы - истории германских языков, и в частности немецкого языка, поскольку мы, люди XX-го и XXI вв., чаще всего понятия не имеем, как и почему сформировался тот или иной язык, а говоря о Тевтонском ордене, мы должны понимать, что вся его история уложилась в те несколько веков, когда немецкий язык еще не сформировался в том его виде, в каком мы застаем его сейчас. Более того: он до сей поры претерпевает достаточно радикальные реформы (кстати, от последней практически вся Германия совсем недавно отказалась, хотя официально эта реформа поначалу претворялась в жизнь и должна была с успехом закончиться в 2005 г.).

В любом случае те документы, которые достались нам от времен, когда существовал Тевтонский орден, существуют не на языке, каким пользуются в последние десятилетия нынешние немцы, что создает определенные трудности в интерпретации текстов.

В этом смысле русские летописи также не написаны на том русском языке, которым пользуемся мы, но тексты, доставшиеся нам в известных памятниках культуры русского народа, написаны или на древнерусском, или на старославянском языках (изредка на церковнославянском), и в данном случае славянские исследователи имеют гораздо большую определенность в прочтении этих памятников. Правда, например, один из первых (а на самом деле из обнаруженных пока самый первый) литературных памятников под названием "Слово о полку Игореве " дает множество разночтений, и исследование его будет развиваться, на мой взгляд, еще не одно столетие.

Итак, вернемся к германским языкам и посмотрим, что с ними происходило в описанный мною период - то есть хотя бы до XIII в., начало которого можно считать временем образования Тевтонского ордена.

Литературный немецкий язык (Hochdeutsche Sprache, или Hochdeutsch) имеет под собою основой так называемые верхне(южно)немецкие и средненемецкие диалекты, в которых в Средние века произошло так называемое "второе передвижение согласных". Этот язык оказывал постепенное, но достаточно сильное влияние и на диалекты, не подвергшиеся второму передвижению согласных, - нижне(северо)немецкий язык (Niederdeutsch).

Что такое "верхне-", "нижне-" или "средне-"? В данном случае деление происходит не по историческому времени (как, например, выражение "Средние века"), а по географическому распределению данного вида диалектов. Понятия "верха" и "низа", а также положения между ними, среднего, указывают на расселение германцев вдоль европейских рек. Хотя я достаточно твердо не уверен, что имеются в виду именно несколько рек бассейна Балтики и Северного моря, то есть Рейн, Майн, Эльба, Одер, Висла и др., но вероятнее всего, что именно они. В том числе понятие "верхний" подходит и для рек черноморского бассейна - к примеру, Тисы, Дуная (правда, "нижний" здесь не подойдет уже никак). Судя по немецким терминам данных немецких языков (вы их видели в скобках в предыдущем абзаце), мы видим, что в них нет никаких добавок "южный" или "северный", то есть понятия "верха" и "низа" для самих немцев (германцев) - это понятия сами собой разумеющиеся и относятся к распределению племен относительно балтийских земель и рек. Зато относительно причин возникновения диалектов единого мнения у лингвистов скорее всего не имеется: в "доисторический" период, о котором мы точно не можем сказать даже того, в каком именно веке и на чью землю пришли германцы, очень расплывчат и не дает точно знать, с какими именно народами контактировали германские племена как с соседями или как с "сожителями". Имеется в виду проживание на одной и той же территории, как, например, северные русичи кривичи или другие - вятичи - жили вперемежку с угро-финнами, что в конце концов и привело к образованию русской нации, хотя понятно, что смешивание, или взаимная ассимиляция, происходило не только между этими двумя группами племен, но и, если верить Л. Альфану, с рассыпанными по всему северу Руси шведами, которых он единственно считает варягами. В одночасье и по доброй воле шведы никак не могли бы покинуть Северную Русь, а значит, если мы их теперь в данном регионе не наблюдаем, им тоже пришлось ассимилироваться. Следовательно, у русской нации, рожденной на Севере Руси, имеется "неслабый" германский корень… Впрочем, со "шведским вопросом" мы еще станем разбираться.

Теперь что касается слова "тевтон". Современная трактовка безапелляционна и в моих сомнениях по этому вопросу не нуждается. Однако недаром Вл. Нилов уточнил, откуда он производит это слово: из кельтского корня. А вот что пишет энциклопедия сейчас: "Слово "teutsch" (Deutsch) является латинским новообразованием на основе германского слова "народ" (thioda, thiodisk) - оно обозначало язык народа, который не разговаривал на латыни". Вот как бы и все, спорить не о чем. И я не стану, хотя и от прошлых своих слов, а тем более от слов уважаемого мною исторического автора Вл. Нилова - также не откажусь. И порекомендую вам, дорогой читатель, заявленную в сноске книгу "Первозванность" Людмилы Наровчатской: после чтения этого исследования многое становится ясным. Но посмотрим, что дальше говорится в энциклопедической статье (курсив мой):

"Первая попытка к объединению наречий была предпринята примерно около 1200 года в средненемецкой поэзии. Успехи этой попытки заметны, так как поэты, желая быть понятыми и за пределами своих регионов, старались избегать региональных слов и выражений. Но не стоит придавать этой попытке особо большого значения, т. к. большинство населения было неграмотным. Поэтому учёные считают, что развитие нового письменного и устного Hochdeutsch произошло в период позднего Средневековья и в раннем Новом времени (Fruhe Neuzeit)."

Это далеко не все, что можно сказать о немецком языке (языках). Далее попробую выразиться своими словами. Речь идет об очень важном обстоятельстве. А именно: в большинстве европейских стран принятый там язык имеет в своей основе язык, которым говорит и пишет столица этого государства. С немецким же дело обстоит иначе: "столицей" литературного немецкого языка является Ганновер, а совсем не Берлин или, например, Мюнхен, столица Баварии. Это происходит потому, что основой литературного языка по историческим причинам, о которых скажем, стал язык, который - по сути смесь средненемецких и верхненемецких диалектов. Этот стандарт (Hochdeutsch), повторюсь, и есть современный немецкий язык. А берлинского "акцента" (как у нас неправильно подчас говорят, опираясь на фильмы о разведчиках времен Великой Отечественной) многие немцы даже не понимают, вернее, понимают его с трудом. Между прочим, есть и еще одна известная вам страна, где литературный язык не привязан к столице: Москва просто каким-то волевым чудом стала законодательницей кинематографического (в большой степени и театрального) русского языка, но отнюдь не литературного: основой литературного языка до сих пор считается Костромская область (определенный район, я его не помню), причем конкретный населенный пункт, куда специалисты по современному русскому языку регулярно наведываются, чтобы проследить его (языка) развитие и закрепить это в словарях, а может быть, в правилах.

В Северной Германии Hochdeutsch распространился лишь в эпоху Реформации, а до этого периода северные германцы обходились своими диалектами, причем это были как нижненемецкие, так и нидерландские диалекты. Однако указанный литературный немецкий все-таки внедрился и там, ибо он был принят в качестве и государственного, и в качестве языка для школьного образования. По тем причинам, что нижненемецкие диалекты никак не согласовывались с литературным (нельзя было придумать "суржик"), именно они и были забыты, и теперь север говорит исключительно на литературном немецком, в то время как на юге и в центре сохранились верхне- и средненемецкие диалекты.

Существует устойчивое мнение, что так называемый новонемецкий письменный язык (Neuhochdeutsch) ввел чуть ли не единственный человек - Мартин Лютер, который перевел на этот язык сначала Новый Завет (1521 г.), а потом и Ветхий Завет (1534 г.). Впрочем, тот язык, на который перевел Библию Мартин Лютер, имеет ярко выраженный восточносредненемецкий "оттенок", который не так уж и прямо согласуется с новонемецким письменным, из-за чего некоторые ученые считают, что влияние Лютера преувеличивается. Это подтверждается тем, что еще в XIV в. развивался письменный язык, который называют сегодня ранненовонемецким языком (Fruhneuhochdeutsch). Как бы то ни было, само формирование стандарта завершилось в основном не в XVI, как можно было бы думать, учитывая Библию, переведенную Мартином Лютером, а лишь в XVII в.

Понятия "средний", а особенно и "ранний" - здесь имеют уже совсем иной, не географический, смысл. За основу принята такая периодизация литературного немецкого языка:

750-1050 гг.: старый литературный немецкий Althochdeutsch

1050-1350 гг.: средний литературный немецкий Mittelhochdeutsch

1350-1650 гг.: ранне-новый литературный немецкий Fruhneuhochdeutsch

с 1650 г.: современный литературный немецкий Neuhochdeutsch

Первый большой словарь в 1781 г. выпустил Иоганн Кристоф Аделунг.

Братья Гримм в 1852 году начали создание полного Словаря немецкого языка (Deutsches Worterbuch), который был завершен лишь в 1961 г.

На немецком языке сегодня разговаривают более 120 млн. населения Земли. Из германских это второй по количеству носителей язык после английского. Другие германские языки - конечно же, французский, нидерландский, датский и т. д. Вы можете сами судить по приведенной истории "варваров", какое значение имеют в Европе германские языки. Итальянский и романский используются в Италии наряду с немецким и французским. Бельгия, Швейцария, Люксембург, Лихтенштейн, Австрия (не считая самой Германии) или говорят, или используют немецкий наряду с другими государственными, а во Франции немецкий понимают Эльзас и Лотарингия. Трансильванские немцы, проживающие в Румынии, сохранили свой язык. В некоторых странах Америки также говорят по-немецки. Россия, Украина, Казахстан, Латвия, Литва, Эстония и другие республики бывшего СССР тоже еще не разучились говорить по-немецки (имеется в виду присутствие там в различных пропорциях этнических немцев).

Есть статистика последних лет, где перечислены страны и где перечислено число говорящих по-немецки. Этих стран более 30. И проживают там от нескольких тысяч (2060 чел. в Литве) до 2 млн. чел., как в Бразилии, или до 4-6 млн. чел., как в Швейцарии, этнических немцев.

Нам осталось сказать о самых древних артефактах. Древнейшие памятники письменности: Сен-Галленский (латинско-немецкий) глоссарий (VIII в., алеманский диалект, как говорят сейчас, или аламаннский, как говорил Л. Альфан), переводы на рейнско-франкский диалект трактата Исидора (VIII - начало IX вв.) и др. О немецко-французском договоре 842 г. я уже упоминал.

Часть II

Исторический Тевтонский орден

Глава 1

Крестовые походы и образование Тевтонского ордена

В книге о розенкрейцерах я уже говорил о заблуждениях, сопровождавших и сопровождающих исследователей истории Ордена тамплиеров: некоторые историки считают, что сам Орден возник даже раньше Первого крестового похода, да еще и по инициативе исключительно цистерцианца Бернара Клервоского, или относят образование братства к тому же 1099 г., когда крестоносцы взяли Иерусалим. Это не так, причем совсем не так. Будущему Бернару Клервоскому, знаменитому аббату Клерво, в те годы было очень мало лет - он был ребенком. Те девять лет, что просуществовал Орден до утверждения его Римской курией, когда он занимался якобы исключительно сопровождением паломников в Святую Землю (только ли этим он занимался, выяснял в свое время Грэм Хэнкок в книге "В поисках Ковчега Завета"), вырабатывались законы внутриорденской жизни, принимались в братство новые его члены, уже достаточно рос авторитет Ордена.

Но первым братством, как выясняется, был все-таки не Орден тамплиеров, а Орден иоаннитов, образовавшийся там же, на Святой Земле (иоанниты, они же госпитальеры). Время образования того и другого орденов относят к 1118-1119 гг., хотя и не все авторы. Но эта дата наиболее реальна и скорее всего соответствует истине. Тем более что именно эту дату приводит известный исследователь тайных братств Г. Шустер в своем двухтомнике "История тайных союзов", изданном в начале XX в. По крайней мере идея духовно-рыцарского служения вряд ли могла сложиться вне Крестовых походов (1096-1291 гг.). Только через 70 лет после Ордена тамплиеров образуется Немецкий орден (1190 г.), который в России чаще всего называют Тевтонским орденом. Как и госпитальеры, тевтонцы начинали свою деятельность на Святой Земле как члены госпитального братства. Однако их госпиталь, а потом и многие госпитали, не принадлежали к Ордену иоаннитов (госпитальеров) и были чисто немецкими. Бурная история отношений Римской курии с Орденом тамплиеров и Орденом госпитальеров привела к тому, что Папа к концу XII в. стал склоняться к новым силам подвижников, а именно - к немецким "госпитальерам". Обращение к немцам, как мы видели в части I настоящей книги, стало уже чуть ли не традиционным для Рима, и ничего удивительного нет в том, что Папа решил и решился "поставить" именно на это, покорное ему братство. У Римской курии были далеко идущие планы.

Проблемы выросли из истории возвышения двух соперничавших между собой не только в Святой Земле, но и в Европе орденов - тамплиеров и иоаннитов. Сторону тамплиеров Папа держал практически на протяжении всего их не столь уж долгого официального существования, хотя и предавал Орден достаточно часто. Последнее предательство в начале XIV в. стоило тамплиерам жизни (впрочем, вопрос о прямом предательстве Папы так и остается спорным), но эта история не предстанет в рамках данной книги. Иоанниты никогда не были в особенном фаворе у Римской курии, поскольку были, в сущности, почти еретиками, противостоящими, хоть и вовсе не активно, официальному Риму, если не сказать католичеству (правда, это будет слишком уж громко). Их позиция мною же в достаточной степени описана в упомянутой книге о розенкрейцерах, и потому здесь мы также опустим этот момент, как не совсем относящийся к делу (впрочем, в свое время он все-таки всплывет), и обратимся только к истории Тевтонского ордена.

Следует упомянуть, что в процессе Крестовых походов, или в годы Крестовых походов, под знаменем Рима образовались и существовали не только три названных братства: Тевтонский орден был по счету десятым в этой череде воинствующих монашеских орденов, а предпоследним стал Ливонский орден, о котором мы тоже станем говорить и который возник как Орден меченосцев (1202 г.).

Для восстановления исторической справедливости перечислим все эти братства по мере их возникновения:

"1. Иоанниты (госпитальеры) - после 1080 г. (Г. Шустер считает годом образования иоаннитов 1118 г. - А.В.); 2. Тамплиеры (1119 г.) - первый орден, сложившийся в Святой Земле; 3. Орден(ы) Авиза (Эвора) - 1145 г.; 4. Алькантара (1157 г.); 5. Калатрава (между 1158 и 1163 гг.); 6. Орден св. Михаила (1167 г.); 7. Орден Сантьяго де Компостелла (1160-1170 гг.) (Орден святого Иакова из Компостеллы, которого паломники чтили наравне с Иаковом, братом Христа, причем часто не отличая одного от другого, утверждая, что могила Сантьяго - это и есть могила евангельского Иакова. - А.В.); 8. Орден Лилии (?); 9. Монжуа (1180 г.); 10. Немецкий (Тевтонский. - А.В.) орден (1190 г.)(вообще-то датой учреждения Ордена следовало бы считать 1198 г. - А.В.); 11. Орден меченосцев (1202 г.) и 12. Орден братьев из Добжиня (1228 г.).

Первые девять были основаны португальцами, испанцами, итальянцами, французами, следующие два - немцами, последний - поляками. Особенно сильны были тамплиеры, иоанниты и Немецкий орден, так как представляли собой крупные "интернациональные" рыцарские ордены. Остальные мелкие национальные ордены вскоре либо были поглощены господствующими орденами, либо упразднены. Такая судьба не миновала в 1312 г. даже Орден тамплиеров. Ордены добжиньцев и меченосцев были поглощены Немецким орденом (соответственно в 1235 и 1237 гг.)…

Аскетический идеал оказывал влияние не только на церковные слои. Он воздействовал и на мирян, и от слияния его с идеалом рыцарства получилась своеобразная форма - рыцарские ордены. Не будучи еще аскетическим и не сливаясь еще с монашеским, рыцарский идеал был уже идеалом христианским. Рыцари... были, по мысли идеологов, защитниками слабых и безоружных, вдов и сирот, защитниками христианства против неверных и еретиков. Стать рыцарем значило "поклясться ни шагу не отступать перед неверными"... Миссия защиты паломников в Святую Землю, помощи тем из них, которые, больные или бедные, в ней нуждались, защиты Гроба Господня от неверных вытекала, таким образом, из идеала христианского рыцарства. Благодаря господству аскетического миросозерцания, она сочеталась с принесением монашеских обетов, и так возникли рыцарские ордены" (Карсавин Л.П. Монашество в средние века. М., 1992).

Возникновение Тевтонского ордена выпало на тот период деятельности христиан в Святой Земле, который характеризуется не только упорной борьбой с сарацинами, но и рядом кардинальных поражений и отступлений христиан, в том числе потерей Иерусалима. Впрочем, во главе Тевтонского ордена стояли изначально такие силы, которые предусмотрительно учитывали эти поражения: тевтонцы, по сути, были новым поколением рыцарства (или просто новым рыцарством), которое не особенно расстроилось неудачами на Востоке. Одной из важнейших причин тому были тайные задачи, которые ставили себе магистры, более предприимчивые и более мобильные, чем те же начальники тамплиеров или госпитальеров. Одной из таких тайных задач было, например, перенесение главных военных интересов Ордена в иные географические точки - хотя бы в Прибалтику, где тевтонцы возникнут по историческому календарю почти мгновенно (речь о Ледовом побоище или завоевании Пруссии). Нет причины сомневаться в том, что помимо лежащих на поверхности вопросов - обращения язычников, каковыми были "дикие" пруссы и другие народы Балтии, - Папа поставил перед Орденом и иной, совсем новый для того времени вопрос: начать наступление на христиан Северной Руси. Целью было - подчинить православных русских Папе, то есть, иными словами, обратить их в католичество, будто до того они христианами не были. Недаром проходит всего несколько лет, и возникает Орден меченосцев (Ливонский орден). Недаром проходит еще два года - и под видом нового Крестового похода 1204 г. европейское отребье, стремясь якобы на помощь христианам Святой Земли, захватывает православный Константинополь и грабит его с гораздо худшими для города и империи последствиями, чем если бы столицу взяли арабы или турки. Папская власть пошла ва-банк, подменив образ врага. Об этой тайной миссии Тевтонского ордена в Восточной Европе не упоминает ни один западный автор, и только, как ни странно, сама Ливонская хроника да позднейшие татарские хронисты - первая не желая того, последние говоря напрямую - рассказывают нам, какие задачи стояли перед тевтонцами тогда, на Чудском озере. А чуть раньше - на Неве, перед шведами, которых, как мы помним, князь Александр Ярославич отогнал первыми, за что позже получил прозвище Невский.

Но вернемся к истории Тевтонского ордена. Как и в других духовно-рыцарских орденах, его члены давали обет целомудрия (воздержания), послушания и бедности. Если вы взглянете на Устав Тевтонского ордена, обнаружите, что он практически целиком повторяет другие уставы - госпитальеров и тамплиеров. Впрочем, этот документ ближе к иоаннитскому Уставу, поскольку в него внесены некоторые пункты, касающиеся госпитальной службы, в то время как тамплиерский Устав отражает чисто воинский характер монашеского братства. В остальном внутреннее устройство Ордена, внутренний распорядок, сама организационная структура - практически те же, что и у братств, возникших раньше. Чтобы не тратить на все эти вопросы драгоценное время и не занимать собственным пересказом объем книги, я приведу текст Устава Тевтонского ордена в конце книги в Приложении. Читателю, столкнувшемуся с темой монашеских орденов впервые, будет небезынтересно получить документ, с которым нетрудно разобраться самому и сделать для себя, может быть, какие-то неожиданные открытия. Я уже высказывал мнение (книга о розенкрейцерах) о том, что в основу Устава тамплиеров, например, мог лечь разработанный Бернаром Клервоским Устав цистерцианцев Клерво, которые, в свою очередь, являясь бенедиктинцами, пользовались прежним, древним уставом, разработанным впервые еще св. Августином в V в. В целом обо всех нерыцарских братствах и монастырях Средневековья, несмотря на их различия, можно сказать одно: все они, судя по происхождению их Устава, были августинцами.

Итак, на Ближнем Востоке мы имеем весьма сложную картину. Крестоносцы, бросившиеся "отбивать" у неверных Святую Землю (имеются в виду Палестина и Сирия) в последние годы XI в., с задачей справились. Хотя жертв среди европейцев поначалу было не так много, события XII в. полны трагедии: сарацины, как в Европе называли арабов-мусульман и язычников других племен, похитивших у Византии ее жемчужину - Иерусалим с окрестностями, а также в целом христианскую Сирию, - вели непрерывные атаки на Святую Землю. И не только: один из Крестовых походов закончился тем, что в землях Армении арабы встретили и то ли в сражении, то ли по частям, во множестве стычек, истребили стотысячное войско христиан. Это было в самом начале освоения крестоносцами Святой Земли. Отличительной особенностью этого истребленного похода было то, что вместе с войском двигалось не менее 100 тысяч мирных переселенцев - обыкновенных людей, пожелавших поселиться в Земле обетованной. Куда исчезли эти несостоявшиеся поселенцы, историки не могут сказать до сих пор. Вероятнее всего, также подверглись истреблению.

Построенные за несколько десятков лет крепости христиан располагались только на дорогах в Иерусалим и по побережью. Главной из крепостей была Акра, или Аккон. Именно туда и были изгнаны из Иерусалима тамплиеры и госпитальеры. Правда, у христиан оставался один крупный форпост на пути в Малую Азию - остров Кипр. Именно там была теперь столица тех и других, в то время как владения Ордена тамплиеров, точно паутиной, покрыли всю Европу. Госпитальеры в Европе не столь преуспели, но тоже имели свои опорные области, впрочем, не воинственные, в отличие от тамплиерских земель. Но надо иметь в виду взаимную вражду тамплиеров и госпитальеров на Святой Земле, благодаря которой, возможно, сарацинам и удалось осуществить многое из того, о чем они даже мечтать не могли. Эта вражда мешала рыцарям защищаться и нападать и в Акре (из Акры), а потом, когда христиане потеряют и эту крепость (в последнюю очередь, в 1291 г.), на Кипре, где опять они никак не могли поделить свою власть.

Эти отношения были прекрасно известны будущим тевтонцам. И одной из причин постоянных разногласий они видели "разношерстность" состава того и другого орденов. И хотя, например, тамплиеры имели в своем составе и французов, и англосаксов, и португальцев, и лангедокцев, и т. д., в том числе венгров, Орден госпитальеров был отчасти "немецким", но лишь отчасти: в его составе были и французы, и испанцы, и т. д., так что противоречия тоже существовали.

Перед будущими тевтонцами был и другой пример: они видели, что на Святой Земле были слиты воедино и духовная, и светская власть. Будущие тевтонцы наблюдали блестящую возможность совмещения этих несовместимых ветвей власти и понимали, что управлять государством может не обязательно король или император: если построить государство, которое возглавил бы рыцарский орден, властителем вполне мог оказаться великий магистр этого ордена, или гроссмейсер, что они потом и постарались претворить в жизнь. Добиться же отсутствия внутренних раздоров можно было просто: основой нового ордена должна была стать единственная нация. Поскольку все они были немцами, то вновь учрежденный орден так и назвали - Немецкий (Тевтонский) орден. Основой этого ордена стала не только нация, но и важнейший принцип, который пришелся по душе Папе: милосердие. В 1190 г. Тевтонский орден начал свою деятельность при немецком госпитале.

После организации нового Ордена на Святой Земле - дальше мы наблюдаем (не столь уж долго) госпитальную работу Немецкого ордена, но потом - постепенное ослабление активности и отбытие основной части рыцарей в Европу. Там они и станут выполнять вскоре свою основную миссию. Святая Земля для тевтонцев оказалась, таким образом, лишь вспомогательным полем деятельности, а главное ждало их впереди.

До государства Тевтонского ордена было всего три современных государства, во главе которых стояли духовные лидеры: это Папская область (правда, государством ее назвать довольно трудно), Арабский халифат первых времен и Христианское королевство (другие называют его Христианской республикой) на Святой Земле. Идея лежала, как говорится, под ногами, и при первой возможности Тевтонский орден стал строить свое отдельное государство. Слабость Папской области была очевидной, и потому ее не следовало бы иметь в виду в качестве примера. Слабость Арабского халифата была заложена в его основании: отсутствовала система наследования, из-за чего халифат успел развалиться и породить множество течений в мусульманстве, основными из которых стали шиизм и суннизм. Слабость Христианского государства на Святой Земле стала очевидной будущим тевтонцам, когда они там появились. И дело было не в силе врага, постоянно домогавшегося Палестины и Сирии, а в разобщенности рыцарства, которое не имело возможности разобраться между собой, так что вклиниваться сюда очередными соискателями власти тевтонцы не пожелали. Впрочем, в свое время они все же заполучили под Акрой собственную землю, и она даже сыграла свою положительную роль в возврате Иерусалима христианам, но это исключение. Анализ всех трех предыдущих провалов заразил будущих тевтонцев уверенностью, что с ними такого не произойдет.

* * *

Вот теперь вернемся к конкретике и начнем разговор с самого начала - то есть с появления немецких рыцарей на Святой Земле. В 1187 г. по всей Европе был вновь объявлен очередной Крестовый поход: христиане на Востоке потеряли уже почти все, и надо было принимать решительные меры.

Первый хронист Немецкого ордена Петр из Дусбурга, бывший в Ордене на должности капеллана, записал, как родился Тевтонский орден, в своей "Хронике Земли Прусской". Я ее процитирую в переводе В.И. Матузовой, который сделан с лейпцигского издания 1861 г. Цитата будет чуть позже, а пока скажу, что немцы появились в Палестине в 1189 г. и вместе с другими крестоносцами приняли участие в осаде и освобождении от сарацин Акры (осада длилась почти два года). Именно в осадном городке и возник тот самый госпиталь, который стал основой Ордена. Как это было, скажет сам Петр из Дусбурга (курсив мой):

"В год от Воплощения 1190, в то время, когда град Аккон был осажден христианами и милостью Господа отвоеван из рук неверных, были в войске христианском некие набожные люди из городов Бремена и Любека, которые, будучи людьми, не способными без милосердия и сострадания взирать на разные невыносимые лишения и неудобства недужных, имевшихся в упомянутом войске, устроили госпиталь в палатке своей, сделанной из паруса корабля, называемого по-тевтонски "кокка", где, собрав упомянутых недужных, преданно и смиренно служили им и от благ, посланных им Богом, бережливо пользуясь, милосердно исцеляли, полагая, что в лице любого недужного или нищего они принимают самого Христа..."

Это происходило примерно в середине 1190 г. (создание братства). А в октябре 1190 г., когда Акра была взята, братство (или госпиталь) переместилось в одно из зданий у городской стены, которое ему выделили власти при поддержке герцога Фридриха Швабского . Братья перестроили здание, устроили жилые помещения и пристроили к зданию часовню. После этого все силы они опять направили на уход за больными. Госпиталь был назван: "Иерусалимский Немецкий госпиталь святой Марии". Впрочем, слово "Иерусалимский" здесь использовалось чисто символически, просто как обозначение, что госпиталь имеет отношение к Святой Земле (а Иерусалим - ее центр). Дело в том, что данный Немецкий госпиталь никак не связан с другим, более ранним госпиталем 1118 г., который был как раз в самом Иерусалиме. Папа Климент III 6 февраля 1191 г. дал свое согласие на официальное учреждение госпиталя святой Марии в Акре, а окончательно Иерусалимский Немецкий госпиталь святой Марии был утвержден уже другим Папой - Целестином III. Это произошло 21 декабря 1196 г.

Только в конце 1197 г. братьями госпиталя было принято решение преобразоваться в Орден. Точной даты учреждения Тевтонского ордена святой Марии не имеется, но историки предполагают, что это произошло в той же Акре весной 1198 г. на Вселенском соборе. Как ни странно, очень скоро после утверждения Тевтонский орден почти в полном составе… покинул Палестину. Но об этом чуть позже.

Первые 45 лет Тевтонский орден пользовался тем Уставом, который был принят им в момент учреждения. Однако, как повествуют историки и как мы можем догадываться, историческая ситуация и на Святой Земле, и в Европе быстро менялась, а особенно учитывая те амбиции, что проявил Немецкий орден практически сразу же после утверждения его в 1198 г. Для правящего государством братства было не то чтобы недостаточно Устава: просто он должен был быть совсем иным. Ведь и тамплиеры уже позабыли об обете бедности, владея громадными состояниями по всей Европе, банками, верфями и портами. Они претендовали на право быть хозяевами того нестойкого христианского государства, что сложилось в Святой Земле, а потом, после полного поражения от сарацин, где пали истинные герои Ордена, оставалось в усеченном виде только на Кипре. Но то будет позже. А пока, догадываясь о том, что духовные ордены вскоре один за одним начнут перекраивать свои уставы, Римская курия вынесла вопрос об уставах христианских орденов на IV Латеранский собор 1215 г., и собор запретил братствам вырабатывать свои собственные законы. Только в 1244 г. Папа Иннокентий IV издал индикт от 9 февраля, который разрешал Немецкому ордену изменять свои законы, но при одном важном условии: чтобы они не покушались на устоявшиеся основы религиозной жизни. Тевтонцы были, конечно же, не против: все, что они делали до этого, а также все, что они делали после, никак не затрагивало вопросов католической веры, и следовательно, в этой части Устав пострадать не мог. Речь идет о том, чтобы братья посвящали молитвам и службам не менее 5 часов ежедневно, не участвовали в рыцарских турнирах, в охоте, постились 120 дней в году и т. д. Все, что касалось наказаний и по Уставу, и по Статутам, тоже никак не затрагивало Ордена: ведь Римская курия давно дала тевтонцам добро на завоевание земель "язычников" - народов Прибалтики. Наносить оскорбление, удар или увечье христианину ни один из братьев не покушался. Если же под руку ему попадался православный христианин, то он заранее не считался христианином, так что и в этой части Устав менять не пришлось. В общем, учитывая все вышесказанное, тевтонцам не приходилось поститься годами и подвергать себя самобичеванию, как записано в Статутах: виниться братьям-рыцарям было практически не в чем.

В первые годы цветами Ордена были черный, серый, коричневый и белый. Это все одежда монахов, и такими же цветами могли "похвастаться" другие братства. По булле Папы Иннокентия III от 19 февраля 1199 г. Тевтонскому ордену предписывалась определенная (наконец) одежда: рыцари должны были носить белый плащ с черным крестом. Больше об одежде ничего неизвестно. Неизвестно также, как должны были одеваться сержанты и слуги, которых тоже принимали в Орден, но можно предположить, что, не считая цвета креста (у тамплиеров он был красный), остальное должно было походить на тамплиеров. Правда, о тевтонцах мы не знаем, из какой материи должен был шиться плащ, но маловероятно, чтобы он сильно отличался от тамплиерского, а те носили плащ из тонкой белой шерсти.

Сведения о цвете плаща и цвете креста на плаще нынешнему читателю могут показаться столь безобидными, столь разумными и ясными, что у него даже и тени сомнения не возникнет, будто данный вопрос можно столь же бесстрастно и закрыть. Однако, несмотря на то что рыцари Тевтонского ордена бились плечом к плечу с рыцарями Ордена тамплиеров, вопрос о цвете плаща стал первым серьезным раздором между этими братствами. Этот раздор длился более 15 лет и разрешился лишь при Папе Гонории III (1216-1227 гг.). Понять тамплиеров можно: они почти сто лет носили свой белый плащ, по которому их узнавали издалека. Если во главе небольшого отряда был хотя бы один рыцарь в белом плаще, сарацины считали лучшим для себя просто не высовываться. А уж небольшой красный крест на плече тамплиера можно было разглядеть только в ближнем бою. Теперь славу, заработанную десятилетиями, надо было делить на две части, - по какому праву вновь испеченный орден станет пользоваться зарекомендовавшим себя "брендом"?.. Да и вообще: несмотря на то что у истоков организации Тевтонского ордена стояли и тамплиеры тоже, неизвестно, какие в дальнейшем дела собираются совершать тевтонцы, когда наберут и силу, и незаслуженную, только по цвету плаща, славу… Вопрос оказался далеко не праздным.

Более того: тамплиеры, имевшие серьезное влияние на европейских правителей, возмущенные стремительным взлетом Тевтонского ордена, во многом обусловленным покровительством императора, а значит, и Папы, вероятно, приложили руку к тому, чтобы папская резиденция переместилась из Рима во Францию (наиболее длительный период она находилась в Авиньоне), дабы не Германия, а Франция держала под контролем духовную власть. Впрочем, Папа всегда покровительствовал и тамплиерам до их последних дней, несмотря на красивые и кровавые легенды, рассказываемые, например, о проклятии тамплиеров: будто бы Папа Климент V скончался через 40 дней после казни великого магистра Жака де Моле, потом погиб ретивый шевалье Гийом де Ногаре, потом Скен де Флориан, главный обвинитель Ордена Храма (тамплиеров), а через год смерть постигла и самого французского короля Филиппа IV Красивого. В действительности все было гораздо сложнее: Папа Климент оказался в таких тисках, что, вероятно, на этой почве с ним и случился удар. Ведь с одной стороны над ним стоял император, с другой французский король, а с третьей - сила самих тамплиеров, которых Папы хоть и предавали, но по мелочам, а здесь шла речь об уничтожении Ордена. Ногаре скончался еще в ходе процесса над тамплиерами, хотя и нельзя исключить, что был он, например, отравлен. Остальные смерти состоялись не так и не тогда, как гласит легенда. Единственное, на чем она еще может зиждиться, это "проклятие до тринадцатого колена" французским королям, которое якобы выкрикнул Жак де Моле на костре. Но и тут нужно еще хорошенько посчитать, тринадцатым ли коленом Филиппу был Людовик XVI, казненный вместе с Марией Антуанеттой во время революционных событий XVIII в.

Думаете, иоанниты остались в стороне? Как бы не так! Дело в том, что упомянутый Иерусалимский госпиталь святой Марии, который принадлежал иоаннитам с 1118 г., явился поводом к конфликту тевтонцев и с иоаннитами (госпитальерами): они потребовали от Папы, чтобы тот специальной буллой закрепил Иерусалимский Немецкий госпиталь святой Марии (иногда историки именуют его и так: Немецкий госпиталь святой Марии Иерусалимской) за госпитальерами, то есть подчинил бы Тевтонский орден Ордену иоаннитов. Иерусалимский госпиталь святой Марии - это ведь тоже был "бренд", да еще какой!.. Итак, мы видим, что свою деятельность Тевтонский орден начал и не с "послушания", и не с "верности" (только о "непорочности и безбрачии" тевтонцев мы мало что знаем), а с наглого захвата чужих достижений и чужой славы. Тевтонцы были прекрасными воинами, но только одно это может их оправдать перед госпитальерами и тамплиерами, которым воевать-то было, впрочем, не в новинку и которых одними только храбростью и воинскими талантами трудно было удивить.

Чтобы разрешить два этих "формальных" конфликта (и еще множество!), именно Папе Гонорию III пришлось издавать не одну, а 113 булл, которые закрепляли бы права нового, Тевтонского ордена, на которые бы не смели больше покушаться "старые" и мощные ордены тамплиеров и госпитальеров!.. Впрочем, тамплиеры и госпитальеры и между собой не ладили, но здесь они заодно, потому что вопрос был уже, так сказать, принципиальный: немцы вообще "опоздали" на Святую Землю на 50 лет (с созданием братства - тоже не меньше чем на семьдесят), а права и привилегии им выдавались Римской курией гораздо охотнее, чем "заслуженным" орденам… Но вернемся к неспешному нейтральному повествованию, хотя вы и поняли, что даже рыцарско-монашеские братства могут страстно враждовать между собою "безо всякой на то серьезной причины".

Есть важное отличие Немецкого ордена от Ордена тамплиеров: если в тамплиеры принимались только мужчины (после соответствующих процедур проверки), то начиная с XIV в. в Тевтонский орден принимались уже и сестры, и полусестры (как и полубратья). Понятно, что госпитальная деятельность Ордена продолжала развиваться, ибо братья, надо сказать, любили воевать, - значит, многим из них при попадании в госпиталь часто требовались сиделка, служанка и женский уход, как в обычной лечебной структуре (братья и полубратья реже могли заниматься уходом за больными). Кроме того при Ордене состояло много фамилиаров. Это были те же миряне, к которым относились и полубратья и полусестры, но очень богатые, которых члены Ордена не смели эксплуатировать наравне с названными, а лишь принимали с почтением и обсуждали с ними разные насущные вопросы, при этом ни в коем случае при необходимости не отказываясь им помогать на любом уровне: ведь фамилиары были, по сути, "прикрепленными" к Ордену источниками дохода. Как правило, фамилиар завещал Ордену все свое состояние после смерти. Это укрепляло и возвышало Орден, позволяя ему по праву стоять у власти.

Устав требовал от вновь посвященного в рыцари Тевтонского ордена вроде бы совсем немногого (как и при посвящении в другие ордены): на первые пять вопросов ответить твердое "нет", ибо вопросы были хоть и простыми, но очень важными для духовного братства. Например, рыцарь должен был быть неженатым ("нет"), здоровым ("нет" в качестве ответа на вопрос, имеются ли у кандидата скрытые физические дефекты), не состоять в другом ордене ("нет") и не быть должником ("нет"). Самым интересным является последний из пяти вопросов: "Не серв ли ты?". Сервы, или сербы, это православные христиане. Но имеется и еще одно значение этого слова: "раб", то есть крепостной. Обратившись к аналогичной церемонии в других орденах, мы увидим, что у них пятый вопрос звучал: "Не крепостной ли ты?".

После пяти вопросов с ответами "нет" следовали пять вопросов с ответами "да". Здесь все чуть проще и героичнее: готов ли будущий брат - сражаться в Палестине, в ином месте, заботиться о больных, исполнять по приказу "то, что умеешь", а также соблюдать Устав? Ответив пять раз "да", рыцарь приносил обет верности монашескому ордену. Сохранился его текст:

"Я, такой-то, приношу обет и обещаю блюсти невинность, отказаться от собственности, быть послушным Богу и Благой Деве Марии и тебе, брат такой-то, магистр Тевтонского ордена, и твоим преемникам согласно Уставу и Статутам Ордена и буду послушен тебе и твоим преемникам до самой смерти".

Как видите, сама форма несет в себе отказ от всего мирского и занятие богоугодными делами. С тою лишь разницей, что дела эти следует исполнять с применением оружия. Тем Тевтонский орден, как и Орден тамплиеров, отличался от других монашеских братств.

Глава 2

Первые шаги Тевтонского ордена

Поначалу Тевтонский орден вел себя как обычный рыцарский орден в Святой Земле и за ее пределами. Рыцари сооружали свои храмы, строили госпитали. Естественным образом Орден распространялся и территориально, что было очень похоже на такого же рода "освоение территорий" тамплиерами, госпитальерами и другими.

В Акре (Акконе) вскоре возникла не только часовня при госпитале, а был построен храм Тевтонского ордена. Впрочем, это происходило еще в те годы, когда существовало просто госпитальное немецкое братство. В 1196 г. это братство уже имело еще пять центров в Святой Земле. Немцы распространили свою деятельность на Газу, Яффу, Рам, Аскалон и Замси. В 1197 г. Немецкий госпиталь возникает уже и в Южной Италии и на Сицилии - в крупных портах, принадлежавших крестоносцам. Это Барлетта и Палермо.

По примеру Ордена тамплиеров, имевшего много своих командорств по всей Европе и в Малой Азии, Тевтонский орден образует свои комтурства как на Востоке, так и на Западе. Достаточно сказать, что за 100 лет существования тевтонцы организовали по Европе 300 комтурств. Территориально комтурства были разбросаны от Дуная до Атлантики и от Швеции до юга Италии.

С чем же связать столь скорую и успешную деятельность немцев хотя бы по организации комтурств? Ведь Европа была давно "занята" тамплиерами и иоаннитами… Здесь мы припомним, что Священная Римская империя немцев была той силой, что вдохновляла тевтонцев и напрямую поддерживала их. Как уже частично сказано в прошлой главе, главными покровителями Ордена были император Священной Римской империи и Папа, которому самому требовалось покровительство императора. Кроме того, естественно, князья, епископы, знать и состоятельные люди незнатного происхождения также были в числе покровителей Тевтонского ордена. Жертвователи отдавали Ордену земли, деньги, церкви, монастыри и госпитали. Политическая сила Тевтонского ордена задолго до уничтожения Ордена тамплиеров была уже такой, что Орден давно отказался от опеки, которую ему первоначально оказывали как тамплиеры, так и госпитальеры (с которыми, как мы убедились, тевтонцы успешно рассорились - и с теми, и другими, причем, заметьте, в самом начале своей карьеры). Теперь это была не только почти независимая, но и, как показала история, агрессивная сила, которую через 200 лет придется останавливать совместными действиями нескольких государств и армий.

Петр из Дусбурга записал об образовании нескольких важнейших комтурств в главных землях Европы. По порядку это происходило так: в 1199 г. было основано комтурство Зоннтаг в Штейермарке, в 1200 г. - госпиталь в Галле-на-Заале в Тюрингии, в 1202 г. - госпиталь в Боцене (Южный Тироль), в 1204 г. комтурство в Праге (в Вене, возможно, тогда же); в 1206 г. построен второй храм в Сицилии (Полицци), в 1207 г. - храм в Рейхенбахе в Гессене; в 1209 г. Орден вступил на территорию Греции и в Нюрнберг (Франкония), в 1210 г. - в Баварию (храмы в Айхахе и Регенсбурге), а в 1211 г. - в Бурцу (Венгрия) - немцы тут же назвали территорию Бургенланд, - в 1218 г. возникли первые храмы Ордена в Бельгии и Нидерландах, не позднее 1225 г. - в Швейцарии, в 1228 г. - во Франции.

В 1230 г. рыцари Ордена совершают агрессию в Пруссии, а в 1237 г. - в Ливонии. Как мы помним, "по пути" в Ливонию Орден поглотил Братьев из Добжиня (1235 г.). Та же участь постигла в 1237 г. и Ливонский орден меченосцев. Впрочем, по этим поводам можно почти сразу же успокоиться, и Орден не совершал ничего сверхкриминального. Потому что и Орден меченосцев был немецким, хотя территориально его штаб-квартирой была Рига, и даже Орден братьев из Добжиня. И там, и там к организации орденов приложили силы немецкие миссионеры. К тому же, как увидим, Орден меченосцев, возглавляемый 30 лет Альбертом фон Бекесховеде, тяготевшим к Немецкому ордену, при его преемнике Вольквине сам обратился к тевтонцам за объединением орденов…

Пришло время, и комтурства стали преобразовываться в провинции, которые назывались баллеями. В один баллей могло входить от одного до нескольких комтурств, во главе которых стояли комтуры. И хотя чин комтура, как начальника комтурства, оставался, его носители были теперь комтурами земель, то есть сами комтурства как таковые стали играть меньшую роль, чем прежде. Если земли были большими, как, например, Пруссия или Ливония, то во главе их вставали магистры земель, или, что, как ни странно, более привычно русскому слуху, ландмейстеры. Орден возглавлял, как уже было сказано, гроссмейстер, или великий (верховный) магистр. Ему принадлежала вся власть внутри Ордена. Однако, как и в Ордене тамплиеров, при великом магистре был обязательный Совет, или генеральный капитул, куда входили другие высшие чины Ордена. То были великий комтур, замещающий великого магистра, маршал (начальник всего войска), начальник госпиталя шпитлер (впрочем, историки сходятся на том, что начальствовал он лишь над госпиталями самой резиденции великого магистра), казначей, ответственный за главную кассу Ордена, и начальник над одеждой трапир, а более привычно - кастелян (должность у тамплиеров и госпитальеров). Именно эти люди и составляли генеральный капитул, высший законодательный и высший надзирательный орган Тевтонского ордена.

Мы не договорили о баллеях. К концу XIII в. в Ордене было 13 баллеев в немецких землях, 3 баллея в итальянских, один французский, один греческий и один сирийский. Особняком стояли Пруссия и Ливония (как и сама Германия). Сирийский баллей носил имя Армения, греческий - Романия, в Италии - Сицилия, Апулия и Ломбардия. В Германии: Бизен, Утрехт, Богемия, Австрия, Тюрингия, Саксония, Эльзас-Бургундия, Лотарингия, Кобленц, Марбург, Франкония, Боцен и Вестфалия. Были владения и в Святой Земле, но они не относились ни к какому баллею и подчинялись исключительно верховной власти Тевтонского ордена.

До сих пор бытуют легенды о том, что будто бы Тевтонский орден был приглашен местными правителями Пруссии и Ливонии для помощи в борьбе с язычниками (император и Папа окрестили их и другим именем: неверные, - что еще более развязывало агрессорам руки). Ситуация с Прибалтикой совершенно отлична от ситуации в Греции и Венгрии, когда местные правители впрямь были рады пригласить тевтонцев: греки сделали это по старой памяти, имея в виду для тевтонцев роль федератов, которые могли бы оградить их от внешнего врага, а венгры - беря в пример греков и думая о Крестовых походах, ибо сухопутная дорога в Святую Землю лежала через их территории. Еще они надеялись заселить немцами Трансильванию, куда вход надежно запрут стойкие тевтонцы, ибо не только далекие сарацины или тюрки-сельджуки угрожали теперь землям осевших и ныне вполне мирных мадьяр: они хотели, чтобы немцы усмирили язычников куманов (валахское племя, наводившее на Трансильванию дикий ужас).

Однако Петр из Дусбурга прав в том, что в этих четырех землях (Греция, Венгрия, Пруссия и Ливония) Тевтонский орден решал не только госпитальные задачи, как в прочих баллеях, но и задачи рыцарские, то есть больше воевал, чем милосердствовал. Вопрос лишь в том, насколько оправданны были эти тевтонские войны. В этом смысле летопись Петра из Дусбурга, конечно, интересна: она так трогательно описывает, насколько "дики" и насколько "глупы" были пруссы, насколько они были "неуправляемы" и как тяжело было тевтонцам завоевывать эту землю, что поневоле сочувствуешь Ордену, пока не вспомнишь, что меньше чем через десяток лет тевтонцы опять захотят "помочь" правителям в борьбе с "язычниками", но теперь уже в Северной Руси, когда никто их об этой "помощи" не просит. Но это тема чуть более позднего разговора. Вернемся к чинам Ордена.

Узурпации власти в братстве, пользующемся Уставом, быть не могло, потому что верховный магистр всегда избирался. В Тевтонском ордене существовали правила выборов, которые исполнялись неукоснительно. Мы знаем, что к моменту образования Тевтонского ордена в другом мощном рыцарском братстве - Ордене тамплиеров - уже отступали от первоначальных правил, и магистр мог быть избран не только неполным собранием командоров в присутствии Капитула, но и просто самим Капитулом. И как правило избранный являлся на момент избрания сенешалем Ордена. Впрочем, не исключалось, что новым великим магистром мог оказаться и кто-то из магистров-командоров - особенно если он совсем недавно проявил себя на поле брани или в дипломатии.

Процедура выборов в Тевтонском ордене была, может быть, не более сложной, но более строгой. Собрание избирало комтура, который бы явился на сегодня самым надежным и самым доверенным лицом для всего собрания. Это был комтур-выборщик. Если обратиться к нашим современным или еще недавним выборным и перевыборным собраниям (как любым партийным, так и просто жэковским), то увидим, что они до сей поры построены по тому же принципу: на собрании имеется так называемый председатель собрания, который честно и правильно его ведет, сам не претендуя на выборную должность, которая доставит ему власть над организацией. Комтур-выборщик выбирал себе напарника из числа известных всем братьев Ордена. Уже вдвоем, но по предложению первого, они выбирали третьего и т. д. Таким образом, на собрании возникала избирательная комиссия. У тевтонцев эта комиссия называлась избирательным капитулом. Он состоял из 13 человек. Роль комтура-выборщика не ограничивалась, как уже сказано, избранием одного напарника: комтур-выборщик называл все 12 имен. И если кому-то из братьев казалось, что выборщик назвал недостойного, то эти избранные в избирательный капитул могли отвергнуть любого из названного состава. Тогда комтур-выборщик называл другое имя, пока общее число братьев все же не становилось равным 13. Эти тринадцать и избирали великого магистра. Понятно, что опять же не из своего состава.

Петр из Дусбурга называет трех выдающихся великих магистров Ордена, которые осуществляли власть в первые десятилетия существования тевтонцев. С 1210 по 1250 гг. Тевтонский орден возглавляли: Герман фон Зальца (о самом этом имени мы чуть позже поговорим) - с 1209 (по другим данным с 1210) по 1239 г.; Конрад, ландграф Тюрингский (1239--1240 гг.), а также Генрих фон Гогенлоэ (1244-1249 гг.). Это были талантливые руководители, которые привели Орден к тому состоянию процветания и политической силы, какие достались в наследство их преемникам. Правда, это мнение Петра из Дусбурга, а не всеобщее.

Вот что конкретно сказано Петром из Дусбурга в "Хронике Земли Прусской" о Германе фон Зальца: "Он был красноречивый, приветливый, мудрый, осмотрительный, прозорливый и прославленный во всех делах своих. ...Так с течением времени преуспел Орден, возглавляемый им, что вскоре после смерти его насчитывалось в вышеупомянутом Ордене две тысячи братьев из знатных родов королевства Алемании.

...Ведь так возвысился Орден благодаря ему, что неслыхано было испокон веков, чтобы какая-либо другая религия или орден так преуспели бы в этом мире благодаря одному человеку. И не удивительно. Ибо так милостив был к нему Бог, что был он любим всеми и воистину можно было сказать о нем, что был он любим Богом и людьми.

Держал он в руке своей господина Папу и императора, не говоря о прочих правителях и магнатах, и так расположил к себе их души, что получал все, чего бы ни попросил у них ради чести и пользы Ордена своего".

Сказано внушительно и, главное, верно. Магистр Герман фон Зальца руководил Орденом в тот самый период, когда тевтонцы вели планомерный захват земель (на что Папа и император, мягко говоря , закрывали глаза, ибо земли эти лежали восточнее Священной Римской империи), причем исполняя одновременно и другую важную функцию: окатоличивание местного населения захватываемых земель, что шло на пользу и Папе, и императору, потому что в соседях надлежало иметь предсказуемые народы и предсказуемые правительства, тем более что Азия выбрасывала из своих недр новых варваров, готовых вот-вот ринуться в Европу.

Теперь о моем обещании вернуться к имени одного из первых магистров Тевтонского ордена. За ним закрепилось имя Герман фон Зальца. Его повторяют и наши историки и археологи, совершенно не задумываясь о том, что имя "Зальца" несет в себе славянское окончание "а" и предполагает вместо "фон" произносить русский предлог "из": Герман из Зальца. Многие отечественные историки, чувствуя несуразицу, так и говорят, пренебрегая немецким "фон", в то время как других магистров именуют чисто по-немецки. Например, самый первый магистр Ордена именуется Вальдпотт фон Пассенгейм (1198-1200 гг.), второй - Отто фон Керпен (1201-1206 гг.), да и третий, что был перед Германом фон Зальца: Герман фон Барт (1206-1210 гг.). И хотя четвертым магистром "числится" Герман фон Зальца, надо сразу сказать, что разночтения в именах и в годах правления магистров начинаются еще на первых строках сего списка, продлившегося официально до 1525 г. Например, знаменитый историк Германии Эрих Машке (1900-1982), издавший в 1930-е гг. (т. е. во времена Третьего Рейха) два больших труда на тему истории Тевтонского ордена (у нас Э. Машке был переведен и издан издательством "Евразия+" только в 2003 г.), именует первого магистра Ордена лишь Генрихом Вальпотом, без всякого "фон". Далее мы еще столкнемся с разночтениями, по которым Эриху Машке, как выдающемуся историку, все-таки, видимо, придется доверять больше, чем иным авторам: он поднял все доступные для его времени документы и подверг их скрупулезному анализу и ныне признан европейской исторической школой, как и известный вам Л. Альфан, хотя многие его аргументы или выводы довольно часто основывались на политическом заказе правящих кругов фашистской Германии.

Рассмотрим в качестве примера хотя бы тонкие рассуждения Э. Машке по поводу "национальности" Тевтонского ордена. Это длинная цитата, которую стоит привести целиком (курсив мой):

"…Таким образом, Немецкий орден повторил путь Ордена иоаннитов (имеется в виду начало с организации прежде всего госпиталя. - А.В.); сохранились в ордене и правила иоаннитов, касавшиеся заботы о больных. А для нового круга задач - рыцарской борьбы - Орден позаимствовал правила тамплиеров.

Год спустя папа Иннокентий III подтвердил братьям Немецкого "дома" "учреждение ордена по образцу тамплиеров в части, касающейся духовных лиц и рыцарей, и по примеру иоаннитов в отношении заботы о больных и страждущих". Созданный по образу и подобию своих старших собратьев и ничуть не менее значимый, чем они, Немецкий орден, однако, уступал им численностью и силой.

Те же, в свою очередь, находились под непосредственным влиянием французов, и именно тамплиерам вскоре удалось установить связи с французской знатью. Однако по сути своей эти ордены не были национальными: члены их были выходцами из всех стран Западной Европы. Их богатства накапливались главным образом в самой Святой Земле, однако орденские владения были разбросаны по всей Европе, и повсюду князья, рыцари и все, кто мог что-нибудь предложить, состязались в передаче Ордену Храма имущества или привилегий, которые надлежало пустить в дело в случае войны с сарацинами. Другое дело Немецкий орден.

Конечно, он во многом следовал примеру старших орденов. И ему досталось немалое имущество по всему Средиземноморью, и он принимал в свои ряды французских рыцарей, особенно в ранний период своей истории, а позднее - еще и потомков древних прусских родов. И все-таки он отличался от других орденов тем, что строился на национальной основе; это впоследствии и определило его сущность и место в истории.

Сама история создания Ордена внесла эти "ограничения". Ведь крестовыми походами правил не только дух европейского и христианского единства, и далеко не во всех государствах, пославших на Восток своих крестоносцев, соседствовали между собой разные народности и расы. Теперь же столь тесное соседство представителей отдельных стран заставляло их острее чувствовать национальные различия, которые вскоре стали восприниматься как противоречия. И хотя летописец времен первого крестового похода сообщал, что "даже говоря на разных языках, были мы все братьями в любви к Господу и частицами единой души", различия между выходцами из разных стран ощущались все острее, в том числе духовные и культурные, чего не могли не заметить французы и немцы. Территориально представителей разных народов разделяли улицы и стены домов, в которых они располагались на постой, а юридически - уставы. У них были собственные церкви и собственные госпитали. И Немецкий госпиталь не был исключением, даже наоборот, его национальное происхождение очевидно уже из названия - "Немецкий госпиталь Святой Марии Иерусалимской", как, впрочем, и происхождение аналогичных учреждений генуэзцев, французов и представителей других стран. Название госпиталя перешло и к Ордену; так братья из "дома" Немецкого госпиталя Святой Марии Иерусалимской сохранили название своего народа в имени ордена, который в свое время назывался просто "Орден немцев".

Чисто формальное на первый взгляд изменение названия имело, тем не менее, глубокий смысл в силу конкретных обстоятельств, сопутствовавших появлению Ордена. Он появился на чужбине, в тяжкую пору, когда немцы потеряли двух императоров (в 1197 г. внезапно скончался и Генрих VI. Вы видите, как ловко Э. Машке включает и эту, отнюдь не самую существенную, деталь в общий контекст: как же, мол, теперь было иначе немцам поступить? Тем более о том, что Орден "появился на чужбине", говорить не следовало вовсе: ведущие рыцарские ордены и до них появились как раз в Святой Земле, а не дома у французов или португальцев. - А.В.), и с самого начала жил судьбами своего народа, которые тогда имели мало общего с международным сообществом крестоносцев. Сознательно или нет, но Немецкий орден выбрал иной путь, нежели два его старших собрата: благодаря своему немецкому названию он зашагал в ногу с историей собственного народа. Тамплиеры, или храмовники, получили свое название в честь храма царя Соломона, иоанниты - в честь Иоанна-Крестителя , таким образом, в названиях обоих орденов присутствуют христианские символы; для братьев нового ордена этим символом стало имя Девы Марии, которую они особенно чтили . Но, кроме того, это был единственный орден, увековечивший в своем названии имя немецкого народа, породившего его основателей и братьев. Участие герцога Фридриха Швабского обеспечило новому ордену благосклонность и помощь дома Гогенштауфенов. Уже в самый час своего рождения Орден был глубоко связан с судьбой Немецкой империи. Несмотря на обязательства перед Папой (которые были у всех духовных орденов), Немецкий орден до самого конца хранил верность дому Гогенштауфенов, а позднее - и другим германским королям. Он служил вере и идеалам монашеской жизни вообще, но служил как германский орден, не утрачивая фактической связи со своим народом и империей. Давая обет при вступлении в Орден, братья порывали иные связи с миром, лишаясь семьи, родины и имущества, однако имя Ордена и его историческая миссия глубже и теснее связывали их с германским народом и его империей, для которой им предстояло вскоре завоевать новые восточные земли . Так, благодаря первому превращению братства - из немецкого госпиталя в немецкий рыцарский орден, - и начал складываться характер нового орденского государства. Где бы ни собирался теперь Орден реализовать свою политическую волю, его государству, в отличие от государств крестоносцев, необходим был национальный характер как руководящее и созидающее начало. Подтверждение тому и Трансильвания, и Пруссия."

Насколько умело Э. Машке преподносит факты, а то и просто Статуты рыцарской службы 800-летней давности, хорошо видно из следующей цитаты, которую нельзя не привести: несомненно, как и фильм Сергея Эйзенштейна на русский (советский даже) патриотизм, книги Эриха Машке значительно повлияли на "тевтонский дух" германской армии, которая через несколько лет устремится на свои завоевания "жизненного пространства", где и найдет свой конец. Так манипуляция понятиями порождала не только видимость сплоченности немцев на решении новых задач, но и саму эту сплоченность. Впрочем, не учитывающую других исторических фактов (их Э. Машке за ненадобностью просто опускал, как мы увидим позднее) - того, например, что на Русь тевтонцы больше не ходили с того самого Ледового побоища, о котором речь впереди, или хотя бы предупреждения Бисмарка всем последующим полководцам и императорам: "С Россией воевать бессмысленно" (цитату точно не помню, но смысл отражает). Итак, вторая цитата из Э. Машке (думаю, обойдемся без курсива, поскольку и так понятно, где скрыта пропаганда будущей войны):

"Как глубока была пропасть, что отделяла братьев от внешнего мира, но как тесны были внутренние связи! Радость и величие братства царили среди рыцарей, делая их жизнь богаче. Ибо жизнь эта состояла не только из внешних проявлений - ухода за больными и военной службы во исполнение христианского долга, основной в Ордене была духовная жизнь, основанная на силе христианской веры. Подтверждением тому служит глава из правил Ордена, озаглавленная: "О том, что братьям надлежит жить в братской любви". Она гласит: "Всем братьям надлежит относиться друг к другу так, чтобы не утратило слово "брат" своего нежного звучания, обратившись в грубое, и надобно к тому прилагать усилия, чтобы жить в братской любви и согласии, поддерживая дух кротости, и чтобы по праву можно было сказать о них: как хороша и радостна их общая жизнь." И при этом, по природе своей, это было суровое мужское братство. Права, определявшие уклад жизни, были у всех одни и те же (насколько позволяли те или иные должностные обязанности). И пища у всех братьев была одинаковой.

Понятие братского христианского служения приобретало особый смысл, как только оно переносилось на отношения между руководителями и подчиненными. Первые занимали определенные должности, а потому на них лежала высокая ответственность и гораздо больше обязанностей.

Верховный магистр "стоит над всеми прочими и должен подавать пример добрых дел всем братьям". Братья же, обремененные должностями, большими или малыми, "должны стараться быть добросердечны и рассудительны, давая или не давая другим братьям то, что им причитается". Если сравнить правила тамплиеров и Немецкого ордена, то станет очевидно, что в Немецком ордене понятие "должностные лица" трактуется гораздо шире. Помимо христианского долга и монашеского служения в общепринятом смысле слова, это понятие получило вполне конкретное содержание, непосредственно приложимое к иерархии и административной структуре Ордена. В главе "О скромности должностных лиц" о них говорится, что "и себя им надлежит считать более слугами других, нежели их господами". Это звучит уже совершенно "по-прусски".

Собственно, эта глава действительно имеет самое прямое отношение к прусскому государству: перед нами взлелеянный христианской, бенедиктинской традицией зародыш понимания службы и служения, перенесенный Немецким орденом прямо в государственную плоскость.

Именно с таким пониманием службы Орден строил свое прусское государство и создавал образец государственного поведения, которое в контексте истории точнее всего может быть охарактеризовано как "прусское"."

С той же виртуозностью из "послушания" Э. Машке далее производит "дисциплину", которой отличалась позже гитлеровская армия. И так далее. Затем, по логике, историк воспевает чисто "мужской" суровый характер братьев, ибо все они были воины, и следом, естественно, поет дифирамбы послушанию как отказу от собственной воли, с переподчинением ее "воле общины", откуда уже рукой подать до воли вождя. Недаром сама работа историка называется "Государство Немецкого ордена. Портреты великих магистров" (Erich Maschke. Der Deutsche Ordensstaat. Gestalten seiner grossen Meister. Hamburg, 1935). И действительно Э. Машке представляет выдающихся магистров Ордена так, как не удалось сделать ни одному летописцу, даже Петру из Дусбурга, писавшему свою "Хронику Земли Прусской" вроде бы изнутри Ордена. Впрочем, не удивительно: ведь при Петре из Дусбурга еще не существовало науки психологии, все корифеи которой вышли из Зигмунда Фрейда и являются его учениками, в том числе и непосредственными. В 1935 г. эта наука Эриху Машке уже знакома.

К личностям великих магистров мы обратимся в следующих главах, а теперь хотелось бы разобраться с пребыванием Тевтонского ордена в Трансильвании. Это был важнейший шаг Ордена по пути реализации собственной государственности. Впрочем, вне разговора о личности Германа фон Зальца "трансильванский вопрос" разрешить вряд ли удастся.

"Фон Зальца", или, думаю, правильнее, "фон Зальц" - имя, ничего и никому не говорящее, поскольку даже Эрих Машке не нашел корней первого из великих магистров (или не захотел обнародовать). А переводчик, готовивший текст историка для русского читателя, вероятно, также сомневаясь в русском окончании фамилии, нашел замечательную формулу: "Герман Зальцский", коей и старался придерживаться. На самом деле лучше всего обратиться к средненижненемецкому, на котором писалось имя фон Зальца: von Salsa. Это действительно во всех отношениях необычное имя, и происходит оно скорее всего из какого-то славянского - может быть, из полабских славян, которых и на территории нынешней Германии достаточно много. Но скорее всего в неустоявшемся немецком письменном просто не смогли написать правильно: von Salse, то есть фон Зальце, как написали бы сейчас. Впрочем, не факт. Поэтому я также стану называть великого магистра просто Германом Зальцским.

Сам Э. Машке приводит предположение о том, что великий магистр, чья родина Тюрингия, "судя по всему, принадлежал к аристократическому роду, проживавшему в Лангензальце (курсив мой. - А.В.). Однако никаких документов, подтверждающих это, до нас не дошло, как, впрочем, и каких-либо рассказов о его юности…" Одно из самых первых комтурств Ордена также находилось в Тюрингии - в Галле, и многие братья также своим происхождением оттуда. К тому же Герман ландграф Тюрингский имел особое влияние при императорском дворе, принимал непосредственное участие в возведении на трон "апулийского младенца" Фридриха Гогенштауфена, а также, вместе с другими саксонско-тюрингскими рыцарями, столь же непосредственно участвовал в организации "Немецкого рыцарского ордена" в Акконе (Акре). Орден находился под патронажем императорского дома, и еще бы Папа не отстаивал его интересы, кто бы на сей момент ни был Римским папой. Итак, Герман Тюрингский - один из самых приближенных к императору людей, а к тому же родственник Андреаса II Венгерского (правда, насколько близки эти родственные отношения ландграфа с венгерским королем, Э. Машке умалчивает).

Есть и еще одна версия происхождения Германа von Salsa. Дело в том, что неизвестный польский автор средневековой "Великой хроники о Польше, Руси и их соседях XI-XIII вв.", изданной у нас Московским университетом в 1987 г. и названной просто "Великопольской хроникой", рассказывая о происхождении славян и германцев, особо подчеркивает, что такие города, как Любек и Бремен, а также ряд других - это суть славянские города, позже захваченные германцами. Припомним, что первый Немецкий госпиталь в Акре образован гражданами как раз этих городов, и соответственно там непременно было (и оставалось) очень много "немцев" славянского происхождения. Так после завоевания Пруссии Тевтонским орденом аборигены пруссы тоже вскоре ассимилируются и превратятся в немцев. Потому "фон Зальца" - это очень возможно.

Но вот текст о великом магистре Германе Зальцском, который лучше привести в подаче германского историка, тем более что цитата на этот раз будет не столь уж велика:

"Впервые он упоминается в летописях 1209 года уже в должности магистра, которую он занимал на протяжении 30 лет, ведя Орден через исторические перипетии своего времени. Он четвертый по счету глава молодого тогда еще Ордена.

Длившееся два года путешествие по Армении, Кипру и Палестине позволило Герману Зальцскому, только что избранному тогда верховным магистром, основательно углубить знание того географического пространства, которое Орден в те времена еще считал своей единственной целью . Тогда же был сделан некий подарок, имевший далее для Ордена принципиальное значение. В 1211 году король Андреас Венгерский передал ему местность в Бургенланде, в Трансильвании, точно ее обозначив и снабдив рядом важных прав, за это братья взялись защищать границы от языческого валахского народа - куманов. Подаренная территория располагалась на восточной границе Венгрии - а через Венгрию крестоносцы шли транзитом на Сирию - и была нужна Ордену для выполнения его задач в Святой Земле и Средиземноморье.

Прежде всего, важно было занять надлежащее место среди двух старших рыцарских орденов и добиться от Папы всех возможных привилегий, которые облегчили бы военную жизнь Ордена в Святой Земле."

Поначалу Тевтонский орден принял Бурцу (Бургенланд) как очередное комтурство. Но идея создать свое государство, конечно же, овладела Германом Зальцским, тем более что он имел громадное влияние и на императора, и на Папу.

И тем более что не стоит забывать: крестоносцы из Тюрингии, а именно на саксонско-тюрингском наибольшем участии настаивает Эрих Машке, были не просто немцами, а немцами из самых небогатых в материальном отношении областей. Потому саксы и сыпались большими группами на Запад, наряду с соседями англами, в то время как Саксония оставалась там же - в холодных краях, омываемых Северным и Балтийским морями. Потому Саксония или Тюрингия постоянно бунтовали начиная чуть ли не с Меровингов: им, живущим в самой Саксонии, где некого завоевать, чтобы поживиться, кроме столь же бедных соседей, хотелось и тепла, и, главное, богатства. Такими же бедными и голодными были их князья и графы, отправившиеся в "немецкий" крестовый поход еще в 1140-е годы, но не нашедшие в Святой Земле того баснословного богатства, каким обладали тамплиеры с первых дней своего существования. Восточная роскошь - это вовсе не богатство, а дым, который восточные правители пускают в глаза приезжему: павлина или мартышку даже не съешь, чтобы насытиться, а бассейн под сенью пальм не выпьешь. А здесь…

А здесь - Андреас II просто так отдает богатейшую Трансильванию!.. И, главное, за что? Лишь за то, чтобы немцы охраняли Венгрию от варваров. Венгры - это богатые тамплиеры, и факт этот от тевтонцев тоже не ускользает. Потому исторически почти мгновенно Трансильвания заполняется немецкими переселенцами . Они получают землю, они налаживают хозяйство, они строят дома и обносят их высокими заборами. Они строят города! Правда, они строят госпитали и монастыри, они еще и воюют, но далеко не все: только братья и полубратья, а сестры и полусестры уже вне военных действий, хотя и при госпиталях. В свое время из Трансильвании агрессивными азиатами, в том числе и мадьярами, были изгнаны другие германские племена, но земля сохранила эту память. Возможно, сохранила даже какие-то межи и наделы… Венгры очень хорошо подумали, когда пригласили тевтонцев заняться обороной Трансильвании. Впрочем, они не учли следующего обстоятельства: германцы-тевтонцы хотели не просто наделов и воинской повинности - они желали создать здесь собственное суверенное государство. При этом венгры совсем забыли, что они, живя на бывшей римской земле, не только не римляне, но никогда ими и не станут: Священная Римская империя - это теперь собственно просто большая и сильная Германия, каковой ей оставаться еще, как мы помним, очень долго.

Что касается империи и императора, то здесь было не все так просто и с самим Тевтонским орденом. Лишь в 1217 г. молодой император Фридрих II, после личной встречи с Германом Зальцским, уравнял права Тевтонского ордена с правами храмовников и госпитальеров (тамплиеров и иоаннитов). А белый плащ у тевтонцев появляется еще позже - только в 1220-х гг. А вот спор тевтонцев с иоаннитами относительно Иерусалимского Немецкого госпиталя святой Девы Марии у Эриха Машке не прояснен: ведь этот спор состоялся только после того, как госпиталь вновь возник в Иерусалиме (с помощью императора Фридриха и его мирных переговоров с сарацинами, в которых наиболее деятельное участие принимал Герман Зальцский, сарацины вернули христианам Иерусалим и некоторые его окрестности без боя, мирным путем!). Я не стану утверждать наверное, но допускаю, что тевтонцы просто присвоили себе бывший госпиталь иоаннитов с таким именем (кроме слова "немецкий"), задолго до них существовавший в Иерусалиме и потерянный вместо со Святым Городом в 1187 г.

Почему я вспоминаю об этих и других событиях и обидах, о которых уже говорил? Да потому что с 1211 г. Герману Зальцскому некогда было заниматься Бургенландом, и потому, как справедливо заметил Э. Машке, вероятно, идея создания в Трансильвании отдельного государства сформировалась в Ордене все же не сразу, а только примерно в 1221-1223 гг. Посмотрим, что говорит сам Э. Машке (курсив мой):

"И хотя Ордену были даны широкие права и поставлены особые задачи по охране венгерской границы, эти земли по-прежнему оставались лишь даром, подобно прочим доставшимся Ордену землям в Средиземноморье и Германии. Более десяти лет и сами братья относились к нему так же. Потом верховный магистр решил придать этому владению несколько иной характер. Подобно другим рыцарским орденам, Немецкий орден обладал особым статусом в рамках церковной иерархии и юрисдикции. Вот этот особый статус и стал предметом его заботы. В результате экземции владения Ордена перестали делиться на епископства и провинции, как предписывала церковь, а целиком перешли под власть Папы; братья вышли из-под юрисдикции епископа, получив право самостоятельно проводить богослужение в орденских церквах и взимать десятину вместо епископа , - одним словом, церковная структура понесла серьезный ущерб, поскольку Орден разрастался и богател, упрочивая тем самым положение Папы по отношению к епископату. Папа всячески поддерживал наступление Ордена к их общей пользе. Поначалу венгерское духовенство легко смирилось с этим особым статусом братьев. В 1213 году епископ Трансильванский предоставил им право десятины. Он не слишком об этом задумывался, пока речь шла лишь об особом статусе братьев Ордена, прежде всего священников, о некоторой части орденских церквей и не сулящих особого дохода землях. Но положение вскоре изменилось. В Трансильвании Орден включился в процесс германской колонизации: еще несколькими десятилетиями раньше мощная волна колонизации достигла восточных рубежей Венгерской империи . Орден тоже стал наводнять Бургенланд переселенцами из Германии. При этом братья лишь продолжили то, что уже было начато до них. Об этом свидетельствует и тот факт, что лишь через год после своего прибытия братья сообщают нам о "проживающем там немецком

населении". Десять лет спустя германская колонизация, видимо, достигла уже немалых успехов. В 1222 году король Андреас повторно передал Бургенланд верховному магистру Герману и его братьям, адаптировав ранее заявленные привилегии к новой ситуации. Теперь братьям было разрешено строить уже не деревянные, а каменные города и крепости. И судью им надлежало теперь избирать не только для Ордена, но для всего населения. К этим правам присовокуплялись и другие, в частности, право на чеканку монет и расширение орденских земель за счет язычников куманов."

Вы видите, что право присовокуплять земли язычников к землям Ордена оговаривалось Папой и императором еще в правах Тевтонского ордена от 1222 г. (без них венгерский король не пошел бы на такой шаг)! Эта идея оказалась весьма живучей и вскоре переросла в ненасытную жажду отнимать восточные земли уже не только у куманов, но и у любого, кто не католик (а католиков в Восточной Европе как раз почти не было).

Как и следовало ожидать и как пишет германский автор Третьего Рейха, идея оказалась столь превосходной и "животворной", что уже через несколько лет число христиан на землях, которые прежде лишь были подвержены набегам язычников (проживали ли валахи там или действительно бывали только ради набегов - неизвестно), "приумножилось" так, как ни в одной "языческой" земле давно не происходило. Папа Гонорий III пришел в восторг, о чем и пишет Герману Зальцскому, говоря, что он восхищен и желает принять эти земли под свою юрисдикцию: "Просите Вы, дабы Бургенланд перешел под власть Святейшего Престола, и обещаете, что верующие охотнее потекут в вашу колонию и что может так статься, что земля, вовсе лишенная землепашцев , легко будет заселена, и число ее жителей счастливым образом приумножится, на страх язычникам, на благо верующим и к немалой пользе Святой Земли". Это означало, что образование отдельного государства немцев в Трансильвании почти произошло. По этой самой папской грамоте земля нарекается землей Святого Петра и принимается "под особую опеку Святейшего Престола". Таким образом, Папа фактически отнимал земли у Венгрии. Как историк, Э. Машке не мог не понимать этого и скрывать не желал, хотя, восхищаясь действиями великих магистров Ордена, преследовал не совсем исторические задачи. Вот что говорит он далее (курсив мой):

"Особый церковный статус Ордена послужил стартовой площадкой для реализации этого намерения (т. е. для создания орденского государства. - А.В.). И, разумеется, Орден намеревался строго следовать христианской идее и своим задачам, заселяя языческие земли немцами-христианами, что должно было служить укреплению христианства. Важно, однако, отметить, что это государственное образование в Трансильвании опиралось на движение немецких колонистов, именно это и заставило Орден задуматься о собственной государственности (уже говорилось, что идея возникла гораздо раньше начала колонизации, если только она не происходила уже с 1140-х гг. - А.В.). Прусское государство Немецкого ордена возникло уже как миссионерское: немецкое население, которым заполнились его владения, никак не влияло ни на природу, ни на идею этого самого государства; в Трансильвании же немецкие поселенцы уже успели прижиться на новых землях Ордена, что и навело братьев на мысль об образовании государства. Трансильвании надлежало стать самостоятельным колониальным государством, руководимым братьями, которое обладало бы несомненной ценностью для христианского мира в силу своего географического положения: Бургенланд граничил с языческим народом и, кроме того, мог служить перевалочным пунктом на пути в Святую Землю. Эта попытка построения государства еще отчетливее, чем аналогичный прусский опыт, показывает, как глубоко Немецкий орден был связан с судьбой своего народа: в Трансильвании Орден участвовал в великом продвижением Германии на восток, создав для него своего рода государственный людской резерв, которого так не хватало в восточных землях."

Вы видите, что Э. Машке все же в главном вопросе несколько раз передергивает: только в Трансильвании, мол, Ордену пришла на ум идея создания государства. И тут же выдает гениальную дрянь о "великом продвижении Германии на восток", да плюс еще - о "государственном людском резерве", "которого так не хватало в восточных землях". Он, вероятно, не помнил ничего о том, что восток восточнее Венгрии был весь заселен настолько, что одна орда давила на другую, и те вырывались наконец в ту же Трансильванию. Впрочем, как видите, данную нескромную фразу, весьма похожую на цитату из "Майн Кампф", он произносит все же после слов о Пруссии, где немцы вели себя уже очень, с его слов, осторожно и не порубили даже лишнего кустика: земли были пусты, потому что язычники - не люди…

Теперь обещанная цитата из книги Г. Шустера. Вот что пишет он в "Истории тайных союзов", когда ведет разговор об… иоаннитах (госпитальерах)! Оказывается:

"…Так как внешние обстоятельства все более и более выдвигали на первый план светскую сторону двойственной жизни Ордена, то иоанниты сделали первую попытку основать особое государство. Следуя их примеру, более молодой Тевтонский орден создал впоследствии в Мариенбурге подобное же государство на другой почве и в более грандиозном масштабе."

Здесь нет необходимости что-то выделять курсивом, поскольку каждое слово Г. Шустера и так говорит за себя. Г. Шустер только не упоминает, какие именно иоанниты "сделали первую попытку основать особое государство". Однако судя по тому, что тевтонцы через "несколько десятилетий" (слова Э. Машке) присвоили себе эту немецкую колонию, можно сделать косвенный вывод о том, что речь идет как раз о Бургенланде. Этого не могло быть в Святой Земле, а больше такого рода земель не существовало - только Трансильвания. Святая Земля принадлежала всему христианскому миру и никому, хотя там и правили патриархи и короли, хотя на нее имели влияние и Папа, и патриарх Константинопольский, хотя ее войском были и тамплиеры, и иоанниты, и тевтонцы (позже). То же с Акрой (Акконом), последним форпостом христианства, который в конце концов был отбит сарацинами. То же с Кипром, власть на котором уверенно делили между собой (друг друга ненавидя, если не сказать большего) в основном тамплиеры и иоанниты…

Так какие же именно иоанниты решили, по словам Г. Шустера, создать отдельное государство?.. Германские иоанниты! И подтверждением тому служат слова Г. Шустера, сказанные двумя страницами ранее:

"Когда число желающих вступить в Орден чрезмерно увеличивалось (вероятно: увеличилось. - А.В.), членов пришлось разделить по национальности и по языку. Возникли национальные округи: Провансальский, Овернский, Французский, Итальянский, Арагонский, Английский, Немецкий (курсив мой. - А.В.). Позже (в 1464 г.) прибавился еще Кастильский округ."

И хотя других подтверждений этой догадке мною не найдено, рискну предположить, что, едва образовавшись, Немецкий округ иоаннитов и решил "основать особое государство". Именно потому-то и шла миграция немцев в Трансильванию еще задолго до того, как Тевтонский госпиталь в боевом лагере под Акрой поставил свою первую палатку из паруса (парусины). Трансильвания также была выбрана далеко не случайно: земля лежала на пути в Святую Землю, а значит, иоанниты ее действительно бы защитили для святых паломников и для колонистов от любых поползновений: ведь они, по примеру более успешных тамплиеров, тоже стали рыцарями, хотя их до сего дня называют чаще госпитальерами, чем иоаннитами.

Отчего же умалчивает об этом факте Э. Машке, который пишет историю Тевтонского ордена? Оттого, что все дальнейшие попытки иоаннитов, будь они хоть трижды немцами, провалились, а тевтонцы, даже смешавшиеся с "глупыми" пруссами, достигли успеха. Именно задача прославить победителей и стояла перед историком, хотя сквозь нее часто просвечивает исторический талант самого автора. Работы Эриха Машке очень и очень ценны для нас, как и работа его предшественника Георга Шустера, которого я не раз цитировал.

Но вернемся к Герману Зальцскому. Действительно, как пишет Э. Машке, некому было заниматься колонизацией Бургенланда, поскольку великий магистр все время был нарасхват: то ему требуется в Империю, то в Иерусалим, то к Папе. Захотел Фридрих II короновать в императоры своего отпрыска Генриха VII, и Папа на дыбы: сам-де без году неделя император. Герман Зальцский мчится улаживать эти непростые отношения. Он между молотом и наковальней: с одной стороны император, с другой Папа, и третьего не дано.

Возникает еще одно событие, в коем я подозреваю происки императорского дома Гогенштауфенов. Дело в том, что, согласившись на коронацию в Ахене самого-то Фридриха, Папа возложил на него не только корону, а еще и очередной Крестовый поход. Этот поход, как уже говорилось, не состоялся, и силами дипломатии Фридриха II, в том числе при участии Германа Зальцского, Иерусалим перешел в руки христиан без всякого похода. Но упомянутое мною "еще одно событие" потрепало Папе нервы. Оно состояло в том, что Генрих граф Шверинский не больше и не меньше - взял в плен датского короля Вальдемара. Политически это мгновенно ослабило роль Дании на Балтике, а в церковном отношении - отняло у Папы одного из самых надежных участников будущего Крестового похода, который, к тому же, обладал столь реальной силой и мог поставить войско, какого Фридрих бы не собрал из-за противоречий между немецкими землями, хотя формально существовало громадное государство-империя, которую позже назовут Священной Римской империей немцев… И в этих сложнейших перипетиях Герман Зальцский улаживал многосторонние отношения, причем старался проделать это так, чтобы не попасть на наковальню и под молот.

И так далее. В общем, несмотря на идею, а все эти события происходили едва ли не ежегодно, Бургенланд, по всему было видно, так и останется великой мечтой немцев и Папы. Колонисты уже прижились в Трансильвании, уже строили дома и города, уже воевали с язычниками и, если верить заявлениям Германа Зальцского и Папы, обращали этих язычников с небывалой скоростью и "продуктивностью", но государства Тевтонского ордена в Трансильвании не получилось. И вот что с горечью констатирует… нет, не Папа, а уже Эрих Машке в XX веке (курсив мой):

"Ибо если подчинение Папе орденских земель ничего и не решало, а было скорее формальностью, то местным злоупотребления прямо указывали на намерения Ордена, и о них мог догадаться даже венгерский король. Его весьма энергичный сын Бела IV сделал надлежащие выводы и весной 1225 года изгнал немецких братьев силой оружия.

Напрасно Папа пытался восстановить права Ордена. Напрасно сам Герман Зальцский еще в 1231 году, когда уже началось завоевание Пруссии, ездил в Венгрию, пытаясь путем личных переговоров с венгерским королем добиться возвращения Трансильвании. Для Немецкого ордена она была потеряна. Земли, открытые тогда братьями для немецкого народа, еще и сейчас заселены немцами. Попытка создать здесь государство провалилась. Однако для Германа Зальцского и его Ордена это недолгое владение Трансильванией стало важной политической репетицией. Они извлекли из нее урок и применили свой новый опыт, создавая государство в Пруссии."

Что ж, весьма красноречивые слова для государственного историка времен преддверия Второй мировой войны.

Глава 3

История завоевания Пруссии Тевтонским орденом

Не удивляйтесь такому названию главы, но догадайтесь, что если к моменту завоевания немцами Пруссии самих рыцарей-тевтонцев насчитывалось до двух тысяч, то эту цифру необходимо тут же умножить примерно в 15, а то и 20 раз. Мы получим войско, насчитывающее 30-40 тысяч воинов, а в те времена это войско немалое. Тем более что шли воевать, по выражению Петра из Дусбурга, "глупых" пруссов.

Правда, понятно, что среди немецкого войска, силой которого шло завоевание, больше половины могло быть, и было, чисто госпитальных людей, не умеющих воевать, но умеющих врачевать. Однако и в таком случае мы получим почти 15 тысяч обученных воинов. Впрочем, следует учесть, что многие рыцари оставались в других комтурствах и не могли принимать участия в войне, но ведь вместе с тевтонцами из Трансильвании непременно пришли новые братья-немцы из числа переселенцев-колонистов… Силы у Ордена, таким образом, все-таки имелись.

Я еще не учел, что до появления тевтонцев в Пруссии действовали братья-миссионеры, не относившиеся к Ордену, но всегда готовые помочь не только словом и делом, но и местными силами, состоявшими из поляков, обращенных пруссов, ливов и других местных балтов, жаждавших, каждый по-своему, воевать с язычниками-пруссами. На Балтике между соседями не могло быть приязни, поскольку попросту не хватало ни мяса, ни хлеба, и жили, как вы помните, взаимными набегами, отчего и получили общее на все Балтийское море имя "варяги". Впрочем, в XIII в. это "нехорошее" слово уже было забыто, и все они, кроме, конечно, тех, кого Луи Альфан единственно называл варягами, то есть, по его мнению, шведов, теперь именовались просто "язычниками".

Прекрасно зная содержание имперских актов, грамот и папских булл, Э. Машке, тем не менее, делает этакий реверанс - будто предвоенный подарок русским (курсив мой): "В Восточной Европе оставалось все меньше языческих народов, не захваченных пока ни восточной, греко-православной церковью, ни западной, римско-католической, церковью, а на северо-востоке и вовсе жили лишь балтийские и финно-угорские народности (мелочь какая-то! - А.В.), занимавшие земли на восточном и юго-восточном побережье Балтийского моря". То есть, как видите, он намеренно не включает Псковско-Новгородскую землю в территории, на которые явно замахивались тевтонцы. Однако при этом он сам себе противоречит, ибо историк начинает кривить душой. Он забывает шведов, которые уже контролировали эти северо-восточные народности, растекаясь и на юг со Скандинавии, и на восток с Балтики, то есть с моря. Шведов, самых близких Папе друзей после германского (простите, римского) императора! Ближе Папе был разве что Вальдемар, король датский, плененный Генрихом Шверинским… Но если датские интересы в этом регионе навсегда пресекут сами немцы еще в XIII веке, то шведы не успокоятся до той поры, пока не получат своего последнего урока от русской армии. Правда, этот урок им преподаст не совсем удачливый полководец по имени Петр Первый: после 27 лет военных действий России пришлось биться со шведами аж под Полтавой! Но все-таки это был последний урок для них. Хотя бы об этом обстоятельстве Э. Машке уж должен быть наслышан?..

Однако он рассказывает удивительную историю не о самих событиях, а о личности Германа Зальцского, и потому события под этим ракурсом становятся причудливыми. Давайте посмотрим, как он это делает. Где возможно, я вставлю некоторые комментарии (если вы не возражаете). Удивительно здесь еще и то, для чего именно германский историк возвращает нас опять и опять в Акру. Возможно, дальше мы поймем. Итак:

"Как раз в те годы, когда верховный магистр начал отделение Трансильвании, в Сирии появился главный замок Ордена - Монтфорт, или Штартенберг под Акконом. Он задумывался как административный центр Ордена. Еще тогда, когда многие землевладельцы-христиане в страхе продавали свои имения, Орден систематически расширял свои восточные владения, выравнивая их границы. Сама история вывела его на путь настоящих побед и указала то дело, которому суждено было пережить время. Не слепая воля, а неизбежный ход истории возложил на Орден его миссию - служение

Германии (здесь, как видите, идет чисто геббельсовская пропаганда. - А.В.).

Это становится ясно и в Трансильвании, и в Пруссии, где едва начало образовываться государство. Опекая свое трансильванское детище, Герман вплотную подошел к политике, которая касалась и Пруссии. Друг императора, доверенное лицо Папы, активный сторонник Крестового похода, Герман осуществлял переговоры между сторонами, одна из которых была заинтересована в пленении, а другая - в освобождении короля Вальдемара Датского. Весной 1224 года переговоры вынудили Германа отправиться на север. С этого самого времени германская внешняя политика перестала ограничиваться для него Средиземноморьем, захватив и Прибалтику. И, радея со своей стороны об интересах империи, он по-настоящему заинтересовался этим регионом, где Ордену еще предстояло сыграть свою собственную историческую роль. Речь шла о необходимости покончить с датским господством на Балтийском море, о свободе германской торговли и о начале германской миссии в балтийских странах.

В первом вопросе, однако, не посредническая политика Германа сыграла решающую роль, поскольку ему не удалось связать договором датского короля, а победа немецкого оружия в бою при Борнгеведе, недалеко от Киля, в 1227 году, позволившая Германской империи вернуть себе территорию от Айдера до самой Померании. Возвышение Любека, как свободного города империи, в июне 1226 года стало ответом на датские притязания на область в устье Эльбы и заложило основы будущего величия ганзейских городов и их

свободной торговли на Балтийском море. В одном из документов о присвоении Любеку привилегий Герман Зальцский указан как свидетель, но для нас очевидно, что он сам причастен к этим важным шагам германской восточноевропейской политики. Пруссия уже получила от императора первые серьезные привилегии, когда благодаря возвышению

Любека у орденских земель появилась возможность осуществлять связь со старогерманскими территориями по морю. В мае того же года Герман Зальцский упоминается в качестве свидетеля в одном из императорских документов, подтверждающих наличие у Ордена меченосцев земель в Ливонии, а также передачу этому ордену государственной монополии на добычу ископаемых, таким образом, императорская политика на северо-западном направлении охватывает уже все прибалтийское пространство."

Думаю, наличие курсива в последних строках понятно: это я выделил наиболее значительные строки Э. Машке. А также мы видим важное историческое событие, причем, может быть, важнейшее для всей дальнейшей истории Европы: прежде чем начать завоевание Пруссии и Ливонии, а также других прибалтийских земель, немцам необходимо было хотя бы граничить с ними. История с Трансильванией особенно ярко показывает, что без границ дело может оказаться не только ненадежным, но и провальным. Германия вернула себе земли от Померании до Айдера, таким образом отобрав в свою пользу устье Эльбы, которое, оказывается, в те годы находилось под датчанами. И хоть и по воде, но теперь Пруссия была достижима. Правда, "мешала" еще Польша (она станет вечным препятствием для Германии в ее устремлениях на Восток), но здесь уж ничего не поделаешь: Польша наводнена немцами, с их помощью и под их руководством поляки миссионерствуют по всей Прибалтике и, в частности, в Пруссии…

Вернувшись к курсиву, обратим еще внимание на то, что говорится о "немецких землях" в Ливонии и о праве государственной монополии на добычу ископаемых. Неужели в Ливонии были какие-то ископаемые? Разве Германии мало было угля и железной руды Рурского бассейна?.. Да, в Ливонии были ископаемые! И это янтарь. Он встречается только здесь, и потому немцы стремились завладеть этой драгоценностью. Они даже "позволили" Ливонскому ордену добывать янтарь и беспрепятственно сбывать его… в Германию. Вот о чем завуалированно рассказывает нам Эрих Машке.

Дальше несколько малоинтересных для истории тевтонцев пассажей, но я их приведу, потому что они отражают сам факт, под каким гнетом находился германский историк, работая над своей историей тевтонцев. Прославление вождей прошлого, причем столь усердное, показывает, насколько глобально работал пропагандистский аппарат Третьего Рейха. Интереснее всего первый абзац. Потом Э. Машке, как ни в чем не бывало, возвращается к описанию личности Германа Зальцского и "его венценосного друга". Читайте (курсив мой):

"Никогда император Фридрих Гогенштауфен не уделял так много времени и внимания этому наиболее важному и успешному направлению национальной государственной политики, как тогда, в 1226 году. Как знаком нам этот голос, звучащий со страниц старых документов: верховный магистр дает совет, а иногда и руководит императором. (Аналогии с Германией ХХ в. даже приводить не нужно. - А.В.)

Следующий год заставил Германа, как и его венценосного друга, обратить взгляд на юг. Они оба оказались втянутыми в борьбу за Святую Землю с городами Ломбардии и Римской курией, во главе которой с 1227 года встала более значительная личность, чем Гонорий III, - Папа Григорий IX. Впрочем, гораздо больше пользы, чем эти мировые битвы и планы, принесли те немногие распоряжения Фридриха, с помощью которых он закрепился в Прибалтике, снова сделав южное побережье Балтийского моря зоной

германского влияния.

Главным среди этих документов была Риминийская золотая булла, в которой Фридрих II и Герман Зальцский изложили программные основы прусского государства Немецкого ордена.

В Восточной Европе оставалось все меньше языческих народов, не захваченных пока ни восточной, греко-православной церковью, ни западной, римско-католической, церковью, а на северо-востоке, и вовсе жили лишь балтийские и финно-угорские народности, занимавшие земли на восточном и юго-восточном побережье Балтийского моря. (Эту цитату вы уже встречали. - А.В.) Сюда и наступала христианская миссия. Успешная миссионерская политика восточной церкви продвигалась за счет князей и городов-государств. Шведы и датчане блюли свои церковные и политические интересы в Финляндии и Эстонии (то есть за датчанами все еще оставалась Эстония. - А.В.). В Ливонии еще с XII века, со времен Бремена, миссионерством пыталась заниматься немецкая церковь. В Пруссии уже со следующего века возобновилась миссионерская деятельность монахов из польских монастырей.

Вскоре, однако, стало ясно, что как в Ливонии, так и в Пруссии мирная миссионерская политика, действующая путем проповеди и культурного влияния, не достигнет успеха. Поэтому неудивительно, что формы борьбы за веру, доведенные до совершенства во время Крестовых походов и в самой Святой Земле, подкрепленные идеей христианизации посредством меча, были заимствованы миссиями в Прибалтике. Третий епископ Ливонии Альберт Бременский (1199-1229 гг.) не без помощи Папы воспринял идеи Крестового похода ради христианизации народов на юго-востоке Прибалтики и поддержал церковное строительство, основанное на мече крестоносца. Здесь, как в сирийских Крестовых походах и духовных рыцарских орденах, акцентировался светский, военный и политический элемент "милитаризованной" христианизации по государственному образцу, и, основываясь на миссионерских идеях, епископ Альберт создал государство и как духовный государь возглавил его. Благодаря основанию Риги в 1201 году у этого государства появилось германское сердце (в 1202 году был учрежден Орден меченосцев), которое, однако, вскоре забилось независимо от епископа, а глава государства и церкви Альберт принял меч для приумножения и защиты своих завоеваний; в 1207 году Альберт стал князем Германской империи, а Ливония, таким образом, вошла в ее состав, что существенно расширило границы империи на северо-западе, сделав новый орден частью общегерманской жизни."

Как много сказано всего в трех абзацах! Э. Машке уложил в последний из процитированных мною абзацев едва ли не половину "Ливонской хроники", о которой мы уже говорили в начале книги и к которой вернемся. Однако начало абзаца принадлежит исключительно перу самого историка XX в. Э. Машке. Вы видите, с какой иезуитской виртуозностью он "переводит стрелки": там, в Святой Земле, крестоносцы, какими бы циниками и прагматиками они ни были, сколько бы ни пролили крови, бились за христианские святыни, отбивая у сарацин и сам город Иерусалим, и его окрестности, к истории которых сарацины не имели никакого отношения, а главное - бились за Гроб Господень! Что же здесь? - А здесь просто: вопрос не в язычниках, каковыми были многие жители Прибалтики, - а в землях, торговых путях и янтаре! Но каково сказано: "идея христианизации посредством меча"!

Однако приведем дальнейшие рассуждения Э. Машке по поводу Ливонии и Пруссии - все это будет нам очень важно при рассмотрении Ледового побоища и предшествовавшей ему Невской битвы.

"По своей идее, задачам и происхождению возникшее здесь государство можно охарактеризовать как миссионерское. В соседней Пруссии его взял себе за образец монах Ордена цистерцианцев Кристиан из польского монастыря Лекне, которого в 1215 году, после первых его мирных успехов, Папа назначил епископом-миссионером. Претерпев

несколько неудач в своей мирной миссии, Кристиан, поддерживаемый польскими и восточно-померанскими князьями, также пытался укоренить христианство в Пруссии с помощью меча крестоносца . Действуя по примеру Альберта Рижского и соперничая с захватническими планами польских князей, он также задумывался о создании государства. Папская курия принимала живейшее участие в миссиях как в Пруссии, так и в Лифляндии, с одной стороны поощряя возникновение миссионерских государств, а с другой - пытаясь сохранить свое прямое влияние на новообращенных путем закрепления своих политических прав. Весь северо-восток был вовлечен в глобальный процесс преобразований, целью которых было включение пока еще языческих народов в культурную жизнь христианской Европы (какая культурная жизнь? лицемерие! - А.В.). И в этот момент Немецкий орден был призван в Пруссию.

Миссионерская политика, проводимая Польшей (правда, под руководством немецкого духовенства) в отношении Пруссии, потерпела неудачу. Крестоносцы лишь подстегнули сопротивление пруссов. Те уже не ограничивались лишь храброй обороной своих исконных территорий, а совершали грабительские набеги на Польшу, опустошая польское княжество Мазовию, где особенно пострадала столица - Плоцк на реке

Висле. Конфликты между местными польскими князьями и неспособность польского клира к осуществлению миссионерской задачи вынудили герцога Конрада Мазовецкого искать помощи на стороне. Польский правитель поддерживал связь с королем Андреасом Венгерским, призвавшим в свое время Орден в Трансильванию, к тому же он установил более тесные отношения с немецким духовенством в Галле, резиденцией старейшего

округа Немецкого ордена в Германии, и еще кое-какие контакты подобного рода; в результате зимой 1225-1226 года польское посольство предложило Немецкому ордену принять в дар завоеванную пруссами Кульмскую землю и другие территории, расположенные между Пруссией и Польшей, но при этом покорить и держать в узде живущих там пруссов."

Опять об идее собственного государства Тевтонский орден задумывается не сам собой, а с подачи других, на этот раз - поляков, которые даже не смогли выбить разъяренных их домогательствами пруссов со своей Кульмской земли, ибо те ее отняли. Именно здесь, в Кульмской земле, родится столица Тевтонского государства - Кульм, Хельм (Хелмно, или Хельмно), практически по имени этой земли, но в немецкой транскрипции. Правда, уже через три года, в 1229 г., столица будет в Мальборке (Мариенбурге), и этот прекрасный замок, резиденция тевтонцев, сохранился до сей поры - он фигурирует всегда на всех цветных открытках, посвященных Тевтонскому ордену. В 1466 г. столицей Пруссии сделался Кенигсберг… Добавим, что Андреас, вероятно, трижды перекрестился, когда тевтонцы приняли предложение Конрада Мазовецкого.

Здесь, несмотря на виртуозность, проявленную Эрихом Машке, все-таки следовало бы поинтересоваться: а для чего нужно ему было заикаться о "включении в культурную жизнь" языческих народов, которых собирались "цивилизовать" германцы, в том числе рыцари Тевтонского ордена? Если он говорил о превосходстве христианской культуры над культурой языческой, то, во-первых, так можно сказать не о всякой языческой культуре, тем более что в ХХ веке он ведет речь о Священной Римской империи, уже в самом имени которой имеется языческий символ "Рим", принятый скорее от великой языческой культуры древних римлян, чем по той причине, что в Риме должен числиться император, а заодно и Папа, где бы они ни находились. Что-то никакого "окультуривания" не принесла и индейцам Америки цивилизаторская деятельность конкистадоров уже три века спустя… Я уж не говорю о великой греческой культуре, о которой Эриху Машке в его положении во всех отношениях вспоминать невыгодно. Зачем он вообще заводит эту скользкую тему?

По простой причине: "Дранг нах Остен" одной из составляющих имеет цивилизаторскую миссию, которую должны выполнить современные Э. Машке немцы, отправляясь на Восток: не убивать, как мог бы кто-то подумать, а - окультуривать! Без этого пассажа историк, к сожалению, не смог обойтись.

Продолжим?

"В январе 1226 года Герман Зальцский получил от Фридриха II ряд существенных привилегий для своего Ордена. Два месяца спустя он лично рассказал императору о предложении польского герцога. Теперь у верховного магистра были более серьезные планы. Через год после неудачной попытки основать государство в Трансильвании появилась новая возможность, уже в других условиях. Куда более сложные и широкие задачи, открывавшие необозримые перспективы, предстояли теперь Ордену: завоевать и обратить в христианство целый языческий народ; но возросли и возможности Ордена, которые были заложены в его воле к государственности .

Теперь верховному магистру надлежало применить урок, преподанный ему в Трансильвании самим ходом событий: установление правовых норм самостоятельного орденского государства должно не завершать его развитие, полное тягот и опасностей, а предшествовать собственно образованию государства. Торжественный, снабженный золотой буллой документ, выданный императором Ордену по просьбе верховного магистра, обозначил цель Ордена, которую наметил сам Герман, получив предложение от Польши. Недостаточно было лишь подтвердить факт дарения, надлежало еще и заранее обозначить права и суть будущего государства. А будущее государство должно было обладать всеми признаками суверенности: независимостью, правом на развитие рынка,

чеканку монет и освоение земельных ресурсов и прочими изначально присущими королю правами, которых Орден напрасно добивался в Трансильвании, включая судебную власть, применимую ко всем жителям, в том числе и к покоренным пруссам, но и к остальным, то есть к немцам, прибывшим сюда, как и в Трансильванию, по призыву Ордена.

Вспомнив германские законы и законы Священной Римской империи, Фридрих II заключил, что будущее государство Ордена непременно должно обладать всеми этими привилегиями. Не забыли и о старой ленной зависимости Польши от германского короля, перенеся ее на герцога Мазовецкого. Император охарактеризовал Пруссию как "подчиненную имперской монархии", а в обоснование своего императорского подтверждения прав Ордена привел "издавна присущее империи право на владение горами, равнинами, реками, рощами и морем". Риминийская золотая булла торжественно гласила: "Для того и поставил Господь нашу империю над королями мира и простер земли нашей державы на разные стороны света, чтобы направить наши неустанные заботы на прославление Его имени в этом мире и на распространение веры среди язычников, равно как и Священная Римская империя была создана Им для проповедования Евангелия, чтобы более стремились мы к покорению и обращению язычников" . В золотой булле говорилось о людях, которые брали на себя ежедневный труд по покорению варварских народов и обращению их в истинную веру, не жалея на то "ни живота, ни имения".

Такой виделась верховному магистру Герману Зальцскому будущая Пруссия Немецкого ордена: независимая и свободная страна на границе христианской Европы, населенная покоренными пруссами и прибывшими сюда немцами, которые подчинялись бы лишь власти Ордена; часть Римской империи, но тесно связанная с Германским королевством; возглавляя молодой рыцарский орден, верховный магистр, конечно, не мог стать имперским князем, однако пост он занимал ничуть не менее важный. Герман до глубины постиг двойственную природу Ордена, его долг, одновременно духовный и светский: бороться за веру и против язычников. Для него это было сродни долгу империи "покорять и обращать" язычников. И будущее государство держалось не только на идее Ордена и законах его рыцарского служения делу распространения христианской веры, составлявших духовную сущность рыцарского ордена и Крестовых походов, а, главным образом, на высшем долге перед империей, которая была покровительницей христианской церкви и христианской веры (что-то слабо верится в непременное желание Германа Зальцского подчиняться кому-либо и быть чьей-то частью: скорее всего это из пропагандистских тезисов, освоенных Эрихом Машке уже в ХХ веке. - А.В.). Вот откуда проистекала задача самого Ордена и его государства (однако видите, какой вывод делает историк? - А.В.). Миссия империи определила миссию будущего Прусского государства. Не только история основания Немецкого ордена и чисто немецкий состав братьев связывали Орден и его государство с империей; для Германа Зальцского эта связь определялась идеей и миссией Ордена. И три столетия спустя Орден и его государство по-прежнему занимали это место при империи; право на принадлежность к империи Орден не раз доказывал в практической политике, с тех пор как общность их идеи и миссии была документально признана в марте 1226 года.

Подчеркивая обязанность Ордена покорять язычников и обращать их в истинную веру, империя наделила государственным смыслом и задачу, которую братству предстояло решить в Пруссии. Миссия должна прийти к власти посредством меча и слова, по воле императора и верховного магистра, что означало: быть государству. Государству этому,

связанному с духовным рыцарским орденом, надлежало поддерживать связь и с церковью; но еще прежде, чем был нанесен первый удар мечом в пользу орденского государства, это право церкви уже было ограничено правом империи и государственной сущностью орденского детища. С самого начала оно должно было следовать собственным политическим законам."

Э. Машке все-таки делает эту рокировку, сам подтверждая невозможность только что сказанных слов о том, будто Орден должен был всегда идти и шел в русле имперских задач (помимо задач церковных). Иначе быть не может. Сама история не подтверждает восторженных слов Э. Машке: Тевтонский орден немедленно стал жить по своим законам, а его государство все более отдалялось от империи. Такой "расклад" был ожидаемым, причем и Фридрих, человек отнюдь не глупый, предвидел это. Иначе зачем бы ему было в Золотой булле постоянно подчеркивать тезис о верности Ордена империи? Но он тоже радовался тому, что наконец-то немцы обретут свое, совершенно независимое государство, а там уж - будь что будет. Косвенным подтверждением этого можно считать и тот факт, что германцы, проживавшие в империи, "рядами и колоннами", с семьями и скарбом, в очередной раз бросились в опасные для их мирных занятий земли! Ведь пруссы - это не пустующая трансильванская земля, куда лишь изредка наведываются куманы: пруссы здесь жили, пруссы бились до последнего, и прусский дух, добавившись к духу тевтонскому, в ХХ веке и составил то, что Юлиан Семенов назовет "нордическим характером". Но прежде-то были войны, было завоевание Пруссии, которая не желала над собою ни миссионеров, ни крестоносных властителей. Подавить ее было сложно, и тем выше роль Тевтонского ордена и его вождя Германа Зальцского (а потом и других великих магистров), что они сумели сделать с Пруссией то, что хотели сделать, как бы это ни звучало кощунственно. На Руси чуть позже Орден обломает зубы, но то совсем иная история.

"Делая свое предложение, Конрад Мазовецкий рассчитывал на помощь в обмен на предоставление определенных прав, но никак не на образование самостоятельного государства у себя под боком . Если бы орденское государство изначально базировалось на четких правовых положениях, которых в свое время так не хватало орденским владениям в Трансильвании, герцогу ничего другого бы не оставалось, кроме как соблюдать положения, зафиксированные в императорской грамоте. Понадобилось еще четыре года, напор агрессивных пруссов и настойчивость Германа и братьев, чтобы убедить его в этом. Эти четыре года прошли для Германа под знаком большой политики. Даже при попытке создать государство в Трансильвании Германа прежде всего интересовали политические успехи императора в объединении европейского мира, а

важнейшие привилегии были лишь следствием этих успехов; так и теперь весь он был поглощен борьбой за единение императорской и папской власти. Но, занимаясь общей политикой империи, он умудрялся добиваться успеха и в прусском вопросе. В 1225 году Папа снова позволил Фридриху II на пару лет отложить Крестовый поход. Таким образом, крайний срок исполнения обета, данного императором в 1215 году, когда он принял крест, приходился на 1227 год. И император более не собирался уклоняться. Но злая судьба, долго поджидавшая своего часа, рассудила иначе. В войске крестоносцев

разразилась эпидемия. Фридрих не смог начать похода и выслал лишь часть войска. В ответ Папа отлучил его от церкви. Последовал разрыв между императором и Папой, которого так стремился избежать верховный магистр, используя все свое дипломатическое искусство.

Отлученный от церкви император все-таки отправился на Восток и, проведя умные переговоры, добился того, чего не удавалось сделать ни одному войску крестоносцев - Иерусалим был сдан султаном без боя, - а потом, женившись на его наследнице, Фридрих сам увенчал себя короной короля Иерусалимского. Однако успехи императора лишь усугубляли враждебность церкви. По возвращении в Италию летом 1229 года Герман оказался перед наитруднейшей задачей в своей жизни: ему надо было добиться примирения между Фридрихом II и Папой Григорием IX. Примирение состоялось лишь в конце следующего лета. Примирительная трапеза двух противников, каждый из которых представлял свой мир, и заключительная речь, при которой присутствовал лишь верховный магистр, как посредник между этими двумя половинами западноевропейского мира, положили конец открытой вражде двух предводителей христианства."

По поводу данной цитаты из Э. Машке у меня нет никаких комментариев. Зато имеются дополнения по части прусского вопроса. Дело в том, что Петр из Дусбурга, писавший свою "Хронику Земли Прусской", во-первых, писал ее изнутри Ордена, а во-вторых, не имел необходимости оглядываться на Геббельса и Гитлера, вместе взятых. Из его повествования можно почерпнуть то, что в исторических исследованиях Эриха Машке осталось в виде умолчаний. Однако Петра из Дусбурга я не собираюсь цитировать столь же обильно, как тексты Э. Машке. Здесь, думаю, во многих случаях мы сможем обойтись простым пересказом.

Правда, сначала все-таки представим стиль этого Петра из Дусбурга, дабы у вас не возникало относительно этого хрониста никаких сомнений. И хотя я уже пересказывал, какие характеристики давал пруссам Петр, но из первых уст будет вернее. Вот как раз что он пишет о пруссах:

"Пруссы не имели понятия о Боге. Поскольку они были глупцами, то разумом не могли постичь его, а так как письменности у них не было, то не могли созерцать его и в Писании. В самом начале они чрезвычайно дивились тому, что кто-то, отсутствуя, мог пояснить свои намерения буквами. И вот, поскольку они не знали Бога, то случилось, что, заблуждаясь, они всю природу почитали вместо Бога, а именно - солнце, луну и звезды, гром, птиц, также четвероногих, вплоть до жабы. Были у них также священные леса, поля и реки, так что они не осмеливались в них рубить деревья или пахать или ловить рыбу. Было же среди этого погрязшего в пороке народа, а именно в Надровии, одно место, называемое Ромов, ведущее название свое от Рима, в котором жил некто по имени Криве, которого они почитали, как Папу, ибо как господин Папа правит вселенской церковью христиан, так и по его воле и повелению управлялись не только вышеупомянутые язычники, но и литвины и прочие народы земли Ливонской.

Такова была власть его, что не только он сам, или кто-либо из сородичей его, но даже гонец с его посохом или с другим отличительным знаком, проходя по пределам вышеупомянутых язычников, был в великом почете у королей, нобилей и простого люда. Хранил он также, по древнему обычаю, негасимый огонь. Пруссы верили в воскрешение плоти, однако не так, как следовало. Ибо они верили, что если кто-то является знатным или незнатным, богатым или бедным, властительным или бесправным в этой жизни, таким будет и после воскрешения в будущей жизни. Вот почему случалось, что с умершими знатными сжигались оружие, кони, слуги и служанки, одежда, охотничьи собаки и ловчие птицы и прочее, что они относили к военному делу. С незнатными сжигалось то, что относилось к их занятиям. Они верили, что все сожженное воскреснет с ними и будет служить, как и прежде…

…После победы они приносили жертву своим богам и от всего того, что досталось им победой, третью часть подносили упомянутому Криве, который это сжигал. Ныне же литвины и прочие язычники этих мест сжигают упомянутую жертву в каком-то священном месте согласно их обряду, но, прежде чем сжечь коней, их загоняют настолько, что они едва могут стоять на ногах."

Здесь, в общем-то, комментировать по большому счету нечего: Петр из Дусбурга предстает перед нами точно живой - со всеми его заблуждениями того времени, со всей его "культурой", о которой так рьяно будет говорить в XX веке Э. Машке, но в общем - человек, свято веривший в то, что делает, а также в то, что язычники, особенно пруссы, просто глупы, если верят во всякую чушь. Здесь есть и еще несколько интересных моментов, на которых, может быть, и не по теме, хотелось бы все-таки остановиться.

Первое: современные историки (заметьте, 90 % из них норманисты) считают, что пруссы, литва и некоторые другие народы Прибалтики не относятся по своему происхождению к славянам. Допустим, что ошибался наш гений Пушкин, называя Русь и Литву славянскими братьями… Но обратите внимание на имя "одного места", которое называет Петр из Дусбурга: Ромов. Во-первых, здесь славянское окончание мужского рода "ов". Во-вторых, в этом Ромове пруссы - кстати, Ломоносов в своей недописанной "Истории России" их называет поруссами, то есть по крайней мере тем народом, что пришел на место руссов (руссов), - поклоняются некоему богу или предку (это происходило со всеми народами без исключения) по имени Криве (вероятно, Кривой - так уж вышло). Петра из Дусбурга никто не тянет за язык рассказывать, что этому же Криве, причем бывшему гражданину - или хозяину? - Рима поклоняются и литвины, и другие язычники здешних мест. В-третьих, кто помогал латинам строить Рим? Как известно, этруски, за что потом и поплатились: латиняне, возымев силу, изгнали своих родственников этрусков не только с занимаемых ими земель на территории нынешней Италии, но и вообще из Западной Европы. Не был ли Криве этруском и не являлись ли пруссы, литва и другие народы-соседи остатками былых этрусков? Правда, в лесах и суровом климате Прибалтики они, возможно, деградировали, возможно, были частично истреблены аборигенами, среди которых были и германцы, и финно-угры, и наверняка кельты. При этом этруски, не забывшие лишь некоторых своих обычаев и своего предка Криве, вполне могли утратить письменность - в истории такое происходило, и не раз.

А чем можно еще подтвердить мое предположение? Кроме упоминания Петра из Дусбурга, видимо, нечем. Зато нам прекрасно известно, что многие века один из славянских народов, который стал основой русского народа Северной Руси, а также белорусского и частично польского народа, звался - кривичи. Вряд ли они были прозваны так за то, что все были кривыми, тем более что кривизна - понятие субъективное. Имя "кривичи" (если за "кривизну") этому народу могли дать только соседи, поскольку, как говорит Вл. Нилов, ни один народ не зовет себя ни вислоухим, ни лупоглазым. Но здесь чрезвычайно велика область расселения кривичей - от юга Балтики и до впадения Оки в Волгу. Следовательно, народ звал себя так по собственному желанию. А это может означать, что они имели предком или богом того самого Криве, о котором говорит Петр из Дусбурга. Если это так и если это когда-то возможно будет доказать, то прошу моего читателя засвидетельствовать мое открытие, которое можно именовать "открытием за письменным столом".

Однако вернемся к завоеванию Пруссии, о котором мы ведь еще ни слова не сказали. Потому что это завоевание началось в 1230-е годы, а мы оставили нашего Германа Зальцского в 1229-м.

Правда, в то время лишь тевтонцам не доводилось драться в Пруссии: другие же немцы (и поляки) бились за "окультуривание" "бескультурных" пруссов не меньше 15 лет, а вообще за христианизацию Пруссии - более двух веков. Еще Адальберт Пражский в конце Х в. попробовал проповедовать в Пруссии, за что и был убит. Пруссы не посмотрели на его сан епископа. Затем с тою же миссией отправился в Пруссию Бруно Кверфуртский. Ему повезло больше, но и его убили в 1009 г., через двенадцать лет после смерти Адальберта.

Когда через 100 лет взялись за дело монахи-цистерцианцы, казалось, что все пойдет на лад. Всей Европе известны своими проповедями бенедиктинцы, обратившие немало строптивых арианцев, язычников и просто безбожников. Тем более что и монастырь был здесь, под боком, в Лекно. Кристиан, опираясь на братьев этого монастыря, сам облеченный Папой всеми полномочиями, все же стал во главе так называемого Прусского епископства… Но и он сломался: пробыв в этом чине всего два года, в 1217 г. он уже воззвал к рыцарям-крестоносцам, моля их о военной помощи в его мирной миссии.

Ответом пруссов был не только полный разгром прусской церкви: пруссы прошлись по всему Поморью и, самое обидное для поляков, не пощадили Северной Польши. В Мазовии ими было уничтожено 250 церквей, 10 тысяч деревень, при этом погибли 20 тысяч человек, а 5 тысяч пленено. Известный этот факт умолчал Э. Машке: ведь тогда было бы больше оснований понять, отчего поспешили форсировать этот вопрос и император Фридрих, и Герман Зальцский. Впрочем, данное умолчание легко объясняется: Польша уже была под прицелом гитлеровцев, и возбуждать к ней сочувствие, да еще на основании перечислений зверств пруссов, считалось излишним.

И еще одно важнейшее обстоятельство, о котором мы узнаем именно от Петра из Дусбурга: у Германа Зальцского, оказывается, был "его верный соратник" по имени Герман Бальк! Почему я поставил восклицательный знак? Да потому что именно Бальк и занимался всеми военными вопросами, командовал войсками, совершал рейды, обходы, экспедиции и трудные походы. Вот чего не хватает в повествовании Э. Машке. Не умаляя достоинств самого великого магистра, мы можем сказать, что без верного помощника, причем талантливого, в чем нет никаких сомнений, великий магистр обойтись не мог. Именно Германа Балька Герман Зальцский ставит ландмейстером Пруссии, и это назначение значит очень много. Скорее всего именно Герман Бальк прошел школу боев в Сирии, а также Трансильвании, при этом показав себя с лучшей стороны. Теперь, зная о том, что крестоносцы уже пытались "наказать" пруссов и покорить их, но у них ничего не вышло - а ведь то были рыцари многих не только знатных, но и опытных в военном отношении немецких (отчасти польских) родов, - и что пруссы, наоборот, завоевали польские земли (Кульмская земля), во главе прусской кампании Герман Зальцский ставит лучшего своего полководца и организатора.

В Хронике Петра сказано, что Герман Бальк пришел в Пруссию всего с пятью рыцарями, что означало: при нем было не более 100 человек воинов. Причем, по всему видно, эти пять рыцарей были своеобразным "капитулом" при Бальке, возможно, будущим правительством Пруссии. Однако, поскольку в те годы все было несколько проще, и тот же князь Александр Невский (правда, в 1231 г. он был еще малолеток), если верить фильму Эйзенштейна, рыбачил с простыми мужиками, нет ничего странного, что эти верные Герману Бальку пятеро рыцарей вполне могли потом составить "придворную знать" будущего государства. Скорее всего шестерка отважных воинов сформировалась в борьбе с язычниками в Трансильвании, и возможно, они собирались осуществлять государственную власть еще там.

Как бы то ни было, пятеро братьев-рыцарей "со товарищи" (сержанты, оруженосцы, конюхи и пр.) остановились на левом, не прусском берегу Вислы. Там они ждали подхода основных сил. Петр из Дусбурга не говорит точно, из кого состояли эти основные силы, произнося лишь общее для всех братств слово "крестоносцы", но вероятно, именно в этом слове и кроется разгадка. Вполне возможно, что к войску, прибывшему из комтурств самого Тевтонского ордена (полагаю, в основном все же из Трансильвании), прибавились войска, возглавляемые чисто немецкими дворянами-воинами, возможно, состоятельными горожанами (каковым у нас потом будет Косьма Минич Сухорук, известный большинству как Козьма Минин), а также наверняка и польскими дворянами и простыми горожанами, под которыми, думаю, состояло немало простых воинов, а также вооруженных людей различного происхождения, желающих пограбить.

Итак, дождавшись войска, Герман Бальк переправляется через Вислу и разбивает лагерь. Петр говорит, что первая крепость была примитивной (уже современное слово), то есть она представляла собой… большой дуб, в ветвях которого и расположился первый штаб, или, если хотите, замок. Думаю, тут что-то неладное с переводом, а может быть, Петр из Дусбурга просто неясно выразился. Впрочем, это ведь может быть и уже некая легенда, которыми всегда обрастают важнейшие исторические события. Мне все-таки кажется, что имеется в виду сооружение дубового замка (то есть сложенного из дубовых бревен), который, может быть, был обнесен такой же дубовой стеной. По большому счету это и называется "разбить лагерь", если это первый форпост на данной земле. А поскольку Петр из Дусбурга не разделяет постройки этого лагеря от основания города Торна (нынешний Торунь), то возможно, было именно так, как я сказал. На этом месте возникает один из первых городов Тевтонского ордена Торн. Вторым был Кульм (Хелмно). Из Торна и началось завоевание прилегающих земель. Чтобы не быть голословным в этом вопросе, приведу выдержку из известной вам публикации "Хроники Земли Прусской", где Петр из Дусбурга говорит (в переводе) буквально следующее: "Брат Герман Бальке, магистр Пруссии... построил в 1231 году замок Торунь. Это сооружение было сделано в каком-то дубовом дереве, в котором были устроены укрепления для обороны; со всех сторон они окружили себя засеками; подступ к замку был всего один".

Крупные военные действия крестоносцев начались несколько позже - в 1233 г. Но с этого момента они не прекращались.

У читателя может возникнуть представление, что до призвания поляками Тевтонского ордена… Скажу иначе: что до первых военных действий, к которым прибег епископ Прусский Кристиан, эти земли были в целом неким девственным полем, на которое никто не покушался, и вот наконец началось. Это совершенно не так. Не считая прежних германских поползновений на восточные земли, на юго-востоке Балтики уже лет 30 велись крупные военные операции. Просто в них еще не участвовали тевтонцы, а тевтоны (в смысле германцы, немцы) - и без Тевтонского ордена осваивали пространство, в результате чего, как вы помните, в 1201 г. уже заложили город Ригу, а в 1202 г. основали Орден меченосцев, который был поначалу совсем не то, что Тевтонский орден, - это был как бы общесобирательный орден немецких крестоносцев, но не выпячивавший своей немецкости. Просто еще, видимо, потому, что кроме немцев в этом Ордене состояли и рыцари других национальностей. Альберт фон Бекесховеде, основавший Орден меченосцев, скончался в 1229 г., к этому времени основавший тоже целое государство - Ливонию, куда вошли земли собственно Ливонии, Эстонии и части Курляндии. Именно этому Ордену, то есть этим немецким землям, если помните, Фридрих II дал право государственной монополии на добычу ископаемых.

Военные действия в Пруссии продолжались на протяжении многих лет, и хотя пруссы терпели поражения, их пример стал образцом для поведения племен, завоеванных ливонцами (Орденом меченосцев). А среди этих племен были и столь же неподатливые курши (племя, по чьему имени названа Курляндия). Преемнику Альберта Вольквину пришлось весьма тяжело, ибо активизировались все завоеванные Орденом народы. Вольквину, вероятно, и пришло в голову объединиться с Немецким орденом, сил у которого было значительно больше, а также было значительно больше влияния при императорском дворе и, что немаловажно, больше привилегий. Вольквин вступил в переговоры с Германом Зальцским и изложил свои намерения. Целый год Герман думал и не делал на эту тему никаких шагов. Наконец, когда Герман Бальк стал все успешнее продвигаться на восток, Герман Зальцский решил, что Ордену не помешает и участие в военных действиях Ливонского ордена, который не только уже имел под собою восточные земли, но и, как помнил великий магистр, обладал правом на добычу ископаемых этих земель. Герман послал в Ливонию свое посольство.

Послам братья Ливонского ордена не понравились, они так и доложили своему верховному вождю. Меченосцы собирались влиться в Тевтонский орден на правах самостоятельного крыла, к тому же еще и не очень чтили Устав. Более того: они показались послам слишком заносчивыми, слишком неуправляемыми, да и жизнь их была почти беспорядочная, в отличие от строгого монастырского порядка тевтонцев. В общем, ни сближения, ни тем более объединения не произошло.

Однако жизнь сама расставила все по местам. Осенью 1236 г. Ливонский орден потерпел жестокое поражение в битве при Шяуляе, и только тевтонцы, подоспевшие им на помощь, спасли положение. Более вопроса о самостоятельности ливонцев не было, и Папа своею буллой от 12 мая 1237 г. утвердил поглощение Ордена меченосцев Тевтонским орденом. И Герман Бальк немедленно отправляет в Ливонию 60 рыцарей. Все это были рыцари-тевтонцы. То есть он пополняет ливонское потрепанное войско своими отборными силами в количестве не менее 1500-2000 воинов.

Остается решить небольшую проблему: а кто же потрепал войска Ливонского ордена? Оказывается, при Шяуляе ливонцы бились с куршами и… русскими. В "Хронике" сказано, что с новыми силами объединенное войско ливонцев и тевтонцев не только заняли всю Курляндию, но и "отбросили русских от границ".

Сейчас можно было бы описать окончание прусской кампании и на этом поставить жирную точку, затем обратившись к другим, более поздним событиям, связанным с историей Тевтонского ордена. Однако я не могу этого сделать. Дело в том, что битвы с русскими почти неотделимы от истории самой прусской кампании, и завоевание Пруссии происходило одновременно с попытками завоевания Псковско-Новгородских земель. Это может служить еще одним, хотя и косвенным, доказательством того, что вполне вероятны родственные связи северных русичей и пруссов, о которых я совсем недавно говорил.

Впрочем, здесь включаются и экономические интересы Новгорода в тех же землях, где вовсю хозяйничали ливонцы и тевтонцы: это Новгороду никак не могло понравиться, и вполне естественно, что русские войска помогали местным балтийским племенам - в частности, куршам - биться с завоевателями. Не забудем, что с севера на русские земли еще давили и шведы, и потому русские всегда были готовы к отражению любой формы агрессии - как с суши, так и с воды. Именно эта особенность выявится в той "небольшой стычке " со шведами на Неве.

Глава 4

Князь Александр и его битвы с крестоносцами

Здесь мы ненадолго отступим от темы Тевтонского ордена, хотя она непосредственно связана с темой Невской битвы тоже: и Ледовое побоище, и предшествовавшую ему Невскую битву санкционировал Папа. Но отступим вот почему: в данной главе пойдет речь только о шведских нашествиях, дабы читателю этот вопрос предстал в наиболее полном объеме. Дело в том, что Невская битва силой стечения исторических обстоятельств и впрямь оказалась (рукою Римской курии) связанной с "освоением Востока" тевтонцами и ливонцами, однако уже позднее шведские устремления становятся почти или вовсе не связанными с действиями Тевтонского ордена, но если о них не рассказать сейчас, то мы упустим шведскую тему вообще, а это будет неправильно. Я уже говорил о "полтавском уроке" шведам, но ведь то когда еще произойдет! - а пока шведы намерены легко и просто взять за горло Новгородскую республику, заодно и "охристианить" ее (будто Новгород - нехристь), а также перекрыть Новгороду все торговые пути, и уж потом заняться своим излюбленным делом - покорять финские народы, которые им - почему-то! - все не покорялись и не покорялись.

Таким образом, я предупреждаю читателя о том, что мы немного нарушим хронологию повествования и выйдем в этой главе и на более поздние века. Но иного пути не вижу, так что прошу заранее меня простить за этот хронологический сдвиг. Потом придется вернуться к временам Ледового побоища, и хронология опять вольется в свое русло. Иначе, сказав "А" про Невскую битву, нельзя не сказать "Б" и о других шведско-русских (а не наоборот) противостояниях.

О Невской битве западных источников не существует. Есть только не очень полные, а в смысле военного искусства и вовсе почти "слепые" русские летописные сообщения - это Новгородская I летопись старшего извода и позднейшее, причем искаженное всевозможными художественными изысками Житие Александра Невского, куда текст попал, видимо, частично из той же Новгородской летописи. Это я уже говорил, да и не собирался делать полного обзора летописным материалам, поскольку такой задачи перед собой не ставил. Я пользовался этими источниками, но больше опираюсь на знатоков темы, а именно - на историков И.П. Шаскольского, Ю.К. Бегунова, Г.Н. Караева, А.Н. Кирпичникова и других, десятилетиями занимавшихся вопросами Невской битвы (и Ледового побоища). Думаю, что не скажу помимо них ничего нового, а потому простой пересказ, краткое изложение их работ нас вполне устроит.

Чтобы читатель понял, почему я делаю это предупреждение, причем настаивая именно на кратком изложении, сообщу о том, что, например, исследователи много лет искали путь, которым двигалось войско князя Александра, чтобы застать шведов врасплох: Г.Н. Караев вычислил, что они спустились по Волхову, потом по Неве до впадения в нее Тосны, потом поднялись 6 км по Тосне, а остальной путь проделали пешком по лесистому берегу Большой Ижорки до самого ее устья, близкого к устью Ижоры, и только таким образом могли остаться не замеченными шведами. Иначе, спустись они просто по Неве до впадения в Неву Ижоры, русские суда были бы видны шведам издали: там широкий и долгий плес на много километров… И так далее. Я не стану исследовать деталей хотя бы такого рода, поскольку эти исследования уже проделаны и "утверждены" наукой. Много и гораздо более серьезных вопросов, стоявших перед учеными, которые тоже с честью разрешены и не требуют новых расследований на этих страницах. Когда вопрос действительно важен и серьезен, я лучше процитирую вам кого-то из этих историков. Кстати, с цитаты и начнем. Это будет отрывок из статьи А.Н. Кирпичникова "Невская битва 1240 года и ее тактические особенности" (курсив мой):

"В летописном сообщении о самом сражении сказано только, что "ту бысть велика сеча Свеем", зато подготовка к столкновению и его последствия сопровождены ценными пояснениями, записанными явно по свежим следам события. Независимо от летописного известия сложилось Житие Александра Невского. Оно создано в 1280-е годы. Важно, что подробности Жития основаны на рассказах очевидцев и свидетелей, знавших и наблюдавших Александра Невского как полководца. В Житии сохранены документальные сведения о Невской битве и действиях отдельных ее героев. Правда, эти данные отрывочны, автор Жития не стремился осветить военную сторону события. Недостаток этих сведений объясняется еще и тем, что описание битв в древнерусских письменных источниках часто почти не пояснялось. Многие их детали были шаблонными и для читателя того времени сами собой разумеющимися. При всем лаконизме наших основных источников они содержат достоверные, хотя и неполные, данные о ходе русско-шведской войны 1240 г. Целостная реконструкция хода Невской битвы невозможна. Это мнение разделяют все писавшие о ней исследователи."

И хотя, по мнению А.Н. Кирпичникова, "целостная реконструкция хода Невской битвы невозможна", все же исследования нескольких авторов, в частности Д.Г. Линда и И.П. Шаскольского, изучившего кроме того все западные источники и весь комплекс научных изысканий, хоть и не связанных напрямую в Невской битвой, но выстраивающих все события шведской политики в Юго-Восточной и Восточной Прибалтике начиная с XII в. и по XIV в., позволяют не считать Невскую битву мелкой стычкой, а событием гораздо более серьезным, чем можно было бы предположить. Хотя Д.Г. Линд не выражает с этим согласия и считает, что, например, агрессия шведов на Ладогу в 1164 г. была даже более масштабной, но если это и так, то И.П. Шаскольский нашел тому свои веские аргументы. Дело в том, что в событиях 1240 года на Ижоре, которые происходили синхронно с агрессией Ливонско-Тевтонского ордена (взятие Изборска и Пскова и поход на Новгород), на стороне шведов должны были присутствовать еще и норвежцы (русские источники говорят, что они присутствовали, называя их мурманами или урманами), однако их не было, и И.П. Шаскольский это прекрасно доказал. А на стороне ливонцев и тевтонцев должен был присутствовать большой контингент датских войск короля Вальдемара, однако король прислал только небольшой отряд из Таллинна, ибо Вальдемара, как вы помните, почему-то всегда преследовали проблемы.

Папская булла 1237 года, предписывала Швеции покорение непокорного племени емь. Сумь, то есть суоми, более западное племя, шведы уже покорили, а непокорная емь жила восточнее и не только граничила с Русью, как и карелы, но даже была под властью Новгорода, что представляет нам Папу Григория IX в весьма неприглядном свете. Однако за те несколько лет, что шведы готовились к покорению еми (причем не в первый и не последний раз), в Восточной Европе, как вы помните, произошли катастрофические события, связанные с агрессией орд Батыя, после чего наибольшая часть Руси находилась в руинах, и оставалось сделать всего один шаг, чтобы добить Русь окончательно. Именно этот шаг и предписывалось сделать шведам и норвежцам с Балтики: покорение еми было отложено, а целью стал захват Северо-Западной Руси, в данном случае можно сказать, что Северной - удары должны были быть на Ладогу и Новгород. Тевтонцам же (плюс ливонцам плюс датчанам) следовало осуществить захват южной части Северо-Западной Руси и потом присоединиться к шведам в Новгороде. О коварстве данного плана, разработанного Римской курией, можно говорить много и отдельно, однако история Руси пошла несколько иным путем: уже погибшая было под татарами Русь на Северо-Западе вдруг оказала католикам такое сопротивление, от которого и шведы, и ливонцы-тевтонцы еще долго оправлялись.

Однако вернемся к самой Невской битве и узнаем от И.П. Шаскольского, в чем не правы русские летописи. А неправы они в том, что приписывают участие в битве не только шведским рыцарям и войску, но и суми и еми, в то время как еми в войске шведов быть не могло: это было "новгородское" племя. Причем таковым было само желание народа емь (heme, то есть, догадываясь об их собственной огласовке, имя скорее всего восходит просто к слову "человек", как и принято у финно-угров). Итак, русские летописцы ошибочно "вовлекли" в битву мурман (норвежцев), которые как раз в середине 1240 г. были во вражде со Швецией и не могли участвовать в этом походе, а также племя емь, которой в войске шведов быть не могло. Вражда Норвегии и Швеции отмечается исследователем И.П. Шаскольским, а вот версия Д.Г. Линда: "Хорошо известно, что в это время норвежцам было не до заграничных походов. Перед самым началом битвы на Неве норвежский король Хакон Хаконссен был занят подавлением восстания герцога Скуле Бардссона. "Сага о короле Хаконе" подробно рассказывает о событиях с конца 1239 г. до смерти Скуле 24 мая 1240 г. Невероятно, чтобы одна из воюющих сторон отпустила отряд на помощь шведам, идущим на Новгород. Очевидно, что новгородский летописец середины XIII в. не мог включить в свое описание битвы упоминание о норвежцах, которые там никак не могли участвовать".

Разобравшись с этим обстоятельством, приступим к краткому пересказу самой битвы, в том числе и предшествовавших событий.

Александр Ярославич, несмотря на молодость, и впрямь был великим полководцем или, по крайней мере, хорошим хозяином своих земель. У него четко была поставлена разведка - как с суши, так и с моря, откуда новгородцы всегда привыкли ждать варяжской опасности (что еще раз доказывает, что никакие шведы не правили ни Северной Русью, ни Киевом, как утверждает Луи Альфан). Эта опасность и была вовремя подмечена "морской стражей", которую возглавлял ижорский старейшина Пелгусий . Немедленно он донес князю о появлении шведских судов на море и входе их в устье Невы.

Шведов возглавлял совсем не Бергер (Биргер), как ошибочно полагали и до сей поры полагают историки и даже наши школьные учебники, а сам король Ульф Фаси. Ошибочность, которую доказал И.П. Шаскольский, внес в этот вопрос еще Н.М. Карамзин в своей "Истории государства Российского", но он не мог быть виноват в ошибке стопроцентно, поскольку пользовался источником, от которого пошла эта ошибка . Еще сказано в источниках, что вместе с войском пришли "пискупы" ("бискупы") - имеются в виду епископы, за которых, по моему личному мнению, русские участники и очевидцы могли принять просто крестоносцев (впрочем, капелланы в войске наверняка были). В любом случае это доказывает крестоносный характер акции со стороны Швеции. Крестоносцы в войске Ульфа Фаси могли быть любые - и принадлежавшие к какому-либо ордену, и не принадлежавшие. Могли быть и рыцари, могли быть и монахи (учитывая, что Прибалтика уже несколько десятилетий завоевывается и монахами тоже, нет ничего удивительного в том, что монахи какого-то "мирного" братства вдруг оказались тоже воинственными). Что касается Бергера, то Д.Г. Линд пишет на эту тему любопытную фразу, не верить которой также нет оснований (курсив мой): "В 1240 г. Ульф Фаси, а не Биргер Магнуссон, был герцогом, следовательно, как считает И.П. Шаскольский, Ульф Фаси возглавил поход на Неву". То есть, в отличие от И.П. Шаскольского, Д.Г. Линд полагает, что Ульф Фаси был только герцогом, а не королем. Впрочем, и русские источники называют его или королем, или князем. А поскольку герцогов на Руси не было, то понятно, что "герцог" становится адекватным "князю". Я бы не принимал этого обстоятельства во внимание и не упоминал о нем, но в ходе и в исходе битвы, как сказано в источниках, этот самый предводитель (князь) вроде как либо совсем был убит, либо получил серьезное ранение в лицо. До А.Н. Кирпичникова многие историки действительно полагали, что Биргер (Бергер) был по меньшей мере ранен в лицо. Да и как не посчитать этого, если стих Жития говорит: "…И изби их множество бесчислено, и самому королю възложи печать на лице острымь своимь копиемь". Но дальше мы увидим, как оно было на самом деле.

Вернемся к "морскому стражу" Пелугию (см. сноску 1) и обнаружим, что, как сказано в Житии, старейшина увидел в "насадах" (кораблях) отнюдь не "ратных", а самих святых мучеников Бориса и Глеба. Таким образом, мне кажется, Житие определяет для читателя не только важность события, но и предвосхищает его исход, что для чистой летописи не должно быть характерно, а потому, видимо, все-таки является художественным вымыслом (если, конечно, подобного виденья Пелугию не было в реальности). Далее в Житии следует сообщение, что Александр, когда узнал от Пелугия о том, что в "насадах" плыли свм. Борис и Глеб, просил старейшину сохранить это в тайне: "Сего не рци никому же". В данном случае А.Н. Кирпичников обращает внимание читателя на то, что переданное известие о видении Пелугия носит для новгородцев скорее положительный смысл, а потому было бы непонятным, отчего князь решил сохранить это в тайне от всех. И делает вывод о недосказанности в данном месте сообщения Жития, а соответственно - о вставном характере эпизода. За недоговоренностью он видит справедливое отсутствие простого и понятного читателю сообщения о том, что старейшина Пелугий, помимо своего рассказа о видении, просто передал князю секретные сведения о числе войска, о характере его, о намерениях и т. д. Почему же этого, столь важного и столь простого, на наш современный взгляд, варианта Житие не содержит?

Здесь я хочу немного "поспорить" с А.Н. Кирпичниковым в несколько иной плоскости. Это ни в коем случае не историческая, а больше литературоведческая тема. В данном случае, рассматривая конкретный и достаточно узкий вопрос, историк, пользующийся текстом Жития, забывает, что несколькими стихами (абзацами) ранее о шведских силах и об их намерениях в Житии уже сказано. Но, поскольку это специфический вид художественной литературы, то и сказано следующее:

"Се же слышав король части Римьскыя от полунощныя страны [таковое ] мужество князя Александра и помысли себе: "Пойду и пленю землю Александрову". И събра силу велику и наполни корабля многы полков своих, подвижеся в силе тяжце, пыхая духом ратным. И прииде в Неву, шатаяся безумиемь, и посла слы своя, загордевся, в Новъгород къ князю Александру, глаголя: "Аще можеши противитися мне, то се есмь уже зде, пленяя землю твою"."

Как видим, автор Жития не преступил шаблонной литературной формы, причем даже сам скрытный характер шведского вторжения сделал открытым: "Иду на вы". Но это чисто законы жанра, а вовсе не пересказывание факта. Далее Александр, в свою очередь, вместо того чтобы отдать распоряжения собирать войска, "слышав словеса сии, разгореся сердцем, и вниде в церков святыя Софиа, и, пад на колену пред олътарем, нача молитися съ слезами…" Здесь налицо прекрасно написанный текст Жития, как их станут писать и еще несколько веков, но места для передачи исторического факта, когда бы Пелугий поведал Александру, что да как там на самом деле, просто нет и быть не может.

Вероятно, самым важным для нас будет сообщение автора о том, что после всех "манипуляций" - излития слез, молитвы, поклонов архиепископу, благословения оного, причем автор не забывает сказать, что звали его Спиридоном, утирания слез и восклицаний типа "Не в силах Бог, но въ правде" (извините, я здесь помимо воли припоминаю замечательный фильм Алексея Балабанова "Брат-2") и т. д. - Александр Ярославич наконец: "Си рек, поиде на них в мале дружине, не съждався съ многою силою своею, но уповая на святую Троицу". Здесь мы узнаем, что у Александра, конечно, не было никакого времени собирать большое войско, в связи с чем пришлось идти на шведов "с малой дружиной" - с теми, кого можно было поднять и снарядить в течение, думаю, от нескольких часов до суток, не более.

Далее мы уже вроде бы знаем, каким путем отправился князь Александр на битву: водою Волхова. Следующий его путь вы можете проследить по моему тексту в начале главы (но тоже не особенно торопитесь). Наконец в воскресенье 15 июля князь с дружиной в 5-6 часов дня (это 11 часов утра, говорит А.Н. Кирпичников, хотя по тексту Жития это может оказаться и 12 часов: "въ 6 час дне" - то ли в шестом часу, а то ли в шесть) неожиданно напал на шведов, вероятно, разбивших на берегу Ижоры лагерь и никуда не торопившихся, поскольку были уверены в скрытности своего маневра и не догадывались, что ижорская "нощная" морская стража их давно засекла и теперь наверняка скрытно сопровождала, отправляя князю свои донесения. Именно потому и получилось у князя Александра самому подойти к шведам скрытно, что у него так было все прекрасно организовано. Единственное, чего не хватало, - это числа воинов. Но он взял внезапностью.

Дальше дадим слово А.Н. Кирпичникову, который использует текст Василия Никитича Татищева, которого у меня под рукой, к сожалению, нет. Известно, что Татищев вовлекал в свои описания тексты источников, позже уничтоженных пожаром 1812 г. Значит, тем более ценными могут они быть для не слишком строгого научного повествования, к каковым я отношу и данную мою книгу:

"Спешные сборы новгородцев переданы Татищевым, думаю, вполне достоверно, в следующих словах: "Егда же снидошася неколико от воинства, и абие всед на конь, иде противу ратных и ко отцу (владимирскому великому князю Ярославу Всеволодовичу. - А.К.) не успе вести послати, приближиша бо ся ратные". Здесь угадывается план молодого полководца: не допустить шведов до Ладоги, воспрепятствовать разорению прилегающих к реке Неве мест (по словам Татищева, противник, придя на реку, "начат ижору и воты пленити")… И внезапно войско Александра Ярославича подступило к шведскому лагерю 15 июля 1240 г., а в 6-м часу дня, т. е. в 11 часов, началось сражение: по словам летописца, "ту бысть велика сеча Свеем". Сражение, судя по всему, отличалось упорством, отвагой и отчаянной смелостью его новгородских участников. С самого начала битвы им принадлежала боевая инициатива. Можно думать, что ожесточенное сопротивление оказали и шведы, тем более что их отступление было до крайности затруднено. В тылу была вода, а посадка на корабли, если бы она сопровождалась паникой, означала бы верную гибель войска."

А.Н. Кирпичников не делает ссылки, откуда В.Н. Татищев взял этот текст, хотя сам и поясняет его ("ко отцу" - "владимирскому великому князю Ярославу Всеволодовичу"). Правда, этот татищевский текст ничего нового не прибавляет к подобному же тексту Жития, представленному просто более эмоционально, что и требовалось по жанру. Но дело в том, что в исторической среде великий историк Татищев до сей поры считается не особо "научным" как раз из-за уничтоженных источников, в чем сам историк нисколько не виноват. До сей поры ссылки на В.Н. Татищева в строго научном исследовании бывают нежелательны, и когда будет снято это табу, неизвестно. Слава Богу, что столь же несправедливое отношение к тексту "Слова о полку Игоря" наконец преодолено. Прошло всего 200 лет - и пожалуйста, "Слово " признано подлинным.

Вы наверняка обнаружили, что автор Жития ничтоже сумняшеся называет шведов римлянами. Это повторяется не раз. Причем он не делает разницы и между римлянами и немцами, а потому иногда называет шведов немцами, вовсе не имея в виду, что то были именно немцы: автор таким образом подчеркивает источник, от которого на Русь пришла угроза, то есть Рим с его Папой и Священную Римскую империю немецкой нации. "…И бысть сеча велика над римляны…" Шведам, если бы они в то время смогли прочесть этот текст буквально, вероятно, было бы лестно, что их именуют римлянами…

Житие весьма ценно тем, что называет имена сражавшихся на Ижоре, и особенно ценно это потому, что любая летописно отраженная битва, как правило, представлена летописцем только как "сеча", войск называется "много" или "множество", и далее все остается безликим. Здесь, поскольку прошло всего около 40 лет с момента события (первая редакция Жития - это, как уже говорилось, 1280-е гг.), помнятся большие имена или имена начальников отрядов (полков), осталось еще достаточно участников или детей участников, посвященных в подробности сражения. Потому мы и видим в Житии следующий текст, который просто должен быть здесь воспроизведен во славу этих воинов, спасших Русь:

"Зде же явишася 6 муж храбрых с самем с ним ис полку его.

Един именем Гаврило Олексичь. Се наеха на шнеку, видев королевича, мча под руку, и възъеха по досце и до самого корабля, по ней же хожаху с королевичем, иже текоша перед ним, а самого, емше, свергоша и с конем в воду з доскы. И Божьею милостью неврежен бысть, и пакы наеха, и бися с самем воеводою среди полку их.

2 - именем Сбыслав Якуновичь, новгородець. Се наеха многажды на полк их и бьяшася единем топором, не имея страха въ души своей, и паде неколико от руку его, и подивишася силе и храбръству его.

3-и - Яков, родом полочанин, ловчий бе у князя. Се наеха на полк с мечем, и похвали его князь.

4 - новгородець, именемь Меша. Се пешь натече на корабли и погуби 3 корабли з дружиною своею.

5-и - от молодых его, именем Сава. Се въеха в шатер великий королев златоверхий и подъсече столп шатерный. Полци Олександрови, видевшее шатра паденье, възрадовашася.

6-и - от слуг его, именем Ратмер. Се бися пешь, и отступиша u мнози. Он же от многых ран паде и тако скончася.

Си же вся слышах от господина своего великого князя Олександра и от инех, иже в то время обретошася в той сечи."

Вот такой список героев, которых знать по именам удается крайне редко. Спасибо безымянному автору Жития.

А.Н. Кирпичников полагает, что битва, состоявшаяся на Ижоре в 1240 г., мало чем могла отличаться от любой иной средневековой битвы, в которой все происходило не по нашим примитивным представлениям, еще усугубленным видеорядом, запавшим в нашу память из исторических фильмов. Это было вовсе не похоже на рукопашный бой, который мы знаем по военным фильмам ХХ века, это не было похоже и на кучу-малу, которую мы помним по "Республике ШКИД", "Гусарской балладе" или польскому фильму "Крестоносцы", когда не разберешь, где свои, а где чужие, и потому у Эйзенштейна русские в "кольчужках", которые почему-то "коротки", а "псы-рыцари" в шлемах-ведрах, да еще с рогами - видимо, ради того, чтобы "короткокольчужники" не промазали, по какой башке лупить дубиной ("дубина", кстати, взята из "Войны и мира" Толстого, только у того она символ, а у советских режиссеров превратилась в натуральный инструмент, в оружие). Сколь бы ни велика была внезапность нападения на шведов, вероятнее всего, говорит А.Н. Кирпичников, войска все же имели некий строй и ходили друг на друга в течение дня (до темноты) не единожды, а многажды. И когда автор Жития называет одно из шести (или по меньшей мере пяти) имен, он имеет в виду, что этот воин не единолично вступал в бой, а со своим отрядом (может быть, и полком). То есть у новгородцев набирается, таким образом, пять полков, а то и больше. Потому что "слуга Ратмер" вполне мог вести за собой такой же, если не более многочисленный, чем любая из названных дружин, отряд, вооруженный именно каким-нибудь дрекольем, но все же выступал не беспорядочно, а в каком-то строю. Таким образом велись, собственно, все средневековые битвы: сошлись - разошлись, опять сошлись - разошлись, и так далее. Потому про Мешу сказано, что он с дружиною. Потому про Сбыслава Якуновича сказано, что он наезжал многажды, причем понимать слова "с единем топором" надо, вероятнее всего, так, что его отряд был вооружен боевыми топорами (то есть не "одним только топором", а именно "только топорами"). То же самое сказано про полочанина Якова, который "наеха на полк с мечем": вероятно, Яков возглавил отряд меченосцев - воинов, бившихся только мечами. Вернувшись к Меше "з дружиною своею", можно сказать, что, раз сказано "пешь", это значит скорее всего то, что у Меши была пехота, а пехота у новгородцев - это лучники. Соответственно именно эти лучники и были как нельзя кстати для того, чтобы с суши "достать" три корабля, о которых идет речь. Возможно, корабли были сожжены, а может, просто перебиты все те, кто оставался на сих кораблях. Историк В. Борисов считает, что пехота подрубила топорами борта трех кораблей ниже ватерлинии.

И слова о том, что "самому королю възложи печать на лице острымь своимь копиемь", по справедливому рассуждению А.Н. Кирпичникова, скорее всего означает, что самому королевскому или княжескому полку при лобовом столкновении нанесен серьезный урон копейщиками (то есть новгородскими конными всадниками). Слово "острый", наиболее подходящий эпитет для копья, на мой взгляд, может вовсе не означать, что имеются в виду "острые копья", как в ином случае мы упоминали "только топоры", а, возможно, значит, что строй копейщиков мог выступить, допустим, острым клином и тем самым достиг желаемого результата, врезавшись в "лице" шведского королевского строя (строя королевского полка). "От молодых его" Сава, который сумел подрубить королевский шатер, никак тоже не мог сделать это в одиночку. Следовательно, это отряд Савы пробился к шатру и повалил герцогский шатер, смешав все управление шведов. "От молодых" может означать, что то были, так сказать, новгородцы-"юниоры", но может значить и то, что просто Сава по новгородской (или воинской) иерархии был ниже, чем Меша, стало быть, "моложе". Как мы и сейчас произносим "младше" и "старше", когда говорим о воинских чинах, в то время как прапорщику может быть 40 лет, а генералу 30.

Соответственно, как видим, если князь Александр сумел с "малою дружиной" набрать 5-6 боевых полков, то становится понятным, что, раз у шведов было войска гораздо больше (все-таки шли завоевывать, а не на прогулку), - значит, они не столько не успели развернуть все свои полки, сколько Александр вынудил их биться в неудобном для них месте, где превосходство шведов сказаться могло менее всего. Тогда понятно, что в этом случае фактор внезапности играет гораздо меньшую роль, чем фактор скрытности подхода русских к позициям шведов на Ижоре. Создается ощущение, что сама битва произошла на стрелке в месте впадения Большой Ижорки в Ижору, а значит, шведы, к тому же, неправильно выбрали само место для лагеря. Впрочем, в данную минуту я не хочу, а главное, не могу гадать на эту тему, поскольку она все же не относится к основной задаче книги, которая не собирается никого учить средневековому военному искусству.

Когда Житие подходит к моменту после Невской битвы, автор делает восторженное сравнение результата этой сечи с битвой библейской "при Езекии цесари": "Еда приде Санахирим асурийский цесарь на Иерусалим, хотя пленити град святый Ерусалим, внезапу изиде Ангел Господень, изби и от полка асурийска 185 тысящь, и, въставше утро, обретошася трупья мертвы вся. Такое же бысть при победе Александрове, егда победи короля, об он пол реки Ижжеры, иде же не бе проходно полку Олександрову, зде обретоша много множъство избьеных от Ангела Господня. Останок же их побеже, и трупиа мертвых своих наметаша корабля и потопиша в мори. Князь Александр возвратися с победою, хваля и славя имя своего Творца".

Но это еще не все! Есть и продолжение (курсив мой): "Въ второе же лето по возвращении с победы князя Александра приидоша пакы от Западныя страны и возградиша град въ отечьстве Александрове. Князь же Александр воскоре иде и изверже град их из основания, а самих извеша и овех с собою поведе, а инех, помиловав, отпусти, бе бо милостив паче меры".

О чем идет речь во втором отрывке? Возможно, о каком-то достаточно мелком событии, которое скорее характеризует князя Александра, чем зафиксировано именно как событие. Впрочем, есть и третий вариант: абзац может быть чистой выдумкой ради описания того, что новгородский князь "милостив паче меры". Впрочем, кокетничать с читателем нет смысла, и позднее мы вернемся к этому отрывку, где поймем, о чем речь.

Прокомментировать же первый отрывок можно с помощью А.Н. Кирпичникова, специально разбиравшегося со всеми нюансами битвы на Ижоре. Например, он сообщает: "Мертвых неприятелей потом находили даже на противоположном берегу реки Ижоры". Дальше А.Н. Кирпичников говорит хоть и скупо, но гораздо больше, чем сказано в Житии, делая определенные выводы, каких в Житии, конечно, нет:

"Судя по летописным замечаниям, шведское войско, несмотря на поражение, не было уничтожено. Побежденные захоронили своих в братской могиле ("много их паде"), а павших знатных, сложив на корабли, пытались увезти. По Житию, эти корабли затопили в "море" . К утру неприятель, не в силах продолжать борьбу, полностью очистил поле битвы, отплыв на судах. Уходу остатков шведского войска не препятствовали. Сказались ли здесь рыцарские приемы ведения боя, позволявшие во время передышки своим хоронить своих, или новгородцы сочли дальнейшее кровопролитие напрасным, или Александр Ярославич не хотел рисковать своим немногочисленным войском? Нельзя исключить ни одного из этих объяснений. Свершилось главное: неприятель был сокрушен, оставил поле битвы и затем убрался восвояси. Целостность страны и свободный выход к Балтике были сохранены. Победа в Невской битве вновь доказала торжество священного принципа мировой истории, ставшего, кстати, особо популярным на Руси в XIII в., - "жити не преступающе в чужую часть"."

По словам А.Н. Кирпичникова, шведы до 1256 г. не решались возобновить поползновений на Северо-Западную Русь.

Вернемся к подробному описанию русско-шведских "отношений", составленному И.П. Шаскольским, к которому мы уже обращались. Его статья из того же сборника называется "Невская битва 1240 г. в свете данных современной науки". И.П. Шаскольский начал изучение вопросов, связанных с Невской битвой и вообще противостоянием Швеции и Руси, еще в 1940 г., в момент, когда Невской битве исполнилось 700 лет. Я уже говорил о принципах, на которых он построил свое изучение материалов: И.П. Шаскольский рассматривает Невскую битву как очередное событие в цепи событий длительной шведской экспансии на территорию Прибалтики, которая продолжалась ровно два века - с середины XII до середины XIV в. В частности, Русь в течение второй половины XII в. так и не сумела противостоять завоеванию шведами Юго-Западной Финляндии, когда шведами было покорено племя сумь. Однако емь и карелы еще с XI в. были под властью Новгорода, и шведы, как ни старались, не сумели завоевать емь, племя, занимавшее центр Юга Финляндии. Карелы жили восточнее, и их земли занимали еще Северное Приладожье. Не имея успеха с емью, шведы предприняли другую тактику: своей миссионерской деятельностью они склонили знать еми к католичеству и таким образом в 20-е годы XIII в. прибрали к рукам и племя емь. Однако когда шведы попытались установить здесь свое политическое господство, народ этому активно воспротивился и, подняв в 30-е годы восстание, перешел обратно под власть Новгорода. Именно этот факт побудил шведов добиться папской буллы 1237 г., позволявшей шведам покорять финские земли и народы, не считаясь с Новгородом. Дальнейшие события мы рассмотрели. Повторюсь только, сказав, что, согласно папской булле от 9 декабря 1237 г., весь шведский народ должен подняться на первый в истории северный Крестовый поход для покорения племени емь. Как вы помните, "направление главного удара" к 1240 г. поменялось, ибо из-за татаро-монгольского нашествия на Русь изменилась коренным образом вся обстановка в Восточной Европе, и шведы решили (не без помощи Папы) добить Русь окончательно. Или, по меньшей мере, захватить под себя Неву, отрезав Новгород от торговых путей. Цели ливонцев и тевтонцев были им известны также - хотя бы от Папы Григория IX, и действия шведов и немцев в 1240 г. выглядят более чем согласованными.

В заключение "шведского вопроса" я просто процитирую И.П. Шаскольского, поскольку в его статье очень кратко перечислены все шведские агрессии. Итак:

"Поражение шведского рыцарского войска в сражении на Неве явилось первым ударом по всей крестоносной коалиции, наступавшей на Северную Русь, и во многом подготовило разгром немецко-датской экспансии 1240-1242 гг., обеспечив победу над всей коалицией феодального рыцарства Западной Европы. Как уже говорилось выше, рыцарская агрессия 1240-1242 гг. была организована в момент наибольшего в средние века ослабления Русского государства, потерпевшего чудовищное разорение от нашествия татар, но русский народ и в этот тягчайший момент своей истории нашел в себе силы, чтобы остановить самое крупное в период Средневековья объединенное наступление западноевропейского рыцарства. Невская битва 1240 г. была отражением очередной попытки феодальной Швеции захватить берега Невы - важнейший для Руси выход к морю. Аналогичные попытки Швеции затем повторяются. В 1293 г. была захвачена шведами Западная Карелия с побережьем Выборгского залива, и шведские владения совсем близко подошли к устью Невы. В 1300 г. шведские рыцари захватили устье Невы и попытались закрепиться здесь, построив замок в устье Охты, но были изгнаны оттуда сыном Александра Невского Андреем Александровичем. В 1348 г. шведский король Магнус временно захватил берега Невы со стоявшей в истоке реки крепостью Орешек, но в том же году русские войска вновь вернули их. В 1555 г. шведы снова попытались захватить невские берега, но неудачно. В 1580-1583 гг. ими было захвачено южное побережье Финского залива, и у русских до 1590 г. оставалось только самое устье Невы. Наконец, в 1611 г., во время Смуты, берега Невы были надолго захвачены шведами и оставались в их руках до 1702-1703 гг. - до Северной войны. И только победы Петра I окончательно вернули России Неву, а с нею - и выход к важнейшему в то время для развития страны Балтийскому морю."

На этом, кажется, можно и закрыть "шведский вопрос", дабы более к нему не возвращаться. Нас опять ждет не дождется Тевтонский орден…

Но не все так просто. Кое-какие вопросы относительно русской победы в 1240 г. над шведами все же остаются и продолжают терзать исследователей. Доказательством только что сказанного мною может служить небольшая книга Ф.Ф. Фарисова "Тайны татарского народа", о которой я уже упоминал и которую нельзя сбрасывать со счетов, когда мы говорим о современном понимании исторических процессов, происходивших в XII-XIII вв., тем более связанных с татаро-монгольским нашествием на Восточную Европу. За несколько последних десятилетий понимание этого вопроса и вообще татаро-монгольского ига, как такового, претерпело столь сильные изменения, что не говорить об этом сейчас было бы нелепо с исторических позиций. Если бы книга Ф. Фарисова была одна, ее можно было бы отнести к разряду случайных, неправильных или даже непрофессиональных, однако я уже замечал, что в настоящее время имеется целый поток подобных исследований, среди которых можно назвать их "родоначальника" Л.Н. Гумилева или хотя бы книги Мурада Аджи, где мы встретим новый подход не только к монголам, но и к гуннам, тюркам и другим народам. К тому же не верить Л.Н. Гумилеву можно лишь в том смысле, что вы вообще отказываетесь проникать в тайны древней истории, представленной весьма и весьма доказательно, а не верить Ф. Фарисову нет оснований по той причине, что книга вышла под редакцией прекрасного специалиста, историка и археолога, а также замечательного писателя Владимира Бацалёва, ныне, к сожалению, покойного.

Говоря об Александре Невском, мы не можем обойти и той совершенно свежей для нашего нынешнего понимания версии, которую выдвигает автор не просто касательно отношений русского князя с Ордой, не просто иной фактологии данного периода, но и иного подхода даже к Невской битве! На этих страницах я не могу не привести данной версии, ибо тогда у читателя сложилось бы впечатление, что на сегодня историческая наука застыла примерно в том же состоянии, в каком ее застал молодой И.П. Шаскольский в момент 700-летия Невской битвы. Причем мой собственный пересказ иногда здесь совершенно не подходит, поскольку текст автора часто настолько плотен или необычен, что требуется, конечно же, полное цитирование некоторых отрывков. Я не собираюсь приводить здесь всю главу, посвященную Александру Невскому (хотя лучше было бы привести, если говорить честно), но цитировать придется обильно.

Сама глава называется уже необычно для нашего слуха: "Пасынок Батыя". Как вы думаете, кто был этим "пасынком"? Оказывается, Александр Невский!

Во-первых, в главе приводятся четко аргументированные данные о том, что, собственно, наши великие князья Ярослав Всеволодович и его сыновья были не кто иные, как ближайшие родственники татарским ханам уже по своему рождению. И вот он, этот текст Ф. Фарисова (курсив, как всегда, мой):

"- Если будешь кричать, неслух, то позову князя Александра! - грозили непослушным детям татарские матери в стане Батыя. Однако это вовсе не походило на запугивание Змеем Горынычем, Бабой-Ягой или Кощеем Бессмертным. Это скорее выглядело так: не будешь спать - отцу пожалуюсь!

Трудно поверить, что подобным авторитетом пользовался в Орде новгородский князь (а в последние годы жизни великий князь Владимиро-Суздальский) Александр, прозванный Невским. Ведь Русь к этому времени уже стала улусом Золотой Орды (правда, Новгород и Псков формально остались независимыми). И тем не менее. Сами отцы непослушных детей говорили между собой:

- С нашей стороны отказа такому хану, как Александр Невский, быть не может .

О врагах так не отзываются. Да Александр никогда и не был врагом Орды. Он исправно платил дань и даже организовал перепись населения в Новгороде ханскими баскаками, хотя это едва не стоило ему жизни. Чтобы убедить новгородцев в бесполезности и бессмысленности сопротивления Великой Степи, Александр привел к ним "низoвые полки". Так называли владимиро-суздальскую дружину его отца князя Ярослава, которая в значительной части состояла из донских и южных кайсаков (казаков) татарского происхождения (откуда и название "низовые "). Он сам звал их к себе на службу, когда ездил в Орду, а дань платил не столько потому, что чувствовал себя поставленным на колени, сколько рассчитывал, что татарское войско в трудную минуту поможет и защитит его подданных. Отношения между Батыем и Ярославом можно рассматривать как отношения между сильным и слабым союзниками. И даже доказывать это особенно не требуется. Уже в 1237 году Папа Григорий обвинял Русь в "пособничестве" татарам и с этих пор объявлял крестовые походы на православие через северные, балтийские страны. Оно и понятно: пробиться на Русь через юг крестоносцы не имели никаких шансов, южные степи были уже в руках золотоордынцев.

В 1228 году новгородцы в очередной раз изгнали князя Ярослава, который оставил вместо себя сыновей Федора и Александра. Точная дата рождения Александра Невского нам неизвестна . Но его старший брат (умерший молодым) родился в 1219 году. Значит, первый раз Александр стал новгородским князем примерно в 7-8 лет. В четыре года над ним совершили обряд "пострига" (первая стрижка волос) и посадили на коня. Этот тюркский обычай исполнялся всеми Мономаховичами; через него прошел и отец Александра Ярослав, мать которого, жена Всеволода Большое Гнездо, звали Ясыня (она была дочерью хана племени ясов). Мать самого Александра в крещении звали Феодосией, воспоминания о ней скудны, летописи называют ее "чудной и блаженной", хотя обычно летописи женщин своим вниманием не балуют. Кто была родом Феодосия - неизвестно, но предположение, что она имела тюркские корни, имеет под собой очень серьезное основание.

Через год малолетние братья вынуждены были бежать из Новгорода. Но 1237 год вновь застает Александра князем Новгородским. По традиции, ему было 16 лет.

В год монгольского нашествия князь Ярослав княжил в Киеве, его сын Александр - в Новгороде, а старший брат Ярослава (дядя Александра) Георгий сидел на Владимиро-Суздальском великокняжеском троне. Киев номинально еще оставался столицей Руси, но это уже была только вывеска: дотла разграбленный и сожженный князем Андреем Боголюбским незадолго до Батыя, Киев навсегда утратил первенство, стал захолустным, и с тех пор жил только воспоминаниями былой славы. Владимиро-Суздальское княжество было гораздо богаче, сильнее и влиятельнее Киева. Новгород продолжал гордиться независимостью, по-прежнему приглашая и изгоняя князей по первой прихоти бояр или вече.

Батый разгромил Рязанское княжество и сжег стольный град Владимир. Великий князь Владимирский Георгий бежал на север, встал на берегу реки Сити и собрал войско. В него входили и половцы. Георгий выигрывал время, потому что ждал помощи от братьев, но те не пришли. В битве на Сити Георгий погиб (его тело нашли среди убитых обезглавленным; потом нашлась и голова). Князя похоронили во Владимире, куда вскоре приехал его младший брат Ярослав (отец Александра Невского), чтобы, как горько тогда шутили, княжить над трупами. Ярослав первым получил ярлык от хана на княжение в наследственной земле."

Вы видите, сколь отлично понимание Ф. Фарисова от принятого нами, то есть, проще говоря, "канонического". И это касается всего лишь происхождения князей! Зато как начинают выглядеть при этом даже столь общеизвестные факты, как "северные крестовые походы" на Русь православную… В данном случае, наконец, получает конкретное объяснение неожиданная ненависть Папы к православию, которое в Константинополе ведь он не то чтобы "терпел", но против которого столь же рьяно никогда не выступал. Более того: только из книги Ф. Фарисова мы узнаем, отчего Папа приравнял русское православие к язычеству, - да именно потому, что татары, под которыми теперь пребывала православная Русь, были язычниками. Ярослав же, народивший сыновей-князей, непосредственных родственников тюрок, а с ним и молодой Александр, сидевший в 1240 г. на Новгороде, Папой автоматически приравнивались к язычникам, несмотря на то что все были православными христианами.

Далее мы узнаем, что известный факт изгнания с новгородского "стола" молодого князя Александра, понимаемый нашими (по меньшей мере советскими) историками как отбытие Александра к отцу во Владимир, Ф. Фарисовым трактуется по-иному: скорее всего, говорит он, Александр отправился в Переяславль или в Орду. Это утверждение может показаться натянутым, но только на первый взгляд, потому что далее мы узнаем абсолютно нам неизвестный факт: Александр Невский не только "водил дружбу", но и был принят в Орде Батыем как родственник. Более того: Батый сам называл его пасынком своим.

В книге имеется объяснение, почему именно "пасынком", а не, скажем, названным сыном, именовал Батый Александра:

"Когда после Невской битвы Батый, по преданию, впервые пригласил его (Александра. - А.В.), то их встреча обошлась без обязательных ритуалов: Александра не просили пройти мимо двух очищающих костров и приветствовать солнце в лице Батыя. Князь Михаил Черниговский поплатился жизнью, когда отказался исполнить этот ритуал. Увидев Александра, Батый воскликнул: "Если б моим сыном был ты, а не Сартак!".

Действительно, некоторые источники называют Александра "пасынком Батыя", что никак не вяжется ни с его титулом, ни уж тем более с прозвищем. Сам Батый прилюдно и настойчиво вряд ли стал бы так называть Александра, ведь для него слово "пасынок" имело личный болезненный смысл. Сын старшего сына Чингисхана Джучи (то есть наследник по прямой), он на собственной судьбе испытал все, что связано с чистотой родословной. В трудную для Чингисхана (тогда его звали Тэмуджин) минуту его жену Борте-Кучин похитили. По возвращении из плена она родила мальчика, которого Тэмуджин признал своим. То, что ребенок не от него, мучило великого хана всю жизнь: он сам дал новорожденному имя Джучи, которое буквально означает "гость". Но в тот момент он не мог выгнать жену только за то, что сам ее не уберег. В конце концов, Чингисхан обвинил Джучи в измене и приказал тайно убить на охоте. Вероятно, Батыю, старшему внуку Чингисхана, путь на великоханский трон был практически закрыт, да и сам бы он в любой фразе искал второй план, связанный с обстоятельствами рождения его отца. Поэтому есть все основания думать, что его обращение к Александру "пасынок" свидетельствует о каком-то особенном отношении Батыя к новгородскому князю, о каких-то фактах, возможно, сознательно утаенных летописцами-патриотами. Загадочная Феодосия, мать Александра, обитала вдали от мужа, обычно в Новгороде, где и была похоронена рядом с сыном Федором. Впрочем, Ярослав и Александр Невский всегда жили душа в душу и действовали заодно…

…Впоследствии, после смерти Батыя, Александр Невский побратался с Сартаком, то есть они стали названными братьями."

И это не все. Ф. Фарисов пишет и об особенных отношениях между Батыем и Ярославом Всеволодовичем, отцом князя Александра. Причем здесь он подает нам общеизвестные исторические факты, записанные во всех летописях, касающихся нашествия татаро-монголов на Русь, мимо которых мы ходили и ходим каждый день, вроде бы зная, что вот это белое, а вот это черное, а на самом деле ни разу пристально не взглянув на них. Посмотрим, что говорится в книге "Тайны татарского народа" о Батые и Ярославе (курсив автора):

"Батыев поход на Русь породил множество загадок.

Например. После битвы на реке Сити Батый пошел на север, разорил город Торжок, двинулся как будто на Новгород, но, не дойдя всего сотню километров, повернул на юг. Историки объясняют такой маневр непроходимостью зимнего пути. Но метеорологи вычислили, что зима в тот год началась рано, следовательно, татарская конница легко могла пройти по замерзшим рекам и болотам. Может быть, все дело в том, кто тогда был новгородским князем?

Другая. Ярослав приехал княжить во Владимир почти сразу после гибели брата Георгия, получив первым из всех ярлык на княжение. За что его так уважил Батый? Когда и где до этого пересеклись их пути?

Наверное, подобные вопросы бы не возникали, если б не переписывались древние летописи и не подгонялись под конкретный политический момент генеалогии. Да и много сгорело в бесконечных пожарах, от которых деревянная Русь страдала больше всего.

Но интересная закономерность. Из всех княжеств Древней Руси во времена Золотой Орды крепли и умножались только княжества Северо-Восточной Руси и зависимые от них. Новгород и во времена нашествия жил так, словно этого нашествия и не было. Новгородцы созывали вече, сами звали и выгоняли князей. Правда, выбор князей после Батыя стал не богат. Там побывали только Александр Невский, его братья Андрей и Ярослав и сын Василий.

Но мог ли Александр любить Новгород? Здесь он с юных лет оказался заложником неукротимых и переменчивых горожан, в постоянной опасности быть убитым ими. Но, может быть, это-то обстоятельство и закалило его характер с раннего детства. Современники свидетельствовали, что "талант Александра Невского обнаружился с почти внезапной силой". Речи князя гремели на вече "трубным гласом". Здесь он стал известным миру героем империи Чингисхана, улусом которой тогда являлась Русь. Отсюда же он выходил на битвы, чтобы спасти Русь от нашествия католичества и превращения Новгорода в захолустный порт немецкой Ганзы, исповедующий к тому же католичество. Вот отзывы двух русских историков:

"Благодаря Александру Невскому Русь… не имевшая ни сил, ни средств защитить и отстоять свои интересы, которой предстояло испытать участь Камской Булгарии и земли Половецкой, снова ожила";

"Вхождение Северной Руси в татарское царство приобщило ее к мировой истории".

Отношения Батыя и Ярослава, отца Александра, трудно назвать отношениями сюзерена и вассала. Когда Ярослав прибыл в ставку Батыя, то был принят с почетом и уважением. Его сын Константин поехал в далекий Каракорум за ярлыком и благополучно вернулся. В 1246 году Батый отправил в Каракорум и самого Ярослава, - и что удивительно! - своим личным представителем на выборы нового великого хана Гуюка, сына Угэдэя. Вдова Угэдэя - Туракина - и ее сын враждовали с Батыем , поэтому сам он уклонился от поездки. В Каракоруме, по свидетельству Плано Карпини, римского легата, Ярослава окружал особый почет, на пирах ему даже давали первое место среди всех подвластных правителей. Перед отъездом ханша Туракина собственноручно поднесла Ярославу бокал вина. На седьмой день обратного пути Ярослав скончался. Большинство историков признает, что вино было отравлено. Однако Л. Гумилев с ними до конца не согласен: все-таки прошло семь дней. Поскольку установить истину теперь невозможно, каждый волен выбрать любую версию.

Но тут интересно другое: зачем Туракине было убивать подвластного данника ? Может быть, он сказал ей нечто, идущее вразрез с монгольской моралью? Но дипломаты так себя не ведут. Может быть, из-за его особой близости к ненавистному ею Батыю, как думает большинство историков? Но Батыю от этого ни хуже, ни лучше не стало; этим бы Туракина только самой себе могла сделать хуже и уж никак не лучше. Или же Ярослав имел какие-то, нам неведомые, собственные основания для почета среди тюрок? Может быть, Батый посылал Ярослава не как своего представителя, а как самого Ярослава? Ведь он был сыном Ясыни, чей род нам неизвестен, но внутри-то империи - среди монголов и татар - о нем всё знали. Не был ли Ярослав на этом курултае полноправным представителем сам по себе? Этим бы объяснялось и особое уважение Батыя к нему, и уклонение Ярослава от битвы при Сити.

Есть один вариант, который бы мог все объяснить: когда-то и где-то Батый и Ярослав совершили древний (известный еще скифам) обряд братания. Происходил он так: братающиеся надрезали ладони, сливали в чашу с вином кровь и затем оба пили. Факт этот мог быть утаен даже от современников, и даже логично предположить, что обоим в той обстановке его было выгодно именно утаить. Но подчеркиваем - это только версия, не имеющая под собой никаких фактов и даже намеков. Просто она наиболее логична."

Осталось сказать наконец нечто новое для читателя про Невскую битву. На основе названной работы, конечно.

А новое вот что. Ф. Фарисов не может не знать о перечисленных в Житии именах погибших или прославившихся в битве новгородцев. Но это его не смущает: поскольку писали русские, и первым делом новгородские, летописцы, то вполне естественно, говорит он, что они и говорили о героях-новгородцах. Это вовсе не означает, что уже в этой, самой первой битве со шведами, не было при Александре воинов-татар. Причем это была как раз татарская конница, часть владимиро-суздальских войск отца Ярослава Всеволодовича, даденная им Александру "в вечное пользование", которая отличается своей напористостью, маневренностью, внезапностью и т. д., то есть многими теми качествами, которые русскому воинству все же были присущи в меньшей мере. Приведенные Ф. Фарисовым версии не только самой битвы, но и маршрута похода Александра на шведов в июле 1240 г. требуют, конечно, нашего пристального внимания. Может быть, даже не столько версия битвы, сколько версия похода здесь может оказаться важнее, ибо отменяет "застолбленный" Г.Н. Караевым вариант маршрута, признанный сегодня. В любом случае автор все подробно поясняет - отчего и почему то-то и то-то. Вот этот авторский текст (курсив мой):

"Первым столкновением оказалась Невская битва. Подробности ее изобилуют разночтениями, на которые ортодоксальные русские историки обычно закрывают глаза, принимая в основу "канонический" вариант. Одни рассматривают Невскую битву как поход объединенных сил шведов, немцев и датчан; другие - как высадку шведов на берегу реки Ижоры при впадении в Неву для строительства крепости-форпоста; третьи - как стычку малочисленного отряда шведов, собравшихся в набег на город Ладогу; четвертые - как заурядную битву разрозненных отрядов новгородцев и шведов. Подвергается сомнению и сама битва, так как в скандинавских и немецких хрониках она вообще не упомянута. Но какой же проигравший будет хвалиться поражением на каждом шагу!

Узнав о высадке шведов, Александр применил военную новинку, до него на Руси не ведомую. С малым конным войском он двинулся из Новгорода и за два дня одолел 150 километров. Здесь его войско пополнилось пешими ладожанами и "добровольными полочанами" - жителями Полоцкого княжества . Распространенную версию, что пешее новгородское ополчение добиралось к месту сражения по рекам, следует оставить без внимания, так как этот путь занял бы не менее недели и составил 340 километров . К тому же шведы наверняка издали заметили бы приближающиеся ладьи, на что, видимо, и надеялись при высадке.

В 11 утра 15 июля 1240 года битва началась с внезапной конной атаки. Воины "наскакивали" на опешивших шведов и тут же отъезжали. Атака (даже прорыв к шатру предводителя) выглядела совершенно в духе степняков и не имела ничего общего с русским медлительным боем. Больше всего она походила на кавалерийский налет казаков-кайсаков. Разгромленных шведов никто не преследовал (тоже военный закон Степи ), им даже позволили похоронить убитых в братской могиле. Сам Александр, нарушая обычай русских князей, но действуя как настоящий хан, по ряду версий, в битве не участвовал и уж тем более не наносил рану копьем шведскому предводителю Биргеру . Список из шести героев Невской битвы содержит имена, которые по большей части должны были бы принадлежать исконным новгородцам. Но ведь ясно, что новгородские летописцы и должны были взять из народной памяти именно эти имена. Что за дело новгородцам до дружинников Александра, у них - свои герои. Дружинники завтра навсегда уйдут из Новгорода, а свои - вот они, всегда перед глазами."

С представленными вопросами понятно. А вот с вопросом о том, когда, почему и зачем северные князья Руси вдруг "продались" татарам, как многими считается и до сих пор, очень многое нам не ясно. Тем более что мы не знаем конкретного исторического контекста эпохи "ярлыков на княжение". Мы сейчас все вместе находимся по этому поводу в положении студента, который гулял-гулял, пропускал-пропускал лекции, а теперь вот перед экзаменом пришел на консультацию и даже не соображает, какой ему вопрос задать: очень многое ускользнуло от его внимания. К сожалению, часто историю Древнего Египта мы знаем гораздо лучше, чем обстоятельства собственного исторического прошлого (не всякого, конечно). Египтяне по себе памятники оставили, а наши князья - только не совсем достоверные Жития, отредактированные по пятнадцать раз наследниками, да кучи загадок, с которыми бьются историки, находя, конечно, ответы, но каждый из них - свой собственный, отличный от других. Достоверность проверить некому, все быльем поросло. Так вот и шведы, которые впервые записали нечто из своей истории лишь в 20-е гг. XIV в. в рифмованной "Хронике Эрика", при перечислении своих побед и поражений напрочь забыли включить в число поражений Невскую битву. Прошло всего 80 лет, а память оказалась короче. Не было такой битвы, вполне искренне могут считать шведы и до сей поры.

Но и на тему выбора князя Александра (вернее, еще его отца Ярослава) у Ф. Фарисова имеется очень умное объяснение, с привлечением экономического фактора. Хотя в ту пору речь шла, конечно, и о физическом существовании Руси, как таковой. Вот что он говорит об этом:

"Теперь немного о международных делах. Долгое время Новгород занимал такое же положение, как и Константинополь: он связывал Север Европы с Востоком, через него в Германию и Скандинавию поступали все восточные экзотические товары. Но после разгрома Волжской Булгарии в 1235 году положение изменилось: путь по Волге был перекрыт. Новгород же из экзотических товаров мог поставлять только меха и мед. Поэтому новгородцы разделились: одни считали, что надо войти в союз с католическими рыцарями и очистить от степняков торговый путь по Волге, другие думали с точностью до наоборот - договориться со степняками, после чего диктовать свои условия северным заморским купцам. Сами новгородцы ничего не решали (слишком незначительны были их силы), вопрос решался не ими, а Западом и Востоком: под чьим протекторатом окажется Северная Русь, которую позже можно было бы использовать как стартовую площадку для дальнейшей экспансии в ту или иную сторону - смотря кто победит. За новгородцев решил Александр, выбрав Степь. История показала, что он был совершенно прав, но значение этого решения не оценено ни историками, ни русским народом до сих пор.

Начало борьбе положил Запад. 9 декабря 1237 года папа Григорий IX отправил в Швецию буллу о крестовом походе на новгородцев как на союзников язычества (то есть окрестных прибалтийских племен и татар). Участникам заранее отпускались все грехи. "Со священными песнями и с крестом впереди двинулись они на Русь", - пишет западный хронист."

Результат нам, тем не менее, известен. Зато подобной трактовки содержания буллы от 9 декабря 1237 г. мне читать не доводилось.

И последнее. Если Александр уже знал, что основной его ударной силой в битве со шведами будет татарская конница, то есть конница язычников, то вдруг объясняется и его предупреждение Пелугию (Пелгусию) о том, чтобы тот держал от всех в тайне свое виденье, где присутствовали свм. Борис и Глеб: на что было знать о том татарам?

И тогда сия фраза в Житии находится как раз на своем законном месте, а Житие в таком случае не содержит никаких недоговоренностей.

Глава 5

Князь Александр и его битвы с крестоносцами (2)

Когда новгородцы изгнали столь храброго и показавшего себя на Ижоре-Неве князя Александра (он не противился и покинул Новгород), им можно было вздохнуть с облегчением: отныне, конечно, ни с какой стороны угроз ждать не приходилось. Избалованность новгородцев здесь переходит все границы: Новгород, с его вечевым колоколом, даже думать не хотел о том, что стало с другими русскими городами, а также что может с минуты на минуту произойти и с ним самим. Александру не раз придется лавировать меж двумя силами - татарами и непокорным, себялюбивым господином Великим Новгородом. Как ни странно, в этой роли великий князь Александр весьма походит на великого магистра Тевтонского ордена Германа Зальцского, которому тоже всю жизнь приходилось быть меж двух огней - всесильными Папой и императором. В данном случае для Александра императором был татарский хан, а Римом - Новгород. Житие, конечно, не содержит столь невыгодного для портрета Александра события, как изгнание его из Новгорода. Но оно было. Александр после долгих и нудных перепалок с "господой" (знатью, боярами) и с целым новгородским вече оказался оплеванным и оскорбленным. Даже его Невская победа ставилась ему в укор, а результат ее извращался.

Ученые в сроке отъезда Александра так же не единодушны, как не единодушны в том, по какому адресу отправился новгородский князь. Сейчас многие склоняются к Переяславлю-Залесскому, но мне кажется, что это происходит по инерции, когда один исследователь переписывает другого, имея целью доказать какую-то совсем другую деталь, совершенно к маршруту Александра и его семьи не относящуюся, и соответственно допуская досадные "проходные" перепевы других. Вообще исследования последних десятилетий по вопросу Невской битвы и Ледового побоища претерпели не только те изменения, о которых я говорил в предыдущей главе, когда возникают принципиально новые трактовки на основе уже известного, но не замеченного или, наоборот, тщательно завуалированного прошлыми исследователями, старавшимися затушевать некоторые факты, но и изменения в сторону размывания самих основ. Имеется в виду, что в вопросе о Ледовом побоище есть вполне доказанные с помощью топонимики, археологии, метеорологии, гидрологии и гидрогеологии (да вплоть до филологии) факты - такие, как точная географическая локализация места самой битвы, которые нет смысла пересматривать и перелокализовывать. Тем не менее, возникают исследователи или псевдоисследователи, которые, даже не вдаваясь в сам вопрос, начинают перелицовывать известные всему миру планы и карты, доказывая от себя совсем иное. При этом они могут не обращать внимания, например, на такие известные ошибки, как приписывание Александру Невскому при Ледовом побоище пресловутого засадного полка, который имелся гораздо позднее, но не у него, а у Дмитрия Донского в Куликовской битве. Ни в лесу, ни на льду засадный полк спрятать было негде, да и не собирался великий полководец, уже решивший для себя способ, каким он станет побеждать, готовить немцам, извините за каламбур, еще одну "свинью". И вообще прав некий возмущенный читатель интернетовской патриотической странички (он посмотрел в очередной раз эйзенштейновского "Александра Невского"), который ругается на то, что у Руси обязательно и непременно имеется в кустах засадный полк. В таком случае, пишет он, западный агрессор давно бы должен был применить против этого засадного полка свою тактику и бить "свиньей", допустим, не в лоб (центральный, самый сильный полк русского построения фронта так и назывался - "чело", а фланги - "полк правой руки" и "полк левой руки"), а сразу в обход флангов по засадному полку - может, толку бы для тех же "псов-рыцарей" было больше.

Текст И.П. Шаскольского предваряет большой сборник, в котором собраны материалы многих исследователей, за которых самому Шаскольскому не стыдно (даже если они не совсем правы), и я хочу немного процитировать и пересказать его, ибо ученый дает в этом Введении историю самого вопроса, о которой многие уже не имеют представления и повторяют ошибки, скажем, столетней давности, с которыми ученые давно разобрались. Итак, И.П. Шаскольский:

"Сражение Александра Невского с немецкими рыцарями на Чудском озере уже с очень давних пор было объектом исследования со стороны русских историков: о нем еще в XIX в. писали Н.М. Карамзин, И.Д. Беляев, Н.И. Костомаров, Ю. Трусман, Е.В. Чешихин, А.И. Бунин и др. Однако в дореволюционной науке этому событию не придавали должного значения и оно изучалось довольно поверхностно; авторы, касавшиеся Ледового побоища, обычно лишь кое-как пересказывали текст летописи. Углубленным источниковедческим исследованием данного вопроса дореволюционные историки не занимались.

Только советская наука в 1930-е годы смогла установить выдающееся значение битвы на Чудском озере в истории нашей Родины и шире - в истории всей Восточной Европы. В работах советских историков было доказано, что на льду Чудского озера героические русские воины остановили надвигавшуюся на Русь волну немецко-рыцарской агрессии, остановили многовековой немецко-рыцарский "Drang nach Osten", ранее приведший к покорению и порабощению ряда народов центральной и Восточной Европы.

…Правда, подавляющее большинство (из общего числа нескольких сот) вышедших за последние четверть века работ о Ледовом побоище носит популярный характер; их авторы не ставят перед собой никаких исследовательских задач и просто пересказывают уже известные факты, изложенные еще дореволюционными учеными и первыми советскими историками, писавшими о данном сражении. Обычно этими авторами Ледовое побоище освещается только по данным русской летописи (и то в большинстве случаев - не на основании подлинного летописного текста, а по пересказам летописных известий, сделанных в более ранних работах). Наряду с правильными положениями популярные сочинения, начиная с брошюры А. И. Козаченко (и под большим влиянием этой первой крупной брошюры на данную тему), внесли в научную литературу о Ледовом побоище много ошибок и неточностей, повторявшихся многократно самыми различными авторами. Распространению этих ошибочных положений способствовало то обстоятельство, что довольно долго и битва на Чудском озере, и другие победы Александра Невского большинству ученых казались исследованными до конца и представляющими интерес лишь для популяризаторов; за прошедшие четверть века лишь очень немногие авторы, писавшие о Ледовом побоище, занимались не рассказом об этом сражении (точнее - не пересказом одних и тех же фактов), а научным исследованием данного события с позиций марксистской науки. В числе последних авторов прежде всего должно быть названо имя М.Н. Тихомирова, первым из советских ученых опубликовавшего несколько исследовательских работ о Ледовом побоище и других событиях, связанных с деятельностью Александра Невского."

Упоминая брошюру А.И. Козаченко "Ледовое побоище" (М., 1938 г.), И.П. Шаскольский делает громадную сноску-примечание, куда как раз и вносит все свои претензии к такого рода авторам-популяризаторам. Чтобы вы поняли, как велики эти претензии ученого мира к безответственным популяризаторам-компиляторам, я приведу это примечание полностью (хотя И.П. Шаскольский собрал в нем лишь вопиющие претензии, а мелочи опустил):

"Здесь нет возможности разбирать все многочисленные ошибки этой брошюры, вызванные тем, что автор не счел нужным тщательно изучить источники и литературу вопроса и весьма вольно обращался с имевшимся у него материалом, достаточно указать лишь некоторые из них. Так, по словам автора (на стр. 42), во главе похода 1242 г. на Русь "выступил со всеми рыцарями ордена магистр Валк", т. е. магистр Тевтонского ордена Герман Балк; однако в действительности Балк умер в 1239 г. (О. Rutenberg. Geschichtc der Ostseeprovinzen Liv- Esth- und Kurland von der altesten Zeit bis zum Untergange ihrer Selbstandigkeit, I Band. Leipzig, 1859, S. 120) и в событиях 1240-1242 гг., естественно, участвовать не мог. Между тем вслед за А.И. Козаченко авторы ряда популярных работ считали магистра Балка предводителем "псов-рыцарей", напавших на Русь в 1242 г.; в качестве предводителя рыцарей во время Ледового побоища фигурировал магистр Балк и в известном кинофильме "Александр Невский". Еще больший резонанс имела другая ошибка (точнее - вольное обращение с фактами) Козаченко, касающаяся хода самого сражения. По словам Козаченко, при подготовке к сражению Александром Невским "часть дружины была поставлена в засаду за возвышенностями берега" (стр. 45) и в разгар боя засада ударила "с тыла..., закупорив окончательно щель, пробитую германской свиньей" (стр. 46), т. е. решила окончательно исход битвы. Эта дружина, поставленная в засаде, - чистейшей воды домысел автора, не основанный ни на каких данных источников (и явно придуманный по аналогии с действиями "засадного полка" во время Куликовской битвы). С легкой руки Козаченко эта фантастическая "засадная дружина", или "засадный полк", прочно вошла в военно-историческую литературу, в том числе - в учебные пособия, по которым изучалось Ледовое побоище в военно-учебных заведениях; см. выпущенные Воениздатом сочинения: Е.А. Разин. История военного искусства с древнейших времен до первой империалистической войны 1914-1918 гг. М., 1940, стр. 109 и схема на стр. 108; В.Н. Бочкарёв. Александр Невский и его победы над шведами и немцами. В сб.: Героическое прошлое русского народа, М., 1946, стр. 20; А.И. Козаченко. Ледовое побоище. В сб.: Народ-богатырь (IX-XIII вв.), М., 1948, стр. 94; История военного искусства. Сборник материалов. Вып. 1. Военное искусство рабовладельческого и феодального общества. М., 1951, стр. 182; Н.И. Беляев. Александр Невский. М., 1951, стр. 63; История военно-морского искусства. Учебное пособие для академий и училищ. Т. I, М., 1953, стр. 92 и карта на стр. 91; Е.А. Разин, И.Е. Крупченко, П.С. Синельников. История военного искусства., т. I. Под ред. Е.А. Разина. Изд. Военной академии бронетанковых войск, TVI., 1956, стр. 58-59; Е.А. Разин. История военного искусства. Т. II. Военное искусство феодального периода войны. М., 1957, стр. 160-161 и схема на стр. 159; С.В. Липицкий. Ледовое побоище. М., 1964, стр. 46, 51, 53; Атлас офицера. М., 1947, стр. 135, карта "Ледовое побоище 5.4.1242". Домысел о "засадной дружине", кроме военных историков, был подхвачен и некоторыми "гражданскими" историками; см.: Н.И. Сутт. Александр Невский. Ярославль, 1940, стр. 61-62; В.Н. Бочкарёв. Александр Невский. Истор. журн., 1942, № 3-4, стр. 119-120; БСЭ, изд. 2-е, статья "Ледовое побоище" (т. 24, стр. 435 и схема на той же стр.). Эти, примеры лишний раз показывают, как важно для исследования исторической битвы на Чудском озере провести основательный источниковедческий анализ и какой вред и для исследователей, и для популяризаторов приносит легкомысленное отношение к источникам."

Я не стану вас более мучить столь обширными списками работ, пострадавших в той или иной степени от домыслов авторов, подобных А.И. Козаченко. Скажу только, что И.П. Шаскольский сокрушается по поводу того, что даже такой серьезный исследователь, как В.Т. Пашуто, отдал дань "засадной дружине", которую запустил в литературу о Ледовом побоище именно Козаченко в далеком 1938 году. Правда, в самом тексте В.Т. Пашуто, пишет И.П. Шаскольский, этого домысла нет, но приведенная им схема битвы этот домысел содержит! Чтобы убедиться в том, какой нанесен урон науке, вам достаточно сейчас некоторое время поискать по Интернету тему Ледового побоища, и вы обнаружите, что едва ли не каждый второй материал, найденный вами, будет содержать "утку" о "засадной дружине". И это уже через 40 лет после того, как И.П. Шаскольский предупредил всех исследователей процитированными мною словами!..

Нет вопросов: историк имеет право на ошибку, как и любой другой специалист в своей области. Но ошибка должна быть профессиональной, а не любительской. Профессиональные ошибки исправляют профессионалы, таким образом двигая вперед свою науку, а с любительскими ошибками, или "утками", вы сами видите, бороться очень сложно.

За основу моего рассказа о Ледовом побоище я возьму работу Г.Н. Караева "Ледовое побоище и его трактовка на основе работ экспедиции". Этой работе тоже 40 лет, и наверняка утекло много воды, но основные постулаты, утвержденные той самой комплексной экспедицией, которой Г.Н. Караев руководил с 1956 г., остаются незыблемыми. Только потом я попробую привести некоторые данные, которые мне кажутся интересными или перспективными, представленные современными авторами, занимающимися изучением Ледового побоища и истории Руси и Тевтонского ордена в годы, близкие к Ледовому побоищу, и также вплоть до смерти Александра Невского.

Сначала несколько слов о самой экспедиции, продолжавшейся несколько сезонов - с 1955 г. по 1961 г. - и сделавшей множество бесценных открытий. Несмотря на то что первоначально перед учеными стоял лишь один вопрос - выяснить точное место битвы, - результаты работы экспедиции оказались гораздо более обширными, о чем и сообщает Г.Н. Караев в своей статье в академическом сборнике, посвященном результатам исследований. Впрочем, мы упомянем лишь некоторые из этих результатов, которые будут касаться только самого вопроса русско-ливонской войны 1240-1242 гг. и личностей магистров Ордена или русских князей и воинов. Однако выборочно можно пояснить читателю, например, такие моменты: в ходе работы экспедиции были открыты - старая линия берегов Чудского, Псковского и Теплого озер, выяснены процессы, связанные с течениями и подземными источниками на дне Теплого озера, найдены некоторые могильники, относившиеся как к XIII в., так и к более поздним векам, обнаружены крепость, остатки храма, несколько исчезнувших с лица земли старых деревень, реконструированы прежние имена населенных пунктов и т. д. и т. п. Все это в той или иной степени способствовало раскрытию главных задач, стоявших перед экспедицией, но эти задачи с каждым сезоном расширялись. На основе тогдашней экспедиции при Санкт-Петербургском университете и сейчас существует группа, продолжающая работы в этом направлении, в том числе совершающая экспедиционные вылазки в район Пскова - Новгорода с целью углубления исследований.

Однако приведем слова Г.Н. Караева, где он сам говорит о задачах и составе той экспедиции 1950-х гг.:

"Как это видно из помещенных в настоящем сборнике статей непосредственных участников экспедиции: П.А. Раппопорта, Я.В. Станкевич, И.К. Голуновой (археологи), В.С. Кузнецовой (инженер-геолог), Т.Ю. Тюлиной (инженер-гидролог), Г.Н. Шестериковой (филолог), А.С. Потресова (ст. инструктор по туризму и краевед-исследователь), - в ходе экспедиционных изысканий удалось восстановить с научной достоверностью состояние исследованного района, каким он был 700-800 лет тому назад. Впервые оказались выясненными те конкретные условия, в которых действовало здесь более 700 лет тому назад русское войско. На основе этого стало возможным понять, какими соображениями могли руководствоваться русские военачальники, перенося военные действия в район северной части Узмени, а следовательно, возможно ближе подойти и к решению вопроса о том месте, которое было ими избрано, чтобы дать решительный отпор врагу."

Теперь обратимся непосредственно к самой битве и предшествовавшим ей событиям. Вы помните, что мы остановились на том моменте, когда Александр Невский выехал из Новгорода. Мне кажется, что размолвка князя с новгородцами произошла практически сразу же по возвращении княжеской дружины из похода на Неву. До сих пор достоверно неизвестно, на чем не сошлись новгородцы с князем Александром, но, учитывая тексты Ф. Фарисова, приведенные мною в прошлой главе, я думаю, можно догадаться. Вероятнее всего, Александр захотел каким-то образом поощрить участников своей татарской дружины, и это Новгороду крайне не понравилось. В Житии, как уже говорилось, об этом ни слова. Там, если помните, сразу по возвращении Александра "с победою" и прославлении Александром Творца идет тот самый абзац, прокомментировать который я вам обещал. Он короток, а потому приведем его еще раз:

"Въ второе же лето по возвращении с победы князя Александра приидоша пакы от Западныя страны и возградиша град въ отечьстве Александрове. Князь же Александр воскоре иде и изверже град их из основания, а самих извеша и овех с собою поведе, а инех, помиловав, отпусти, бе бо милостив паче меры".

Так вот здесь, безо всякого перерыва, безо всякого отдыха от ратных трудов, речь пошла уже сразу о тевтонско-ливонском вторжении. Это "приидоша" немцы и "возградиша" град в Копорье. Однако князь Александр очень не "воскоре иде и изверже град их из основания…" и т. д., ибо князя в тот момент уже не было в Новгороде, а гордые новгородцы не собирались звать великого Александра для таких пустяков, как изгнание ливонских немцев из Копорья. Они молчали и не собирались кланяться Александру Ярославичу, все еще пребывая в полном неведении, что же такое на самом деле творится в новгородской земле. А в Копорье немцы очень быстро возвели не просто какой-то лагерь, а - крепость, замок рыцарский!

И хотя мы все это называем русско-ливонской войной, ибо источником угрозы для Руси был Дерпт (Г.Н. Караев называет по-древнерусски Дорпат, - это Юрьев, ныне Тарту), понятно, что после 1236 г. все это было уже давно не Ливонским, а Тевтонским орденом, и соответственно управление войсками осуществлялось из Пруссии, где Тевтонский орден продолжал покорение Пруссии и соседних народов, в том числе, по указанию Папы, и Северо-Западной Руси.

Многие исследователи "оставляют" Александра на это время в Новгороде, но в свете Невской битвы было бы, мне кажется, абсурдным думать, что Александр на фоне столь серьезной угрозы не смог бы найти для новгородцев слов внушения смысла всей нелепости теперешних раздоров, ибо речь шла о непосредственной угрозе, гораздо более опасной, чем неожиданное появление шведов в устье Невы. Припомним, что битва со шведами датирована 15 июля 1240 г. Поскольку немецкая агрессия развернулась уже в августе 1240 г., когда был взят Изборск и многие его защитники пали от рук агрессоров, совершенно очевидно, что князя уже не было в Новгороде, иначе немедленно последовала бы его реакция на действия тевтонцев. Как пишет Ливонская "Рифмованная хроника", "никто из русских не был оставлен в покое, и по всей земле поднялся плач и вопль". Доказательством непосредственной причастности Папы к событиям 1240 г. почти напрямую служит тот факт, что возглавлял акцию Герман, епископ Дерптский, "призвавший на подмогу" рыцарей-тевтонцев. Вместе с немцами в акции участвовали и датчане Вальдемара - он дал отряд из Таллинна (Ревеля). Правда, возможно, в начале агрессии датчан еще не было и они присоединились к крестоносцам только для того, чтобы погибнуть в Ледовом побоище. Хотя вряд ли: германцы датчане тоже были не прочь пограбить всласть.

Псковичи, прослышав о гибели Изборска (Копорье показалось бы пред этой трагедией мелким недоразумением), немедленно собрали войско, в основном ополчение, и двинулись навстречу врагу, который, оставив за спиной Изборск, уже шел на Псков. Пятитысячное псковское войско, собранное наспех, встретило немцев недалеко от Изборска, однако ожесточенное кровопролитие завершилось для псковичей весьма плачевно: многие были перебиты, а остатки бежали обратно во Псков. Там они заперлись и стали готовиться к осаде.

Вскоре тевтонцы осадили Псков, и защитники засели за стенами города. Однако осада продлилась очень недолго: нашлись предатели, открывшие ночью ворота, и судьба Пскова решилась в одночасье. Впрочем, сил у крестоносцев было, мне кажется, не так уж много, потому что вскоре они уходят из самого города, оставив в нем лишь небольшие силы и двух рыцарей на правах фогтов (управляющих), а это значит, что во Пскове оставался совсем небольшой отряд тевтонцев - максимум 60-100 человек. Правда, "Хроника" не уточняет, сколько еще было рыцарей-братьев, по числу которых можно было бы более точно сказать об общем числе тевтонского гарнизона Пскова. О том, что во Пскове был оставлен гарнизон, следует догадаться хотя бы по тому, что именно отсюда братья Ордена стали "осваивать" псковскую землю и вскоре практически целиком завладели ею. Это была их малая цель. Теперь предстояло завоевывать Новгород с его землями.

А в Новгороде горожане все еще пребывали в блаженном состоянии от того, как они здорово расправились с молодым и заносчивым князем Александром. Эйфория продолжалась до тех пор, пока не выяснилось, что враг стоит у порога: тевтонцы уже захватили Тесово - важнейший стратегический пункт неподалеку от Новгорода (в 30 километрах). Но и тогда в себя пришли только простые горожане. Новгородское вече заставило "господу" понять всю опасность положения и внушило знати, что необходимо срочно возвращать на Новгород князя Александра.

Здесь придется подумать, какие же аргументы могли побудить новгородцев принять столь непростое для себя решение. И мы поймем, что любые сведения из письменных источников чрезвычайно неполны, потому что умалчивают об этих аргументах. Понятно лишь, что горожане республики наконец признали за Александром его недюжинный полководческий талант. Но и все? Этого, пожалуй, мало.

Тогда вспомним, что вместе с князем была… да-да, его дружина! Неужели дело в ней? В столь немногочисленной?

Вероятнее всего, новгородцы трезво оценили все то, что произошло с псковичами, и что никакое ополчение не спасло их от поражения перед всесильным рыцарским войском Запада. Их собственные воинские качества были примерно такими же. Своевольный Новгород наконец очень хорошо подумал, причем подумал самостоятельно, не подталкиваемый к этому ни князем, ни великим князем, его отцом: он увидел, как ведет себя та, западная сила, которая требует, к тому же, принятия римской веры, и припомнил, как дисциплинированны и непритязательны были великие воины княжеской дружины, которым удалось практически без потерь одолеть почти столь же грозных рыцарей-шведов… Да, это был первый шаг на пути осознания новгородцами необходимости поклониться Золотой Орде. Потому что на сей раз опасность была уже так велика, что требовались не только княжеская дружина и талант Александра, но и присутствие в Новгороде низовых полков самого Ярослава.

Новгородцы отправились кланяться Александру. Посольство к князю возглавил сам владыка Спиридон, единственный, может быть, из новгородцев, кого Александр выслушает без раздражения.

Здесь я привлеку для цитирования текст полковника Ю. Алексеева, описавшего военные подвиги князя Александра Невского в 1241-1242 гг. в "Российском военном обозрении". Нам этот текст подходит своей лаконичностью и военной четкостью. Тем более что впереди, как вы помните, предстоит еще целое Ледовое побоище… Итак, текст Ю. Алексеева:

"Немедленно собрав войско из новгородцев, ладожан и корелы, князь внезапным ударом напал на Копорье и овладел орденским замком, который успели выстроить тевтонцы. Затем Александр разбил мелкие отряды рыцарей, разбойничавших в окрестностях. И к концу 1241 года новгородская земля была почти полностью очищена от незваных гостей.

Но оборона Новгорода не могла быть обеспечена полностью, пока в руках рыцарей оставался Псков. Поход на этот город Александр готовил тщательно. Со всей новгородской земли собирались ратники под стяги Невского. Из Суздальского княжества подоспела помощь от великого князя Ярослава. Всего под рукой Александра собралась рать в 15-17 тысяч человек. Перерезав все дороги, ведущие в Псков, князь взял город в кольцо блокады, а затем внезапным ударом занял его. Немецкая Рифмованная хроника так рассказывает о взятии города войском Александра Ярославича: "Поднялся он с большой силой на освобождение Пскова к радости псковичей. Найдя в Пскове немцев, он свергнул двух орденских братьев, отняв у них фохтейство, и изгнал всех их кнехтов, так что ни одного немца тут не осталось...". Взятых в плен рыцарей Александр приказал заковать в цепи и отправить в Новгород, а шестерых бояр-изменников - повесить. Усилив свою рать псковским ополчением, Александр продолжил поход в орденские земли, чтобы окончательно отбить желание рыцарей соваться в русские пределы.

Из Пскова путь Александра проходил через Изборск, а затем его войска вошли в земли чуди, находящиеся под юрисдикцией Ордена. Весть о движении русских сил вскоре достигла Дерпта, и местный епископ обратился за помощью к Ордену. Крестоносцы собрали большое войско, которое со вспомогательными отрядами чуди было готово отразить нападение. Войдя в пределы немецких земель, Александр "пусти вся полкы в зажитие", то есть распустил свои отряды для нападения на села и деревни неприятеля.

Один из таких отрядов, шедший под началом псковского воеводы Домаша Твердиславича, в 35 км юго-восточнее Дерпта в урочище Mост встретился с крупными силами крестоносцев и был почти полностью истреблен . Лишь несколько воинов смогли ускользнуть от немцев. Они-то и сообщили князю, что ободренные успехом тевтонцы движутся вслед за ними. Тогда поняв, что рыцарское войско само ищет генерального сражения, новгородский князь решил дать его в наивыгоднейших для себя условиях.

Имея теперь представление, где находится противник, но не зная его окончательных намерений, Александр Невский принял решение занять своими полками узкий пролив между Чудским и Псковским озерами. Такая позиция была очень удачной. Крестоносцы, пройдя по льду замерзшей Эмайыги к озеру, могли затем пойти на Новгород - в обход Чудского озера на север, или на Псков - вдоль западного побережья Псковского озера на юг. В каждом из этих случаев Александр сумел бы перехватить врага, двигаясь вдоль восточного побережья озер. Если бы крестоносцы решились действовать напрямик и попытались преодолеть пролив в самом узком месте, каким является Теплое озеро, то тогда они непосредственно столкнулись бы с новгородскими войсками."

Так мы подошли к самому главному вопросу, а именно - почему, где и каким образом встретил Александр войско тевтонцев? Именно этим вопросом, как помните, занималась комплексная экспедиция, возглавляемая Г.Н. Караевым. Расскажем коротко о том, каковы были результаты этих исследований, а уж потом приступим к описанию самой битвы, которая завершилась довольно скоро.

Скажем сразу: еще теоретически, за рабочими столами, члены экспедиции уже примерно вычислили место битвы. По прибытии на место они стали искать конкретных тому подтверждений и очень скоро их обнаружили. Впрочем, несмотря на прекрасное знание летописных текстов, несмотря на строго научный подход, над исследователями, конечно же, довлели и всевозможные заблуждения, внесенные в тему популяризаторами за многие десятилетия исследований, вернее - комментирований - Ледового побоища без особых на то оснований. Надо сказать, что не только популяризаторы, но и ученые занимались определением места исторического события. В частности, Ю. Трусман предложил свой вариант, А.И. Бунин - свой и т. д. Однако исследовать надо было в комплексе. И группа комплексной экспедиции нашла именно такой подход.

Например, в летописях сказано, что место битвы было в некоей Узмени, у Вороньего Камня, что бились на льду, но, тем не менее, лилась кровь и падали убитые и раненые не на голый лед, а на траву. Сказано, что немцы, когда побежали вместе с чудью, бежали до своего берега аж семь верст! Сказано еще, что берег тот называется Суболичьским (Соболическим). Сказано, что некоторые потонули, проваливаясь под лед, когда их преследовали русские войска. Все древние тексты говорят все же не о каком-то другом озере, а именно о Чудском, что и внесло больше всего путаницы в исследования.

Зная, что Александрово войско шло поначалу от Пскова, нельзя было сбрасывать со счетов и тот вариант, что битва могла состояться на Псковском озере, которое сегодня соединяется с Чудским озером достаточно узкой полосой воды, ныне именуемой Теплым озером. Однако версия с Псковским озером отпадала практически сразу, ибо Александр не мог оставить без прикрытия все пути на Новгород, а эти пути во время ледостава и заснеженных лесов пролегали только по руслам замороженных рек. В частности, Г.Н. Караев пришел к выводу о том, что наиболее вероятным местом, где мог князь Александр Невский встретить тевтонцев, было устье реки Желчи, по которой шел практически прямой путь на Новгород (с несколькими волоками, если говорить о летнем состоянии этого пути). Однако рядом с устьем Желчи не было никакого Вороньего камня, и это смущало исследователей.

Что касается Вороньего Камня, то этот ориентир должен был очень четко быть просматриваемым, иначе бы летописи его не упоминали. По берегам озер таких Вороньих Камней было зафиксировано около двадцати, причем один из них был достаточно близко к тому месту, которое уже почти определила экспедиция. Правда, к моменту исследований на местности тот самый Вороний Камень, о котором первоначально думал Г.Н. Караев, уже был разрушен и никак не просматривался, ибо находился на дне Теплого озера. Судя по тому, что глубина самого Теплого озера небольшая, было трудно представить, чтобы летописцы взяли именно этот Вороний Камень за ориентир: он и в XIII в., скорее всего, едва выступал из воды.

Надо учесть, что конфигурация берегов всех трех озер существенно поменялась за более чем 700 лет: было доказано, что край воды в Теплом озере постепенно смещался на восток, и величина этого смещения достигла 300-400 м. Это означало, что все возможные следы битвы давно находились под водой.

Именно подводной археологией и занялись исследователи в первую очередь. Правда, в остальные сезоны подводные исследования более не повторялись. Подводные археологи не нашли практически ничего из следов самой битвы, хотя и обнаружили остатки крепости на Вороньем острове и остатки храма, который Г.Н. Караев идентифицировал как бывший храм св. Михаила, построенный в честь победы русского войска над тевтонцами тогда же, в XIII в.

Имя острова Вороний навело на мысль о том, что, возможно, та высокая скала на Вороньем острове и есть Вороний Камень, о котором говорят летописи. Но они не говорят о том, что этот Камень был на острове, а прямо относят его к ориентирам на берегу. Гидрогеологи выяснили, что в XIII в. Вороний Камень стоял как раз на суше, поскольку Вороний остров тогда не был островом, а находился на длинном мысу, из которого теперь образовалось несколько островов, в том числе и Вороний. От места, приблизительно определенного как место битвы, Вороний Камень отстоит примерно на 1,5 км, и это вполне подходит под описание летописца: как ориентир он был виден и с того берега, и с другого. Тот факт, что Вороний Камень отсутствует в описаниях Ливонской "Рифмованной хроники", означает лишь то, что немцам он был не известен ни как древний ориентир, ни тем более как Вороний Камень. К тому же "Хроника" рифмованная, а при рифмовке подобных текстов тяжелое для немцев выражение Вороний Камень никак не могло лечь в строку даже и в том случае, если бы они знали его имя.

Александр стал войском южнее устья реки Желчи, расположившись на льду под восточным берегом Теплого озера, которое, как оказалось, в старину именовалось как раз Узменью (узким местом, протокой). Для исследований члены экспедиции в основном сошлись на местности, лежащей севернее линии, проходящей через деревни Мехикоорма - Пнево (одна из них на западном берегу Теплого озера, другая на восточном). Еще выяснилась одна любопытная деталь: местные жители до 1950-х гг. именовали деревню Мехикоорма и другим именем - Измень (или Изменка). Таким образом, исследователи были близки к историческому месту битвы.

Кроме этих ориентиров, которых все же было не очень достаточно для вынесения окончательного вердикта, исследователи выяснили, что, например, у западного берега Теплого и Чудского озер водится рыба, которую добывают здесь и по сей день. Эта рыбешка именуется собаль, или соболек. И хотя сегодня эстонский берег так не называется, но вполне понятно, что из-за имени этой рыбешки его вполне могли называть Соболичьским берегом в XIII в.

Правда, сами исследователи - не популяризаторы, а истинные ученые, - внесли особого рода путаницу в вопрос с Соболическим берегом. Дело в том, что они обнаружили, что вплоть до XIX в. в лесах на западном берегу добывали соболя! Как бы то ни было, кажется, и летописный Соболический берег наконец был найден.

Мыс, образовавшийся из того же большого мыса, от которого отделился остров Вороний, именуется до сей поры мысом Сиговец. Что это могло дать ученым? Такого имени нет в летописях, и оно может оказаться не только бесполезным, но и вредным, ибо в XIII в. его просто не было. Однако, как оказалось при опросе местных жителей, мыс так именуется неспроста: дело в том, что он находится там, где исконно слаб зимний лед, поскольку здесь усиленное течение из Теплого озера в Чудское, а во-вторых, бьет много подводных ключей, которые подогревают воду Теплого озера, из-за чего оно и именуется Теплым. И в не очень суровые зимы часть воды, прилегающая ныне к мысу Сиговец, вообще не замерзает. А замерзая в суровые зимы, эта часть озера держит очень слабый и рыхлый лед, под который легко провалиться, из-за чего все жители побережий, путешествуя зимой по льду озера, избегают этого пространства. Они называют его Сиговицей, причем это имя было у данной части озера и в XIII в., хотя не упомянуто в летописях. Дело в том, что зимой в эту воду заходит сиг, привлеченный ее теплом, и соответственно сига тоже здесь добывают, отчего Сиговица и известна всем с незапамятных времен. Кстати сказать, тевтонцы могли и не знать этого обстоятельства, когда в беспорядке бежали на свой Суболичьский берег, гонимые русскими войсками, а потому действительно часть их могла погибнуть, то есть просто утонуть, провалившись под лед Сиговицы.

Однако именно этот, самый яркий, эпизод из кинофильма "Александр Невский" подводная археология не смогла подтвердить, поскольку в Сиговице не найдено никаких доспехов. Правда, там могла гибнуть плохо экипированная чудь, но ведь и чудь была хоть чем-то вооружена! Никаких следов остатков оружия XIII в. обнаружено тоже не было.

В 1990-е гг. некоторые исследователи, ухватившись за это обстоятельство (следы ведь не обнаружены до сей поры), стали утверждать, что вообще никакой битвы на льду не было, и что все это позднейшие выдумки летописцев и авторов Жития Александра Невского. Таким образом, они стоят фактически на позициях Рима, которому как раз и хотелось, в первую очередь, чтобы не только не было Ледового побоища, как исторического события, но и самой Псковско-Новгородской Руси, то есть произведения подобного рода можно считать чисто вражескими или, по меньшей мере, недостойными упоминания. На сегодня всем известно, какой именно опасности избежала православная Русь, выиграв это решающее сражение. К счастью, против подобного рода исторических инсинуаций тексты самих ливонцев, в основных деталях совпадающие с русскими летописными источниками, которых немцы, естественно, читать не могли, когда писали свои "Рифмованные хроники" и другие документы. Правда, братья-рыцари старались описать все так, как если бы им был нанесен минимальный урон:

"Русские имели такую рать (schar), что каждого немца атаковало, пожалуй, шестьдесят человек. Братья-рыцари упорно сопротивлялись, но их там одолели. Часть дерптцев вышла из боя, что было их спасением, они вынужденно отступили. Там было убито двадцать братьев-рыцарей, а шесть было взято в плен. Таков был ход боя. Князь Александр был рад, что он одержал победу, он возвратился в свои земли. Однако эта победа ему стоила многих храбрых мужей, которым больше никогда не ходить в поход".

Как видите, перевод не зарифмован, и потому я его представил в виде прозаического отрывка. Но И.Э. Клейненберг перевел текст "Рифмованной хроники" построчно, с указаниями номеров строк, и я как смог его перепроверил, однако переводить со средненижненемецкого, на котором записана Ливонская "Рифмованная хроника", чрезвычайно сложно, и потому стоит преклонить колена перед мастерством переводчика, представившего нам немецкий текст в понятном для нас варианте. Из приведенного отрывка уже видно, как занижены потери тевтонцев (ливонцев) и как выпячены потери русских. В этом нет ничего необычного, да к тому же это может оказаться полной правдой. Почему? Потому что тевтонцы считали свои потери только по числу рыцарей-тевтонцев, абсолютно не учитывая других рыцарей-крестоносцев и совершенно не принимая во внимание потерь среди пехоты (чуди). По русским источникам погибшая чудь также не подсчитывалась, но только погибших рыцарей, то есть дворян, насчитывается от 400 до 500 (сейчас больше в ходу вторая цифра), а взятых в плен - 50 рыцарей. Да, вполне возможно, что среди погибших конкретно тевтонцев могло быть только 20, а среди пленных - только 6.

Обратимся и к другим вопросам, проясненным экспедицией Г.Н. Караева. Мелководье у восточного берега Теплого озера, которое прежде называлось Узменью, то есть узкой частью Чудского озера, зимой промерзало насквозь, и Александр выбрал для русских наивыгоднейшую позицию. Биться с противником в непроходимом лесу (из-за снега, кустарника и т. д.) было, конечно, невозможно. На льду - 5 апреля уже могло быть опасно, хотя ледостав на озерах держится в холодный год до первых чисел мая. Князь остановил свой выбор на промерзшем до дна участке у восточного берега. Многие авторы говорят, что сзади себя он поставил повозки, но я не нашел тому подтверждения в текстах источников. Ю. Алексеев, которого я цитировал, сообщает о том, что повозки русских были оставлены в устье Желчи, перекрывая немцам возможность немедленно отправиться по зимнику на Новгород, если бы русские потерпели поражение.

Почему же погибшие и раненые падали "на траву"? Да потому что под ногами русских торчал изо льда сухой прошлогодний камыш, который и сейчас там же растет (правда, уже несколькими сотнями метров восточнее). Позади русских был кустарник, а за ним - лес. Русские развернули свой традиционный строй, практически прижавшись спиной к берегу, что и послужило удачным выбором позиции, как мы увидим чуть позже. О том, что за спиной русских был глухой береговой лес, говорят подводные изыскания: на дне Теплого озера покоятся упавшие в воду деревья, накапливавшиеся там веками.

Приведем часть текста Г.Н. Караева, посвященную логике поисков места, ибо лучше руководителя экспедиции трудно что-либо сказать (курсив мой):

"Если… внимательно исследовать очертания береговой линии островов Узмени, какими они были в XIII в., согласно произведенным экспедицией гидрологическим изысканиям, становится очевидным следующее:

1) непосредственно у Вороньего Камня битва произойти не могла вследствие слабости льда на Сиговице;

2) к северу от Вороньего Камня, т. е. между ним и Подборовским мысом, это тоже исключается, так как в летописи сказано, что разбитого врага "гоняче, биша ихъ на 7-ми верстъ по леду до Суболичьскаго берега", а к западу от этих мест простирались обширные поросшие лесом острова, и, таким образом, вести преследование "по леду" не представлялось возможным;

3) к юго-западу от Вороньего Камня находился полуостров, значительная часть которого в настоящее время затоплена; он носит теперь название Сиговец (мыс), так как своей самой северной оконечностью соседствует с "сиговицей". Этот участок восточного берега Узмени находился в XIII в. (как и сейчас) против самой широкой ее части - до противоположного берега, если смотреть прямо на запад, к дер. Парапалу в настоящее время более 6 км, а до мыса Ухтинка, куда, весьма вероятно, бежали разбитые остатки немецко-рыцарского войска, - до 8 км.

Таким образом, в этом отношении …мыс Сиговец очень близко подходит к указанию летописи. Он находится, вместе с тем, неподалеку от Вороньего Камня - менее 1.5 км; это вполне объясняет то обстоятельство, что летописец при указании места битвы назвал именно этот широко известный в данном районе ориентир. Необходимо, кроме того, иметь в виду, что расстояние между берегами в те времена никто не измерял и оно могло быть названо лишь очень приблизительно теми участниками победоносного похода, которые потом, по памяти, рассказали о нем летописцу. Кроме того, в связи с тем, что описание битвы, помещенное в летописи, приукрашено религиозными измышлениями летописца, закономерно предположить, что и цифра "семь" названа им в данном случае как апокрифическая, с тем чтобы выразить полноту одержанной над врагом победы. Среди других географических названий, упомянутых в летописях при описании Ледового побоища, а позднее утраченных, мы встречаем "Суболичьский берег", до которого русские воины преследовали остатки разбитого рыцарского войска. Как известно, этот вопрос первым исследовал Ю. Трусман, который отнес данное название к местности, прилегающей к юго-западному побережью Чудского озера. Ближе к истине подошел Э.К. Паклар, распространивший его и на западный берег Узмени в ее северной части. О том же рассказывают долгожители дер. Чудская Рудница, связывая происхождение этого названия с водившимся в старину в лесах западного берега соболем. Обращают на себя внимание, кроме того, слова летописи "а иных вода потопи". Стремясь вернуться как можно скорее на свой берег, спасавшиеся от преследования рыцари и "чюдь" бежали, придерживаясь, естественно, того направления, которым они оттуда шли. На этом направлении лед был вполне надежен, и трудно предположить, чтобы они стали под него проваливаться. Гораздо вероятнее, что русские воины, зная о соседстве слабого льда на участке "сиговицы", намеренно старались загонять их туда в одиночку или небольшими группами. Таким образом, место Ледового побоища довольно точно определяется из сопоставления результатов экспедиционных изысканий и тех топографических данных о нем, которые содержатся в летописном тексте. В связи с тем, что береговая линия у мыса Сиговец к настоящему времени изменилась и отодвинулась на 300-400 м к востоку, под местом битвы следует подразумевать участок Теплого озера, находящийся примерно в 400 м к западу от современного берега мыса Сиговец, между его северной оконечностью и широтой дер. Остров. Именно здесь немецкие рыцари атаковали ставшее на защиту своих родных рубежей новгородско-псковское войско. В летописи об этом говорится: "...И наехаша на полк немци и чюдь, и прошибошася свиньею сквозе полк, и бысть сеча ту велика немцемь и чюди". Имея возможность в настоящее время восстановить на основе экспедиционных работ состояние северо-восточной части Узмени (очертания берегов и их характер, поселения, пути сообщения и пр.) ко времени побоища, можно считать, что при выборе места для битвы Александр Ярославич и состоявшие при нем военачальники руководствовались следующими соображениями:

1. Выбор места на ледяной поверхности Узмени обусловливался тем, что глубокий снежный покров и лесисто-болотистый характер окружающей местности не позволяли развернуть боевой порядок на суше. В то же время известно, что постоянные ветры сдувают излишний снег с ледяной поверхности озера, а тот, который остается, бывает настолько уплотнен, что хорошо выдерживает тяжесть не только пехотинца, но и всадника. Таким образом, именно ледяная поверхность озера, примыкавшая к тогдашнему восточному берегу Узмени, была наиболее благоприятна для вступления в бой с врагом.

2. Лесистый характер берега позволял в известной мере не обнаруживать до момента решительного столкновения действительный численный состав войска. Издали он определялся лишь очень приблизительно по числу дымов от костров. Непосредственно же на берегу находилась только "сторожа", т. е. охранение. Что касается до немецко-рыцарского войска, то расположением русского войска на восточном берегу Узмени оно вынуждалось к лобовому движению по ее совершенно открытой ледяной поверхности и должно было при этом издали не только заблаговременно показать свои силы, но и свое боевое построение и направление удара.

3. При развертывании боевого порядка русского войска на Узмени, у восточного ее берега, правый фланг его был защищен благодаря наличию севернее, примерно в километре, "сиговицы", через которую немецко-рыцарское войско не могло пройти. Что касается до левого фланга, то его обход был невозможен, так как гладкая поверхность льда Узмени просматривалась вплоть до дер. Изменка (ныне Мехикоорма) и даже дальше.

4. Данный участок Узмени в качестве поля предстоящего сражения имел существенные выгоды еще и в том отношении, что в случае успеха опрокинутого врага можно было при благоприятном обороте дела потеснить к северу, на слабый лед "сиговицы", который не мог выдержать тяжести рыцарского войска. В том же случае, если бы обстановка сложилась неблагоприятно, у русского командования сохранялась возможность отступить вверх по р. Желче во внутренние области Новгородского княжества и вывести, таким образом, свое войско из-под удара врага.

5. Непосредственно боевой порядок русского войска строился, конечно, с трезвым учетом особенностей боевых действий немецко-рыцарского войска, его сильных и слабых сторон."

Были и другие аргументы у князя Александра, чтобы занять именно те позиции, то место для битвы, которое через 700 лет "вычислила" группа Г.Н. Караева. Опять дадим ему ненадолго слово:

"Кроме приведенных военных соображений тактического характера, русское командование не могло не учитывать и других благоприятных для расположения войска условий, имевшихся в той части Узмени, которая примыкала к устью р. Желчи:

1) более плотная заселенность этого района обеспечивала снабжение войска продовольствием и фуражом: последнее было особенно важно в условиях зимнего времени года;

2) расположение войска за замерзшей водной преградой, т. е. за Узменью, облегчало обеспечение его от внезапного нападения врага;

3) наличие в тылу р. Желчи, связанной с сетью внутренних водных путей, позволяло русскому командованию сообщаться с Новгородом непосредственно, минуя Псков;

4) сосредоточение русского войска в районе северо-восточной части Узмени имело еще и то важное значение, что лишало немецко-рыцарское командование возможности предпринять поход в южном направлении, на Псков, не вступив с ним в решительное сражение."

Итак, мы вплотную подошли к самой битве.

Но прежде повторимся немного на тему рейда князя Александра по ливонским землям. Хотя вряд ли у него была большая необходимость искать для войска пропитание, тем не менее, князь отправил свои "полкы в зажития", то есть, как мне кажется, вовсе не на "постой" в западные, то есть чудские деревни, - а пограбить, разжиться, зажиться. Два отряда конницы, о которых мы уже говорили, то есть отряд Домаша Твердиславича и отряд Кербета, были, скорее всего, легкой разведкой или прикрытием грабежей других.

Многие исследователи считают, что вторжение Александра в ливонские земли ставило целью захватить Дерпт. Тогда совершенно непонятно, для чего основное войско князя стояло в устье Желчи или близко к нему.

На самом деле все очень просто: после освобождения Пскова и псковской земли Александр собирался немедленно выяснить все отношения с немцами, а потому демонстративно грабил прилегавшие к озерам чужие окрестности, в то время как идти на захват земель вовсе не собирался. Он выжидал, когда немцы соберут войско и придут именно сюда, ибо выгоднее места не мог найти.

В отличие от безнаказанных русских "грабителей", разведчики-конники поплатились жизнью, потеряв при этом своего псковского предводителя. Зато Александр теперь твердо знал, что рыцари идут на него. Он немедленно отошел со всеми своими дружинами к восточному берегу Узмени и стал ждать. Г.Н. Караев превосходно объяснил в только что приведенных отрывках, отчего и почему именно там.

Здесь был не прояснен вопрос, где именно побили немцы русскую конную разведку. Летопись говорит просто: "у моста". Это можно понять и буквально: то есть у какого-то моста на реке, скорее всего, Эмайыге, по которой двигалось немецкое войско. Однако Г.Н. Караев находит два населенных пункта, которые подходят под понятие "у моста", и это понятие летописец вероятнее всего неправильно трактовал. Ибо это пункты Хамаст или, южнее него, Моосте. В каком из них произошел бой между немецким войском и конной разведкой, сказать трудно, но, судя по тому, что Моосте ближе к Узмени, то наверно все же при Моосте. Впрочем, вопрос не прояснен до сей поры. Разные авторы называют с равной вероятностью и Хамаст, и Моосте, а об обычном мосте через какую-то реку сейчас уже никто не вспоминает.

Ф. Фарисов единственный автор, который правильно называет немецкий боевой строй, ибо все остальные исследователи повторяют вослед за летописными текстами, что немцы шли "свиньей". Да, так древние русские назвали этот строй, пересмеивая немецкое его имя, а по-немецки этот строй называется "кабанья голова". Это закрытый строй, основа которого узкий передовой клин, постепенно расширяющийся и переходящий затем в прямоугольную конфигурацию. Впереди и по всему периметру двигались конные рыцари, полностью закованные в броню. Острым клином этот строй врезался в срединный полк русских и довольно легко разваливал строй противника на две части, после чего вступали в бой боковые рыцари и оттесняли две части "чела" друг от друга. Другие полки, если они были, совершали точно такие же проходы по фланговым частям противника, тоже стараясь разбить их на части. После этого немцы достаточно легко расправлялись с неприятелем, громя его по частям.

Неудобств "кабаньей головы" было два: она была неповоротлива и легко ломалась, в связи с чем осуществляла подобных рейдов не один, а множество, постоянно возвращаясь на исходную позицию и перестраиваясь. Внутри периметра "кабаньей головы" была пехота, которая исполняла свои, только ей присущие задачи. Вероятно, в конце концов рыцари расступались, и пехота из-за спины конницы вступала в бой. Суть немецкого "кабаньего" строя сводилась к тому, чтобы пробить передовой (центральный) полк насквозь, в результате чего строй, состоявший теперь из двух флангов, бился по отдельности фланг от фланга, причем каждый из них в состоянии полуокружения.

Немцы именно так и поступили на льду Узмени. Но им не могло прийти в голову, что Александр, предвосхищая ход битвы, вместо самых сильных воинов поставил на место "чела" новгородское и псковское ополчения, а конница, в том числе и его собственная дружина, стояли по флангам. Результат не замедлил быть: врезавшись в "чело", немцы легко разрезали его. И… оказались перед лесистым заснеженным берегом (усугубляя положение для немцев, многие авторы зачем-то ставят там еще и русские повозки), то есть лоб в лоб с невозможностью развернуться. Это и было задумкой великого полководца. Никакой "засадной дружины" на льду Чудского озера и в помине не было.

Немедленно конные фланги окружили "свинью", в том числе замкнув окружение с тыла. Немцы оказались в положении слона в узком коридоре: они не могли ни развернуться, ни даже повернуться к врагу лицом, в результате чего полегло именно столько рыцарей, то есть русская (татарская) конница, которая была гораздо более легкой, чем рыцарская, стала истреблять рыцарей, побивая их сбоку и сзади. Передовой клин также оказался спиной к противнику: в глубоком снегу, кустарнике и болоте развернуться не было возможностей. К тому же задние ряды еще не знали, что произошло, и потому давили на передние. Представьте, в каком положении находилась плохо обученная немецкому военному искусству чудь, зажатая внутри периметра.

Однако именно чудь (пехота) и опомнилась первой и первой прорвалась сквозь окружение. Именно первой она и побежала к своему берегу. Предположительно - к устью реки Эмайыга, откуда они и вышли по зимнику из Дерпта (Дорпата). Остатки рыцарей, также поняв, что это не тот Крестовый поход, где надо выказывать мужество до конца и до конца биться, как это делали все духовно-рыцарские ордены, что перед ними вовсе не сарацины, а неплохо обученное русское войско (не говоря уже о стремительных татарах), поддавшись общей панике, тоже побежали.

Вот здесь, когда русские стали гнать врага до противного Суболичьского берега, возможно, кого-то они и загнали в Сиговицу, но вряд ли Александр мог даже поставить перед своими войсками такую задачу. Вероятно, просто кто-то из чуди или рыцарей в панике бросился именно туда, в рыхлый и непрочный лед. Но возможно, кого-то и загоняли "по одиночке или группами", как говорит Г.Н. Караев. Недаром в летописи сказано просто и без нажима: "а иных потопи". "Рифмованная хроника" вопрос об утопленниках вообще обходит гробовым молчанием, но поскольку молчание гробовое, то таким образом она просто подтверждает факт, что кто-то из рыцарей все же утонул.

Нам осталось объясниться по поводу малого числа тевтонцев среди достаточно большого войска, которого погибло явно не большинство, потому что иначе кто бы тогда добежал до Суболичьского берега? В самом начале книги мы оценивали число немецких войск при Чудском озере: вероятно, это было 10-12 тысяч человек, из которых 1500-2000 рыцарей. Судя по приведенным в "Рифмованной хронике" цифрам погибших и пленных, из данного числа крестоносцев примерно 10-15 % составляли тевтонцы (возможно, вместе с ливонцами), остальные были в подавляющем большинстве просто немецкие рыцари, пришедшие исполнить папскую волю, подгоняемые также своим замечательным "римским императором" Фридрихом. Они не обязательно пришли из самой Германии: до 1242 г., когда состоялась битва по имени Ледовое побоище, эти рыцари уже вовсю воевали в прусской земле, покоряли пруссов, а также другие народы Прибалтики. На такую же легкую прогулку они отправились и теперь, думая расправиться с Новгородом так же легко, как в свое время с Изборском и Псковом. История ведь учит только тому, что ничему не учит, сказал кто-то весьма остроумный: немцы будто не получали никаких уроков ни на Неве, ни в новгородской, ни в псковской землях. Они будто не знали такого полководца, как Александр. Они шли напролом и поплатились, что рано или поздно должно было произойти.

Доказательством того, что Александр не собирался захватывать ни Ливонии, ни Дерпта, является то, что по Ливонии русские уже не стали преследовать побежденных.

Александр вернулся сначала во Псков, а потом отправился в Новгород.

Остались некоторые непроясненные вопросы, в том числе вопрос о том, кто возглавил немецкое вторжение. Многие авторы как в прошлом, так и посейчас - ошибочно называют… Германа Зальцского!.. Другие уверены в том, что над войском стоял сам магистр Пруссии Герман Бальк (по другой транскрипции - Бальке). Увы и ах! Оба магистра скончались в один и тот же год - и это был 1239 г. Рыцарями командовал и не епископ Герман, который мог только звать на помощь тевтонцев, а сам не высовывал носа из Дерпта, а командовал Андреас фон Вельвен (неправильно прочтя средненижненемецкий, Ф. Фарисов называет его фон Фельвеном), вице-гроссмейстер Ордена, или, говоря проще, сенешаль, или, скорее всего, тевтонский маршал.

Впрочем, после Германа Зальцского в череде великих магистров наступила для историков большая путаница. Дело в том, что мы можем узнать из разных источников, будто в один и тот же год совершенно разные люди возглавляли Орден. Разобраться с этим можно, но весьма сложно, ибо даже сами источники противоречат друг другу. Все происходит потому, что в Тевтонском ордене и на самом деле с некоторого времени (начиная с Германа Балька) возникло два великих магистра, и это продолжалось довольно долго, вплоть до 1260 г., когда, чувствуя, видимо, эту неразбериху, Орден на время перестал избирать верховного магистра. Почему же? Да потому что Тевтонский орден возглавлял один великий магистр, а Пруссию, то есть государство Тевтонского ордена - другой великий магистр. С 1260 г. и по 1291 г., то есть по момент окончательной утери всех владений в Святой Земле, великого магистра Тевтонского ордена просто не избирали, обходясь одним великим магистром - он же магистр Пруссии.

Кроме других русских военачальников, владимиро-суздальские полки возглавлял брат Александра Андрей. А поскольку имеются сведения, что Андрей был старше Александра, то долгое время весь успех в битве на Чудском озере молва приписывала ему. Впрочем, с этим вопросом очень скоро разобрались.

Вернемся к русско-ливонской войне и скажем, что всего несколько месяцев спустя Александр заключает в Орденом мирный договор, по которому Орден навсегда отказывается от притязаний на русские земли и при этом еще возвращает Руси захваченное у нее ранее.

Говоря о том, что немцы Тевтонского ордена больше не совались на Северо-Западную Русь, мы покривим душой, хотя в целом крупных, похожих на описанные, событий между Русью и Ливонией (Тевтонским орденом) больше не было. Однако мелкими вылазками на Псковскую и Новгородскую землю немцы - как ливонцы, так и тевтонцы - продолжали баловаться. Правда и то, что не всегда они получали достойный отпор. Даже при жизни Александра это уже происходило.

Об итогах войны полно рассказал Дмитрий Шкрабо в своем исследовании "Русско-Ливонская война 1240-1242 г.". Он перечисляет все частности этого вопроса:

"Об условиях мира кратко пишут только новгородские летописи. Немцы отказались от территориальных претензий к Северной Руси. Отказ немцев от Латгалии интерпретируется как признание русских прав на сбор дани с Восточной Латгалии. Псков брал с этих земель дань еще в 1280-х годах. 1-я и 2-я Псковские летописи сообщают, что в 6792 (1284) г. немцы убили псковских сборщиков дани в Аласте (Aliste в области Адзеле в Северо-Восточной Латгалии). Любецкие архивы сообщают, что в качестве мести за убитых псковичи отняли у немецких купцов в Адзеле 20000 шкурок в 1288 году. Время прекращении сбора этой дани неизвестно.

Полагают, что ливонский ландмейстер Дитрих фон Грюнинген использовал поражение для консолидации тевтонских братьев в Ливонии и сужения внешнеполитических задач. Бывших меченосцев мелкими группами разбросали по Ливонии или направили в Пруссию и Палестину. 1 октября 1243 года епископы Риги, Дерпта, Эзеля и заместитель ливонского ландмейстера заключили договор о взаимной защите и помощи. Основным направлением экспансии Ливонской провинции Тевтонсокого ордена делается юго-запад. Завоевание земель куршей и земгалов на полвека становится государственной задачей Ливонской конфедерации. Столкновения датчан и дерптцев с Новгородом и Псковом временами возобновляются, но Орден вмешивается лишь в критических ситуациях, например, при атаке русских на Дерпт в 1262 году или во время войны 1268-1269 годов."

Нам остается вернуться к тексту Ф. Фарисова и попробовать найти в нем нечто, чего мы не знали до сих пор. Тем более что книга "Тайны татарского народа" предполагает множество подобных открытий. Итак (курсив мой):

"…Александр попросил дружину "у отца", после чего брат Андрей привел в Новгород низовые полки. Войско освободило Псков и двинулось в Ливонию. Александр отправил вперед "в зажитье" часть конницы под командованием посадского сына Домаша и Кербета (очевидно татарского происхождения ). Немцы приняли этот отряд за главные силы, разбили его и по льду Чудского озера двинулись к Пскову. Сильно поредевший передовой отряд соединился с основными силами у скалы Вороний Камень на Узмени. Немцы подошли и построились "свиньёй". Александр расставил пешую рать перед высоким обрывом, чтобы отступать было некуда и чтобы, если "свинья" прорвется сквозь строй пеших (а там стояли самые неопытные и плохо вооруженные), она уперлась бы в обрыв и неминуемо повернула бы назад. На флангах разместились конные низовые полки, свою дружину Александр увел в лес, в засаду (видите, Ф. Фарисов тоже отдает дань этой пресловутой козаченковской "засаде". - А.В.).

5 апреля 1242 года состоялась битва. Обратив немцев в бегство, конница Александра гнала их по льду семь вёрст. Погибло 500 рыцарей, а 50 предводителей взяли в плен. Такого разгрома рыцарского войска до тех пор не бывало: в средневековых европейских битвах обычно гибло от 10 до 50 рыцарей. Известны битвы, в которых вообще не было убитых.

…Битва на Чудском озере надолго отбила у немцев охоту воевать с Русью. Когда в 1254 году Папа Иннокентий IV призвал католические ордены собраться в еще один крестовый поход против татар, его воззвание не подействовало на рыцарей (ведь за год до этого Александр с низовыми полками совершенно безнаказанно прогулялся по Ливонии и Эстонии). Но в 1255 году новому Папе удалось поднять литовцев во главе с могущественным князем Миндовгом и шведов. Опережая нежелательный поворот событий, Александр промчался по всему поморью опустошительным ураганом, захватил множество пленных и зашел даже за Полярный круг, преследуя финское племя емь . После этого он вернулся во Владимир, где к тому времени занимал великокняжеский престол.

(Интересно сравнить крестовые походы "за Гробом Господним" и крестовые походы против татар. Если первые носили чисто грабительский характер, сдобренный религиозной идеологией, то вторые диктовались только страхом за самих себя и сейчас бы получили название "попытка превентивного удара".)"

Информация Ф. Фарисова интересна, но все-таки этот автор больше удивил нас в прошлой главе, когда обнаружил, что княжеская дружина состояла из татар. Однако отмеченная курсивом фраза многое делает понятным, а главное - как раз непонятным: отчего другим исследователям это открытие в голову не пришло. Только что расправившись с Домашем и Кербетом, крестоносцы были конечно же неосторожны на льду Теплого озера!

Мы не сможем "отпустить" этого автора, не узнав у него дальнейших отношений Александра с Ордой, и потому еще одна цитата:

"После Ледового побоища Батый прислал за Невским. Можно предполагать, что в Сарае он дал Александру несколько уроков, как должен вести себя настоящий хан, потому что по возвращении в Новгород Невский сильно возвысил княжескую власть. Роли поменялись: теперь он диктовал вече и посадникам "нормы поведения". Последующие походы Александра также носили не столько завоевательный характер, сколько стремление обезопасить и укрепить северную границу Золотой Орды. Это видно уже из того, что, когда он задумал женить своего сына на дочери норвежского короля Хакона, то Сарай запретил ему этот брак: вероятно, татары уже тогда понимали, что ничего хорошего им этот брак не сулит."

"После Ледового побоища" - вовсе не означает, что проходит несколько лет. Мы-то знали до сих пор, что впервые Александр Невский появился в Орде только в 1247 г., да и то по той причине, что неожиданно скончался его отец Ярослав, как раз возвращавшийся из Каракорума, и Александр и Андрей поехали за ярлыками на княжение. Историки до сей поры настаивают на том, что Ярослав в Орде был отравлен, хотя доказательств прямых нет. Да и времени после его отъезда из Орды прошло порядочно…

Оказывается, Александр наезжал в Орду, еще и не будучи великим князем, причем как к себе домой. Посмотрим, что говорит о нем Ф. Фарисов далее (курсив мой):

"Все это время Золотую Орду терзали междоусобицы (вероятно, подхваченные, как грипп, на Руси), от которых не могла остаться в стороне и Русь. Еще хан Гуюк требовал к себе героя Невской битвы. Наконец, Александр вместе с братом собрались и поехали, но Батый надолго задержал их при себе в Сарае, видимо, имея основания опасаться за жизнь своего любимца. Но в 1246 году Гуюк - ярый противник Батыя - умер, и в 1247 году Батый отправил в Каракорум своего ставленника Мункэ, сына Тулуй-хана, сына Чингисхана, чтобы возвести его на великоханский престол. Для Батыя это был вопрос жизни и смерти, поэтому вместе с Мункэ отправились два полководца с сильным войском. Кто они были? - история на этот счет молчит, но время поездки в Каракорум Александра с братом совпадает с выступлением туда же Мункэ. Даже если Александр и не был одним из этих полководцев, то он, вне всякого сомнения, участвовал в возведении на престол кандидатуры своего "отчима". Хотя в Орду братья ехали совсем по другому поводу. Умер их отец Ярослав, требовалось получить новые ярлыки на княжение. В Орде утвердили завещание Ярослава: Владимиро-Суздальское княжество досталось старшему Андрею, Александру передали Киевский престол. Однако доехать до Киева ему суждено не было . В этот год Золотая Орда впервые потребовала дань с Новгорода. Новгородцы подняли бунт. Понимая, чем это для них и для всей Руси может кончиться, Александр поспешил в Новгород и суровыми речами (а частично и суровыми мерами) навел порядок.

В 1252 году Александр в правление сына Батыя Сартака вторично поехал в Каракорум. Пока его не было, великий князь Андрей и его дядя Святослав подняли бунт против татар. На Русь был выслан с войском ханский сын Неврюй. Андрей бежал в Германию, Святослав умер. Неврюй пожег окрестности Владимира и, решив, что достаточно покарал бунтовщиков, удалился. После этого Александр занял великокняжеский престол и стал наводить на Руси тишину и порядок.

В 1256 году он вместе с остальными русскими князьями отправился в Городец Волжский, чтобы решить важное дело: предстояла перепись населения и распределение между княжествами дани. Одновременно Александр послал хану Улагчею, сыну Сартака и своему названному племяннику, просьбу помиловать брата Андрея и отдать ему Суздаль. Из Городца Невский выехал в Орду и вернулся на Русь с ханскими баскаками. Русские и советские историки писали, что Александр приехал из Орды укрощать русский народ. Однако он больше действовал горячим и убедительным словом, а к мечу прибегал в крайних случаях. Баскаки "изочли всю землю", поставили десятников, сотников и тысяцких. На следующий год Александр вместе с братом Андреем повезли в Орду дань. Но впереди еще была перепись новгородцев, которой те совершенно не желали. Александр оказался в щекотливом положении: с одной стороны, новгородцы не раз его предавали; с другой, они все же много способствовали его воинской славе; с третьей, татары для него тоже сделали немало. В 1259 году в Новгород от Невского приехал боярин Михаил Пинещинич и сказал: "Не хотите переписи, то вот идут полки с Низовой земли ". Казацкое войско пришло в Новгород вместе с ханскими послами Берке и Касачиком. Народ восстал. Ханские послы стали просить Невского защитить их. Зная, чем может обернуться для Новгорода смерть послов, князь поставил возле посольского отряда свою дружину. Но сбор дани прекратился. Тогда Невский с ханскими послами выехал из Новгорода. Новгородцы испугались и вернули послов.

Походы Александра Невского настолько напугали Европу, что Папа римский приказал вычеркнуть само имя Русь и отныне называть русских татарами. Но в 1260 году он опять призвал ливонских рыцарей отнимать русские земли, "занятые татарами". Основание вспомнить о русских у него было очень серьезное: разлад в самой Монгольской империи. В конце 50-х - начале 60-х годов Волжская Орда выделилась в самостоятельное государство со столицей в Сарае. Вероятно, одной из главных пружин этого шага стало принятие ее новым ханом Берке мусульманства. Между Сараем и Каракорумом вспыхнула ничем не прикрытая вражда. Александр Невский принял сторону Сарая и стал "побивать татар" - уничтожать чиновников каракорумского Мункэ-хана. Однако у него были задачи и поважней: подстрекаемые Папой и собственной жадностью немецкие крестоносцы опять двинулись на Русь. Все низовые полки (на этот раз в союзе с литовским князем Миндовгом, которого со всем его народом крестоносцы рассчитывали обратить в католичество) под предводительством брата князя Ярослава Тверского и с дружиной сына князя Дмитрия Александровича двинулись на Дерпт. Город был взят "единым приступом", немцы срочно запросили мира.

Сам Невский в этом походе не участвовал, потому что должен был срочно выехать в Орду. Хан Берке начал войну с Персией и требовал от Александра сильное войско для похода на Дербент. Около года Александр провел в Орде, богатыми дарами и разумными речами уговаривая не отбирать низовые полки и не оставлять беззащитными северо-западные рубежи. Хан Берке колебался, а потом умер, и война с Персией затухла сама собой. Но в это же время на Руси вновь начались бунты и антитатарские выступления. Александру и на этот раз удалось уговорить нового хана Менгу-Тимура наказать бунтовщиков не смертью, а деньгами. Деньги новому хану как раз были нужны.

С этим поручением Александр выехал из Орды, но в дороге заболел и остановился в Городце, где и умер в 1263 году . По иронии судьбы, Городец впоследствии был переименован и стал столицей Касимовского ханства. Великого князя похоронили во Владимире.

Неизвестно, как сложились бы судьбы мира, проживи дольше хан Батый и князь Александр. Вопреки распространенному мнению, что Батый разорил и опустошил Русь, сами русские того времени называли его "добрым ханом". Вероятно, и уважительное слово "батя" корнями своими уходит к Батыю. Если б не презрительное отношение к нему со стороны монголов как к "незаконнорожденному внуку" Чингисхана, если бы Батыю удалось стать великим ханом (а не ханом Орды, состоящей из завоеванных им же земель), то он перенес бы столицу из Каракорума в Сарай. Тогда можно было бы говорить о новых походах на Запад. Но этого не случилось: у Истории оказались свои планы. Добрый же хан Батый благодаря усилиям монастырских летописцев остался в памяти потомков неким кровожадным и бессердечным преступником . Но нам-то с вершины прошедших лет не худо было бы знать, что если бы не хан Батый и князь Александр, то от Смоленска до Нижнего Новгорода сейчас стояли бы не церкви, а костёлы.

И нас бы не было…"

Прямо скажем, текст впечатляет. Точка зрения Ф. Фарисова, конечно, может быть и спорной, и местами слабой, но не меньше меня впечатляет мужество В. Бацалёва, под редакцией которого вышла эта феноменальная книга. Тем более что это одна из последних его работ как редактора…

Теперь мы с легким сердцем возвратимся к Тевтонскому ордену и его прусским заботам, потому что Пруссия осталась и впрямь главной его заботой и детищем. Конечно, завоевывать другие народы, а тем более принуждать их - нехорошо, но историю переписать невозможно, и что было, то было. Мы можем только оценить результат.

Глава 6

Прусские заботы Тевтонского ордена

У Тевтонского ордена, конечно же, немедленно возникли серьезные проблемы в Пруссии. Так бывает, когда сильный хозяин вдруг случайно оступится и, упав с крыльца, подвернет ногу: отчего-то слугам кажется, что теперь его можно ни во что не ставить. Ледовое побоище - это и есть подвернутая нога Ордена.

Пруссы немедленно вдохновились победой русских на Чудском озере, и прусская земля восстала. Впрочем, не вся: оставались прочные земли, целиком и полностью контролируемые силами тевтонцев и других крестоносцев, бьющихся за свою, немецкую независимость от кого бы то ни было, принося в жертву и пруссов, и другие племена. Что ни говори, а власть императора не устраивала многих. Тем более, как мне сейчас кажется, еще меньше было немцев, которых устраивала всесильность Папы. Недаром первейшей из привилегий Тевтонский орден всегда считал независимость от папских епископов, чего нельзя было представить, например, в землях Ливонии.

Сколько их было, прусских земель? Чисто прусских - десять, но крестоносцы прибавили к ним еще и Кульмскую землю, не желая признавать ее, даже в прошлом, польской, но считая исконно прусской (а раз пруссы покорены, то, значит, землей Тевтонского ордена). Перечислим эти десять прусских земель, чтобы память о них не ушла. Это: Помезания, Погезания, Вармия, Натангия, Надровия, Скаловия, Судовия, Самбия, Галиндия и Барта. Одиннадцатая, как уже говорилось, Кульмская (или Хелминская) земля.

Поморский князь Святополк также присоединился к прусскому восстанию: ему претила политика тевтонцев. Восставшие захватили пять полноценных крепостей на побережье и на Висле. Пролились реки крови, многие тысячи немецких колонистов погибли в этом восстании. Тем не менее, Тевтонский орден переломил ход восстания, и вскоре оно закончилось жестоким поражением восставших. Правда, это произошло не сразу, а только в 1249 г.: 7 февраля был подписан мирный договор в Христбурге (Кристбурге). Зато каковы были условия! По этому договору между пруссами и Орденом пруссы обязались безоговорочно подчиняться Ордену, построить 21 церковь, принять крещение и служить в построенных храмах церковную службу. Однако и преимущества крещеные пруссы получали немалые: в их общественные отношения входило, наконец, строгое германское имущественное и наследственное право, которого до сей поры пруссы не знали, пользуясь внутриродовыми или внутриплеменными отношениями.

Читая текст Христбургского договора, можно догадаться, что бунтовали все же три земли пруссов - Помезания, Вармия и Натангия, потому что о новообращенных именно этих земель идет в договоре речь. Именно они, новообращенные этих земель, торжественно обещают Богу и Римской церкви, что…

Что не станут придерживаться обычаев сжигать своих мертвых, или хоронить их вместе с конями, людьми, посудой, оружием и так далее, что не станут придерживаться родовых и племенных обычаев по части захоронения, "но будут хоронить их по христианскому обычаю и на кладбище, а не вне его"…

Что не станут поклоняться своему идолу, которого "выдумывают каждый год во время жатвы, чтобы делать ему жертвы и возлияния", и никаким другим богам, которые не создавали ни неба, ни земли, "но единственному Господу нашему Иисусу Христу и почитать Римскую католическую церковь"…

Что "не станут иметь двух жен и более", но только одну, и что брак с нею будет заключен при достаточно прочном свидетельстве этого богоугодного обряда, зафиксированного церковью…

Что если у кого родится ребенок, то при отсутствии опасности его смерти по истечении восьми дней с рождения они его доставят в церковь для крещения, а при опасности смерти немедленно передадут его любому христианину, который может окрестить его, трижды окунув ребенка в воду со словами: "Дитя, я крещу тебя во имя Отца, и Сына, и Святого Духа"…

Что, "поскольку нам (то есть тевтонцам) трудно самим объезжать всех новообращенных для получения своей десятины, то сами бы нам доставляли ее обмолоченной в наши житницы или через посредство других"…

Что "охраняли бы нас и наши члены от посягательств на нас, а также честь и права каждого из нас, а также не позволяли бы, чтобы вокруг нас зародилась какая измена"…

Что "во всех наших походах придут экипированные и снабженные каждый по своим возможностям, и что мы торжественно обещаем, что если кого из вас возьмут в плен, то добиваться освобождения каждого, пока не добьемся, причем без того, чтобы нам за это что-либо давали". (Текст пересказан из книги В.Т. Пашуто. Образование Государства Литовского. М., 1959.)

Тевтонцы продолжали упорное и планомерное освоение прусских земель и укрепление Пруссии и Ливонии. В 1252 г. был образован город Мемель (сейчас это Клайпеда), и таким образом был наконец наведен "мост" между Пруссией и Ливонией. В 1253 г. магистр Ливонии короновал великого князя Литовского Миндовга и поставил брата Ордена Христиана (Кристиана) епископом Литвы. Миндовг, который не имел наследников, передал Ордену Жемайтию (племя жмудь по русским летописям, или жемайты), а через несколько лет и Аукштайтию (племя аукштайтов). Это произошло в 1260 г. Но в том же 1260 г. жемайты и нанесли Ордену сокрушительное поражение при Дурбине, где с жемайтами бились объединенные силы ливонцев и пруссов. Погибли 150 рыцарей Ордена:

"...И свершилась там великая битва, и многие пали с каждой стороны. Наконец, после долгого единоборства... братья, по воле Господа, потерпели поражение... и пали в этом сражении... в земле Куршской, в поле близ реки Дурбин, брат Бурхард, магистр Ливонии, и брат Генрих Ботель, маршал Пруссии, а с ними 150 братьев, а из народа Божьего такое множество, что о количестве их я не слышал." (Петр из Дусбурга. Хроника Земли Прусской.)

За победой жмуди вспыхнуло невиданное по силе прусское восстание по Двине и по Висле. У него были свои лидеры, имена которых мы сегодня знаем. Это Гланде, Глаппе, Геркус, Монте. Мелкие крепости пали сразу, крупные держались, но тоже отпадали одна за другой. В 1261 г. Орден потерпел тяжелые поражения при Ленавердене в Ливонии и при Покарвисе в Пруссии. Миндовг отпал от Ордена в том же году. В 1263 г. поражения продолжались - при Дюнамюнде и при Любау. Некоторые крепости на море и на Висле переходили из рук в руки, и Ордену было весьма тяжело. Пока был жив Александр Невский, он также собирался помогать восставшим, но по причине несамостоятельности Новгорода и Владимиро-Суздальской земли, видимо, не смог.

Наконец в 1267 г. в Ливонии наступил перелом в пользу Ордена, а в прусской земле этого перелома Орден ждал до 1272 г. Постепенно тевтонцы стали опять прибирать к рукам власть и отвоевывать и Ливонию, и Пруссию. Новые завоевания старых, уже когда-то завоеванных, но отпавших земель сопровождалось поголовным окатоличиванием населения. Впервые возникла практика давать положение знатных людей простым пруссам, пожелавшим добровольно принять христианство. Так возникли новые прусские дворяне, в противовес непокорным старым. Вот свидетельство Петра из Дусбурга:

"Кто бы ни обратился к вере Христа, оставив идолопоклонство, братья милостиво обращаются с ним, и вот как. Если он знатен и происходит из рода нобилей, то ему даются земли в свободное владение и в таком количестве, что он может жить приличествующе положению своему; если он не знатен, то он и сам служит братьям по доселе соблюдаемому обычаю земли Прусской; разве что с достойными награды или порицания поступают по-иному. Например, незнатные, которые в вероотступничестве или при других обстоятельствах преданно примыкали к вере братьев, разве славные их заслуги не требуют того, чтобы незнатность их превратилась в благородную знатность, а рабство в заслуженную свободу? Непременно, Господи. И соответственно этому разумей и обратное. Вот почему в земле Прусской много новообращенных, предки которых происходили из знатного рода, они же из-за своего зла, содеянного против веры и христиан, были признаны незнатными; другим же, чьи родители были незнатными, за верное служение, оказанное вере и братьям, дарована была свобода."

Пруссия завершила войну с восставшими в 1283 г., а Ливония - в 1290 г.

Жемайтия билась с Орденом и в XIV веке. Причем еще до 1290 г. литовцы совершили не менее 30 разномасштабных нападений на земли Ордена, каждый раз уходя с добычей и оставаясь практически безнаказанными. Вообще тевтонцы поздно пожалели, что упустили литовский вопрос, занимаясь одной только Пруссией или одной только Ливонией. К 1350 г. Литва стала огромным государством, земли которого протирались до Смоленска (это на востоке) и до Черного моря (на юге). Великое княжество Литовское, как выяснил в процессе глубокого исследования замечательный писатель и историк Алесь Кожедуб, в короткое время приобрело необычайную силу, и тому есть несколько причин, в том числе этнических. Выдавливаемые с Запада политикой крестоносцев народы оседали в Литве. Бежавшие от татар с Востока русские оседали в Литве. По утверждению писателя, наступило время, когда Литва стала играть в Европе роль бывшей Руси, ибо в ней только князья были литовцы, а народ жил русский, белорусский, балты разных кровей и языков, а также поляки. Вернее, не столько играть роль, сколько сохранять начавший теряться генофонд всех этих народов. Центром, причем неприступным и ни разу не попавшим в чужие руки, резко сделался Новогородок, возникший как город еще в XI в., но приобретший свое значение позже - с момента образования Литовского государства.

И Европа продолжила свои крестовые походы, осуществляя их практически весь XIV век, - теперь уже на Литву!..

Тот "мост", или "буфер", который тевтонцы собирались сделать между Пруссией и Ливонией именно из Литвы, тевтонцам не удался. Помимо Новгорода Литва стала Тевтонскому ордену еще одной костью в горле, с которой Орден так и не сумел справиться.

Но вернемся к Пруссии. К 1283 г. Тевтонский орден создал государство, которое простиралось от Вислы до Финского залива. Поморье, в 1226 г. ставшее независимым от Польши, становится желанной добычей тевтонцев после смерти князя Святополка. Но на Поморье претендует и Польша, поскольку это ее прежняя земля. Правда, мы уже говорили о том, что тевтонцы не признавали за Польшей даже прежнего исторического права на Кульмскую землю - с какой же стати признавать польские права на Поморье?

Но Польше Поморье крайне необходимо: это выход к морю, а к тому же поляки давно мечтали отрезать Пруссию от Германии, перерезав поперек узкую немецкую полоску земли вдоль моря, их связывающую.

Польский князь Владислав Локетек занял Данциг, а свободную землю заняли бранденбургские войска, которые пришли туда по тому праву, что сам же Локетек когда-то дважды по разным причинам дарил им Поморье. Теперь он вдруг захотел сидеть на море. И… и обратился к Ордену: помогите прогнать бранденбуржцев. За это Локетек обещал Ордену половину Данцига.

Тевтонский орден честно прогнал из Поморья бранденбуржцев и потребовал от Локетка выплаты обещанной контрибуции. Локетек, вместо того чтобы в знак благодарности сделать, что обещал, начал длительную церковную судебную тяжбу с Орденом, втянув в нее Римскую курию. Папа, если вы помните из истории, именно в это время был далеко не свободным духовным хозяином Европы и проживал уже во Франции - его резиденцией стал Авиньон. Потому судебный процесс затянулся настолько, что конца ему не было видно.

Наконец наступил 1329 г., когда Владислав стал польским королем. Тогда он собрал все свои польские силы и напал на Тевтонский орден. Два года поляки совершали набеги на земли Пруссии, но всегда встречали жесткое сопротивление, потому что старались взять неприступные крепости. Наконец это Ордену надоело, и он сам перешел в наступление. Правда, в самом начале кампании тевтонцы потерпели от поляков серьезное поражение (Пловцы), но позже захватили практически все приграничные польские районы. Это был уже 1332 г. А в 1333 г. Владислав скончался.

Преемник Владислава Казимир, вместо того чтобы решить проблему с Поморьем по прежним договоренностям с тевтонцами, тоже затеял судебную тяжбу. Как ни странно, ему удалось ее выиграть. Вероятно, потому что эта возня уже всем порядком надоела. Правда, прошло еще 10 лет… Только в 1343 г. Папа призвал тевтонцев заключить с Польшей мир и простить ей Поморье, а с Польши взял железное слово больше не приращивать к своим землям никаких территорий. Понятно, что это были только слова, которые Польша, конечно же, произнесла ко всеобщему удовлетворению.

В самой Пруссии и приграничных польских областях происходила активная ассимиляция местного населения на фоне немецких колонистов, и примерно к концу XIV в. ни о какой самостоятельности пруссов, если таковые оставались как пруссы, а тем более о самобытности и обычаях, уже практически невозможно было услышать. Формирование самостоятельного суверенного орденского государства подходило к своему завершению. И это завершение ознаменовалось широкой скупкой земель тевтонцами у обедневших и слабых феодалов. Пруссия стала пухнуть и расти вширь. Пожалуй, Пруссия Тевтонского ордена - это единственный в истории пример того, как может небольшой поначалу духовно-рыцарский орден реализоваться в государственном масштабе, причем получить это государство не только путем завоеваний, но и миссионерской деятельностью, которая, что ни говори, у тевтонцев тоже была поставлена хорошо. К тому же в течение XIV в. Пруссия получила всеевропейское признание как воплощение крестоносной идеи. Правда, ее крестовые походы против Руси и Литвы не приносили желаемого результата, но в Пруссию стекались тысячи крестоносцев, желавших реализоваться как борцы с язычеством, с татарами, русскими и Бог знает с кем еще. А в общем-то европейских рыцарей, продолжавших быть бедными и никому не нужными, привлекала идея пограбить. Кого угодно - лишь бы погреть руки.

На этом фоне нет ничего удивительного в том, что в конце концов Европа прошляпит захват турками Константинополя. Рыцарство к тому моменту выродится, причем выродится вместе с самым могущественным и непобедимым (впрочем, только якобы) Тевтонским орденом.

Близился черный для тевтонцев XV век.

Глава 7

XIV век глазами Эриха Машке

Исторические писатели, в том числе, а может быть и особенно, Эрих Машке, рассматривающие на Западе историю Тевтонского ордена, вероятно, еще и намеренно скрывают имена великих магистров Ордена времен Александра Невского. Например, до сих пор достоверно не вполне ясно, кто же был великим магистром Тевтонского ордена в те самые неприятные для него годы. С великим трудом мне удалось обнаружить это имя, которое не содержит даже фамилии: верховного магистра Ордена, который занимал резиденцию магистра с 1239 по 1246 г., звали просто Герхард. Кто такой и откуда, неизвестно. Эрих Машке о нем, понятное дело, молчит, а необходимые документы Тевтонского ордена, из которых было бы ясно, кто такой Герхард, если они до сей поры существуют, обретаются где-то в Германии.

С другой стороны, нам уже совершенно не интересно, кто именно был тогда верховным, ибо поражения Ордена в начале 1240-х гг. позволяют пренебречь этой странной, на мой взгляд, исторической тайной. Потому что верховный магистр не сумел наставить великого магистра Пруссии, не сумел согласовать своих действий (хотя они в целом все же выглядят согласованными) с датчанами и шведами, а тем более с норвежцами, как мечтал, вероятно, Папа, как хотелось всей Европе, страшно перетрусившей татар. Как показывают многие исследования, Батый только благодаря некоторым случайностям, только благодаря некоторым косвенным обстоятельствам не двинулся в Европу широким фронтом. И не будь он сыном незаконнорожденного отца, еще неизвестно, как бы распорядилась тогда судьба. Но это рассуждения праздные, - потому вернемся к магистрам.

Шестым и не менее, видимо, неудачливым великим магистров Тевтонского ордена был Генрих фон Ботель. Он занимал это место с 1246-го по 1260-й год. События этих лет коротко представлены в прошлой главе, и потому на деятельности фон Ботеля также нет смысла останавливаться. Затем 31 год великого магистра в Ордене не было вообще. Как уже говорилось, 1291 г. - это год потери Святой Земли, это год борьбы за место на Кипре, где были и владения тевтонцев. Впрочем, бились между собой за власть над своей республикой больше тамплиеры и иоанниты, чем тевтонцы: все помыслы Тевтонского ордена уже давно нацелены на Европу - в Прибалтику. Однако знаменательно, что именно в 1291 г. был наконец избран новый великий магистр, каковым стал Конрад фон Фейхтванген (1291-1311 гг.). Именно при нем столица, или резиденция, Ордена переместилась в Мариенбург (замок Мальборк). Конрад был седьмым по счету великим магистром. Восьмым стал Карл фон Трир (1311-1324 гг.). Все эти годы великие магистры занимались, конечно же, почти непрерывной борьбой с Польшей за Поморье, с набегами Литвы, расширением пределов государства Тевтонского ордена, а это все рутинная работа, благодарности за которую трудно ждать. Потому Карл из Трира оставил в истории Тевтонского ордена практически лишь свое имя, как и его предшественник. Мы знаем еще одного исторического Карла из Трира, которому с мировой известностью повезло гораздо больше, но то был в XIX в. Карл Маркс.

Еще шесть лет, с 1324 по 1330 г., Орденом управлял Вернер фон Орцельн, девятый по счету великий магистр. Он продолжил рутинную работу своих предшественников.

Здесь мне имеет смысл рассказать, во-первых, о разночтениях в именах. Например, Конрада Фейхтвангенского, на которого выпала нелегкая миссия "закрывать" южные интересы Ордена, Э. Машке в своих трудах именует Зигфридом. Я склонен верить больше германскому историку, но, тем не менее, привожу оба имени. Великий магистр Зигфрид перенес резиденцию Ордена сначала в Венецию, где все же мог осуществлять "пригляд" за Средиземноморьем, где у Тевтонского ордена было еще много земель, а потом участвовал в переносе резиденции Ордена в Мариенбург.

Карл из Трира - это первый из великих магистров, избранный на свой пост уже в Пруссии. Именно тем самым это довольно драматическая, если не трагическая, фигура в Ордене. Дело в том, что руководители Прусской земли приняли его, естественно, в штыки. И до самой своей смерти в 1324 г. Карл едва сдерживал дробление Ордена на части: единственная из земель тевтонцев давно оперировала государственными, а уже вовсе не орденскими понятиями, и это противоречие Карл Трирский не нашел как избыть. Ведь если для Ордена первым и единственным сюзереном оставался император, главной землей Ордена оставалось комтурство в Германии, тем более что Папа теперь был далековато от Священной Римской империи, то прусская ветвь Ордена давно была сама себе сюзерен. Умирая, Карл, вероятно, так и не знал, что делать.

Проблему разрешил Вернер фон Орцельн, причем решил ее кардинально: сразу же по смерти Карла, едва избравшись, Вернер отменил прусское ландмейстерство и принял Пруссию, как резиденцию Ордена, под непосредственную власть верховного магистра! Недовольство прусской ветви Ордена как рукой сняло, и теперь в Пруссии от имени Тевтонского ордена не осталось никакого наместника, кроме самого Вернера. Правда, поскольку Мариенбург был совсем небольшой провинцией Пруссии, Вернер фон Орцельн согласился и на роль мелкого удельного князька данной земли, тем более что по рангу Пруссия была теперь не только не первой, а просто второстепенной землей Ордена. Даже Ливония считалась выше, ибо в Ливонии был хотя бы свой епископ, как представитель высшей центральной духовной власти. Ливонское комтурство (земля) было магистром искусственно поставлено выше Прусского.

Вот таковы, в основном, заслуги перечисленных седьмого, восьмого и девятого великих магистров.

Но только на десятого великого магистра, пробывшего таковым совсем недолго, вдруг обратил внимание в своих сочинениях Эрих Машке. Речь идет о Людере (Лютере) фон Брауншвейге, которого нам удобнее именовать Лютером Брауншвейгским, как это сделал и переводчик Эриха Машке на русский язык. Лютер Брауншвейгский управлял Орденом с 1331-го по 1335-й год, но произвел на германского историка ХХ века неизгладимое впечатление. Эрих Машке посвятил Лютеру Брауншвейгскому обширнейшую главу: такого объема рассказа не удостоился даже Герман Зальцский. Давайте и мы остановимся на этом имени и посмотрим, чем же угодил Лютер Брауншвейгский Третьему Рейху.

И в самом начале главы, посвященной Лютеру Брауншвейгскому, мы вдруг встречаем пояснения Э. Машке относительно земель Поморья. Это в достаточной степени расходится с тем, что говорят об этой истории сейчас российские исследователи, а потому считаю необходимым привести текст самого Э. Машке, дабы мы получили объемное преставление о проблеме Помереллии (так немцы именуют Поморье). Вот этот текст (курсив мой):

"Завершая формирование и укрепление своих границ, а также внутреннее структурирование, орденское государство адаптировалось к окружающему его политическому пространству. Висла и соседние материковые области поставили перед орденским государством первые внешнеполитические задачи; лишь в XIV веке Пруссия начала по-настоящему включаться в прибалтийские политические споры.

Согласно идее Ордена, у Прусского государства не могло быть иной внешнеполитической задачи, кроме покорения язычников и обращения их в христианство. Но вполне естественно, что как только оформились границы Прусского государства, главным для него стало собственное право на жизнь, которым оно и руководствовалось, развиваясь с учетом соотношения политических сил в окружающем его пространстве. Поэтому, кроме служения идее, для Ордена важна была и его миссионерская политика, направленная теперь уже против язычников-литовцев, политика

власти, которая ни в коей мере не противоречила сущности государства, а значит, и государственной конструкции орденских земель. В XIV веке обе формы внешней политики успешно сосуществовали, в значительной степени дополняя друг друга, однако так и не слились воедино. Вот эта двойственность политики Ордена, в конце концов, и возымела свои трагические последствия. Следуя своему миссионерскому долгу, Орден вел борьбу с Литвой, но одновременно включился и в политические споры с Польшей; в результате два столь разных врага орденского государства кинулись в объятия друг друга.

Конфликт с Польшей развивался постепенно. В XIII веке польское государство состояло из нескольких раздробленных, особенно в Силезии, феодальных княжеств, управляемых князьями из рода Пястов, которых связывали родственные узы и права собственности. Одним из таких мелких князей был Конрад Мазовецкий, обратившийся к Ордену за помощью в борьбе с пруссами. К концу XIII века в Польше опять усилились объединительные тенденции. Владыслав Локетек способствовал сплочению государства, в 1320 году он провозгласил себя королем и начал с завидным энтузиазмом и, кстати, весьма успешно восстанавливать великодержавность Польши, которую она и в самом деле обрела уже при его сыне, Казимире Великом. Правда, для этого Польше пришлось

отказаться от силезских княжеств, ставших леном богемских королей, и от притязаний на Помереллию, которая в 1308-1309 годах была присоединена к орденскому государству.

Вначале орденское государство проявляло дружеские чувства по отношению к польским княжествам и весьма четкое неприятие по отношению к независимому княжеству Восточной Померании, или Помереллии, расположенному к западу от нижнего течения Вислы, с центром в Данциге, которое в штыки встретило оборонительные намерения Польши и к тому же нашло союзника в лице мятежных пруссов. На дальнейший ход событий повлияло то, что в это же самое время бранденбургское маркграфство Аскания стало усиленно расширять свои границы в восточном направлении и, преодолев реку Одер, подступило к Балтийскому морю.

Последний восточнопомеранский князь из дома Самборидов Мествин II признал ленную зависимость от Аскании всей Восточной Померании, за исключением области вокруг Диршау, которую он затем передал в дар великопольскому герцогу Пшемыславу как своему наследнику, а его правопреемником был его сын Владыслав Локетек. Мествин умер, не оставив детей, и на его наследство претендовали Бранденбург и Польша. Польша втянула в эту борьбу и Немецкий орден. В 1308-1309 годах Орден вступил с ней в схватку за землю и, совершив покупку, стал обладателем земель Аскании; таким образом, правовые формальности были соблюдены.

Смысл этой покупки (надо сказать, никаких враждебных шагов против самой Помереллии не предпринималось) становится понятным лишь в контексте общей ситуации в области Нижней Вислы. Река не разъединяла, а соединяла берега. Теперь крепнущему орденскому государству, подступившему к Висле с востока, надлежало двинуть свои силы на противоположный берег. Об этом свидетельствуют и другие, не столь значительные, мирные завоевания. Еще в XIII веке, завоевав область Меве к западу от Вислы и выровняв затем ее границы, Орден вынужден был отказаться от дальнейших территориальных притязаний, но все-таки включился в политическую борьбу за Помереллию. Еще в те времена, когда Орден начал завоевание Пруссии, германские

переселенцы, жители Данцига и Диршау и прилежащей сельской местности, захватили области к западу от нижнего течения Вислы. Теперь же Ордену принадлежала вся эта область, таким образом, был завершен целый этап в развитии государства, начавшийся еще несколько десятилетий назад. Теперь земли Ордена имели прямое сухопутное сообщение с Германской империей, что благоприятно сказалось на экономических связях и способствовало притоку крестоносцев и наемников."

Как видите, даже столь не запутанная, казалось бы, история на деле оказалась весьма запутанной. Но далее великому магистру Лютеру Брауншвейгскому, видимо, придется распутывать проблемы посложнее.

И впрямь избрание Лютера сыграло для Ордена свою положительную роль. Дело в том, что, несмотря на свою военную силу, несмотря на громадное свое значение, известное по всей Западной Европе, Тевтонский орден к моменту избрания Лютера Брауншвейгского потерял достаточно много из того авторитета, что у него был. Не последнюю роль здесь сыграла возня вокруг Поморья. Тем более что Европа уже несколько десятков лет была фактически разделенной на два лагеря. Один лагерь - это лагерь императора, другой - Папы. Тевтонский орден с громадной скоростью утерял вес перед Римом, а перед императором не мог бы его приобрести, ибо прошлые великие магистры, хоть и были людьми достойными, но авторитетом у императора не пользовались или пользовались, но небольшим. Правда, Зигфрид Фейхтвангенский очень много сделал для заселения Пруссии крестьянами, которых после длительного восстания пруссов в Прусском государстве оставалось очень мало. Однако призыв Зигфрида к немецкому народу или призыв Лютера Брауншвейгского, естественно, звучали по-разному - как шепот на ветру и как Глас Божий. Именно потому Э. Машке и избрал для рассказа о XIV веке фигуру Лютера Брауншвейгского, несмотря на то что, как мы говорили, он пробыл на посту великого магистра очень недолго.

Посмотрим, что говорит Э. Машке. В данном случае мне кажется, что мой курсив по тексту германского историка будет излишним:

"Перенос резиденции верховного магистра в Пруссию изменил и отношение верховного магистра к Прусскому государству. Теперь Орден был сувереном в Пруссии. Осуществление высших административных задач и представительских обязанностей, особенно принесение присяги на верность при передаче власти, фактически превращало верховного магистра в удельного князя. Столь независимое его положение сохранялась до тех пор, пока Орден шел в гору. Но у верховного магистра по-прежнему были обязательства перед конвентом, зафиксированные в уставе Ордена: именно эти кандалы и сковали в XV веке административный гений верховного магистра Генриха фон Плауэна.

Включение Помереллии в Прусское государство серьезно осложнило его отношения с Польшей. Но дело было не только в этом: внутренне сплотилось и польское государство. Консолидация политических сил внутри орденского государства и аналогичные процессы в Польше усугубляли внешнеполитические трения. В XIV веке конфликт был уже неизбежен. И поскольку в это время укрепилась и литовская государственность, уже в первой трети XIV века сложилась некая политическая система, объединившая всю Восточную Европу, которая, в конце концов, включилась в историческое противостояние между императором и Папой. Земли Ордена объединились в союз с Богемией и Бранденбургом; Силезия, даже польское княжество Мазовия, сохранявшее относительную независимость до XVI века, а также Померания некоторое время тоже были по эту сторону фронта; на востоке он охватывал Красную Русь , которой угрожали Литва и Польша. По другую сторону фронта Польша и Литва объединились и на какое-то время захватили Померанию. Фоном для этой политической системы служило историческое противостояние папства и императора, которое в тот момент продолжили

Иоанн XXII и Людвиг Баварский. Немецкий орден, прежде всего та его часть, что подчинялась германскому магистру, как и в момент своего основания, хранил верность императору. В решающий момент братья Немецкого ордена встали на сторону германского короля. По другую сторону была Польша, которую с курией связывали общие церковные, финансовые, а также чисто политические интересы. Таким образом, противоречия между Орденом и его духовным патроном серьезно усугублялись союзом между Польшей и Папой.

К концу первой трети XIV века Прусское государство оказалось в самой гуще этого мирового и одновременно достаточно локального, сосредоточенного в Восточной Европе, спора; внутренне же, благодаря непрерывному потоку переселенцев из Германии, оно превращалось в немецкую землю, перенимая культуру старых германских провинций. Вот в такую эпоху Орден возглавил бывший траппье Ордена и комтур Кристбурга герцог Лютер Брауншвейгский. Лишь несколько лет, с 1331 по 1335 год, он занимал должность верховного магистра, пока его не забрала смерть. Однако он почти во всем воплощал сущность процветающего орденского государства. Мало кто из верховных магистров, возглавлявших Орден в XIII и XIV веках, обладал столь яркой индивидуальностью, весьма привлекательной для последующих поколений, какая была присуща сыну нижнесаксонского герцога. Немногим удалось вот так же употребить во

благо Ордена свои личные качества и достижения. Словно из огромного сосуда, хлынула некогда из Нижней Саксонии немецкая кровь в земли Ордена, а дом герцога Брауншвейгского был связан с Орденом с самого начала борьбы за Пруссию. В 1240 году

герцог Отто Брауншвейгский, внук Генриха Льва и дед Лютера, одним из первых среди германских князей предпринял крестовый поход в Пруссию и участвовал в битве за Балгу на заливе Фришес-Гафф. Отца его, герцога Альбрехта Великого Брауншвейгского, тоже привел в Пруссию крестовый поход. Было это в 1265 году. Кроме Лютера, еще двое представителей дома брауншвейгских государей были членами Ордена в Пруссии: герцог

Альбрехт, принадлежавший сначала к числу братьев в Кенигсберге, а с 1332 года ставший комтуром в Меве и Кульмской земле, и герцог Иоганн, который примерно в это же время был рыцарем Ордена.

Лютер Брауншвейгский, младший сын герцога Альбрехта Великого, родился около 1275 года, а возможно, и раньше. В 1279 году умер его отец, оставив после себя дочь и шестерых несовершеннолетних сыновей. Три старших сына поделили между собой отцовское наследство, а трое младших вступили в три крупнейших ордена того времени: один стал тамплиером, второй - иоаннитом, а самый младший присоединился к Немецкого ордену. Таков был удел младших сыновей дворянских семейств, даже младших сыновей брауншвейгских правителей. Но из всех сыновей брауншвейгского семейства, принявших обет рыцарей или братьев Ордена, лишь Лютеру суждено было сыграть значительную роль в истории.

В его жилах текла кровь Генриха Льва, короля Лотара Зупплинбургского и Святой Елизаветы. Похоже, он перенял от своих предков наиболее важные качества: склонность к искусству, сделавшую его поэтом и почитателем прекрасного, и колонизаторский талант, благодаря которому он особенно успешно руководил заселением Пруссии. Но то, что перенял он с духом и кровью своих предков, было не только его личным достоянием: он знал, для чего живет, знали это и его современники, повествующие о верховном магистре. Святую Елизавету, особенно почитавшуюся Немецким орденом с 1235 года, когда она была канонизирована, он считал своей покровительницей. О том, что Лютер состоит в родстве со святыми, хотя и разделен с ними многими поколениями, напоминал ему замландский каноник Тило Кульмский, посвятивший ему огромную поэму, и другой поэт, сделавший поэтическое переложение на немецкий язык Книги Даниила. Он писал, что верховный магистр добродетель свою унаследовал от Елизаветы. А летописец

монастыря Олива не забыл и о его принадлежности к императорскому роду, сообщая, что он "из благородного племени старого императора". Но, прежде всего, в его жилах течет императорская кровь его предка Лотара Зупплинбургского (1125-1137 гг.), в честь которого он и получил свое имя. Поэтому среди предков Лютера были и Каролинги, и императоры из Саксонского дома. Этим объясняются и столь тесные отношения между Немецким орденом и германскими королями и императорами: орденские земли по сути пользовались родственными связями верховного магистра Лютера. Свой светлый поэтический дар, внутреннее благочестие, перенятое от тюрингского императорского дома, и реализм во внутренней и внешней политике, традиционные для Нижней Саксонии, - вот что привнес в жизнь Ордена сын Альбрехта Брауншвейгского."

Российскому читателю, конечно же, достаточно дико прочесть похвалу великому магистру, в которой одной из добродетелей почитается колонизаторский талант. Однако вот вам и разница между нашим и европейским менталитетом. И дело даже не в том, что это писано под знаком геббельсовской пропаганды: нам такое просто в ум не придет. Тем более смешно слышать от Западной Европы слова о том, что Россия - это "тюрьма народов". Правда, термин придумали большевики, но не с подачи ли того же "тевтонского духа", оплатившего приезд в Россию опломбированного вагона в самый критический для нее момент?

Таким образом, можно сделать и еще один важный вывод: Третий Рейх возрождал и насаждал в Европе не что иное, как принципы Средневековья, если один из самых талантливых историков Германии не забывает восхититься "колонизаторским талантом" Лютера Брауншвейгского. Причем ничтоже сумняшеся Э. Машке перечисляет это "качество" личности великого магистра, через запятую, наряду с его "светлым поэтическим даром" и "внутренним благочестием".

Далее на многих страницах мы видим лишь длинную и нудную хвалу качествам Лютера Брауншвейгского, причем эта ода поется Лютеру, который, появившись в Пруссии в качестве одного из братьев Ордена в 1302 г., своими трудами помогает колонизовать Кристбургскую провинцию (прежде Кристбург фигурировал у нас как Христбург, если помните, но эти транскрипции неизбежны, когда мы говорим о Средних веках, ибо, как уже не раз повторялось мною, в те времена не только письменный, но и устный немецкий язык далеко еще не устоялся и продолжал формироваться). По указанию начальников он работает по распределению колонистов по "пустовавшим землям Пруссии". В числе колонистов называются, как ни странно, даже русины, то есть русские. Но Э. Машке особо подчеркивает, что все расселяемые в Пруссии народы очень скоро становились немцами. То есть этот вопрос контролировался уже в начале XIV века весьма строго. Как раз здесь-то и проявился тот самый "колонизаторский талант" Лютера. Он начал расти в должностях. Далее рассказывается, как он стал в июле 1314 г. уже комтуром Кристбурга и верховным траппье Ордена. Э. Машке постоянно напоминает нам, что Лютер Брауншвейгский прекрасно сочетал в себе поэтический талант и колонизаторскую деятельность.

Правда, наступает момент, когда честный историк в Э. Машке прорывается на страницы его сочинения, и он говорит парадоксальную вещь, которую мне обязательно хотелось бы для вас привести. Э. Машке говорит: "Он писал стихи: они либо утрачены, либо не представляют особой художественной ценности. Но то, чего он добился своей колонизаторской политикой как комтур Кристбурга и позднее, уже как верховный магистр, в других частях страны, не забыто и не утрачено. И по сей день процветают

области, основанные не без его участия". Понятно, курсив здесь мой. Таким образом, мы видим, что вряд ли сам историк верит в свои же слова о "светлом поэтическом таланте" Лютера Брауншвейгского, - но ведь должен же быть у него еще какой-то талант помимо колонизаторского! - иначе будет скучно. Правда, есть еще внутреннее благочестие… Но в 1930-е годы на благочестии далеко уехать невозможно.

Прежде чем Лютер делается великим магистром Ордена, он несколько раз становится комтуром именно Кристбурга - города, стоящего над землями, которые наиболее интенсивно заселялись. При этом Лютер Брауншвейгский бывает и траппье, и верховным траппье Ордена. То есть достаточно часто он состоял в верховном капитуле, пока наконец не стал великим магистром.

Небольшая деталь: как по-вашему, а что такое траппье? Траппье - это тот, кого мы вначале назвали трапир, то есть кастелян! А в должности верховного траппье Лютер отвечал за обмундирование всего Ордена. Чем занимаются траппье и кастелян? Отвечают за тряпье и выдают тряпье. Вот, может быть, откуда происходит это достаточно грубое, но очень точное русское слово. Впрочем, это к слову.

Есть момент, когда Э. Машке сбавляет обороты, и это очень показательно. Так он поступает практически всегда, кого бы из воинствующих тевтонцев историк не восхвалял. Этот критический абзац я тоже приведу:

"Потомки пруссов, некогда наделенные правами, давно стали немцами. Заселив эти земли, сын нижнесаксонского герцога воздвиг себе настоящий памятник. Однако, рассуждая о его деятельности и личных достижениях, следует оговориться: он был не первым и не последним колонизатором, а лишь звеном длинной цепи, соединяющей многие поколения. В конце концов, он осуществил лишь то, что задумал, еще будучи рядовым членом Ордена, а те, что пришли после, продолжали великое дело, восполняя оставленные им пробелы. Когда поток германских переселенцев устремился в орденские земли, одной из первых была заселена комтурия Кристбург, видимо, в силу своего географического положения. Здесь каждый комтур невольно становился колонизатором. Так случилось и с Лютером Брауншвейгским."

Кажется, понятнее не скажешь: куда девались реверансы перед германским дворянством, да еще и носителем императорских кровей? Историк постепенно опускает читателя на землю и далее уже не возвращается к высокому одическому штилю.

Зато несколькими абзацами спустя мы узнаем о трагической судьбе Вернера фон Орцельна, хотя Э. Машке говорит об этом как бы не нарочно, а только приводя исторический эпизод, которого он не мог не привести в своем тексте. Речь идет вроде бы не о великом магистре Вернере, а о Лютере Брауншвейгском, но писатель находит момент, когда донести до нас важное. Посмотрим (курсив мой):

"…А вот деятельность Лютера на посту верховного магистра уже не позволяет нам столь широко судить о его личности. 17 февраля 1331 года капитул в Мариенбурге избрал его главой Ордена. Тогда над братьями все еще стояла тень недавнего убийства: верховный магистр Вернер Орцеленский был заколот одним из братьев, которого пытался призвать к порядку. Кинжал убийцы слишком рано оборвал еще одну честную и полную трудов жизнь, посвященную Ордену. Впрочем, самому Ордену никакой опасности не грозило. Удачливый в битвах, погруженный во внутреннее созидание собственного государства и, несмотря на отдельные случаи, объединенный силой веры, Орден и не думал воспринимать совершившееся зло как признак своего скорого распада. Новый верховный магистр избирался из числа самых достойных, среди них был и Лютер Брауншвейгский.

Нелегкое наследство принял Лютер от своего предшественника. Главным внешнеполитическим вопросом того времени были отношения с Польшей. Король Владыслав никак не мог забыть о Помереллии и всем своим существом жаждал кровавой битвы. Некоторое политическое равновесие, сложившееся между восточноевропейскими государствами, могло лишь оттянуть на время возможное столкновение, но оно было

неизбежно. В 1327 году Орден напал на Куявию. Теперь давно существовавшее противостояние между Орденом и Польшей переросло в открытую войну, лишь на время прерванную перемирием. Поскольку король Иоганн Богемский считал законными претензии своих предшественников, князей Пшемысловских, Орден, вдохновленный победами богемского и прусского оружия, мог начать завоевывать новые территории и утвердить свое право на Помереллию. В 1331 году, вскоре после того как новый верховный магистр въехал в свою резиденцию, снова началась война. В сентябре войска сошлись в открытой битве, которая закончилась для обеих сторон большими потерями, однако ничего не разрешила. За переговорами опять последовала война. И лишь в сентябре 1333 года, когда умер польский король, ситуация начала меняться. Новый король, Казимир Великий (1333-1370 гг.) выбрал иной путь для достижения прежних целей и попытался установить мир. А летом 1335 года, когда в очередной раз было установлено перемирие, верховного магистра не стало. Окончательный (как тогда казалось) мир был установлен лишь в 1343 году: по этому договору польский король навсегда отказывался от своих притязаний на Помереллию, а король Богемии - от притязаний на Польшу."

Этот текст особо не противоречит тому, что мы знаем о битве Польши с Пруссией за Поморье. А вот история убийства великого магистра Вернера фон Орцельна действительно интересна и поднята германским историком из орденских документов. Ведь он мог бы и не сообщать даже тех малых подробностей, о которых мы узнали из его материала.

Далее, говоря о личности великого магистра, Э. Машке не преминул сообщить, что личное мужество Лютера, воспеваемое хронистами, в том числе его личное участие в нанесении урона язычникам и в военных столкновениях с врагами Ордена - есть не что иное, как дань времени, то есть великому магистру приписывались шаги, которых он наверняка не совершал, это просто "собирательный образ покорителя язычников", как в наших летописях и житиях святых есть шаблонные куски о святых или князьях. "Убедительно звучат лишь высказывания его польских современников, сетующих на то, что миролюбие было чуждо верховному магистру", - говорит историк.

Весьма ценно и то, что сообщает Э. Машке дальше:

"Поток немецких переселенцев двигался с запада на восток и от побережья в глубь материка. Уже в XIII веке в непосредственной близости от крепостей Ордена возникло несколько городов; города продолжали возникать и в XIV веке, теперь этот процесс был

непосредственно связан с колонизацией земель. Планировалось создать целую сеть германских поселений, более укрепленную с востока. Как раз в те годы, когда Лютер уже служил Ордену, в Прусское государство прибывали буквально толпы германских крестьян; именно они определили на все времена национальный характер этих земель. Но, кроме Ордена, колонизацию земель осуществляли епископы, соборные капитулы и

владельцы больших имений. А главными "поставщиками" переселенцев были Нижняя Германия, Саксония, Вестафалия, ганзейские города, восточные области Центральной Германии, Тюрингия, а также территории по среднему течению Эльбы и Силезия, сама еще в XIII веке принявшая огромный поток германских переселенцев. Так в Восточной Пруссии появились области, в которых говорили только на средненемецком и нижненемецком диалектах немецкого языка; они существуют и сейчас . Колонизация земель была не только вопросом экономической и военной политики Германии. Это был, к тому же, надежный путь укрепить христианскую веру в смешанном населении молодого государства, ведущий к тому, что оно будет христианским; ведь недавно обращенные пруссы исповедовали ее лишь внешне. Но главное, благодаря колонизации на этой некогда вражеской земле возникал немецкий социум, и в нем рыцари Немецкого ордена уже не чувствовали себя завоевателями, говорившими на чужом языке, а, напротив, повсюду находили своих соплеменников. В этой Новой Германии, как ее называли позднее, как раз во времена Лютера за стенами крепостей и городов началась почти такая же жизнь, что и в Германии, и, наконец, спустя десятилетия после завоевания земель, возникла атмосфера для свободного развития духовного творчества."

Как это ни странно звучит, но Э. Машке прав именно в последнем утверждении, которое я выделил курсивом. И вот что говорит он дальше:

"Глубоко близки задачам Ордена были личные устремления самого Лютера: война, колонизация, поэтическое творчество, строительство и административная деятельность.

Основание деревень, а тем более городов влекло за собой строительство новых церквей. Поэтому духовный патронат, как обязательное условие власти Ордена, напрямую был связан с заселением земель. Получив в Голлубе свое первое самостоятельное

административное поручение, Лютер посвятил всего себя строительству церквей в городах и деревнях. Оливская летопись славила деяния предков Лютера в Нижней Саксонии, а орденский летописец второй половины XIV века Виганд Марбургский сообщает нам о том, что Лютер приумножал количество церквей; другая короткая летопись примерно середины века повествует о деятельности Лютера в стихах:

В городе Мариенбурге,

В Голлубе и Кристбурге,

И в городах иных

Приумножилось число церквей

Делами его благими

Во славу Господа.

Строительство церквей являлось прямой обязанностью Лютера, поскольку он всячески способствовал колонизации подчиненных ему земель, однако ему эта деятельность, несомненно, была гораздо важнее и ближе, чем другим должностным лицам Ордена, иначе не восхваляли бы ее так современники и потомки. Строительство главной резиденции Ордена растянулось на многие поколения и ставило каждый раз новые

технические и художественные задачи; но можно ли считать случайностью тот факт, что именно в правление Лютера была возведена часовня Святой Анны, или то, что сам Лютер принимал активное участие в строительстве Кенигсбергского собора?.."

Далее Э. Машке опять разглагольствует о поэтическом творчестве самого Лютера Брауншвейгского, в то время как не располагает ни одной его поэтической строчкой. Может быть, эта приверженность теме поэзии связана с тем, что сам Э. Машке писал в то время стихи? Тем более что раньше он уже сказал, что вероятнее всего качество стихов верховного магистра было не ахти…

Любопытно сообщение историка: кенигсбергский летописец Пауль Пуле, который писал свою летопись после Реформации и умер в 1532 г., рассказывает, что он знает о том, как попала в Пруссию голова святой Варвары (часть мощей св. Варвары, умершей в Египте в III в.), из небольшой "книжицы", написанной самим Лютером Брауншвейгским. И, судя по всему, эту "книжицу" знал не только Пауль Пуле, но и Петр из Дусбурга, да и вообще текст Лютера Брауншвейгского был весьма известен, а скорее всего, пишет Э. Машке, этот текст был еще "жив" в XVI веке.

А в тексте Лютер описал в стихах, что во время войны Ордена со Святополком (когда поморский князь Святополк и пруссы подняли восстание немедленно после Ледового побоища) тевтонцы взяли на Висле крепость Сартовиц, где и обнаружилась рака с мощами св. Варвары. Рыцари восприняли это событие как доброе предзнаменование, знак Божьего заступничества, и само событие уже вскоре стало легендой. Мощи перевезли в Кульм, и вся Кульмская земля стала трепетно поклоняться реликвии. Именно данную легенду Лютер и пересказывал - говорят, это была поэма.

Теперь Э. Машке одумывается и опять начинает рассуждать о поэзии Лютера Брауншвейгского уже как о талантливой, хотя и сообщает нам, что "язык тяжеловат":

"Не так уж много известно нам о жизни людей в Средние века, поэтому, как правило, непросто обозначить важнейшие вехи их внутреннего развития. Слишком мало знаем мы и о самом Лютере, чтобы сказать точно, когда в нем проснулся поэтический дар. По дошедшим до нас произведениям мы можем судить лишь о кристбургском периоде его

творчества, причем в первые три года в Кристбурге Лютер, по-видимому, писал меньше.

Вероятно, многое было просто утрачено, или на это были какие-нибудь внешние причины. Но по мере появления других документов мы сможем судить о росте и созревании личности, росте административном и творческом. Когда Лютер занял пост верховного магистра, с поэтическими опытами было навсегда покончено. Его высокое

положение позволяло ему лишь поощрять чужое творчество, собственная же литературная деятельность осталась в прошлом. Однако в столь продуктивный для Лютера период жизни, каким стали годы, проведенные в Кристбурге, вполне могла появиться поэма о святой Варваре, как, впрочем, и еще одно стихотворение, судя по всему, законченное в это же время. Поэзия Лютера и иные его творения вовсе не являлись какой-то отдельной частью его жизни, ведь и его поэзия, и сама его жизнь являлись достоянием Ордена. Уже будучи верховным магистром, на одном из генеральных капитулов он узаконил празднование дня святой Варвары: день следовало начинать с чтения вслух истории святой; кроме того "накануне надлежит позвать к вечерней трапезе двух нищих, и в день ее к утренней трапезе двух нищих, и к вечерней трапезе двух нищих" .

Однако гораздо глубже на идеи Ордена повлияло другое поэтическое произведение, тоже, по всей видимости, написанное Лютером. Это поэтическое переложение на немецкий язык двух книг Маккавеев. Ветхозаветное семейство Маккавеев, жившее во II веке до Рождества Христова, с их княжеством первосвященников, являлось провозвестником рыцарских орденов: ради общего успеха Маккавеи тоже соединяли в своем служении религиозный и воинский долг. Поэтому папа Гонорий III мог приветствовать братьев как "новых Маккавеев в благие времена". И в

книгах Ордена Маккавеи символизировали его двойную задачу, являясь одновременно примером для подражания. Язык и образы были заимствованы из летописей немецкой миссии в Прибалтике XIII и XIV веков. Прочая немецкоязычная литература мало обращалась к книгам Маккавеев, вот почему Ордену потребовалось перевести их: братьям необходим был пример воинства, объединенного религиозной идеей. Этот перевод, вместе с другими переложениями Библии, был включен в роскошную рукописную книгу второй половины XIV века. Видимо, из скромности автор этой книги себя не называет, сам текст тоже не дает никаких ключей к разгадке авторства. Ясно только то, что первое стихотворение, построенное на сюжете о Маккавеях, создано до 1331 года (когда уже появилось второе стихотворение), но, скорее всего, оно было написано гораздо раньше, поскольку в нем автор сожалеет об отсутствии законно признанного императора, а между тем в 1322 году Людвиг Баварский уже одержал победу над Фридрихом Австрийским. Но там, где упоминается "немецкий auctoris" и автор говорит о самом себе, начальная буква содержит герб верховного магистра Лютера Брауншвейгского. Значит, произведение каким-то образом связано с Лютером. Возможно, автор посвятил его сыну нижнесаксонского герцога, занимавшему тогда пост комтура Кристбурга. А возможно, сам Лютер и был автором. Летописец второй половины XIV века сообщает о том, что верховный магистр "сочинял немецкие книги". Итак, кроме легенды о святой Варваре он мог перекладывать на немецкий язык и другие произведения.

В Кракове хранится один том некогда трехтомного списка Библии, попавшего в Польшу в качестве военного трофея после битвы при Танненберге в 1410 году. Одна из миниатюр, содержащихся в этой книге, изображает рыцарей в белых плащах с черным крестом; таким образом, список изготовлен если не самими братьями, то, по крайней мере, по их заказу. В рукописи отмечено, что прибыла она в Кристбург в 1321 году по распоряжению комтура Лютера Брауншвейгского. Рукопись имеет непосредственное отношение к поэме о Маккавеях. Можно предположить, что именно в Кристбурге она и была написана в 1321-1322 годах, в таком случае автором ее является Лютер Брауншвейгский."

Еще Э. Машке сообщает о весьма интересной тенденции, которая возникла в Пруссии спустя сто лет после того, как ради идеи построения собственного орденского государства братья взялись покорять пруссов. Идея осталась та же, пишет он, но теперь она "прорисовывалась гораздо четче". Самое главное, что и через сто лет братья "не утратили глубокой связи с изначальной природой Ордена". Но теперь они стали еще и задумываться о ней, в связи с чем, как результат этих осмыслений, возник ряд художественных произведений, отражающих жизнь Ордена. То есть в XIV в., несмотря на продолжающиеся войны, в Пруссии расцветают поэзия и историография. "Эта многогранная внутренняя жизнь была свойственна не только Кристбургу и не является уникальным достижением тогдашнего комтура. В первой половине XIV века так жило все орденское государство". Особенно тогда, когда наступил (или наступал время от времени) мир. Тем более что в лице верховного магистра, который сам не чужд творчества, поэты искали для себя высокого покровителя, как делали в те времена практически все поэты не только Европы. Меньше чем через три месяца после избрания Лютера Брауншвейгского на пост верховного магистра поэт Тило Кульмский уже положил ему на стол свою поэму "О семи печатях", посвящение в которой гласило, что она написана во славу Господа и Святой Марии, а также в честь братьев Тевтонского ордена, но особенно - в честь его великого магистра. Причем посвящение было записано на латыни гекзаметром и таким образом, что его можно было читать не только слева направо, но и сверху вниз.

Вскоре по заказу Лютера Брауншвейгского неизвестный автор делает поэтическое переложение на немецкий язык Книги пророка Даниила. Было и историческое произведение, сделанное также по заказу великого магистра: капеллан из Кенигсберга Николай Йерошинский перекладывает немецкими стихами легенду о св. Адальберте (том самом епископе, которого пруссы убили еще в 997 г.). Затем ему же Лютер заказывает другой поэтический труд - переложить стихами "Хронику Земли Прусской" Петра из Дусбурга, которую Петр закончил в 1326 г. Поэтическое переложение появилось уже после смерти великого магистра.

Кенигсберг вообще очень скоро стал духовной столицей Пруссии. Здесь на площадях происходили духовные диспуты, здесь жили поэты и летописцы, здесь кипела жизнь, не похожая ни на жизнь в Кристбурге, ни на жизнь в Мариенбурге. Вероятно, великий магистр немного завидовал маршалу Ордена, ибо основное свое время маршал, член генерального капитула, проводил не в скучном замке Мариенбурга, а в своей резиденции в Кенигсберге. Но и Лютер Брауншвейгский при первой возможности старался побыть в Кеннигсберге, где отдыхал душой. Например, в 1333 г. летом и осенью он провел там больше месяца. Правда, за это время проделал кое-какие государственные дела - например, отстоял перед епископом Йоганном и его соборным капитулом свою точку зрения на строительство церковного замка неподалеку от замка орденского (это была не просто ревность к церкви, подчиненной Папе - да, в Пруссии действовали римские епископы, не подчиненные Ордену, - но стратегический расчет: чтобы папский замок не соперничал с орденским, тем более что он к тому же был хорошо защищенной крепостью). Впрочем, если поднять документы того времени, то окажется, что аргументация Лютера больше касалась чисто художественных сторон церковного строения, хотя и политический, и военный аспекты там тоже присутствуют.

В начале апреля 1335 г. великий магистр вдруг сделал распоряжения насчет того, где следует похоронить его после смерти. Он выбрал Кенигсбергский собор, который на тот момент еще не был построен (существовал только клирос). Вот что пишет дальше Э. Машке:

"Еще 17 апреля в Штуме он подписал какой-то документ, а на следующий день умер по дороге в Кенигсберг, где и мечтал быть погребенным. Желание его было

исполнено. Останки Лютера Брауншвейгского покоятся в небольшой нише в южной стене клироса. Там же находится деревянная доска, на которой отошедший в вечность верховный магистр изображен лежа.

Немногих верховных магистров потомство вспоминает со столь же глубоким почтением. Конечно, мужество его прославлялось, главным образом, в угоду традиции, и то, что его называли кладезем всех добродетелей, была лишь красивая фраза. Однако о его благочестии сохранились и вовсе не официозные свидетельства, благодаря которым

становится понятно, на чем стояла эта личность. Он жил в Ордене, как сказал об этом Тило Кульмский:

И на белом плаще

Он несет черный крест,

И несет в своей душе

Он великий свет

И не ждет за то награды."

Что ж, и впрямь незаурядную личность описал Э. Машке и на этот раз. Его книга о великих магистрах Тевтонского ордена, видимо, пользовалась в довоенной Германии популярностью.

И последние строки историка из главы о Лютере Брауншвейгском:

"На какое-то время в государстве на равных действовали два руководящих принципа - власть и вера, - пока первая не начала превалировать над второй. При Винрихе

Книпродском этот принцип руководства обрел свою полноту и уже не увязывался с изначальной природой Ордена. Однако апогея в своем внутреннем развитии Орден достиг прежде, чем своего внешнего расцвета. Лишь несколько десятков лет удивительным, неповторимым образом сосуществовали внешняя политика и внутреннее

администрирование, военная и колонизационная политика, поэзия и архитектура.

Подлинным представителем этой ярчайшей эпохи в истории Ордена был верховный магистр Лютер Брауншвейгский."

* * *

Эрих Машке весьма сокрушается, что, несмотря на то что в XIV веке власть над Орденом держали еще три великих магистра, но из них заслуженным и правильным, который отличился хотя бы своими военными делами, можно назвать лишь Дитриха фон Альтенбурга ("достоин упоминания в контексте военной политики Ордена"). Дитрих Альтенбургский руководил Орденом в 1335-1341 гг., но прежде был верховным маршалом в Кенигсберге, и значит, действительно непосредственно участвовал в формировании военной политики Ордена задолго до своего избрания верховным магистром. Недолго руководили Тевтонским орденом Людольф фон Вайкау (1341-1345 гг.), при котором как раз был подписан Калишский мир 1343 г., а также Генрих фон Арфберг (1345-1351 гг.). Кроме Калишского мира, Э. Машке считает другим наиболее значительным событием XIV в. завоевание ливонцами Эстонии и продление границ вплоть до Нарвы.

16 сентября 1351 г. верховным магистром Ордена был избран Винрих фон Книпроде. Ему предстояло управлять Орденом более 30 лет. Историк признает, что сам этот факт уже уникален, ибо кроме Германа Зальцского таких "долгожителей" среди верховных магистров еще не бывало. Винрих Книпродский остался в памяти хронистов Ордена седовласым великим магистром, на долю которого выпала самая, может быть, счастливая пора существования Ордена и государства.

Многие историки, изучающие те времена, а также и те исследователи, что вдаются в подробности существования орденского Прусского государства, выражают удивление по поводу взрывного характера развития Пруссии за короткий промежуток времени, уложившийся практически в первую половину XIV в. К концу же века в Европе сформировалось одно из самых сильных немецких государств, которому противостояла, правда, не менее сильная Литва, о причинах усиления которой мы раньше уже говорили.

На самом деле удивляться здесь нечему. Если прежде все грабежи, осуществляемые тевтонцами, были по сути в пользу Святой Земли, куда тратились громадные средства, то теперь весь доход оставался в самом государстве. Это во-первых. Во-вторых, Пруссию населила небывалая масса немецкого крестьянства из Германии, и эта масса стала производить на прусских и ливонских землях хлеб. Тевтонцы, можно сказать, были вынуждены заняться торговлей, в результате чего как на дрожжах мгновенно выросли прусские города. Торговля шла не только зерном и другими продуктами аграрного сектора, но и, как вы помните, янтарем, на который у Ордена существовала "государственная лицензия", выданная еще в XIII в. Импорт же составляли в основном английские товары, и в частности прекрасные ткани. Историки мало знают о других статьях торговли, но мне думается, что с тевтонцами торговала и Русь, поскольку существовал мирный договор 1243 г., заключенный еще Александром Невским, а Новгород без торговли существовать не мог. Традиционные русские товары наверняка включали кроме меда и пеньки еще и пушнину. Возможно, тевтонцы грабили новгородских торговцев, скупая их товары за бесценок, но не торговать с Русью было бы глупо.

В короткий срок расцвели и обрели силу и почти самостоятельность города Ганзы, куда включались: Данциг, Кенигсберг, Торн, Кульм, Эльбинг и Браунсберг.

Вообще вторая половина XIV в. ознаменовалась торжеством денег, к которому Орден, не собираясь привыкать, на самом деле быстро привык. Помня свои принципы покорения язычников и завоевания их земель, Тевтонский орден не мог завоевывать христианские земли, однако этими землями Пруссия часто "прирастала", ибо принимала соседствующие владения отдельных феодалов, например, в залог, а потом, при невозможности вернуть ссуженные Орденом деньги, эти земли отходили Ордену. Как вы помните, практиковалась и просто скупка земель.

При полном упадке рыцарства и рыцарского духа по всей Европе Пруссия оставалась единственным оплотом рыцарства в Европе и мире, потому что постоянно воевала с языческой Литвой (которая была, надо сказать, отнюдь не языческой: по крайней мере большинство населения Великого княжества Литовского давно было христианским, причем не только, и не столько, православным, но и католическим). Со всей Европы в Пруссию продолжали прибывать крестоносцы для войны с неверными, и это уже само по себе создавало Пруссии славу рыцарского государства.

Однако происходил упадок другого свойства: при стабильно высоком уровне рыцарского аспекта значительно снизился аспект монашеский, и внутреннее состояние самого Ордена свидетельствовало о том, что Тевтонский орден начинает перерождаться. Ничего в этом нет удивительного тоже: падение других европейских орденов начиналось так же. В том числе это связано и с возникновением и ростом власти денег, которые все больше захлестывали Пруссию и Орден. Из-за большого наплыва дворянства со всей Европы ради крестовых походов и вообще получения рыцарского статуса возник перекос в соотношении рыцарей и братьев: число рыцарей значительно превышало число братьев и полубратьев. Ордену приходилось покупать наемников, которые прибывали со всей Европы, а также вербовались среди охристианившихся пруссов и других народов, населявших орденские земли. Впервые Орден вербовал наемников еще в 1331 г., потому что не мог выставить рыцарей на войну против христианской Польши, которую к тому же очень поддерживал Папа, а у него с Польшей иногда бывали более тесные отношения, чем с Тевтонским орденом.

Политический союз ганзейских городов оказался, как выяснилось, значительно более сильным, чем сам Орден. В конце 1360-х гг. у Ганзы возник серьезный конфликт с Данией, и Орден не смог разрешить его, тем более что это была христианская, как выражались с подачи Римской курии, страна. Тогда Тевтонский орден отошел в сторону, и Ганза сама начала войну с Данией и выиграла ее. Победа была зафиксирована Штральзундским миром 1370 г., и хотя победила Данию фактически Пруссия, на самом деле для Ордена это оказалось непреодолимым противоречием, которое так и не было снято до конца XIV в.: внутри орденского государства созрели силы, которые до поры до времени мирно сосуществовали с рыцарскими принципами, стоявшими в основе орденского Прусского государства, но теперь вырвались наружу. Что-либо предпринимать ради обуздания новых сил было, как оказалось, поздно: городская культура, развившаяся стремительно, стала резко подавлять культуру рыцарскую. В то же время обнаружившее свою силу крестьянство, которое тоже в короткий срок сделалось зажиточным и которое также выражало свою волю, отличную от воли Ордена, а также практически ничем Ордену не было обязано. Так начинали вызревать противоречия орденского государства, которые потом и погубят его.

Тем не менее, сам факт, что Пруссия стала великой европейской державой и теперь влияла на торговлю и политику по всей Прибалтике, в немалой степени приписывается как заслуга Винриху Книпродскому, хотя на самом деле это лишь отчасти так. Заслуга Ордена состояла в другом - защите государства от литовских набегов, в расширении границ, организации безопасной торговли, в развитии культуры и образования, умеренной внешней политике по сравнению с прошлыми десятилетиями и т. д. Кроме того, в конце XIV века неожиданно возник новый всплеск рыцарства, к которому Орден, впрочем, вряд ли особо причастен. Дело в том, что давно уже рыцари перестали воевать с язычниками ради их новообращения: они воевали просто ради войны, то есть как бы ради рыцарской забавы. И поток высокопоставленных дворян из других стран как раз этому способствовал: в Пруссию прибывали принцы королевских кровей только для того, чтобы отметиться в каком-либо из походов тевтонцев, дабы быть посвященными в рыцари. Это превратилось уже в нечто вроде сафари - весело и безопасно. Характер походов Ордена конца XIV века именно таков: пошли, пограбили, пожгли, ничего не завоевали, никого не обратили - и вернулись домой с триумфом.

Именно такой пример приводит в своем труде Э. Машке: когда в Пруссию прибыл в 1377 г. молодой герцог Альбрехт III Австрийский в сопровождении отряда из 2000 дворян и поэта Петера Зухенвирта, - сам Альбрехт и вся его "команда" желала повеселиться на рыцарской битве, а поэт должен был затем описать подвиги этих "рыцарей". Вот что пишет историк:

"Пребывание в Пруссии начиналось с пышных празднеств в Торне и Мариенбурге. Затем в Кенигсберге для самых прославленных рыцарей накрывали "почетный стол": на праздничной трапезе их удостаивали чести сидеть выше остальных воинов, за особым столом верховного магистра, и щедро одаривали. А потом начинались и сами военные

действия;

Рыцари шли в страну Позора и Стыда,

на свадьбу - дорогие гости.

Пришли непрошенно, и кости

нашли языческие в танце,

и шестьдесят их полегли,

потом деревню подожгли,

и пламя встало в облака.

Во вражеских землях юный герцог получил "почетный удар" мечом, что и сделало его рыцарем; кроме него еще 74 молодых дворянина были посвящены в рыцари. Цель похода была выполнена. Взяв нескольких пленных и подустав на марше, во время которого, как утверждает поэт, лошади по самые седла увязали в грязи литовских дорог, рыцари вернулись в Пруссию. В Кенигсберге началась новая серия празднеств, потом верховный магистр поблагодарил юного вельможу за то, что он "поистине благопристойно" выдержал это испытание, и Альбрехт, воспетый поэтом, вернулся на родину."

Такая "рыцарская" ситуация усугублялась с каждым десятилетием и с каждым годом. Государство обосабливалось от Ордена и жило уже своей жизнью, которая к Ордену практически не имела никакого отношения, а Орден, все еще имея в Европе большой вес и продолжая хранить свои принципы, на самом деле незаметно для себя потихоньку научился предавать их и все меньше жил духовной жизнью.

Это проявилось и в искусстве: поэзия и историография выродились, зато пышным цветом расцвела архитектура, которая в Пруссии и в самом деле достигла своих высот. Однако расцвет архитектуры тоже объясним: архитекторам платили богатые заказчики-торговцы, и все меньше отношения к этому имел сам Орден. Впрочем, архитектура Ордена также обрела и монументальность, и разнообразие форм. Потому что в орденских замках точно так же, как и в городах, все большую роль играли деньги. Даже в Германии, которая всегда радовалась успехам Ордена, стали говорить, что в Мариенбурге великий магистр сидит на сундуках с золотом, которые настолько переполнены, что ему на них сидеть просто неудобно. Великолепный дворец верховного магистра Ордена, которым сейчас так гордятся в Мариенбурге, строился долго и был готов лишь к концу XIV в.

Винрих Книпродский к тому времени уже скончался: это произошло 24 июня 1382 г. Его место занял Конрад фон Ротенштейн (1382-1390 гг.). С 1391 по 1393 г. великим магистром был Конрад фон Валленрод, а с 1393 по 1407 г. Конрад фон Юнгинген.

Это не тот фон Юнгинген, что потом фигурирует в Грюнвальдской битве: того Юнгингена звали Ульрих, и он был великим магистром с 1407 по 1410 г. При втором Юнгингене, можно сказать, началась новая эпоха для Ордена - эпоха упадка. И хотя XV век начался десятью годами раньше, можно сказать, что лишь с Ульриха фон Юнгингена для Ордена открылся этот драматический и смертельный век под номером XV.

Это уже начало следующей главы.

Глава 8

Начало XV века в истории Ордена и государства

Вы помните, что Э. Машке сказал про события XIV века (не дословно): "Два врага Пруссии - Польша и Литва - кинулись друг другу в объятия". Именно это событие явилось началом краха Тевтонского ордена. Оно произошло в 1386 г., уже после смерти Винриха Книпродского. Каким же образом так получилось, что католическая Польша и языческая Литва объединились?

Уния между Польшей и Литвой состоялась после женитьбы великого князя Литовского по имени Ягайло на наследнице польского престола королеве Ядвиге. Ягайло немедленно принял католичество, а вслед за ним приняла католичество и вся Литва, хотя и не сразу. И то, за что боролся Тевтонский орден, а именно - обращение непокорных литовцев, - произошло без участия Ордена, причем достаточно мирным путем. Великие магистры, следовавшие за Винрихом и перечисленные мною в конце прошлой главы, возможно, еще до конца не осознавали, что уния между Литвой и Польшей, тем более что Ягайло, став польским королем, не переставал оставаться великим князем Литвы (оставив на троне Литвы двоюродного брата Витовта, как Литовского герцога, ибо Литва вошла в состав Польши новым герцогством), ставит большой крест на идее орденского Прусского государства: теперь больше некого было обращать в христианство, и Орден непременно должен был каким-то образом перестроиться и ставить себе другие цели, подчинясь совершенно другой идее. Вот что пишет Э. Машке о начале краха (правда, пока что лишь о возникновении новых политических тенденций):

"Политическая система, которая развивалась в Центральной и Восточной Европе в первой половине XIV века и окончательно сложилась ко времени правления Винриха Книпродского, начала выкристаллизовываться к концу века. Теперь заложенные прежде

политические тенденции развивались как бы по инерции, а при малейшем сдвиге в этом планомерном движении государства оказывались втянутыми в конфликты, решить которые можно было только с помощью силы. Орденское государство продолжало разрастаться, насколько позволяло его географическое положение. Напряженность в отношениях с польским соседом усиливалась, и если Орден намеревался сохранить целостность своих земель по нижнему течению Вислы, ему следовало не спускать глаз

с этого естественного рубежа. Вот почему Орден выразил готовность за немалую сумму выкупить у герцога Ладислауса (Владислава, конечно) Оппельнского герцогство Добжинь на Висле. В 1402 году он приобрел у Сигизмунда Венгерского Новую Марку лишь для того, чтобы она не досталась Польше; орденские территории начали разрастаться к Западу и уже вскоре могли слиться с германскими землями, в то время как территории вдоль рек Нотец и Варта соединялись с землями по нижнему течению Вислы. Новое приобретение, как и покупка Добжиня, было чревато увеличением трений в отношениях с польским соседом.

Успешно развернутая в середине века политика Ордена в Прибалтике, которая складывалась из участия в мирном соперничестве и военных конфликтах, и здесь переросла в покупку территорий: в 1398 году орден приобрел остров Готланд, чтобы положить конец пиратским налетам; десять лет спустя остров снова был продан королю Норвегии и Швеции Эриху, но в течение десяти лет Орден мог серьезно влиять на ситуацию в Балтийском море. Договор 1384 года с герцогом Витовтом Литовским, наконец, закрепил право владения самаитскими территориями, которые являлись сухопутным мостом между прусскими землями Ордена и Ливонией; однако это был лишь подготовительный шаг: далее предстояло выяснять отношения с восточными и южными соседями."

То есть мы видим, что заслуга верховного магистра Конрада фон Ротенштейна состояла хотя бы в том, что наконец он мирным путем заполучил Жемайтию - как раз ту землю, которая и должна была стать "мостом" между Пруссией и Ливонией.

Несмотря на дарованный Тевтонскому ордену Витовтом жемайтский "мост", политическая и даже географическая ситуация Пруссии оказалась не из лучших: государство было изолировано с юга и востока. Как говорит Э. Машке, Пруссию "взяли в клещи".

Новый союз, возникший в Восточной Европе столь неожиданно, сломал многие давно устоявшиеся отношения. Рушились все прежние договоры на Востоке, в странное положение выжидающих попали западные страны. Хуже всего, конечно, было самой Пруссии. В воздухе запахло войной, причем весьма кровопролитной, иначе из данного тупика выйти было нельзя. Войну старались оттянуть обе стороны - и Польша, и Пруссия. Но слишком многие интересы были теперь затронуты, слишком серьезный возник узел проблем, развязать который мирным путем оказывалось невозможным.

В Пруссии к тому же назревал серьезный внутренний кризис, связанный не только с независимостью городов, о которых уже говорилось, но и с другими тенденциями. Дело в том, что братья-рыцари, стоявшие у власти государства, многие десятилетия не учитывали интересов народа - ни одного социального слоя, - при этом управляя государством лишь по законам Ордена. О том, что данная ситуация давно неприемлема для существования полноценного суверенного государства по имени Пруссия, рыцари то ли не думали, то ли старались не думать. Тем не менее, данную проблему необходимо было решать немедленно, пока внутренний взрыв не разметал державу на куски. А она (проблема) так и оставалась не решенной. Точек соприкосновения интересов рыцарства с интересами городов становилось постепенно все меньше, и даже сам великий магистр Конрад фон Ротенштейн писал в 1390 г. о том, что "города очень далеки от общины", имея в виду не физические расстояния, а именно расхождение интересов.

В 1397 г. возник независимый так называемый Союз ящериц, куда вошли рыцари-землевладельцы Кульмской земли. По сути это было еще одно независимое политико-экономическое объединение, напоминающее, как мы сказали бы сегодня, государство в государстве. Таковое в лице Союза Ганзы Пруссия уже имела. Понятно, что напряженность между властью и сословиями росла, но Орден не делал никаких шагов к тому, чтобы снять эту напряженность. Орден не замечал даже того факта, что в Пруссии уже нет немцев и пруссов, а есть единый немецкий народ.

Тяжесть решения кто-то все же должен был на себя взять. Объективная необходимость перестроить не только политику, но и наверняка Устав Ордена воспринималась Тевтонским орденом как неизвестно чье, но вражеское посягательство на основы братства. В то же время вряд ли среди рыцарей кто-то всерьез осознавал, что борьба с язычниками, в любом ее виде и проявлении, сегодня уже невозможна: внутри страны язычников не оставалось, а веками граничившая с землями Ордена Литва сама, без участия тевтонцев, перестала быть язычницей. Признать это было равносильно предательству принципов и главной идеи Ордена.

Если бы в это время Колумб открыл Америку (до события оставался целый век), мне кажется, Орден в своем полном составе отплыл бы за океан - лишь бы не предавать своей идеи. Но американская история, вместе с ее Конкистой, к сожалению (а скорее к счастью), еще не началась.

Обуянный противоречиями и нависшими проблемами, Тевтонский орден подспудно и долго искал выход из положения. И наконец нашел. А нашел его в образе внешнего врага - Польско-Литовского государства. Не потому что противоречия между Пруссией и Польшей были сильны, не потому что война была неизбежной, а именно потому, что Польша должна была ответить за все накопившиеся у тевтонцев проблемы. Им трудно (а вероятнее всего - невозможно) было признаться себе в том, что идея, на основании которой они начали строительство своего государства и которая вдохновила практически всю Западную Европу в XIII в., теперь превратилась в дым, в ничто. Должен был найтись хоть один рыцарь, который бы признался себе и братьям в этом идейном крахе…

Вот что пишет Э. Машке:

"Таким образом, братья стояли перед выбором: закон Ордена или закон государства. И лишь один человек был готов отказаться от идеи Ордена и предпочесть государство - верховный магистр Генрих фон Плауэн. Так он и поступил, хотя братьями поддержан не был. Вот почему его ждала неудача. Мнению братьев он противопоставил свою сильную

волю. Он был один против целой общины. Судьба его отличается от столь похожих между собой судеб целой вереницы верховных магистров, ибо она определяется законами трагедии. Единственной трагедии, разыгравшейся внутри сплоченных рядов Ордена.

Генрих фон Плауэн был родом из тех же краев, что и Герман Зальцский и еще кое-кто из верховных магистров и братьев Немецкого ордена. И в нем жил дух тех мест: как истинный тюрингец, он был склонен к размышлениям, и одновременно, как и всем жителям восточногерманских земель, ему были присущи прямолинейность и суровость.

Многое связывало родину Генриха с Пруссией, и выходцу из Тюрингии не так уж сложно было попасть в Орден и его прибалтийское государство. С XIII века, когда предпринимались частые крестовые походы и вовсю велась борьба с язычниками, фогты из рода Плауэнов были связаны с орденским государством. С этого времени братья из рода Плауэнов то и дело упоминаются в истории Ордена. Все они были

Генрихами. И все, по крайней мере те, о ком нам что-нибудь известно, отличались той неудержимой, грубой силой, которая так и рвалась наружу. Трое из Плауэнов были братьями Ордена на момент битвы при Танненберге . Четвертый слишком поздно прибыл с подкреплением с их общей родины. Но из всех Плауэнов лишь один смог достичь служебных высот и войти в историю.

Генрих родился в 1370 году. Впервые он попал в Пруссию в возрасте 21 года, приняв участие в походе крестоносцев. Многие, пройдя через такое испытание, становились братьями Ордена. Он действительно вступил в Орден через несколько лет и второй раз прибыл в Пруссию уже в белом орденском плаще. В 1397 году он был компаном,

то есть адъютантом комтура в Данциге. Год спустя он уже занял должность хаузкомтура, которая заставила его окунуться в многообразные связи с органами самоуправления этого гордого ганзейского города; полученный в эти годы опыт явно сказался впоследствии на отношении верховного магистра к Данцигу. Проведя много лет в Кульмской земле в качестве комтура Нессау, в 1407 году он был назначен тогдашним верховным магистром Ульрихом Юнгингенским комтуром Шветца, небольшого округа в южной Помереллии.

Никаких особых успехов и головокружительных побед не было в его карьере. Он спокойно продвигался по служебной лестнице, подобно многим другим братьям. Ничто не говорило о том, что комтур Шветца, многие годы скромно выполнявший свои служебные обязанности, вознесется на небывалую высоту в момент крушения государства, достигнув поистине трагического величия. Генрих фон Плауэн был бы человеком с обычной судьбой, не будь столь необычным само время. Он жил под покровом обыденности, пока судьба не призвала его; с тех пор он повиновался лишь ее зову, противостоя закону, по которому жил прежде, времени и людям, посвятив себя полностью своей новой задаче и тому пути, который желал пройти до конца - к победе или поражению.

С тех пор как образовался литовско-польский союз, наступление на Литву, которая для Ордена по-прежнему оставалась языческим государством, означало и наступление на Польшу. Верховный магистр Ульрих Юнгингенский, пытавшийся, покуда у Ордена хватало дыхания, развязать эти вражеские узы, не видел теперь для этого иного способа, кроме войны."

И война началась. Активной стороной в ней был Тевтонский орден. Это произошло в августе 1409 г. У немцев и доныне есть имя для этой войны: они называют ее Великой. Впрочем, поляки тоже.

Однако очень скоро военные действия тевтонцев были приостановлены: Польша апеллировала к Папе, а Папа призвал Орден прекратить христианское кровопролитие. Третейский суд начал разбираться с возникшей ситуацией, и на все это время установилось перемирие, которое продлилось до 24 июня 1410 г. Самое интересное состоит в том, что к концу перемирия уже обе стороны - и Пруссия, и Польша - не хотели мира и жаждали только кровопролития.

Ульрих фон Юнгинген назначил местом сбора орденского войска Шветц, где Генрих фон Плауэн как раз исполнял обязанности комтура. Предполагалось, что Польша станет наступать именно здесь. Шветц, в отличие, может быть, от других крепостей Пруссии, был как раз и предназначен для защиты рубежей с юга и юго-запада, то есть был очень укрепленным городком. Сюда должны были прибыть не только орденские полки, но и наемники из Германии, рыцари-добровольцы, когда-то посвященные в рыцарство именно в Пруссии, и т. д. (желавших повоевать всегда хватало).

Здесь следует отступить, чтобы объяснить некоторые любопытные вещи из прежних лет противостояния. Дело в том, что когда Конрад фон Юнгинген заключал договор с Витовтом, передавшим Пруссии Жемайтию, Витовт, двоюродный брат Ягайла, принявшего на польском троне имя Владислав, был ярым его противником, несмотря на объединенное государство. При избрании Ульриха фон Юнгингена на пост верховного магистра Витовт выразил ему свое почтение и предлагал любую помощь, в том числе военную. И понятно для чего: если Литва уже не была объектом крестовых походов, то Тевтонскому ордену еще никто не запретил ходить в крестовые походы на православных, живших восточнее Литвы и Польши, тем более что имя "татары" за Русью в той или иной степени оставалось, а татары уже были мусульманами, то есть теми самыми "сарацинами", против которых билось когда-то все европейское рыцарство. Ягайло, напротив, от любых предложений тевтонцев идти в крестовый поход на Восток отказывался. А в 1408 г. фогт Жемайтии Михаэль Кухмейстер сообщал Ульриху фон Юнгингену о том, что Витовт настраивает жемайтов против Пруссии. Это означало, что герцог Литовский Витовт ведет странную двойную игру с Орденом. И война, которую Тевтонский орден объявил в 1409 г., была объявлена именно Витовту, который к тому же отказался и от католичества (то есть формально тевтонцы вполне могли теперь оправдать себя тем, что идут на язычника). Однако "враг" Витовта Ягайло, как выяснила тевтонская дипломатия или разведка, если Пруссия нападет на Витовта, собирается немедленно выступить против тевтонцев. Тогда Орден объявил войну и Польше. Именно так было дело. Верховный магистр повелел магистру Ливонии также объявить войну Витовту и участвовать в ней. Но магистр Ливонии впервые за всю историю двухвековых отношений с тевтонцами заявил, что у него нет претензий к Витовту, тем более что совсем недавно Ливония заключила с Витовтом мирный договор, который не может нарушить. Таким образом, из войны выпадала сильнейшая ливонская ветвь Ордена. Заметим, что мирное соглашение Ливония заключила с Литвой не до войны, а во время вынужденного перемирия между Витовтом и Орденом! Это могло означать, что Ливония совершила по отношению к Ордену прямое предательство и виновата гораздо больше, чем сам Витовт.

Вернемся к Шветцу. Пока Генрих фон Плауэн, в полной боевой готовности, ждал поляков в своем комтурстве, Витовт и Ягайло, объединив свои силы, обошли Шветц гораздо восточнее, потому что направлялись на Мариенбург, чтобы захватить его. Попутно они захватили и разорили Гильгенберг (13 июля). Вместе с ними были татары, русские, влахи и чехи. Ульрих узнал об этом польском маневре только 14 июля от беженцев из Гильгенберга, которые жаловались на то, что татары Витовта зверствовали, и, не став дожидаться сбора всего войска, кинулся за Ягайлом и Витовтом. Пока под Грюнвальдом объединенные силы отдыхали, дожидаясь противника или собираясь идти дальше, Ульрих фон Юнгинген совершал ночной поход. И утром 15 июля он также был под Грюнвальдом, но измотанный и без сна.

Началось противостояние двух армий. Ни одна из них не решалась напасть первой.

Здесь опять предоставим слово Э. Машке, ибо его взволнованное повествование больше нам расскажет, чем любая летопись (курсив мой):

"Тогда верховный магистр направил к польскому королю герольда и двух воинов, приглашая сразиться, как подобает рыцарям. Ягайло принял вызов. Вскоре началась

битва. Поначалу прусским воинам сопутствовал успех: сам верховный магистр трижды врезался во вражеские ряды во главе своих рыцарей. Однако позднее войско Ордена было обойдено с флангов, к тому же рыцари из Кульмской земли оказались предателями: они позорно бежали по сигналу своего знаменосца Николая Ренисского (тот опустил знамя). Это решило исход битвы. Верховный магистр, почти все высшие

должностные лица Ордена, 11 комтуров, 205 рыцарей Ордена пали в битве, а войско Ордена разметало на все четыре стороны.

На поле боя при Танненберге сошлись не просто два вражеских войска, а два мира: Западная Европа, в которой рыцарская жизнь уже давно приняла четкие и благородные формы, и до конца еще не сформировавшийся восточный мир, воинственно поглядывающий на Запад. И этот мир победил. Логичнее было бы, если бы он не мог победить.

Оставшиеся в живых братья сдали свои крепости польскому королю. Иные выносили "оттуда какое могли имущество и деньги. Часть братьев, утратив все, ушла из страны; другая часть подалась к германским правителям и сетовала на тяжкие беды и страдания, ниспосланные Ордену". Летописец того времени не мог не сожалеть об этом. Однако он

не осуждает Орден. Куда тяжелее была гибель 200 братьев на поле брани при Танненберге. Пока такие люди, как верховный магистр Ульрих Юнгингенский и его воины, погибали за Орден, ни у кого не было права сомневаться в нем. Конечно, они боролись уже не за миссионерские идеи. Но жизни их были принесены в жертву Ордену. Мужественные воины и не могли поступить иначе. Однако костяк Ордена не принимал участия в битве. И когда Генрих фон Плауэн выразил желание спасти Мариенбург, те, кто остались в живых, возложили на него эту миссию."

Итак, даже из этого отрывка, где очень многое остается между строк, совершенно ясно, что сила Тевтонского ордена была сломлена в 1410 г., что великие планы тевтонцев завоевать Восточную Европу Грюнвальдская битва похерила навсегда. Продвижение на Восток было остановлено.

В связи с упоминаем татар было бы интересно узнать, какими подробностями располагает Ф. Фарисов, к которому мы также регулярно обращаемся. Однако, как оказалось, в его книге "Тайны татарского народа" о победе в Грюнвальдской битве сказано совсем немного, и у Э. Машке материала, касающегося только участия татар в дальнейших событиях, даже больше. Но приведем отрывок из Ф. Фарисова:

"В 1410 году татары участвовали в Грюнвальдской битве на стороне Литвы и Польши против Тевтонского ордена. Это была одна из самых серьезных битв того времени. В общей сложности в ней принимало участие около 250 тысяч человек (по С. Соловьеву). Официально татар было от одной до двух тысяч, однако исход и этой битвы решила конница (татарская по преимуществу) и смоленские полки (Смоленск тогда принадлежал Литве). Дело в том, что множество служилых татар находилось в полках пинском, киевском, полоцком и особенно смоленских. Есть сведения, что отрядом татар в этой битве командовал Джелал-ад-Дин, сын Тохтамыша."

Тохтамыш - это хан Золотой Орды, который противостоял в 1380 г. князю Дмитрию Донскому в Куликовской битве.

Вообще история татар, и особенно их участия в военных походах Польши и Литвы, и даже, по некоторым сведениям, Пруссии (позже Грюнвальда) весьма интересна. Уже в середине XVIII в. именно татары создали конные подразделения в Западной Европе, которые звались уланами. В России уланы появились гораздо позже - только при Павле Петровиче и Александре I. Во всяком случае татары приняли очень активное участие в Отечественной войне 1812 г. - и конные, и пешие. Однако и на стороне Наполеона также выступали польские татары, которых к исходу войны, правда, осталось очень мало. И дело не в том, что они погибли: значительная часть европейских татар перешла в противоположный стан, то есть на сторону России. Любопытно, что иногда с той и другой стороны, и это не единичный случай, бились только татары с татарами.

Сейчас бы самое время рассмотреть ситуацию, наступившую в Пруссии после Грюнвальда. Но хотелось бы все то, что не прояснено Эрихом Машке по самой битве, узнать от противной стороны (как известно, спор двоих невозможно разобрать по версии одного). Мы обратимся к польскому хронисту Яну Длугошу и узнаем от него, что, оказывается, пока горели деревни, подожженные поляками и литовцами, польское войско набрело на достаточно большое поле между Грюнвальдом и Танненбергом. В округе было много рощ и кустарниковых зарослей, где Владислав (ни разу король Польский не назван Ягайлом, но зато Витовт постоянно именуется Александром и только один раз Александром Витовтом, то есть при крещении он принял имя Александр) расположил свои войска на отдых, причем надолго. Думается, зря торопились и не спали тевтонцы, чтобы догнать поляков: те их ждали, уже избрав поле будущей битвы. Потому немного притянутой кажется версия о том, будто целью польско-литовского войска сразу был Мариенбург, а тот факт, что враг не появился в Шветце, можно считать стратегическим просчетом Ордена, ибо он там и не должен был появиться.

Во вторник 15 июля Владислав "на заре" пожелал выслушать святую обедню. Ради этого на холме раскинули шатер, где и пребывал король со своими ксендзами. И потому версия о том, что поляки медлили, также не выдерживает критики: не в оправдание же короля написал хронист об этом. Тем более что он приводит текст, произнесенный прусскими герольдами, полностью, подчеркивая, что тевтонцы в оскорбительном тоне прямо высказали польскому королю, что он медлит. Вот этот текст, произнесенный на немецком языке и переведенный королю толмачом Яном Менжиком (курсив мой): "Светлейший король! Великий магистр Пруссии Ульрих шлет тебе и твоему брату (они опустили как имя Александра, так и звание князя. - Я.Д.) через нас, герольдов, присутствующих здесь, два меча как поощрение к предстоящей битве (герольды прибыли не с двумя воинами, а с двумя мечами, причем выбранными из ножен, то есть обнаженными. - А.В.), чтобы ты с ними и со своим войском незамедлительно и с большей отвагой, чем ты выказываешь, вступил в бой и не таился дальше, затягивая сражение и отсиживаясь среди лесов и рощ. Если же ты считаешь поле тесным и узким для развертывания твоих отрядов, то магистр Пруссии Ульрих, чтобы выманить тебя в бой, готов отступить, на сколько ты хочешь, от ровного поля, занятого его войском; или выбери любое Марсово поле, чтобы дольше не уклоняться от битвы..."

Далее можно было бы и возразить Яну Длугошу: поляки и литовцы, по его версии, немедля ринулись в бой. Они не могли ринуться, ибо занимали прекрасную позицию, весьма схожую с позицией Александра Невского на Чудском озере: они развернули два фланга (практически без центра): правое крыло занимали 40 полков Литвы, левое - 50 польских полков, а сзади были подлесок и роща. Правда, ничего не сказано о том, каким строем нападали тевтонцы, но, по Э. Машке, они нападали несколько раз. Далее в хронике Яна Длугоша присутствует и вовсе обидное для объединенных сил место: тевтонцев было всего 16 полков, но они столь мудро повели сражение, что вскоре смяли литовские полки, те отступили, потом отступили еще, а потом побежали. Часть тевтонцев, которая билась с ними, бросилась за литовцами и гнала их много миль, при этом и побивая, и забирая пленных. Ян Длугош горько сетует на то, что значительная часть литовцев просто убежала и мчалась без остановки до самой Литвы. Возвратившиеся рыцари Тевтонского ордена, ведя за собой множество пленных, обнаружили, что поляки уже одолевают их братьев. Тогда они побросали пленных и ринулись на подмогу своим. Однако эта помощь не оказалась действенной: вскоре поляки и подключившиеся к ним бывшие пленные литовцы окружили рыцарей-тевтонцев, и исход битвы был решен.

Говоря о том, что литовцы побежали с поля боя, Длугош особо подчеркивает, что из всего войска литовского остались сражаться только русские. Так он именует смоленские полки (под тремя хоругвями, то есть три полка), которые, как известно, состояли из татар. Так вот одна хоругвь пала и была втоптана в землю (один смоленский полк был полностью истреблен), а два другие полка продолжили сражение и добились победы: "…И только они одни в войске Александра Витовта стяжали в тот день славу за храбрость и геройство в сражении..." Из неизвестного нам следует привести историю и с одним из польских королевских знамен: его тоже кто-то поверг, и знамя почти уже упало, но кто-то из рыцарей подхватил его и водрузил на место. Очень похоже на тот момент, когда Николай Ренисский в стане тевтонцев опустил свое знамя. Вообще иногда создается впечатление, что даже очевидцы описывают просто некие легенды, причем они перекочевывают даже к противнику. Вероятно, Длугош все же очевидец, ибо он не забыл о небольшом дождике, который в течение этого дня прошел над полем: "…Страшная пыль, застилавшая поле сражения и бойцов, была прибита выпавшим приятным небольшим дождем…"

А теперь вернемся к событиям, которые наступили после Грюнвальда. Слово Эриху Машке (курсив мой):

"Поражение при Танненберге неожиданно вскрыло внутреннюю ситуацию в государстве. Не было столь необходимого государству внутреннего единения между братьями и народом орденских земель. Структура государства и его населения, форма и содержание, соединенные в силу необходимости, продолжали существовать независимо друг от друга. Сначала их связывал общий рост и становление, потом, однако, их

интересы разошлись: теперь у сословий, местной знати, городов, даже епископов, была собственная корысть, которая не совпадала с притязаниями Ордена-суверена. И все они, "не видавшие ни щита, ни копья", присягнули польскому королю в надежде на имущество разбитого (как они полагали) Ордена. Генрих фон Плауэн мужественно воспринял это известие, оказавшись достойным преемником воинов, павших при Танненберге. Однако непростая задача по спасению государства целиком и полностью ложилась на его плечи. Несокрушимое мужество воинов Ордена вызвало его к исторической миссии. Но, едва взошла его звезда, начал неумолимо приближаться его крах.

Теперь, когда больше не существовало старого порядка, открылся путь величию отдельной личности. Плауэн долго находился в тени, прежде чем настал его час. Судьба уберегла его от битвы "для особой славы и милости", как выразился один летописец.

Известие об ужасающем поражении при Танненберге, подобно ветру, ворвалось в страну, угрожая смести остатки государства, а братья, вместо того чтобы спасать то,

что еще можно было спасти, начали разбегаться; тогда-то и наступило время Генриха фон Плауэна - он был уже не просто комтуром среди нескольких уцелевших братьев. Пришло время взять власть и употребить свою жестокую волю ради великой цели. Генрих поднял оставшиеся войска и поспешил в Мариенбург. Важно было удержать главную резиденцию Ордена, которая была изначальной целью вражеского войска.

Двоюродный брат Генриха, не успевший принять участия в битве, поджидал его неподалеку со свежими силами; этот "мужественный и добрый воин" (как его именует летописец) тоже был готов включиться в борьбу. 400 данцигских "корабельных детей", как тогда называли матросов , составили желанное подкрепление. Город Мариенбург был предан огню, дабы не послужил он приютом для врага. Приказания теперь отдавал комтур Шветца. Братья, оставшиеся в крепости, избрали его регентом верховного магистра, хотя это было лишь чисто формальное подтверждение уже и без того принятых им на себя полномочий."

Дальше началась оборона Мариенбурга, вернее, крепости, в которой укрылось и все население, не пожелавшее бежать. Вместе с этими жителями крепость оборонялась силами в 4000 человек. Э. Машке пишет, что осада началась через десять дней после Танненберга (читай: Грюнвальда). Однако поляки здесь довольно сильно просчитались. Если учесть, что со стороны Тевтонского ордена при Грюнвальде одних погибших было 18 тыс., то в Мариенбурге нападавшие так и не смогли справиться с 4 тысячами защитников, по меньшей мере половина которых не была из воинского сословия. Осада продолжалась день ото дня, и каждый день приносил, по выражению историка, моральную и военную победу немцам. И летописец говорит: "Чем дольше они стояли, тем меньшего добивались" (о поляках, конечно). Припомнив же, где и как была одержана Грюнвальдская победа над Орденом - то есть в открытом поле, где татарская конница и русские лучники показали себя, - заметим, что здесь, перед лицом неприступного каменного замка, и лучники, и вездесущие всадники были бессильны. А что могли сделать закованные в латы польские рыцари?

Осажденные тоже не просто сидели за стенами: они предприняли удачную вылазку, которую возглавили головорезы-корсары, которых, как сказал о них хронист, потом весьма трудно было загнать обратно. Вылазки стали повторяться, и в конце концов Ягайло сказал, и это осажденные теперь передавали из уст в уста: "Мы думали, что осадили их крепость, однако сами оказались в осаде".

Тем временем фогт Новой Марки - западной земли, купленной у венгерского короля, унаследовавшего ее от поляков, - собирал войско из Германии, в том числе наемное. Ливонская ветвь ордена очнулась наконец и двинула свои свежие силы на юго-запад, к Мариенбургу. Вскоре поляки оказались бы сами зажатыми у стен крепости снаружи. Из-за теплой погоды, плохой пищи и воды в лагере осаждающих вспыхнули не только болезни, но эпидемии. Э. Машке пишет, что братство поляков и литовцев расстроилось очень скоро. Витовт снялся и ушел в литовские земли вместе со своим войском. А в конце сентября снял осаду и Ягайло (Владислав). Это была первая победа, одержанная неслыханной волей Генриха фон Плауэна и мужеством обороняющихся. 9 ноября 1410 г. Генрих уже окончательно избран верховным магистром Ордена, а не регентом, в каковой должности он пребывал до сей поры.

В 1411 г. был заключен мир с поляками и литовцами, и заключен он был в Торне, то есть на прусской земле. Согласно условиям этого мира, все прусские земли оставались за Орденом. Единственное, в чем уступил Генрих фон Плауэн, - это Жемайтия, которую он отдавал обратно Витовту и Ягайле, но и то не насовсем, а лишь в их пожизненное владение. Соответственно никаким наследникам Жемайтия отойти не могла и должна была вернуться к Ордену. Правда, было и еще одно условие, подписываясь под которым, суровый немец Генрих, мягко говоря, промахнулся: это контрибуция в размере 100 000 коп богемских грошей - сумма, которая показалась ему, видимо, небольшой. На самом деле для того, чтобы ее собрать, требовалось обобрать до нитки всю богатую Пруссию.

Тем не менее, стараясь выполнить это последнее - и невыполнимое - условие, Герману пришлось вводить новый государственный налог, а потом и еще один, однако ста тысяч коп Пруссия так и не собрала.

Здесь возникает один очень любопытный момент. Именно в нем и проявляется противоречие между интересами Пруссии как государства и интересами Тевтонского ордена. Даже не столько самого Ордена, сколько его братьев-рыцарей. Дело в том, что сумма контрибуции не зря показалась Генриху фон Плауэну не столь уж значительной: такие деньги у Ордена не только были, но это была лишь небольшая часть средств, которыми располагал Орден. Более того: если бы каждый из братьев-рыцарей пожертвовал в общий котел столько, сколько отдал сам Генрих, то орденскую кассу можно было просто не трогать. Но оказалось, что из всего состава Ордена лишь Генрих фон Плауэн был государственником, остальные же - теми жадными монахами, чей образ в то время, кажется, уже мечтал войти в литературу. По крайней мере, в устном народном творчестве он уже скорее всего присутствовал.

Далее мы сталкиваемся с не менее любопытным моментом в истории Пруссии: представители городов, дворянства и духовенства, которых Генрих специально собрал на первый в истории орденского государства совет 22 февраля 1411 г. в Остероде, наоборот, поддержали верховного магистра Ордена и согласились на тот особый налог, введение которого предлагал Генрих. Все сословия оказались гораздо большими государственниками, чем рыцари, державшие в этом государстве власть.

Особняком стоял Данциг: он отказался выплачивать новый налог. Как оказалось, во время военных действий этот ганзейский город ловко лавировал между польской и прусской сторонами, стараясь выторговать себе полную независимость и от той, и от другой. Торнский мир перечеркивал его надежды на вольное житье. Однако этот отказ сильно расстроил верховного магистра. Прошло совсем немного времени, и он назначил в Данциг нового комтура - своего младшего брата, которого по традиции тоже звали Генрихом фон Плауэном. "Семь братьев нас, и всех зовут Винценто", - припоминаю легенду из "Гусарской баллады"…

Молодой Генрих фон Плауэн действовал не только столь же решительно, как старший его брат, но что-то уж чересчур решительно. Вызвав к себе 6 апреля бургомистров Летцкау и Хохта, а также члена городского совета Гросса, он не сошелся с ними в обсуждении, видимо, все того же налога. Недолго думая комтур Данцига арестовал всех троих и той же ночью казнил. Горожане оставались в неведении целую неделю, но все же добились правды. А когда отправились жаловаться верховному магистру, старший Генрих фон Плауэн ответил им, что комтур "действовал по моему приказу и на благо государства". Более того: Генрих не остановился на этом, а лично участвовал в переформировании городского совета Данцига, введя в новый городской совет представителей цехов, которые противостояли бы патрициату.

Таким образом, всей Пруссии дали понять, что у верховного магистра есть лишь одно доверенное лицо - комтур Данцига, и другим он не верит. И справедливо не верил: братья-рыцари Ордена жили и вели себя так, будто ни с Пруссией, ни с Орденом ничего особенного не произошло, Орден не потерпел разгрома, государство не оказалось в тяжелейшем положении, политическая ситуация в Европе кардинально не изменилась и т. д. Генрих на протяжении тех немногих лет, что был у власти, а это продолжалось всего три года (кажется, он был еще и единственным смещенным при жизни с поста верховным магистром: остальные или умирали, или гибли на поле брани), лишь первое время немного доверял своему генеральному капитулу, остальным же братьям Ордена - нет. Потом столь же решительно и бесповоротно перестал доверять и капитулу.

Через месяц после казни данцигских несогласных произошло более серьезное событие: пришлось арестовать Георга Вюрсбергского, организовавшего внутри Ордена заговор с целью убийства верховного магистра, чтобы самому занять его место. Георг Вюрсбургский был комтуром Редена, а отнюдь не простым рыцарем, которому захотелось во власть. Тем самым Генрих выявил - опять же впервые в истории Ордена - врагов в рядах самого Ордена, а не за польской или литовской границей. Участники заговора были арестованы. Выяснилось, что они замышляли не только убийство верховного магистра, но и арест комтура Данцига, после чего - передачу Данцига и его земель Польше, а это - измена.

Был арестован также Николай Ренисский - тот самый предводитель Союза ящериц Кульмской земли, который опустил знамя во время битвы при Грюнвальде, подав сигнал к бегству, а также его сообщники. Все заговорщики были казнены. Впрочем, кроме комтура Георга Вюрсбургского, который получил пожизненное заключение. Здесь капитул Ордена еще не проявил своего несогласия с политикой верховного магистра, а потому утвердил и казни, и тюремный срок. Более того: генеральный капитул не возражал верховному магистру даже через год, когда осенью 1412 г. тот создал Совет земель из представителей городов и дворянства, которым, как сказал хронист, "надлежало быть посвященными в дела Ордена и по совести помогать ему советом в управлении землями". Это не было демократическим началом во власти Пруссии, предупреждает Э. Машке: Совет был необходим Генриху фон Плауэну для того, чтобы скорее и точнее доводить до всех сословий государственные решения. Не забудем, что речь идет о феодальных отношениях, а никак не о демократии. Кроме того, именно таким образом верховный магистр намеревался ограничить независимость пяти ганзейских городов (Данциг, как уже говорилось, он сломал и практически выключил из шестерки, и теперь городов оставалось только пять). К тому же верховному магистру и впрямь необходимо было "держать руку на пульсе" государства, а как бы он это сделал, если все его части (государства) существовали бы сами по себе и без "обратной связи"? Совет земель, таким образом, призван был играть роль той самой лакмусовой бумажки, по которой можно было бы судить о процессах внутри государства, чего Орденом до сей поры не делалось никогда.

Впрочем, Генрих пошел и еще дальше. Прибывая в какой-либо малый город, он не общался ни с братьями-рыцарями, ни с городским советом, а шел непосредственно в общины, которые его интересовали, и узнавал об их проблемах из первых уст. Так, он ввел правила, по которым государство стало поддерживать, например, низшие сословия: его заслугой были впервые введенные привилегии по рыбной ловле и по добыче древесины…

При Генрихе фон Плауэне каждое из сословий государства, каждый его житель почувствовал - чаще всего впервые, - что он несет ответственность за судьбу своего государства наравне с орденской властью, наравне с братьями-тевтонцами. Также, возможно, впервые каждый понял и еще одно: если у него нет и не было личных врагов, то один враг у него все-таки есть - этот тот враг, что живет по ту сторону границы. Если говорить по большому счету, Генрих фон Плауэн выдвинул такой тезис, может быть, одним из самых первых в Европе. Какими бы мы ни были патриотами, мы должны осознавать, что татаро-монгольское нашествие на Русь стало возможным лишь благодаря тому, что Русь раздирали междоусобицы и она еще не осознала себя как единое целое. Разница между Россией и Пруссией состояла в том, что России еще предстояла централизация, а Пруссии уже требовалась частичная децентрализация, чтобы осознать себя и чтобы заработали все составляющие государства на благо этого государства. Пригодилась здесь и потерявшая опору идея рыцарского орденского государства: направив эту идею вовнутрь и несколько переформулировав, Генрих доказал всем сословиям, что если они станут отстаивать интересы Ордена, который осуществляет власть, это будет означать, что они отстаивают интересы государства, то есть в конечном счете свои собственные кровные интересы.

Посмотрим, что пишет Э. Машке:

"Плауэн неотступно следовал к своей цели и все больше отдалялся от братьев. Теперь он не скрывал от них, что смирился со своим одиночеством. Отдавая распоряжения, он уже не мог сдержаться и повышал голос. Его брат назвал жителей Данцига "вероломными тварями" и "сукиными детьми". Верховный магистр тоже иной раз давал волю своему бурному темпераменту, употребляя крепкие выражения. Ливонский магистр настоятельно просил его в своем письме: "Будьте добры и приветливы, как прежде, дабы постоянно крепли между нами согласие, любовь и дружба".

Тяжким бременем легло одиночество на верховного магистра в Мариенбурге. Однако если бы он продолжал соблюдать правила Ордена, ничего не предпринимая без одобрения братьев или высших должностных лиц Ордена, руки у него были бы связаны. А потому он предпочитал ограничиваться советом низших чинов. И когда приходило время

заключительных обсуждений, его парадные покои были закрыты для высших руководителей Ордена, двери же охранялись вооруженными слугами. Он никого не впускал, кроме родного брата и мирян. А в замке между тем шептались братья, подозревавшие, будто верховный магистр окружил себя астрологами и предсказателями, и они советуют ему в вопросах войны и мира и решают судьбу страны. (Это весьма серьезное подозрение, когда оно касается члена духовно-рыцарского ордена, тем более что не имеет под собой никаких оснований. Представьте, каково было на самом деле одиночество верховного магистра! В конце следующего века ровно в том же обвинят Бориса Годунова, несмотря на его православие. И это подается до сих пор как исторический факт!.. - А.В.)

Но, несмотря на все эти тяготы, немало угнетавшие Плауэна, он думал лишь о своей цели - о спасении Пруссии, об освобождении орденского государства от бремени непомерных выплат. Ибо слишком скоро выяснилось, что напрасны были все эти жертвы, на которые шла страна, чтобы выплатить в рассрочку сумму в 100 000 коп богемских

грошей. Верховный магистр переживал, что из одной ловушки они угодили в другую, гораздо больше, из которой освободиться будет куда труднее, и "придется им плясать под чужую дудку". Так ему виделось положение Ордена. Прошел уже год с тех пор, как был создан Совет земель. Генрих решил, что сам он и его государство, которое набралось свежих сил, готовы к битве: иначе никак нельзя было избавиться от польско-

литовского ига. И осенью 1413 года битва началась. Было выставлено три войска: против Померании, Мазовии и Великой Польши. Одно войско он передал под командование своему родному брату, второе - своему двоюродному брату, который встал на его сторону еще при обороне Мариенбурга, хотя и не был членом Ордена. Больше никому верховный магистр не доверял. Сам он был болен и остался в Мариенбурге, а

войска Ордена, пополнившиеся наемниками, вступили на вражескую территорию. Но тут маршал Ордена Михаэль Кухмейстер, который ведал военными вопросами в землях Ордена, вернул войско данцигского комтура, которое уже успело напасть на Мазовию.

Братья теперь открыто не повиновались своему магистру. Маршала и верховных руководителей Ордена Генрих призвал к ответу на орденском капитуле в Мариенбурге. А в результате был осужден сам. Магистра, который еще не оправился от болезни, посадили в темницу. Его лишили ключа и печати, знаков его высокой должности. Обвинитель превратился в обвиняемого и был смещен со своего поста. 7 января 1414 года Генрих фон Плауэн официально отказался от должности верховного магистра. А

два дня спустя верховным магистром был избран маршал Ордена Михаэль Кухмейстер.

Теперь Генрих должен был принести присягу своему злейшему врагу. Согласно его собственному желанию, он был назначен в маленькую комтурию Энгельсбург в Кульмской земле. Не прошло еще и четырех лет с тех пор, как малоизвестный комтур Генрих фон Плауэн, покинув замок в комтурии Шветц (кстати, недалеко от Энгельсбурга), спас от поляков Мариенбург и занялся перестройкой государства, которое он тогда

только что возглавил. Он неожиданно поднялся на невиданную высоту, где ему суждено было парить в одиночестве, и так же неожиданно был низвергнут."

Э. Машке говорит и еще одну очень умную вещь: "Братья мстили Генриху неверностью за его превосходство". Во все века и в любой земле это самый живучий из подходов посредственностей к великому современнику. Даже "приобретенного силой собственной воли величия" - и того не прощают, так что ж говорить об уме, который мыслит на много десятилетий вперед? Фон Плауэн относится, как я понимаю, именно к такого рода умам.

Лишь одно из обвинений, выдвинутых против верховного магистра, и впрямь имело под собой основание: оно состояло в том, что Генрих советовался с мирянами, а это "противно Уставу нашего Ордена". И ведь действительно по Уставу не положено было рыцарю Ордена советоваться с простыми мирянами, да и с непростыми тоже.

Младший фон Плауэн также был смещен со своего поста комтура Данцига и отправлен в Лохштадт попечителем этого замка. Однако неуемный плауэнский характер не дал брату спокойно служить Ордену в городке на заливе Фришес-Гафф. Отчаяние, а особенно обида за брата, толкнули его на сговор с врагом, причем темой этого сговора было возвращение Генриха фон Плауэна на пост верховного магистра. Поистине младший Плауэн сначала делал, а уж потом думал. Письма его были перехвачены, он был обвинен в измене, но успел бежать в Польшу, силами которой хотел добиться возвращения брату магистерства, а старший Плауэн с должности комтура Энгельсбурга попал прямо в тюрьму. Семь лет он провел в заключении в Данциге, потом еще три года в Бранденбурге, а затем его переправили Лохштадт, где он проводил время под домашним арестом.

Здесь бы наступить и развязке этой неординарной истории. Однако есть и еще что порассказать. Например, хотя бы то, что Михаэль Кухмейстер, прибрав к рукам завидный пост верховного магистра, вдруг прозрел на этой должности и понял, что, оказывается, Генрих фон Плауэн был целиком и полностью прав, пренебрегая интересами Ордена в пользу интересов государства. Однако сам Кухмейстер оказался не способным пойти тем же путем: он не чувствовал в себе таких сил и такого характера. Поэтому в 1422 году, пока Генрих сидел в тюрьме в Бранденбурге, Михаэль Кухмейстер добровольно сложил с себя полномочия верховного магистра Ордена (тоже впервые в истории Ордена). А до этого события он как мог старался облегчить положение узника.

Верховным магистром был избран Пауль фон Русдорф (он пребудет на этом посту до 1440 г.). Пауль Русдорфский также старался заботиться о Генрихе фон Плауэне, но, понятное дело, ему хватало и других, более важных забот на его должности. Однако в 1429 г. он снял арест с Генриха и даже назначил его попечителем того самого Лохштадта, где тот пять лет пробыл под домашним арестом и где когда-то был попечителем его младший брат. Впрочем, фон Плауэн служил попечителем Лохштадта очень недолго - с мая по декабрь: в декабре того же 1429 г. он скончался.

Завершим разговор о нем словами Э. Машке:

"Читая о ничтожных заботах великого человека (Генрих тщетно просил себе, например, новой сутаны, ибо старая пришла в ветхое состояние. - А.В.) и его тихой кончине, мы понимаем, что значило это поражение. Немецкий историк Генрих фон Трейчке (он первым по-настоящему признал, что прусские земли Ордена служили Германии) пишет своему другу, размышляя о сущности и становлении Ордена и о Генрихе фон Плауэне, что "сила, единственный рычаг государственной жизни, ничего больше не значила для его рыцарей, а с падением Плауэна послужила и моральному поражению Ордена". Братья уже больше не были способны на подвиг, поскольку у них не было больше той силы - "рычага государственной жизни", с помощью которого можно было бы придать орденскому государству новый смысл."

Остается лишь сказать, что после смерти Генриха фон Плауэна Орден все же воздал почести своему бывшему верховному магистру: тело его погребено рядом с останками других верховных магистров Ордена в Мариенбурге. Эту крепость верховный магистр когда-то отстоял перед лицом многочисленного врага с небольшим отрядом защитников.

Глава 9

XV-XVI вв.: трагедия продолжается и завершается

Орден и государство продолжали стремительно разбегаться в стороны. Попытка Генриха фон Плауэна подчинить и Орден, и сословия единому государству оказалась тщетной и не нашла продолжения даже в понявшем его устремления Михаэле Кухмейстере. Последующие верховные магистры были слабее описанных. Наконец, прусско-польский вопрос, разрешение которого не могло ограничиться Торнским миром, требовал своего решения. Польша твердо оставалась под властью Ягеллонов (потомков Ягайла), которые унаследовали заодно и венгерский престол. Империя, всегда поддерживавшая Тевтонский орден и Пруссию, как составную часть Германии (хотя это было и не совсем так), убавила свой интерес к Пруссии, хотя продолжала поставлять Ордену дворянских детей в качестве братьев-рыцарей.

Внутреннее положение Пруссии из-за несоответствия власти и сословий становилось все более угрожающим. Сословия не хотели принимать Орден за цементирующую силу и противились решениям верховного магистра Ордена. Чувствуя этот кризис, другие ветви Ордена - Германская и Ливонская - тоже не особенно подчинялись принимаемым в Пруссии решениям. Постепенно прусский верховный магистр превращался в магистра Пруссии, и при этом и германский, и ливонский магистры чувствовали себя и сильнее, и увереннее, хотя, например, в Священной Римской империи также начинался кризис.

Верховного магистра и его капитул сами братья-рыцари Тевтонского ордена тоже перестали слушать, а тем более подчиняться им. Несмотря на то что решения часто принимал не просто капитул, а конвент (собрание высших должностных лиц Ордена), братья не ставили ни в грош и его решения.

Наступил момент, когда братья Ордена, обиженные на его руководство и не желавшие понимать государственной необходимости большинства решений Ордена, посчитали себя вовсе свободными от всяких обязательств перед верховным магистром. Они не сознавали, что тем самым нарушают рыцарскую присягу, Устав и Статуты Ордена. А ведь еще совсем недавно они обвинили в том же самом Генриха фон Плауэна!

"Униженные и оскорбленные" братья-рыцари стали искать себе союзника против верховного магистра и его правящей верхушки. И они нашли такого союзника в лице прусских городов, уже давно живших жизнью, которая никак не была связана с государством: городами, особенно Данцигом, руководил экономический эгоизм, как выразился Э. Машке. В 1440 г. возник этот союз, который был назван Прусским союзом. Надо признать, что в Прусский союз вступило не большинство братьев-рыцарей, но все же значительная их часть. То была изрядная для рыцарей ловушка, которую расставили польский король и его окружение, не оставившие намерений добиться себе Данцига, а лучше - всех земель побережья, включая Поморье и Кульмскую землю. И хотя причиной создания Прусского союза официально была названа необходимость "противостоять злоупотреблениям суверена", на самом деле он стал жить и действовать как государство в государстве. Обладая основным богатством Пруссии, Прусский союз стал диктовать Ордену сроки, размеры и другие показатели налогов, и естественно, размеры налогов теперь не могли удовлетворить элементарных потребностей в них государства.

Прусский союз впрямую нарушал привилегии Ордена, дарованные ему Золотой буллой императора в 1226 г., а также положения канонического права, распространявшиеся на орденское государство в целом. Однако ни вмешательство императора, ни увещевания Папы не смогли подвигнуть Прусский союз к самороспуску. Он не только устанавливал налоги, но еще и исполнял роль верховного суда, что при наличии официальной орденской власти в Пруссии было недопустимо. Вот что пишет дальше Э. Машке (курсив мой):

"В 1454 году он (Прусский союз. - А.В.) наконец отделился от Ордена, перейдя в подчинение к польскому королю. В результате тяжелой 30-летней войны , в которой Орден противостоял сословиям и Польше, в 1466 году ему пришлось отказаться от западной части своего государства в пользу польского короля.

Сословия одержали победу. Но поражение Ордена позволило ему понять, в чем состоит его историческая правота, которую он отстаивал в этой битве. Эгоизм, проявляемый сословиями, был эгоизмом молодого территориального государства.

Предводители Прусского союза не предполагали, что не пройдет и ста лет, как сословия "Королевской Пруссии", перешедшие под власть польской короны, будут лишены всех своих прав и войдут в состав Польского государства. А ведь они мечтали о государстве, построенном по территориальному признаку, которым правили бы они сами. Орден же представлял интересы империи. Конечно, теперь это была лишь тень Германии Гогенштауфенов, да и Орден уже не был похож на общину Германа Зальцского. Но даже когда идеи универсализма стали призраком и вокруг Германии возникли независимые национальные государства, - и Германия, и Орден продолжали оставаться воплощением

идеи империи, поскольку немецкая нация по-прежнему была реальностью. Немецкий орден, основанный императорским домом и возмужавший в борьбе германских императоров за империю, был тесно связан с немецким дворянством, жил за счет высшего единства империи, оберегая его в своем Прусском государстве. Право империи, которое он отстаивал, было выше права территории. Когда дело Ордена обсуждалось на рейхстаге в Регенсбурге (Орден к этому времени уже вступил в войну с Прусским

союзом и Польшей), кардинал Николай Кузанский счел своим долгом предостеречь немцев, что раздор внутри немецкой нации может сделать ее предметом насмешек и добычей других народов. Еще живо было сознание, хотя уже ничем не подкрепленное, что земли Ордена - это земли империи. С другой стороны, эти земли были

отвоеваны Орденом для немецкого народа, поэтому Орден представлял здесь и его права. Сословные представители, перешедшие на сторону польского короля, изменили не только германской империи и немецкому народу, но и самой немецкой сущности орденских земель; пожалуй, они и сами это осознали, услышав от своих собратьев, сохранивших верность ордену: "Удалось нам не смешаться с вендской народностью и

негерманцами, ибо хорошо нам известно, что плохо живется в тех землях, где правит негерманец, и видно то в Литве, Польше и далее". Точнее, пожалуй, и нельзя охарактеризовать историческую недальновидность изменников. Они внесли свой губительный вклад и в мирный договор, заключенный на озере Мельно в 1422 году, по которому Орден отказался от жемайтских земель и крепости Нессау на Висле, а

также от подарка герцога Конрада Мазовецкого, сделанного тогда еще молодому орденскому государству , и в Брестский мирный договор 1435 года, который поставил крест на литовской политике Ордена. По примеру польских и литовских дворян они дали дополнительные гарантии договоров. Так ради собственных интересов они разрушили орденское государство."

Наконец в 1466 г. был заключен второй Торнский договор, по которому империя лишалась прав на отторгнутые у Ордена земли. А эти "отторгнутые земли" - не больше и не меньше, как Западная Пруссия, самая богатая в Пруссии земля. Теперь она принадлежала Польше. Более того: согласно второму Торнскому договору, каждый вновь избранный верховный магистр Ордена обязан был принести присягу… польскому королю! И более того: отныне Тевтонский орден переставал быть только Немецким орденом: половину его должны были составлять польские братья-рыцари. Справедливости ради надо сказать, что это положение так и осталось на бумаге, и что до своей "гибели" Тевтонский орден оставался чисто тевтонским, но, тем не менее, унизительная процедура, которой подвергался верховный магистр - присяга на верность польскому королю, - должна была исполняться неукоснительно. Верховный магистр Ордена присягал германскому императору чисто формально и, как сейчас говорится, "в рабочем порядке", а здесь предстояла целая церемония, причем не отраженная ни в Уставе, ни в Статутах, ни в буллах. Правда, Папа все же сохранял на землях Ордена сюзеренитет, в том числе и на землях, отторгнутых Польшей, а императору оставалась одна только обглоданная Пруссия, к тому же находившаяся теперь от него достаточно далеко. Нельзя не привести слов Э. Машке по поводу присяги и всего остального, что сталось с Орденом:

"Каждый раз вновь избранный верховный магистр до последнего оттягивал момент принесения позорной присяги польскому королю, пока его к тому не принуждали. Мужество и воинская доблесть по-прежнему были присущи братьям, но не потому, что они входили в понятие монашеского послушания, а потому что германские дворяне, пополнявшие собой ряды Ордена, впитывали это с молоком матери.

Однако жизненные силы, которые могли бы повести братьев к новым целям, заметно поослабли. Орден словно оцепенел, а жизнь братьев лишь бессмысленно двигалась по кругу:

Разоблачиться, облачиться,

Поесть, попить и сном забыться -

Так тяжко рыцарям приходится трудиться.

Так думал народ, здраво оценивая внутреннее настроение в Ордене."

Столица Ордена с того же 1466 г. переносится в Кенигсберг: Мариенбург тевтонцам уже не принадлежит.

Орден все еще пополнялся за счет сыновей немецких дворян и внутри Пруссии, и из Германии. Но юноши, прибывавшие теперь в Орден, были людьми новой формации, позднего Средневековья, они уже глотнули воздуха гуманизма и просвещения, которые вот-вот овладеют Европой. Эти новые рыцари не могли выполнить практически ни одного из трех стандартных обетов, что давали братья-рыцари: целомудрие, бедность и послушание. Государственные же задачи были им и вовсе чужды. Орден продолжал свое падение, теперь уже через разложение нравов. И если когда-то Генрих фон Плауэн предлагал отказаться от "ненужных стариков", которые тянули Орден в прошлое, мешая исполнять государственную власть по-новому, то теперь ряды братьев пополнялись молодежью, и вовсе не имевшей представления об орденском государстве.

Однако Э. Машке, рассказывая читателю об этих орденских проблемах, умалчивает об одной самой важной причине: Тевтонский орден, призванный историей покорять язычников и обращать их, теперь не имел перед собой самого поля деятельности, и следовательно, изжил себя. Правда, германский историк умалчивает об этом ради нелепых заявлений, будто перед Орденом всегда был открыт, как широкое поле, весь восток Европы, который еще предстояло "обращать", но то расшифровывается очень легко: Э. Машке подпевает нацистам, ставившим перед собой схожие задачи, да еще и покруче. На самом деле, как показывает сама дальнейшая история, и мы это увидим, пространство Восточной Европы тевтонцам было не нужно, тем более в XV веке, когда речь шла о выживании самой Пруссии. Эта же тенденция и продолжится, и усугубится потом, в веке XVI-м, завершившись гибелью орденского государства. "Сам Орден уже не считал Прусское государство своим высочайшим достижением, - говорит Э. Машке, - по отношению к которому ему надлежало соблюдать определенные

обязательства, теперь это было весьма обременительное дело, требующее денег и жертв, от которого Орден по возможности старался уклониться. Пруссия превратилась в место ссылки неугодных братьев. Воюющие и окруженные врагами прусские земли Ордена уже не разрастались. Ведь над Орденом тоже довлели социальные интересы его слоя, и у него была своя "сословная" позиция. В Ордене царил дух, вообще владевший тогдашним германским дворянством. Дворянство, поставлявшее Ордену новых братьев, как и весь народ, жило обыкновенной мирской, мирной жизнью, которую уже не сдерживали ни

монастырские стены и ни обеты, и, вместе с тем, им владело отвращение к уже непривлекательному образу жизни предыдущих поколений, душевный непокой, жажда чего-то нового. Откуда было взяться политической воле и мужеству на опасном рубеже Германской империи в столь противоречивые времена!"

Далее историк называет ответственной за гибель Ордена саму Германию, которая не оказывала тевтонцам действенной помощи. Впрочем, и сама Германия, Священная Римская империя, уже давно перестала быть империей универсальной, а сделалась "империей немецкой нации", чего еще до конца не осознавала. Ее тоже раздирали сословные противоречия: города Германии процветали, в то время как, например, дворянство умирало от скуки, ибо ему нечем было заняться. Причем именно города были первым врагом дворянства, которое этого также, видимо, не осознавало. Народ утратил непосредственность и глубину веры. Этот кризис вскоре начнет разрешаться самым неожиданным образом, но пока что этого решения не видно, ибо Мартин Лютер еще не родился…

Уже не утрата западных прусских земель, а само внутреннее развитие Ордена привело к гибели орденского государства, сделав и ее неизбежным, и замену орденского государства чисто светским, говорит Э. Машке.

Верховный магистр Ганс Тиффенский (1489-1497 гг.) завершает череду верховных магистров XV века. Ни одному из них не удалось реформировать ни Орден, ни отношения между Орденом и государством. Ни одному из них не удалось победить сословных противоречий, раскачивавших не только Прусское государство, но и саму Германию.

Наконец братьям-рыцарям приходит в голову одна (всего одна, к сожалению) блестящая идея. И они торопятся ее исполнить. Орден вспомнил, как здорово ему жилось при Лютере Брауншвейгском, верховном магистре императорских и королевских кровей. И они решают "добыть" себе теперь такого же верховного магистра, при котором бы и орденские, и государственные дела сами собой поправились. И они находят такого рыцаря: это Фридрих Саксонский. Собственно, еще Ганс Тиффенский вынашивал эту идею, обратив внимание на молодого человека, герцога, представителя альбертинской ветви династии Веттинов. После смерти Ганса братья избирают на пост верховного магистра именно Фридриха Саксонского, заодно выполняя и волю почившего фон Тиффена.

Однако ни Гансу Тиффенскому, ни братьям не приходит в голову вторая простая мысль: ведь если припомнить Лютера Браушвейгского, то он пришел в Орден рядовым братом, а уж потом благодаря личным качествам и заслугам вырос в Ордене до великого магистра. Как бы ни был родовит, какой бы правящий дом ни воспитал молодого отпрыска, - если у него самого нет внутренней потребности отдать себя делам Ордена, то никакие связи, никакое положение семьи такому верховному магистру не помогут.

Однако дело было сделано. Молодой герцог, как оказалось, легко согласился принять рыцарский обет и белый плащ с черным крестом. Но он не готов был отказаться от своего герцогского содержания и своих прежних светских привычек. Братья пошли и на это: они предоставили ему это содержание и выполнили все другие условия, которые Фридрих Саксонский имел им предъявить. И вот осенью 1498 г. состоялось избрание Фридриха на пост верховного магистра Тевтонского ордена.

Правда, герцог заявился в Кенигсберг со всем своим герцогским двором и с кучей советников, которым в Ордене тоже пришлось искать должности, смещая с них старых орденских служак. При Фридрихе комтуры Пруссии уже не исполняли своих прежних функций: они перестали иметь отношение к конвенту, оставшись только администраторами своих земель. И вместо того, чтобы братья влияли на поведение верховного магистра, сам новый верховный магистр заставил братьев плясать под свою дудку. А это было буквально так: в замке, в котором находилась резиденция верховного магистра, теперь постоянно звучала музыка, происходили совершенно непонятные церемонии, суть и форму которых перенес герцог Саксонский из Саксонии. Более того: управляя Орденом и Прусским государством, которое все больше, прямо на глазах братьев, превращалось в герцогство, Фридрих успевал управлять и своим герцогством в Германии. Наш пострел везде поспел. Монастырская суть замка, монастырские законы, а тем более Устав Ордена - стремительно превращались в нечто совершенно противоположное. Впрочем, Фридрих Устав, конечно, прочел, но и не более того.

Организация Ордена также претерпела не только видимые, но и принципиальные изменения. Всю Пруссию Фридрих поделил на пять оборонных округов, объединяя, а подчас и разделяя комтурства. Казначей уже не распоряжался средствами Ордена, теперь за него это делала казначейская палата, а судебная власть государства была завезена из Саксонии, то есть исполнялась теперь согласно саксонским законам.

Катавасия с Фридрихом Саксонским по меркам истории Тевтонского ордена продолжалась не так уж долго - всего до 1510 года, когда он отдал Богу душу. Последние три года, начиная с 1507-го, Фридрих вообще провел в Германии, правда, занимаясь там все же делами Ордена: он пытался с помощью влиятельных германских князей надавить на Польшу и отменить унизительную процедуру присяги верховного магистра польскому королю. Из этой затеи ничего не вышло, но зато Фридрих первый из верховных магистров, которого с 1466 г. миновала чаша сия: он просто не успел присягнуть Польше на верность.

Как говорится, нет худа без добра: правление Фридриха Саксонского указало Ордену путь, каким должно было реформироваться Прусское государство, чтобы идти в ногу со временем. Многие предпосылки будущего герцогства просматриваются как раз в годы магистерства Фридриха. Иного пути у Пруссии не будет.

Как бы то ни было, идея избрания на пост верховного магистра кого-то из германских князей - она братьев-рыцарей не оставила. И они избирают наконец последнего своего великого магистра. Вот что пишет Э. Машке:

"Нет ничего удивительного в том, что Немецкий орден вновь остановил свой выбор на германском князе. На этот раз он охотно откликнулся на предложение дома Гогенцоллернов, и в феврале 1511 года принял в свои ряды молодого маркграфа Альбрехта Бранденбургского, который вскоре стал верховным магистром. Маршал Ордена в письме гросскомтуру Симону Драенскому так характеризует его: "В столь молодые лета, хвала Господу, щедро одарен он любовью, благоразумием, достоинством, хорошими манерами и прочим, что украшает человека". Однако, восхваляя его человеческие качества, он не забывал и о политическом значении: ибо многие желали помочь Ордену осуществить этот выбор, так что Ордену нечего было бояться ни клятв, ни

высокомерия Польши. Маршал же рассчитывал, что теперь Орден сможет противостоять давлению поляков: "По слепоте своей сами они не знают, что лишь приумножают тем несчастья, делая своим врагом весь народ германский".

Молодой князь родился 17 мая 1490 года в Ансбахе, во Франконии, и до вступления в Орден вел обычную для княжеского сына жизнь. Альбрехт был третьим сыном в большой семье, и потому на его родителях лежала весьма обременительная обязанность - найти для него подобающее его происхождению место. Это было не так уж просто, если учесть, что кроме Альбрехта у маркграфа Фридриха Ансбах-Бейройтского было еще

семеро сыновей и пять дочерей. Высокий церковный сан по-прежнему оставался для младших сыновей благородных фамилий гарантией материального достатка. В монастырях и соборных капитулах они могли вести вполне благополучную жизнь за счет приходов или пожертвований, к немалому негодованию многих верующих. И вот, ступив на путь, который уже отвергло жаждущее реформ германское население и с которого самому верховному магистру предстояло сойти 15 лет спустя, Альбрехт Бранденбургский возглавил Немецкий орден и, таким образом, Прусское государство.

Неплохой приход нашел для него отец! Орден же в свою очередь надеялся, что уважаемый дом князей Бранденбургских поможет ему заручиться поддержкой императора и империи, когда дело дойдет до решающих действий в отношении Польши.

Таким образом, это был расчетливый союз, построенный на общности интересов, поэтому тем более удивительный, что он послужил скорому расцвету, ознаменовавшему

собой новую эпоху. Лишь после некоторых колебаний Альбрехт сделал решающий шаг и

принял должность, на которой ему предстояло добиться собственных исторических успехов. Вообще можно, наверное, сказать, что молодой князь, в 21 год возглавивший один из наиболее значительных европейских орденов, скорее следовал велению времени, нежели трезво и уверенно, как подобает великим, определял его (Ордена. - А.В.) дорогу. Человек, привлекший в Пруссию целый ряд высокообразованных гуманистов и реформаторов, ставший основателем немецкого университета, вовсе не был так уж образован: много ли мог позволить себе небогатый и многодетный княжеский двор?

Альбрехт очень плохо владел латынью и, судя по всему, не был перегружен литературными познаниями. Однако он умел произвести впечатление образованного человека, что было его величайшим достоинством: везде он чувствовал себя свободно, это помогло раскрыться его естественному потенциалу, в управленческой и в церковной деятельности он уверенно пользовался богатством родного языка и всю свою долгую жизнь был открыт новым мыслям. Та же свобода и непринужденность помогли ему, в конце концов, принять и важные политические решения, вызревавшие несколько лет. Став верховным магистром, он ни в коем случае не должен был разочаровать братьев в их надеждах, которые они связывали со вступлением в Орден германского князя. Борьба с Польшей была его обязанностью, которую он унаследовал от своего предшественника.

Уже через месяц после своего избрания в послании к императору Максимилиану I и к светским и духовным правителям он изложил свое видение задач верховного магистра. Он напомнил, что Польша угрожает землям Ордена, а "всякого, кто говорит по-немецки, сие не может не печалить". Ведь опасность, нависшая над орденскими землями, волновала не только сам Орден, но и весь христианский мир, однако главным образом императора, князей, представителей сословий империи и всех германских дворян, которые когда-то проливали кровь, создавая Орден и вырывая его из лап язычников, Орден, который и "ныне служит излечению германских дворян". Таков был тогда общий сословный интерес, которым по-настоящему проникся молодой верховный магистр, пытаясь пробудить его и в других. Орден был "госпиталем", детищем, достоянием

германского дворянства и предметом его забот. Однако речь шла не просто о материальной связи Ордена с Германией, но об их общей судьбе в самом глубоком смысле этого слова; разделяя эту судьбу, прусские земли и после второго Торнского мира по-прежнему оставались идейной составляющей Германской империи. Взывая к империи, Альбрехт обращался не к пайщику дворянской богадельни, он желал напомнить германским князьям и германскому дворянству об их ответственности за судьбу орденских земель. Их гибель стала бы "потерей для всех германцев" и вызвала бы "великое презрение" к ним."

Такова личность последнего верховного магистра Ордена. Поистине это был уже человек новой эпохи, а главное, он знал, чего хотел, а если не знал, то находился в поиске этого знания, пока не найдет. Если его "метания" в процессе управления Орденом могут кому-то показаться беспорядочными и случайными, то этот кто-то очень ошибется. Альбрехт Гогенцоллерн, конечно же, в короткий срок сумел проанализировать весь комплекс проблем, стоявших перед Тевтонским орденом, а еще больше - перед государством Тевтонского ордена. Он немедленно взялся за их решение, несмотря на свою молодость и недостаток опытности. Однако опыт к нему приходил не как к другим, с годами, а буквально, можно сказать, с каждым месяцем, а иногда и с каждым днем. И не столь важно, насколько он был образован в литературе и как хорошо знал или не знал латынь: он старался соответствовать уровню навалившихся на него проблем, значительная часть которых не смогла разрешиться за весь прошлый век, причем они только нарастали и прирастали новыми. Тот ясный и трезвый вывод, который сделал когда-то Генрих фон Плауэн, а потом, надо полагать, повторил Михаэль Кухмейстер, на новом уровне и в новый век осмыслил верховный магистр Альбрехт Бранденбургский.

То толкование, которое дал Альбрехт почти сразу же по вступлении в должность значению для империи орденских земель, весьма понравилось Максимиллиану I, и император уже очень скоро переговорил на эту тему с несколькими князьями. Правда, идею о "свободе" орденского государства он представил князьям как свою собственную, но для дела это было все равно: важно было, чтобы империя еще раз тщательно осмыслила новую политическую и военную обстановку в Европе. Хочется верить, что хотя бы сам император больше стал понимать в том, что такое немцы и что такое единая Германия, неотъемлемой частью которой все-таки являлась Пруссия. По словам Э. Машке: "Теперь второй Торнский мир представлялся "невыгодным и ненадежным" для "нас и Священной империи и подвластной нам германской нации, которая есть наше и всех германцев отечество и честь и по праву унаследовала свои привилегии от предков, ибо дались они им ценой тяжкого труда и крови, пролитой в борьбе с язычниками за святую христианскую веру"; поведение же польского короля характеризовалось как "весьма капризное и ни в коей мере не допустимое"". Через неполный месяц на рейхстаге в Трире братья-рыцари, там присутствовавшие, заявили от имени верховного магистра Ордена, что считают недопустимыми намерения польского короля сделаться верховным магистром Ордена, а Пруссию присоединить к Польше. Видимо, поляки припомнили Конрада Мазовецкого, пригласившего когда-то в Кульмскую землю тевтонцев, а теперь решили, что Тевтонский орден уже достаточно поработал на этой земле (и приращенных к ней) для христианизации язычников, и пора бы всем этим приобретениям тевтонцев лечь к ногам истинных хозяев этих земель. Братья напомнили рейхстагу всю историю прибалтийских земель за три века, в том числе и то, что здесь прижилась христианская вера, а главное - закрепилась немецкая нация, в связи с чем эти земли уже давно многие летописцы именовали Nova Germania (Новой Германией). Сам Орден, сказали они, чувствует себя миссионером и посланником христианского мира. Но, к сожалению, таким миссионером давно уже не ощущает себя орденское государство. Однако эти земли были и есть неотъемлемая часть Империи, и у них одна с Германией судьба. Но сейчас тот момент, когда земли насильственно отделены от Германии, а вскоре может так оказаться, что они утратят и свою немецкую сущность.

Альбрехт стал во главе Ордена, как он теперь ясно понимал, для того чтобы подвигнуть Германию на то, чтобы разрешить проблемы Пруссии. Но он слишком наивно полагался на императора и его окружение. И каково же было его разочарование, когда совсем скоро он узнал, что Максимиллиан занялся совсем иными делами, идущими как раз вразрез с интересами не только Пруссии, но и самой империи. "Дом Габсбургов, - пишет Э. Машке, - занялся матримониальными делами".

После выборов Альбрехт очень долго не мог выехать из Германии в Пруссию. Пока происходила вынужденная задержка (болезнь, а потом и смерть матери), верховный магистр вел активные переговоры с германскими князьями, отстаивая интересы Ордена. Впрочем, надо признать, что никакой поддержки он ни от кого не добился.

Альбрехт прибыл в Пруссию только осенью 1512 г., проделав неспешный путь через Берлин, Польшу, Торн и Мариенверден в Кенигсберг, где находилась его резиденция. Надо сказать, что молодого верховного магистра потрясли те убогость и бедность, что встретил он в прусских землях, причем сделав правильный вывод: во всем виновата аннексия западных орденских земель. И хотя Альбрехт приходился польскому королю племянником, он, конечно, не только не собирался присягать дядюшке на верность, но и стал бороться за возврат земель Пруссии, потратив на это 10 лет своего магистерства. Правда, по молодости он слишком верил обещаниям, раздаваемым ему в Германии, слишком идеально представлял себе ту реальность, что не позволяла Пруссии вернуть былое величие. Он строил грандиозные планы, а они рассыпались один за другим. Но, тем не менее, как уже говорилось, Альбрехт быстро взрослел. Он очень ловко изворачивался все эти десять лет, чтобы, как и его предшественник Фридрих Саксонский, не оказаться в Польше под присягой. А еще он не мог не заметить, что Фридрих все же много сделал ради укрепления государства изнутри, несмотря на то что сделано это было на саксонский лад. Но, может быть, в этом крылся и какой-то ответ Альбрехту на те вопросы, что перед ним возникли?.. Мы этого знать не можем.

С оттяжкой церемонии присяги у Альберта получалось легче всего. Дело в том, что как раз в то время Польше было не до церемоний: Польско-Литовскому государству угрожала Россия. Пруссия решила использовать эту ситуацию максимально. Максимилиан взял на себя эту задачу и уже почти объединил против Польши империю, Саксонию, Бранденбург, Данию и Москву. Альбрехту оставалось только напасть на Польшу, и союзники пришли бы на помощь. Однако у Максимилиана что-то "не срослось", как говаривал Штирлиц, и нападение Пруссии приходилось откладывать. Потом выяснилось, что союз с Москвой не состоялся по вине именно Максимилиана, поскольку он одновременно вел переговоры и с Ягеллонами. Более того: брачный договор Габсбургов с Ягеллонами с одной стороны давал Габсбургам право на польскую корону, а с другой - развязывал руки Польше в отношениях с Пруссией. То есть империя фактически бросала Польше орденскую землю под ноги. Тем не менее, принимая за чистую монету не договор даже, а только слова императора, на которого Альбрехт все еще почему-то рассчитывал, Альбрехт сам заключил договор с Москвой. Максимилиан, узнав об этом, немедленно своим имперским правом разорвал этот договор. Дальше прочтем у Э. Машке:

"А в 1519 году, когда Максимилиан I скончался, уже не Орден, а польский король начал войну. В апреле 1521 года в Торне было заключено перемирие сроком на 4 года. Альбрехт сохранял прежние позиции. Он так и не принес присяги польскому королю и по-прежнему не признавал второго Торнского мирного договора. Войска должны были покинуть вражеские территории. Но какое-то решение, в конце концов, надо было

принимать, и верховный магистр пытался это сделать, хотя выбрал он для себя иной путь, нежели его предшественник. Пока все его попытки лишь отнимали средства и не приносили никакого ощутимого результата; только и оставалось надеяться, что следующее предприятие будет успешнее. Собственно, в самой Пруссии рассчитывать было уже не на что. Ждать помощи можно было лишь из старой Германии. Четыре года

перемирия, отпущенные верховному магистру Торнским соглашением, были потрачены на активную "агитацию" за прусское дело. Однако за эти четыре года изменилось отношение самого верховного магистра к возложенной на него задаче: было бессмысленно отстаивать право на жизнь Прусского государства ради духовного Ордена, во главе которого он был поставлен по политическим соображениям. К такому

заключению верховный магистр (ему было уже за 30, и жизнь ждала от него теперь истинно мужских решений) пришел не в Пруссии, которая была в стороне от новых религиозных движений, а в самой Германии. С трудом были собраны деньги на эту поездку. 10 апреля 1522 года верховный магистр покинул Кенигсберг. Ему предстояло вернуться туда лишь через три года, но уже в качестве светского правителя. Под натиском

бесконечных исканий пал его прежний мир, и иной мир постепенно занимал его место."

Вот какая произошла за это время эволюция с Альбрехтом. Он пришел к выводу, что Пруссия, как государство, это насущная реальность, за которую стоит ломать копья, а Орден - это уже просто исторический миф. Он красив и послужит делу воспитания будущих прусских поколений немцев, но сам же Орден, сделав свое дело, уже отжил, причем это произошло не сегодня, а еще по меньшей мере сто лет назад, как раз при Генрихе фон Плауэне, самом первом из великих магистров, который задумался о государственных, а не об орденских интересах. Фридрих Саксонский, предшествовавший Альбрехту верховный магистр Ордена, своим примером беспечного отношения к Ордену, конечно же, непременно тоже помог. И Альбрехт принял единственно возможное на то время решение.

Но оно далось ему тоже не сразу. За четыре года перемирия он побывал в Праге и Вене, Венгрии и Силезии, Саксонии и Бранденбурге. Он ввязывался в авантюру с королем Дании. Он бывал на рейхстагах в Нюрнберге в 1522 и 1523 гг. Он познакомился с учением Мартина Лютера, и оно потрясло его. Еще будучи в Кенигсберге, Альбрехт знал, что учение Лютера достигло наконец прусских земель, но сам близко с ним не знакомился. Знакомство же произошло в Нюрнберге в 1522 г., когда Альбрехт попал на проповедь Осиандера, нюрнбергского реформатора. Может быть, тогда, а может быть, чуть позже он решил, что Орден не надо распускать, а лучше всего его реформировать. Он стал искать встречи с самим Лютером, и такая встреча состоялась осенью 1523 г.

Вот что рассказывает Э. Машке:

"По пути из Берлина в Нюрнберг Альбрехт, сделав крюк, заехал в Виттенбург, где и нашел Мартина. Альбрехт… предложил реформатору заняться усовершенствованием правил Ордена. В ответ Лютер, как сам он позднее рассказывал, посоветовал ему забыть эти бессмысленные и глупые правила, взять себе жену и установить в прусских землях Ордена политическую власть, превратив их в княжество или герцогство. Более

подробно Лютер изложил свое отношение к Немецкому ордену в послании "К господам Немецкого ордена, о том, что надлежит им избегать ложного целомудрия и стремиться лишь к истинному целомудрию в супружеской жизни". Он предлагал отменить целибат и секуляризировать орденское государство , а братьев назначить на светские должности; так они могли бы "с христианским смыслом и с одобрения подданных" сохранить во

владении Пруссию.

Реформатор обозначил главную задачу. Еще столетие назад Генрих фон Плауэн попытался по-новому выстроить отношения между Орденом и государством, но прежде сословия повлияли на характер государства "снизу" и "изнутри"; теперь же оставался лишь завершающий штрих: изменить саму форму власти и установить тем самым новые, рациональные отношения между сувереном и подданными, между правительством и

народом. Лишь тогда власть вновь обретет свое право и свое истинное назначение."

Мартин Лютер высказал ту мысль, которую сам для себя Альбрехт уже наверняка додумал. И он отнюдь не был первым, когда пришел к этой мысли. Правда, как верховному магистру Ордена, ему было гораздо труднее принимать решение, чем, скажем, Ливонскому магистру, который давно уже выговорил себе права светского правителя Ливонии. Или ливонская ветвь что-то давно уже поняла про Тевтонский орден, что до самих братьев-тевтонцев все еще не доходило… Или тот же Фридрих Саксонский уже и двадцать лет назад, совершенно не обращая внимания на свое положение верховного магистра, уже не только вел себя, но и в организационном плане, и в политическом плане поступал именно как светский правитель. Тем более что после второго Торнского договора 1466 г. собственная должность Альбрехта, хоть он и считался верховным магистром, не имела к империи никакого отношения. Германский же магистр также давно вел себя как верховный внутри Священной Римской империи, при этом не забыв добиться от императора права суверенного владения своими землями. Более того: по словам Э. Машке, германский магистр боялся прусского верховного магистра, как соперника!

Оставался один немаловажный вопрос: если Альбрехт превратится в светского правителя Пруссии, это будет означать, что земли Пруссии уже не принадлежат Ордену. Однако напрашивался и простой ответ: они Ордену давно уже и не принадлежат, поскольку Орден не контролирует эти земли, все давно рассыпалось… Хотя мало кто знает тот факт, что, несмотря на превращение Пруссии из орденского государства в государство светское, Тевтонский орден вплоть до XVIII в. регулярно предъявлял свои права на владение Пруссией. И в этом состоит великий парадокс: не умея справиться с этим государством и совершенно объективно потеряв его, Орден, тем не менее, будто забыл об истинном положении вещей и еще два века пытался вернуть себе то, чего у него уже не было.

В таком случае понятно и сочинение гимназического учителя: "…С германской силой темною, с тевтонскою ордой", наверняка знакомого с этими претензиями Ордена на Пруссию, которую он сам же - добровольно! - и потерял. Была возможность не потерять орденского государства и за сто лет до того, как это произошло, и за пятьдесят, и даже за тридцать. Но братья либо обезумели, либо действительно были столь темными, что не смогли понять ни Генриха фон Плауэна, ни Михаэля Кухмейстера, хотя он, возможно, не очень распространялся о своей догадке, ни даже того же Фридриха Саксонского, который своим очень откровенным примером давал понять: вот как вам нужно!.. Это еще один аспект той "темности", о которой мы говорили в самом зачатке книги.

Что сообщает на эту тему, особенно по поводу позднейших притязаний Ордена, Э. Машке? А вот что:

"А ведь он сам (Орден. - А.В.) прежде добился того, что Пруссия как некая независимая государственная сущность была отделена: Орден отказал Альбрехту в праве, которое тот тщетно отстаивал, утверждая "что верховный магистр осуществляет истинную власть от лица всего Ордена". Тем временем магистр Ордена в Германии - а ему вторил ливонский магистр - принялся настаивать на том, "что германский

магистр имеет особое княжество", и, как выразился весной 1524 года

Альбрехт, вынудил тем самым и верховного магистра ограничить свои

обязанности суверена лишь Пруссией, а потом передать государству то, что ему принадлежит."

Как видите, даже по этому не совсем внятному куску текста можно судить и еще об одной важной реалии того времени: Орден, еще до того как Пруссия стала светским государством, уже успел распасться по крайней мере на три части - германскую, прусскую и ливонскую. Одно лишь это говорит, и очень красноречиво, о серьезной болезни Тевтонского ордена, о том, что тевтонский дух, присущий и прусским тевтонцам, и тевтонцам и тевтонам германским, и тевтонам ливонским, в определенные моменты истории доводит свои же собственные конструкции до разрушения. Так, империя, которая возникала как сильнейшее государственное образование на территории Европы, на которую при этом несколько веков никто из агрессоров не нападал - из тех агрессоров, кто в силах был бы разрушить Священную Римскую империю как государство, - стала распадаться на части, спешащие к самоуправлению и ничуть не жалевшие о том, что империя слаба. То же произошло и с отдельным орденским государством, и произошло по той же самой причине: потому что все эти образования, как бы велики или малы они ни были, были немецкими. И я говорил также в самом начале, что эту тему очень хорошо представил в 1930-е гг. И. Солоневич в своих работах, посвященных "германскому духу", не способному построить империю, ибо вместо того чтобы объединять, он начинает делить. Ибо вместо того чтобы сотрудничать с побежденным и что-то строить вместе, он начинает высокомерно помыкать им, не только обращая его в своего раба, но и заставляя говорить, петь и думать только по-немецки. Есть лишь небольшой пример, где это не сработало: полабские славяне, которые и сейчас, пожалуй, еще не забыли своего языка. Но это не благодаря тевтонам, а - вопреки. Пруссы и другие балты, кого немцам Тевтонского ордена удалось подавить, не сумели справиться с сохранением своих культур и языков - они растворились в немцах. И нет ничего удивительного в том, что даже не пруссы, а сами же немцы не пожелали признавать над собою власти Тевтонского ордена. Лучше прусской сохранилась германская ветвь Ордена, но опять же потому, что она не претендовала в Германии на орденскую власть и пользовалась готовыми германскими институтами власти. Однако тенденция та же: отделиться от империи, как можно меньше подчиняться императору, который к моменту полного исчезновения Священной Римской империи давно уже был чисто номинальной фигурой, причем даже настолько номинальной, что у него не было средств к существованию, в результате чего приходилось разъезжать по монастырям, чтобы элементарно прокормиться.

Однако вернемся к последним дням существования в Ордене должности верховного магистра. 10 апреля 1525 г. - это был последний день перемирия между Пруссией и Польшей. Возобновлять войну для Пруссии было бы безумием. Здесь опять дадим слово Э. Машке (курсив мой):

"В марте Альбрехт выехал из Венгрии и через Силезию направился в Краков, а его парламентеры тем временем вели мирные переговоры, пытаясь добиться более или менее приемлемых условий. Особых успехов они не достигли. 2 апреля 1525 года Альбрехт, еще в качестве верховного магистра, прибыл в Кракау. 8 апреля был заключен мир с Польшей. Согласившись принести присягу, Альбрехт сохранил Пруссию в границах 1466 года в качестве светского герцогства: она стала его феодом. Ничто не связывало его больше с императором и Папой. Но теперь герцог имел определенные военные обязанности. Однако для дальнейшего развития прусских земель важно было то, что лен был также пожалован и братьям герцога - маркграфам Георгу, Казимиру и Иоганну: таким образом, в случае смерти Альбрехта Польша, как сюзерен, не могла претендовать на Пруссию; к тому же, теперь существовали реальные условия для объединения Пруссии с Бранденбургом под властью представителя рода Гегенцоллернов и развития бранденбургско-прусского государства.

9 апреля представители сословий Пруссии дали свое согласие на заключение мирного договора. 10 апреля Альбрехт Бранденбургский принес присягу польскому королю. Один из братьев-рыцарей Ордена, покинувший страну после того, как там восторжествовала реформация и Пруссия была отделена от Немецкого ордена, весьма точно описал сцену

на рыночной площади в Кракау: "В Кракау на площади поставлен был богато украшенный трон, и сидел там король Польши во всем своем величии, и пришел верховный магистр, облаченный в магистерское платье с гербом, и подошел к трону, где сидел король, и упал перед ним на колени. Был он тотчас же поднят и снял с себя орденское одеяние и

платье с гербом, и дал ему король иное платье и иное знамя. И принял он прусские земли Ордена в лен, и взял маркграф Георг знамя, которое дал король. И дал король верховному магистру новый герб, и получил он также титул Герцога Прусского и право сидеть рядом с королем".

С этого момента орденское государство перестало существовать. Перелом, к которому история подбиралась уже несколько десятилетий, наконец произошел. Позади оказались тяготы политической кабалы, навязанной Ордену мирным договором 1466 года, которой тот всячески сопротивлялся. И все-таки будущее было теперь не за Орденом, а за герцогом, у которого хватило мужества вступить на новый путь. Хотя смена платья не сделала Альбрехта государственным деятелем: он по-прежнему не был готов к решению крупных внешнеполитических задач. Главная его заслуга в том, что он не стал препятствовать тем процессам, которые охватили тогда его страну и народ, смене веры и

повороту в настроении умов, и в том, что он сам, личность, безусловно, яркая, с его духом и душой, являлся одним из наиболее значительных выразителей этой временной вехи.

9 мая 1525 года Альбрехт покинул Краков и торжественно, уже как герцог, въехал в Кенигсберг, где ему предстояло принять присягу представителей сословий. 6 июля 1525 года он официальным мандатом признал свою причастность к реформации. Позднее Лютер писал герцогу Поленцкому, который, будучи епископом Замландии, с 1522 года управлял Пруссией в отсутствие верховного магистра и в 1523 году провел первую евангелическую рождественскую службу в Кенигсбергском соборе: "Взгляни на чудо: полным ходом, на всех парусах спешит в Пруссию Евангелие!"

…Имя же Пруссии герцог сберег, соединив его с именем Гогенцоллернов: оно никогда не утратит своего блеска, напоминая грядущим эпохам о непреходящей миссии немецкого народа на востоке, которая не знает поражений."

Совсем неожиданно для истории, будто по заказу, светское государство Пруссия вдруг опять стало исполнять ту роль, которую осуществляло в первое время орденское государство. Это опять вопрос веры: именно из Пруссии Реформация стала наступать на Литву и Польшу. Поэтому Э. Машке считает гибель орденского государства одновременно и возрождением старых принципов из пепла, хотя и на новый лад. Пруссия опять взялась выполнять не что-нибудь, а - миссию.

Впрочем, слово "восток" упомянутое германским историком, выполняет в его работе двойную функцию, служа еще и бесноватому фюреру Третьего Рейха.

Глава 10

Тевтонский орден сегодня. Вместо Заключения

С момента секуляризации Пруссии Тевтонский орден существовать не перестал. Он просто был отодвинут от государственной власти и зажил собственной жизнью. Он уже никогда не воевал, если только это не была война в защиту прусских территорий. Верховного магистра больше не избирали. Когда в 1618 г. Пруссия объединилась с Бранденбургом, изначальными владениями Гогенцоллернов, на Орден это не повлияло практически никак.

То есть физической гибели Ордена не было, была лишь смена корпоративной орденской власти на единоличную герцогскую. В Ордене существовали, конечно, магистры, но роль их во внешней деятельности Ордена минимальна, и потому нам эти лица неизвестны.

Моральное же влияние Ордена оставалось еще многие века. Упадок Тевтонского ордена, в момент его наинизшей популярности, забылся, а история тевтонцев продолжалась и продолжали передаваться из уст в уста былые заслуги и подвиги орденцев. Это несмотря на то, что Пруссия стала протестантской: героика, духовная сила, личная храбрость рыцарей Ордена, богопослушность - не могли не отзываться уважительным отношением к членам давно уже безвластного братства.

Специфика европейской христианской культуры и история воинственного европейского дворянства, образовавшегося исключительно как боевое, продолжали подпитывать интерес к Тевтонскому ордену, который на протяжении не менее двух веков собирал под свои знамена самых доблестных рыцарей со всей Европы, а также и самых титулованных и родовитых. Родовитость не забывалась в Европе вплоть до Второй мировой войны, а в таких странах, как Франция или Западная Германия (ФРГ), дворянское происхождение, тем более связанное с рыцарством, и до сих пор играет значительную роль, хотя, например, во Франции лет двадцать пять назад начался процесс отказа от дворянских приставок к фамилии: "де". Припомним, что знаменитый актер Луи де Фюнес демонстративно стал именоваться просто Луи Фюнесом. А еще задолго до него не менее знаменитый Фернан д'Эль стал писаться Фернанделем. Однако интерес к дворянству, рыцарству и рыцарско-духовным орденам не может зависеть от временных мер или тенденций типа исчезновения дворянского знака из фамилии: не только бывшие дворяне, ставшие демократами и борцами с социальными язвами общества, но и простой народ активно интересуется историей тамплиеров, госпитальеров и Тевтонского ордена. Причем не только в Западной Европе или Восточной Европе за границами бывшего СССР, но и в границах бывшего СССР интерес к рыцарству, как показывает, например, интернетовский сайт Википедии (Свободной энциклопедии), только возрастает.

Претендовавший на владение Пруссией Тевтонский орден не сумел добиться возвращения ему земель Пруссии, но регулярно, вплоть до Наполеоновского нашествия, заявлял о себе. Он давно уже превратился в некое подобие госпитальеров, но ни госпитальной, ни духовной деятельности не прекратил. Можно гадать, по какой именно причине Наполеон своей властью закрыл Тевтонский орден, но можно и не гадать: скорее всего члены Ордена оказали ему самое жесткое сопротивление. Впрочем, возможно и не так, но в данный момент история Наполеоновских войн нас интересует немного меньше, чем дальнейшие события, касающиеся Тевтонского ордена.

Тевтонский орден был возрожден в 1834 г. при содействии австрийского императора. Но это был уже новый Тевтонский орден: он не имел ни политических задач, ни военных амбиций, а возник как любой другой чисто духовный орден. Однако его специфика состояла все-таки в госпитальерской деятельности. То есть основными его занятиями были помощь больным, духовная помощь любому верующему христианину (частично, может быть, и какие-то отдельные обращения в христианство язычников, прибывавших в Пруссию по разным поводам), а также благотворительность. Особого богатства у Ордена уже не было. Он не мог, даже если бы и захотел, ни набрать армию наемников, ни позвать под свои хоругви других братьев-рыцарей. Рыцарский стиль Ордена был теперь чисто номинальным.

На самом деле Орден существовал и до 1834 г.: сразу после освобождения Пруссии от Наполеона был образован духовный орден "Железный Крест". Именно он и был тем продолжением Тевтонского ордена, непосредственное восстановление которого по политическим мотивам не представлялось возможным. Железный Крест составили те же братья, что прежде состояли в Тевтонском ордене. А после возрождения Железный Крест в полном составе сделался почти прежним Тевтонским орденом.

Ничего не известно относительно недвижимости Ордена (замки, госпитали, приюты и т. д.): как ею распорядились французские оккупанты? Однако мне кажется, что тогда было не принято отнимать у владельцев недвижимость, ибо право собственности было священным. Образно говоря, в те времена действовал негласный принцип: "Убить. Но не отнять", - если это касалось частной или корпоративной собственности. Потому, вероятно, к Железному Кресту без проблем перешла вся собственность Тевтонского ордена.

Любопытно, что уже спустя целый век после потери крестоносцами Святой Земли на европейских кладбищах можно было встретить эпитафии бывшим крестоносцам Востока: "Здесь покоится такой-то, доблестный рыцарь такого-то ордена, который трижды бился с неверными во славу Господа за Гроб Господень". Эти же эпитафии покойным детям доблестного рыцаря звучали уже несколько по-иному: "Такой-то, сын (или внук) такого-то, который…" Но все же вскоре такого рода эпитафии сменились иными, где упоминались уже Пруссия и борьба с язычниками. Орден уже не играл той роли, каковая ему была назначена судьбой, а по всей Европе тевтонское рыцарство поминалось в лучших смыслах. Ничего этого ни в XVIII-м, ни тем более в XIX вв. уже не было, однако Орден продолжал свою деятельность, хотя и весьма ограниченную.

Он почти возродился и к прежней деятельности, когда грянула Первая мировая война. И даже пополнил за счет отпрысков древних родов свой состав и свое состояние. Но после войны тевтонцы продолжали только скромную свою деятельность, тем более что Германия проиграла войну Антанте. Здесь, может быть, неуместно, но все-таки приходится сказать, что и Первую мировую выиграла Россия, однако ей очень не повезло в дальнейшем, когда она попала под "красное колесо" революции.

Интерес к Тевтонскому ордену возник в Германии у нацистов. Им очень понравилась формула "Дранг нах Остен" (Натиск на Восток), которую они себе присвоили и стали считать себя продолжателями дела Тевтонского ордена. Дошло до того, что гитлеровцы заявили о своих материальных претензиях на имущество Ордена и также стали их "успешно" реализовывать. Особенно ярко это проявилось во время аншлюса 1938 г. против Австрии, где все владения Ордена были национализированы в пользу Третьего Рейха. То же произошло и в Чехословакии в 1939-м, и по всей Европе, где еще оставалась собственность Тевтонского ордена. Числились за Орденом лишь некоторые больницы и другие здания в Югославии и в Южном Тироле.

Генрих Гиммлер создал свой Тевтонский орден - так понравилась нацистам идея тевтонцев. Орден возглавил Рейнхард Гейдрих, но он так и состоял всего из десяти человек, и все были представителями верхушки Рейха. Самое неприятное и, может быть, невероятное состоит в том, что настоящих членов Тевтонского ордена нацисты подвергли жесточайшим преследованиям. Они преследовали даже дальних потомков рыцарей, когда-то состоявших в Ордене. Аристократы, создавшие антигитлеровскую коалицию, в своем составе имели как раз много этих потомков тевтонцев. Деятельность самого Ордена на весь период существования Третьего Рейха практически была заморожена.

По окончании же Второй мировой войны все земли Ордена - там, где не было советских войск, - были Ордену возвращены, а Декрет о ликвидации Ордена был аннулирован в 1947 г. В Чехословакии Тевтонский орден был восстановлен лишь после распада социалистического лагеря. Но это лишь небольшие отделения Ордена в Моравии и Богемии, Словении и некоторых других странах Европы. Есть небольшое отделение Ордена и в США.

Теперь в Тевтонском ордене опять избирается верховный магистр. Его резиденция находится в Вене. Здесь же имеется обширная библиотека Ордена (где хранятся старые архивы и печати) и казначейство. У Ордена три владения: Германия, Австрия и Южный Тироль, а также два комтурства - Рим и Альтенбисен (Бельгия). Сил Ордена сегодня хватает лишь на обслуживание одной больницы (полностью), которая находится в Австрии - в г. Фризах в Каринтии. Также имеется один частный санаторий в Кельне. Однако сестры Ордена работают и в других больницах и санаториях - в Бад-Мергенгеме, Регенсбурге и Нюрнберге.

Отличительной особенностью нынешнего Тевтонского ордена является то, что он состоит, в основном, из сестер, а не из братьев.

Есть и декоративный Тевтонский орден - он находится в Киеве, но создан, как мне представляется, исключительно по причинам популярности сегодня так называемых Ролевых игр. Однако члены этого реконструктивного проекта очень серьезно занимаются восстановлением внешних атрибутов, знаков, вооружения и экипировки, а также традиций, обрядов и воинских приемов, когда-то бывших присущими истинному Тевтонскому ордену.

Чтобы представить себе, что это такое и каковы правила, я приведу небольшой пример из сетевого приглашения на игру ее участников:

"Данная игра является игрой по приглашениям, то есть игроки приглашаются на игру мастером, а не заявляются сами. Игроку, получившему приглашение, либо предлагается уже готовая роль, либо дается возможность выбрать и разработать себе роль самостоятельно. В разделе "Персонажи" будут помещены все уже принятые роли, с именем игрока и кратким описанием, а также разработанные мастером, но еще вакантные роли.

В любом случае пожелания и идеи игрока учитываются в первую очередь, дабы роль как можно более подходила игроку. В случае ключевых ролей у мастера больше влияния, однако и здесь мнение игрока весьма важно.

После выбора роли следует этап разработки роли, по окончании которого игрок сдает мастеру окончательную заявку. Мастер оставляет за собой право предложить игроку доработать роль. Настоятельно рекомендуется встретиться с мастером лично и обсудить с ним роль как минимум один раз.

Как было сказано, большинство игроков приглашаются на игру непосредственно мастером. Если вы прочитали правила и хотите записаться, но не получили приглашения, вы можете связаться с мастером и заявиться на понравившуюся вам роль. Мастер оставляет за собой право отклонить любую кандидатуру, либо предложить игроку переработать заявку. Роль не будет утверждена за вами без личного (не по телефону) разговора с мастером."

Как видите, здесь речь идет только о выборе роли. Представьте себе какие условия должен выполнить участник, когда ему придется всерьез готовиться к этой роли! На Ролевых играх все должно быть настоящим, кроме, конечно, крови и смерти. Хотя и не без несчастных случаев. Когда-то, это было еще в далеком 1992 г., на фестивале фантастики "Аэлита" в Екатеринбурге я застал подобных "ролевых" ребят, но у них кроме деревянных мечей ничего больше при себе не было, и они появились на фестивале при журнале "Уральский следопыт" только потому, что в те времена старались участвовать во всех подобных тусовках. Сейчас уровень Ролевых игр возрос настолько, насколько можно судить из приведенного мною текста условий выбора участников.

Это не все. Дальнейший текст содержит подробнейшие сведения относительно того, в какие одежды должны облачиться участники, вплоть до рюшек и помпонов, разъяснение основных правил этикета, примеры титулования друг друга (очень подробно), условия игровых отравлений, впаданий в кому, пыток (все - театральная имитация) и других атрибутов времени, о котором идет игра.

Ну, и, последнее, сообщается о том, каков должен быть взнос каждого участника, а также предупреждаются все, кто вносит этот взнос, о том, что за два месяца до игры назад дороги уже не будет, то есть деньги участнику, если он отказывается принимать в игре участие, возвращены не будут.

Вот такие подробности, не менее, может быть, впечатляющие и не менее серьезные, чем те задачи, которые ставил перед собой настоящий Тевтонский орден. Исключительное отличие только в том, что все понарошку.

Приложение

УСТАВ ТЕВТОНСКОГО ОРДЕНА 

Это - Устав братьев, служащих Немецкому Братству Св. Марии во славу всемогущей Троицы. Здесь начинается Устав братьев Немецкого Госпиталя Св. Марии в Иерусалиме, который разделен на три части. Первая часть рассказывает о целомудрии, послушании и житии в бедности, сиречь без имущества. Во второй говорится о госпиталях, о том, как и где они должны организовываться. В третьей говорится о правилах, кои должны соблюдать братья.

1. О целомудрии, послушании и бедности и их исполнении

Есть три вещи, которые является основополагающими любой религиозной жизни, и они прописаны в этом правиле. Первое - пожизненное целомудрие, второе - отказ от собственной воли, т. е. послушание вплоть до смерти, третье - принятие бедности, т. е. житие без собственности после вступления в этот Орден. Эти три вещи формируют и делают посвященных подобными Господу нашему Иисусу Христу, который был и остается целомудренным телом и душой, и который принял великую бедность при Своем рождении, когда обернули Его в истрепанные пеленки. Бедности следовал Он всю Свою жизнь, до того как нагим был Он распят на кресте за грехи наши. Он также дал нам пример послушания, ибо до самой смерти послушен был Отцу Своему. Таким образом Он освятил в Себе святое послушание, когда говорил Он: "Я пришел не по Своей воле, а по воле Отца Моего, Того, Кто послал Меня". Также Св. Лука пишет, что Иисус, покидая Иерусалим с Марией и Иосифом, был послушен им. На эти три вещи, целомудрие, послушание и житие без собственности, полностью опирается сила этого правила, и они должны оставаться неизменными, так чтобы Мастер Ордена не имел власти освобождать кого-либо от этих трех вещей, ибо, если нарушена одна из них - нарушено все правило.

2. О том, что дозволено владеть собственностью, наследством, землей и крепостными сообща

Братья, по причинам больших затрат, возникающих от нужд столь многих людей и госпиталей, а также рыцарей, и больных, и бедных, могут владеть сообща и вместе во имя Ордена и его отделений, движимым имуществом и наследствами, землей и полями, винокурнями, мельницами, крепостями, деревнями, церковными приходами, часовнями и другими подобными вещами, которые дозволены их привилегиями. Они также могут владеть, с пожизненным правом, людьми, мужчинами и женщинами, и крепостными мужского и женского пола.

3. О свободе обвинять и отвечать на обвинения в законном порядке

Так как любой религиозный орден, имеющий свободы и привилегии, дарованные ему Папским Престолом, неподсуден светским судам, так и этот святой Орден братьев Немецкого Госпиталя Св. Марии в Иерусалиме должен сознавать, что он находится под особой защитой Папского Престола. Но, чтобы подобная защита со стороны Церкви никоим образом не вступала в противоречие с законом, мы объявляем, что братья в своих исках кому бы то ни было сохраняют все свои свободы и привилегии, при условии что действуют они не злонамеренно, честно и незлобливо по отношению к тем, кого обвиняют, либо кому предъявляют иск. А если им предъявлено обвинение, они ни в коем случае не должны вести себя хитро и/или лживо по отношению к своим обвинителям.

4. Об основании госпиталей

Так как этот Орден имел госпиталь ранее, нежели рыцарей, что видно из его названия, ибо он называется Госпиталем, так мы объявляем, что в головной комтурии либо же там, где порешит Мастер и Совет Ордена, во все времена должен быть госпиталь; однако же где-либо еще, если кто-либо желает передать уже основанный госпиталь, комтур и Совет мудрейших братьев могут принять либо отклонить это предложение. В других комтурствах этого Ордена, где нет госпиталя, госпиталь не может быть основан без особого распоряжения Мастера и Совета мудрейших братьев.

5. О том, как должно принимать больных в госпиталь

Больных должно принимать в госпиталь следующим образом. Когда больной прибывает, перед тем как он будет помещен в госпиталь, он должен исповедаться, если он достаточно силен, и если присутствует духовник, он должен получить причастие, если духовник советует это. И если у него есть какая-либо собственность, брат, отвечающий за госпиталь, должен сохранить ее, выдав больному расписку в получении сего имущества. Также он должен предупредить больного, что он заботится о благополучии его души, и что все распоряжения и решения больного относительно его собственности будут по возможности выполнены.

6. О том, как должно заботиться о больных в госпитале

Затем, после размещения больного в госпитале, за ним должно, на усмотрение госпитальера, который должен решить, каковы нужды больного, ухаживать прилежно, при том чтобы в головной комтурии, где глава Ордена, было столько лекарей, сколько требуют нужды комтурии и сообразно количеству больных, и к больным должно относиться сострадательно и любовно заботиться о них, согласно суждению лекарей и обстоятельствам комтурии, и каждый день им должно давать пищу перед тем, как братья садятся за стол, и по воскресениям Послания и Евангелия должно читать им и окроплять их Святой Водой, и братии должно в шествии следовать к ним. В других комтуриях их милосердно должно кормить в надлежащее время. По воскресениям Послания и Евангелия должно читать им и окроплять их Святой Водой, но без шествия, ежели только комтур, на свое усмотрение, не прикажет иное. Также мы оставляем на его усмотрение, в совете с мудрейшими из братии, снабжение лекарей в поименованных госпиталях. Далее, внимательно следить должно, дабы во всех госпиталях у больных не было недостатка в свете ночью. Те же, кто умрет в госпитале в любое время до Вечерни, должен быть похоронен сразу же, если это устраивает начальство. Умершие же после Вечерни должны быть похоронены на следующий день после Заутрени, если только глава госпиталя не примет другого решения. Мы также желаем, чтобы строго соблюдалось следующее правило: везде, где есть госпиталь, брат, которому Мастер или заместитель Мастера доверил заботу о больных, должен заботиться об их душах равно как о телах и стараться служить им смиренно и преданно. Комтуры также должны следить внимательно, дабы больные не испытывали недостатка в пище и других своих нуждах, насколько это может быть соблюдено. Однако, если вопреки стараниям или из-за небрежения тех, кто заботится о нуждах больных, больными будет пренебрежено, тогда братья, служащие в госпитале, должны известить об этом Мастера либо начальство, кои должны наложить на провинившихся должное наказание, соразмерное тяжести проступка. Тот, кому доверены больные, также должен, насколько возможно, держать в подчинении слуг, кои должны привносить преданность и покорность в задачу сострадательного и верного служения больным; и ежели очевидное пренебрежение со стороны тех, кто ухаживает за больными, будет им замечено, он не должен оставить это безнаказанным. Комтуры, равно как и остальные братья, должны всегда помнить, что, вступая в этот святой Орден, они торжественно клялись служить больным точно так же, как поддерживать честь рыцарства.

7. О том, как должно высылать собирателей милостыни

Так как забота о больных влечет за собой огромные траты, в соответствии с уступками в привилегиях Ордена, могут быть посвящены в духовный сан с особого разрешения Мастера или комтура и высланы сборщики милостыни для больных, кои должны быть религиозны, и выбраны для этой цели, и кои могут провозглашать Папские индульгенции мирянам, а также напоминать людям приходить на помощь госпиталям, подавая милостыню. Они также должны быть примерного поведения, дабы, как это сделали сыновья Илии, не отвратить людей от пожертвований Богу и от подавания милостыни для больных. Также они не должны быть неумеренными в тратах своих, и, когда они путешествуют по стране и приходят в одну из комтурий Ордена, должно им благодарно принимать предложенное им братьями и довольствоваться этим, не требуя большего.

8. О том, как братья должны приходить и выслушивать божественные службы и обряды

Братья, священники и светские, должны сообща и вместе днем и ночью посещать богослужения и почасовые молитвы, и священники должны петь и читать службы согласно требнику и сводам, положенным Ордену; мирские братья, присутствуют ли они на службе или находятся где-либо еще, должны на Заутреню прочесть Отче Наш тринадцать раз, семь раз прочесть Отче Наш в любой другой канонический час, кроме Вечерни, когда они должны прочесть Отче Наш девять раз. В часы же Святой Девы они должны столько же раз прочесть Отче Наш, и когда мирские братья достаточно образованны, так что некоторые из них, по своей воле либо с разрешения брата настоятеля, желают читать псалмы и другое, имеющее отношение к службе священников, со священниками в канонические часы или же часы Девы Марии, то такие братья освобождаются от цитирований Отче Наш, установленных для мирских братьев. Братьям, занятым на постах, разрешено отсутствовать на богослужении и ужине, когда долг их не позволяет им посетить их. В Заутреню, после приглашения и гимна, братья должны воссесть вместе, но когда читаются Евангелия и поются хвалебные гимны, а также в часы Святой Девы, все здоровые должны встать, и те, в своих часовнях и молельнях, должны подняться со своих мест, кладя поклоны на каждое Слава Господу Нашему в почтении к Святой Троице. Но когда они стоят, они должны кланяться при Слава Господу Нашему с заметным наклоном тела. Они должны также прилежно следить, дабы не потревожить других шепотом, громким говором либо не установленными молитвами, а также прилагать все усилия, дабы то, что произносят их губы, шло бы из их сердца, ибо любая молитва несет мало пользы, если возносится без участия сердца.

9. О том, как часто в году должны братья получать причастие

Так как Господь наш сказал в Евангелии: "Евший Мою плоть и пивший кровь Мою, во Мне пребывает, а Я в нем", и "не увидит он смерти", то мы устанавливаем, чтобы все братья этого Ордена принимали Святое Причастие семь раз в году. Первый раз - в четверг перед Пасхой, тот самый четверг, когда Господь наш Иисус Христос впервые установил Причастие и дал Свое тело и кровь Свою Своим ученикам и приказал им начать обедню в память Его; второй раз - на Пасху; третий раз - на Троицын день; четвертый раз - во время Мессы Святой Девы в августе; пятый раз - во время мессы на День Всех Святых; шестой раз - на Рождество; седьмой раз - на Candlemas (вероятно, Крещение? - Прим. пер.). Не должно принимать Святого Причастия меньшее количество раз, ибо другие ордены, где также есть мирские братья, приучены причащаться гораздо чаще.

10. О том, как должно возносить молитвы о живых и мертвых

Для мертвых, кто уже предстал пред судом Господним и посему нуждается в скорой помощи, братья должны уделять внимание, дабы не задерживать ту помощь, кою обязаны предоставлять. Поэтому мы постановляем, чтобы каждый присутствующий священник отслужил заупокойную службу, изложенную в требнике Ордена, за каждого брата своего Ордена, недавно почившего, а каждый мирской брат должен прочесть сотню Отче Наш за упокой души брата своего. Братья там, где нет монастыря, должны прочесть столько же. Каждый брат должен каждый день читать пятнадцать раз Отче Наш за всех братьев, где бы они не расстались с этим миром. Более того, каждый брат священник этого Ордена должен проводить ежегодно десять месс за грехи и во спасение всех братьев и слуг, жертвователей и друзей Ордена, еще живущих, и десять месс за упокой душ умерших. Церковнослужители, не являющиеся священниками, должны прочесть три Псалма за живых и столько же за мертвых. Каждый мирской брат должен читать Отче Наш тридцать раз в день в предписанные часы за благодетелей, слуг и всех друзей Ордена, еще живущих, и столько же за усопших. Однако они не должны возносить эти молитвы во время поста. Обязанностью братства, где скончался один из братьев, является отдавать лучшее одеяние почившего бедняку, а также, в течение сорока дней, еду и питье обычное для одного брата, ибо милостыня освобождает от смерти и укорачивает наказание души, отошедшей в праведности. Никто из братьев не должен делать никаких других пожертвований в любое время года.

11. О том, как и что братья могут использовать в качестве одежды и постели

Братьям этого Ордена позволено носить и использовать холст для нижних рубах, подштанников и чулок, простыней и покрывал, а также для других вещей, по необходимости. Верхняя одежда должна быть спокойных тонов. Братья рыцари должны носить белые плащи, как знак своего рыцарства, но другие их одежды не должны отличаться от одежд остальных братьев. Мы постановляем, чтобы каждый брат носил черный крест на плаще, на покрытиях шлема и брони, дабы показывать наружно принадлежность свою этому Ордену. Меховые изделия, рясы и одеяла не должно изготавливать из меха иного, кроме меха овец и коз, однако никому не должно давать козлиного меха, если только он сам о том не попросит. Братья должны иметь обувь без шнурков, пряжек или колец. Также те братья, кто заведует одеждой и обувью, должны заботиться о том, чтобы снаряжать братьев таким тщательным и подобающим образом, чтобы каждый имел нужный размер, не слишком длинный, не слишком короткий, не слишком узкий, не слишком широкий, и чтобы каждый мог без какой-либо помощи одеть и снять свои одежды и обувь. Что касается постельных принадлежностей, каждый брат должен довольствоваться спальным мешком, ковриком, простыней, покрывалом из холста или тонкого полотна и подушкой, если только брат, заведующий спальными принадлежностями, не выдает больше или меньше означенного. Также подобает при получении новых вещей возвращать старые, дабы тот, кому возвращаются вещи, мог раздавать их слугам и бедным. Но если случится, что запрещено Господом, что брат упорно настаивает на получении оружия или вещей лучших или более изящных, чем те, что ему выдали, то он заслуживает получения худших. Ибо это показывает, что тот, кто заботится в первую очередь о нуждах тела, не имеет крепости в сердце и внутренней добродетели. Так как духовные лица, в миру живущие, должны показывать свою веру своим одеянием, тем более подобает состоящим в Ордене носить специальные одежды.

12. О бритье духовных и мирских братьев

Все братья должны стричь свои волосы в монашеской и духовной манере, дабы и спереди и сзади их можно было опознать как людей, принадлежащих к религиозному ордену. Что касается бороды и усов, также необходимо следить, чтобы они были не слишком коротки и не слишком густы. Духовные братья должны иметь тонзуру не слишком малого размера, как то приличествует состоящим в Ордене, и, поскольку они служат мессу, они должны брить свои бороды.

13. О том, как и что братья должны есть

Когда братья собираются для принятия пищи, клирики должны прочесть благословение на свой выбор, мирские же братья - Отче Наш и Аве Мария, и все должны принять пищу, данную милостию Божией и монастырем. Трижды в неделю, в воскресение, вторник и четверг, братьям дозволено есть мясо; другие три дня им дозволено вкушать сыр и яйца, а в пятницу - рыбу; однако им дозволено вкушать мясо в любой день, на который приходится Рождество, даже если это - пятница, ибо все живое радуется в этот день. Одинаковую пищу должно давать всем братьям и распределять ее равно, соответственно статусу, месту и нужде брата, однако среди братьев большее внимание должно уделять нужде, нежели положению. Ничто нельзя забирать у одного ради нужды другого, но каждый должен получать долю согласно своей нужде. Также не должны они желать для себя всего, что они видят отданным другим, в большей нужде. Пусть тот, чья нужда меньше, благодарит Господа; пусть тот, чья нужда больше из-за болезни, смиряет себя, и когда получает больше из-за слабости своей, пусть не возгордится проявленной к нему милостию; и так все братья будут жить в мире и согласии. Мы предупреждаем, что должно избегать специального воздержания, которое отличается заметно от общего. В своих монастырях братья едят по двое, кроме овощных блюд, и пьют раздельно. Далее, в тех комтурствах, где есть конвент братьев, состоящий из командира и двенадцати братьев, по числу апостолов Христовых, обычай читания за столом должен соблюдаться, и все вкушающие должны слушать в тишине. Так чтобы не только рот вкушал пищу, но и уши, жаждущие слова Божия. Однако находящиеся за столом, в случае нужды, могут тихо и в нескольких словах разговаривать с теми, кто прислуживает, или с другими людьми, с которыми им необходимо решить какие-то мелкие дела. Прислуживающие и те, кто сидят за вторым, отдельным от конвента столом, и братья в маленьких комтурствах, где нет читания за столом, должны стремиться хранить молчание, насколько это позволяют дела комтурства, если только командующий, из-за гостей, не дает разрешения на разговоры. Братья не должны вставать из-за стола до того, как закончили прием пищи, если только это не неотложное дело, после чего они могут вернуться и закончить прием пищи. Когда прием пищи окончен, клирики должны прочесть молитву на свой выбор, мирские же братья - дважды Отче Наш и дважды Аве Мария, после чего они должны организованно отправиться в церковь либо туда, куда их направит начальник. Оставшиеся целые буханки хлеба должно сохранять, остальное же может быть роздано как милостыня.

14. О подаянии милостыни и десятины хлеба

Полезным постановлением этого Ордена, продиктованным благочестием, является то, что во всех комтурствах этого Ордена, где есть церкви или часовни, десятина хлеба, испеченного в печах комтурства, раздается бедным, либо же, вместо хлеба, обычные подаяния раздаются трижды в неделю.

15. О соблюдении поста братьями

С воскресения перед днем Св. Мартина до Рождества, и семь недель перед Пасхой, кроме воскресений, кроме того на Двенадцатую Ночь, и Вечер Очищения Богородицы, канун Св. Матиаса, пятницы со Дня Всех Святых до Пасхи, день Св. Марка, если только он не приходится на воскресение, а также три дня, когда носится Крест Господень, и в канун Троицыны дня, и в пост накануне Св. Иоанна Крестителя, и Св. Петра и Св. Павла, и Св. Джеймса и Св. Лаврентия, и в пост накануне Дня Богородицы в августе, в день Св. Варфоломея, и в вечер Рождества Богородицы, и на Св. Матфея, Св. Симона и Св. Иуду, в канун Дня Всех Святых, на Св. Андрея, Св. Томаса, и на Двенадцать Дней Поста, братья должны принимать лишь постную пищу, если только телесная немощь или какая другая нужда не требует иного; и если сочельник выпадает на воскресение, то им должно поститься вместо этого в субботу. По пятницам, с Пасхи до Дня Всех Святых, братьям должно потреблять постное дважды в день, если только, дабы миряне не возмутились, комтур с лучшими из братьев не посоветуют иного.

16. О вечернем питье

Каждый постный день братья должны иметь полдник; в другие дни, когда они едят дважды, они не имеют его, если только не имеется специального предписания комтура. В дни полдника братьям после Вечерни, до Повечерия, должно собраться на полдник и, вознося благодарения Господу, принять предложенный им напиток; и так как в других орденах, где есть полдник, производятся чтения, коим внимают в тишине, мы советуем братьям хранить молчание во время полдника, или говорить только на достойные темы, избегая простых сплетен. После того как они услышат сигнал, они должны идти на Повечерие.

17. О том, как и где братья должны спать

Все здоровые братья, если это легко организовать, должны спать вместе в одной комнате, если только начальствующий над ними не приказывает некоторым братьям, из-за исполнения ими обязанностей или по каким-либо другим причинам, устраиваться на ночь другим образом; и когда они спят, им должно спать в подпоясанных нижних рубахах, подштанниках и чулках, как принято истинно верующим. Им разрешается спать отдельно только в самых исключительных случаях. Там, где обычно спят братья, свет должен гореть всю ночь.

18. О том, как братья должны хранить молчание

После Повечерия братья должны хранить молчание до Заутрени, если только в это время им нет необходимости поговорить со своими слугами или кем-либо еще, исполняющим свои обязанности или заботящимся об их конях или их оружии или выполняющими какие-либо еще данные им приказания; для этого они должны выбрать наиболее подходящее время и делать это как можно быстрее и тише. Однако есть исключения из этого правила, такие как нападение воров или пожар; и любой открывший для подобных речей свои уста должен прочесть перед сном Отче Наш и Аве Мария.

19. О том, что никто из братьев, кроме должностных лиц, не может иметь печати

Мы также устанавливаем, чтобы никто из братьев кроме тех, кому доверена канцелярия, не мог иметь печати или посылать писем или читать писем, посланных ему кем-либо, без разрешения настоятеля, пред кем, если ему будет угодно, полученное письмо или письмо посылаемое должно быть прочитано.

20. О том, как братья могут получить разрешение на то, чтобы отдавать, получать и обмениваться вещами

Братья могут обменивать или отдавать без разрешения то, что они изготовили из дерева, кроме вещей, доверенных брату для собственного использования настоятелем, и которые он не должен обменивать или отдавать без разрешения хозяина; также ни один брат, кроме комтура, не может получать подарков для своего собственного использования без разрешения вышестоящего начальства, кто также властен решать, хочет ли он позволить брату оставить подарок себе или отдать кому-либо еще.

21. О том, что не могут они иметь личных замков и ключей

Так как религиозные люди должны любыми способами избегать собственности, мы желаем, чтобы братья, которые живут в монастырях, обходились без ключей и замков для сумок и коробок и сундуков и всего другого, что может замыкаться. Исключением из этого правила являются братья, которые путешествуют, а также должностные лица, чьи должности требуют подобных вещей на благо всего монастыря.

22. О рыцарях

Так как этот Орден специально основан для рыцарей, сражающихся против врагов Креста и веры, и так как обычаи врагов в сражении и других вопросах очень разнятся в разных землях и, таким образом, необходимо противостоять врагам разным оружием и разными способами, мы оставляем на усмотрение старшего меж братьями все вопросы, касающиеся рыцарей, лошадей, оружия, слуг и других вещей, надлежащих и допустимых братьям в битве, чтобы он приказывал и решал все вышеупомянутые вопросы совместно с Советом мудрейших братьев провинции, в которой идет война, или же с теми, кто рядом, если он не может отложить решения этих вопросов, не повредив остальным братьям. Однако необходимо строго соблюдать следующее правило: седла и уздечки и щиты не должны покрываться золотом и серебром неумеренно, равно как и другими мирскими цветами. Копья, щиты и седла не должны иметь чехлов, но тонкие пики могут покрываться ножнами, дабы оставались они острыми для нанесения ран врагам. Также если Мастер или брат, облеченный такой властью Мастером, дает просто так или взаймы другим людям зверей и оружие, даденное ранее братьям временно для личного пользования, тогда братья, коим это было дадено, ни в коем случае не должны возражать, дабы не подумали, что хотят они удержать для себя навсегда то, что было дадено им лишь временно. Далее, мы постановляем, дабы ни один брат не желал иметь оружия либо животного, как свою личную собственность. Если же случится, что брату было дано что-либо неподобающее к использованию, он должен смиренно и скромно известить об этом того, кто отвечает за данную службу, и оставить решение этого вопроса на его усмотрение.

23. Об охоте

Братьям не должно участвовать в охоте, как она ныне проводится, с науськиванием, и гончими, и соколами, и приманками. Но если у них есть, либо они приобретут в дальнейшем, в некоторых провинциях густые леса, от которых могут получить они много дичи и шкур, тогда им дозволяется иметь охотников, коих братья могут сопровождать с оружием в руках для защиты от злых людей. Однако не должно им носиться по полям и лесам за дикими животными со стрелами и другим оружием. Далее, мы разрешаем им преследовать без гончих волков, рысей, медведей и львов и уничтожать их, но не как пустое времяпрепровождение, а для общего блага. Между тем, братья могут также стрелять птиц, дабы упражняться в стрельбе и повышать свое мастерство.

24. Об уходе за больными братьями

Так как больные имеют право на особый уход и внимание, мы желаем, дабы уход за больными доверялся бы тем, кто предусмотрительны и преданны, кто с усердием честно уделяли бы внимание каждой их нужде и удобствам и полностью следовали бы наставлениям врача, если таковой полностью надежен.

25. О старых и немощных братьях

О старых и немощных братьях должно великодушно заботиться соответственно их немощи; относиться к ним должно с терпением и почитанием; никто ни в коей мере не должен быть строг к телесным нуждам тех, кто держит себя благородно и благочестиво.

26. О том, как должны братья жить в дружбе и братской любви

Все братья должны вести себя друг с другом так, чтобы дружеское согласие во имя братства не обернулось жесткостью сердца, но должно им обратить внимание на то, чтобы жить вместе в братской любви, согласно и дружно, в духе доброты, так чтобы могли сказать о них: как хорошо и приятно братьям проживать вместе в единстве, которое есть согласие. Пусть каждый, как только может, несет тяготы другого и, в соответствии с советом Апостолов, будет прилежен в уважении другого. Никаких злых речей - ни перешептываний, ни клеветы, ни хвастовства о делах минувших, ни лжи, ни проклятий или оскорблений, ссор или праздных слов не должно исходить из братских уст. Но если кто-либо из братьев обидит другого словом или делом, пусть не замедлят они найти примирение и немедленными словами залечат раны в сердце другого, кои нанесли словом или делом; так Апостол учит нас, что солнце не заходит над нашим гневом, что означает, что он не длится до заката; и как Господь наш Иисус Христос учит нас в Евангелии: "Ежели что принес ты пред алтарь и вспомнил, что брат твой имеет обиду на тебя, оставь подношение свое и поторопись примириться с братом своим и лишь потом соверши жертвоприношение".

27. О том, как все братья должны собираться на совет

Мастер Ордена или его заместители должны созывать всех братьев, когда они собираются решать вопросы, касающиеся всего Ордена в целом, продолжать ли или изменить политику Ордена, а также вопросы отчуждения земли или другой собственности Ордена, для чего разрешение должно быть получено от Мастера и Собрания, а также вопросы принятия в Орден; затем то, что решат мудрейшие из братьев после обсуждения, Мастер или его заместители, должно воплотить в жизнь. В случае разногласий Мастер или его заместители могут решить, кто из братьев мудрее; кроме того, благочестие и благоразумие, знания и хорошая репутация должны иметь вес больший, нежели простое большинство. Более мелкие вопросы могут быть решены без всеобщего сбора братьев. Самые мелкие вопросы они могут решать сами. Ежели случится, что какие-то важные вопросы, касающиеся комтурства или Ордена в целом, необходимо будет обсудить после Повечерия, это может быть сделано при условии, что братья будут избегать праздных слов и слов, к смеху приводящих. Присутствующие на подобном совете также должны прочесть Отче Наш и Аве Мария перед отходом ко сну.

28. О том, как братья должны подавать людям хороший пример

Ежели братья путешествуют или идут на врага, или по своим делам, так как они Крестом своим показывают знак кротости и Ордена, они должны стараться примерами дел хороших и слов полезных показывать людям, что Бог с ними и внутри них. Если ночь застанет их в дороге, они могут, после Повечерия или до Заутрени, говорить на темы нужные и честные, но не в гостинице после Повечерия, исключая случаи вышеописанные. Должно им избегать гостиниц и мест с плохой репутацией; также должно иметь им свет в комнате своей всю ночь, дабы не случилось ничего плохого с их репутацией или же имуществом. Когда они в дороге, путешествуя с места на место, они могут посещать богослужения и молитвы где бы то ни было, а по возвращении, в случае усталости от оружия или дороги, могут быть они освобождены утром от Заутрени; и не только с дороги уставшие, но и занятые нужными делами могут быть от того освобождены. Свадьбы и собрания рыцарей и другие собрания и пустые развлечения, которые дьяволу служат гордостью мирскою, братьям должно посещать редко, только лишь по делам Ордена либо для спасения душ заблудших. Братья должны избегать разговоров с женщинами в подозрительных местах и в подозрительное время, а особо с девами, а также должны они избегать целовать женщин, ибо это есть прямое проявление невоздержанности и мирской любви, и потому запрещено целовать даже матерей и сестер своих. Никто из братьев не должен иметь дела с людьми, от церкви отлученными, либо с теми, кто публично анафеме предан, кроме специально разрешенных случаев. Также никто из братьев не может быть крестным отцом, кроме как в случае смертельной необходимости.

29. Об испытании тех, кто желает вступить в этот Орден

Тому, кто желает вступить в это честное братство, должно дать испытательный срок, достаточный, чтобы он понял и познал все тяготы, ожидающие его на службе Ордену, а братья могли узнать характер его, если только не желает он избежать этого испытательного периода и поручитель его согласен, в каковом случае ему должно принести обет полного послушания. Затем комтур или священник должны дать ему плащ с Крестом, освященный простым благословением и окропленный святой водой, ибо получает он одеяние Ордена с Крестом и ничто более не отличает его от тех, кто пришел в Орден ранее него.

30. О том, как следует принимать детей в Орден

Мы также желаем, чтобы ни один ребенок не получил одеяния Ордена и не был принят в Орден до достижения им своего четырнадцатилетия. Если же случится такое, что отцы или матери, или опекуны приведут ребенка в Орден до достижения им своего четырнадцатилетия, или же ребенок придет добровольно, и если братья желают принять его, то должно воспитывать его до четырнадцати лет, после чего, если он и братья согласны, его должно принять в Орден обычным образом.

31. О том, как должно принимать женщин на службу Ордену

Далее заявляем мы, что ни одна женщина не может быть принята в полное служение и братство в этом Ордене, ибо часто храбрость мужей сильно смягчается от близкого общения с женщинами. Тем не менее, поскольку есть некоторая помощь больным в госпиталях, равно как и обращение со скотом, с коим женщины справляются лучше мужчин, разрешено держать женщин для такого рода вещей. Однако их можно принять лишь с разрешения комтура, и когда они приняты, их следует размещать отдельно от братьев, ибо целомудрие братьев, живущих вместе с женщинами, хотя бы и постоянно при свете, все равно в опасности, и также это не может долго продолжаться без скандала.

32. О приеме тех, кто женат, в качестве прислуги Ордена

Так как Орден может нуждаться в людях, мы позволяем принимать в качестве прислуги в Орден мирских людей, женатых и одиноких, кто предает тело свое и собственность братьям; более того, их жизнь, как и подобает, должна быть честной, и не только должны они избегать явных грехов, но не должны также гнаться за незаконными прибылями и торговлей. Они должны носить одежды религиозных оттенков, но не с полным Крестом . И если женаты они и один из супругов умирает, половина имущества почившего отходит Ордену, а вторая половина - супругу до скончания жизни его; а по смерти второго супруга все имущество отходит Ордену. Также все приобретенное ими после принятия в Орден отходит Ордену. Заявляем также, что, по желанию и усмотрению комтура, некоторые лица могут быть приняты в Орден и на других условиях, если только комтур находит это полезным.

33. О том, как следует принимать тех, кто служит из милосердия или за деньги

Если кто-либо желает служить Ордену из милосердия или за деньги, так как трудно принять специальное правило, годное для всех подобных случаев, мы заявляем, что это мы оставляем на усмотрение должностного лица, ответственного за принятие претендентов; далее, никто из братьев не имеет права бить служащих из милосердия или за деньги, кроме должностных лиц, которые, дабы исправить плохое поведение своих подчиненных, могут подвергать их телесному наказанию, как это принято. Ежели случится, что рыцарь либо человек достойный этого звания присоединится к Ордену, чтобы служить из милосердия с оружием в руках, и затем погибнет, каждый из братьев, присутствующих при этом, должен прочесть тридцать раз Отче Наш во спасение его души, и также должно в течение семи дней отдавать бедным такое количество пищи, которое обычно потребляет один брат.

34. О заботе Мастера о братии

В Ковчег Завета были положены розга и манна небесная, что означает для нас, что судиям должно применять и то, и другое: одно кротко призывает к милосердию, другое - справедливо требует строгости. Поэтому Мастер, который поставлен над всеми и должен сам подавать всем братьям хороший пример, должен и порицать непокорных и принимать больных, и должен ободрять павших духом и быть мягким и терпеливым со всеми, и должен нести в руках своих розгу и посох, согласно словам пророка; розгу бдительности, с помощью которой, денно и нощно следя за вверенным ему стадом, он милостиво освобождает ленивых от смертельного сна лености и пренебрежения священными ритуалами, усердно и справедливо пресекает любое неповиновение; посох же олицетворяет отеческую заботу и сострадание, коими должен он поддерживать морально неустойчивых и укреплять малодушных и разбитых печалью, дабы они, не ободренные, не были побеждены отчаянием.

35. О том, как должны они убеждать, советовать и обвинять друг друга

Если случится, что один из братьев узнает о скрытых грехах другого, он должен мягко и истинно по-братски убедить его раскаяться и сознаться в своих прегрешениях. Но если тот что-то совершил открыто противу души своей, или же противу чести комтурства или Ордена, это не должно игнорировать, и должно убедить его предстать перед Мастером и братьями и смиренно просить прощения. Но также, если он не согласится признать свою вину и будет приведен к сознанию вины пред Мастером и братьями, то пусть понесет он строжайшее наказание.

36. О том, как братьям должно исправлять свои проступки

Если брат словом или делом совершит пустячный проступок, он должен раскрыть это перед начальником своим и исполнить указанное тем во исправление проступка. За мелкий проступок и наказание должно быть соответствующим, если только эти мелкие проступки не повторяются столь часто, что не остается ничего, кроме как ужесточить наказание. Если же случится, что будет кем-либо открыт проступок, коий брат собирался скрыть, должно наказать его более сурово, нежели обычно наказывают за подобный проступок. Если же проступок велик, его должно отделить от общества братьев, и не дозволять ему вкушать пищу совместно с братьями, и садить его должно отдельно ото всех. Он же должен быть полностью покорен воле и приказам Мастера и братьев, дабы и он мог спастись в Последний День.

37. О внимательности Мастера в своей свободе действий

Мастер имеет право освободить от любого из обязательств, изложенных в данном Уставе, кроме трех - целомудрия, бедности и послушания - и, с должным вниманием ко времени, месту, человеку и нуждам дела, давать подобные освобождения, но делать это таким образом, чтобы в каждом отдельном случае действовать во славу Божию, с должным вниманием к благочестию и практическим соображениям.

Аминь."